Онлайн чтение книги Поход «Челюскина»
Механик А. Колесниченко. Подковали бы и блоху

Аэродромные работы стали второй специальностью каждого. Но нам пришлось пройти еще целую серию необычайных специализаций и стать буквально универсалами техники и культуры.

Самолеты мы уже считали своей стихиен и безошибочно на любом расстоянии могли отличить и систему самолета (по небольшим деталям) и кто именно из летчиков пилотирует машину.

12 апреля, когда большая часть челюскинцев была уже на берегу, прилетел самолет Доронина.

Мы всегда с напряженным вниманием следили за посадкой и взлетом машин. «В-33» была у нас в первый раз, и мы с замиранием сердца следили за ней. Все время сверлила мозг одна упорная мысль: только бы все было благополучно!

Уж очень много хлопот доставляла нам каждая авария. Сколько мы повозились с машиной Слепнева! Но тогда мы были все в сборе, а теперь нас оставалось только 20 человек. Что мы будем делать, [450] если самолет застрянет, а «дежурным» сжатием льда опять начнет ломать аэродром?

Доронин дал полный газ, машина пошла и вдруг, подпрыгнув на неровностях нашего недостаточно отполированного аэродрома, накренилась на левое крыло и повернулась на месте.

Кинулись к самолету. Что с ним? Оказывается, шасси не выдержало ухабов льдины. Оттащили машину в сторону — дали дорогу находившемуся здесь же самолету Каманина. Тов. Савин, механик самолета «В-33», просил Каманина привезти из Ванкарема ящик с инструментом и запасные части шасси. Несколько человек были немедленно поставлены на расчистку площадки для удлинения аэродрома. Филиппов и Задоров стали помогать Савину в разборке поврежденных частей, а я сел на нарту и галопом поехал в лагерь за нашим убогим инструментом. Захватил я еще валек от весла на случай, если придется заменить металлическую стойку деревянной, и подобрал кое-какие подходящие части от шлюпочных моторов.

Уже собрался в обратный путь, но прибегает весь в поту Задоров и говорит, что надо захватить еще посуду, чтобы согреть ведер пять воды для заливки радиатора. Мы решили взять наш пищевой котел с камбуза.

Кинулись в камбуз, а котел полон замерзшего супа. Ломиком выкололи супной лед, взвалили котел на нарты и пошли на аэродром. Там работа кипела. Разрезали железный лом на куски, чтобы соединить ими лопнувшие трубы. Оставалось решить, как быть с костылем. Но и здесь быстро нашлись — при помощи трубы, ломика и проволоки костыль был приведен в порядок, а Саша Лесков грел уже воду, и через три часа после аварии самолет вылетел с пассажирами из лагеря и благополучно прибыл в Ванкарем.

Вот какими специалистами мы стали…

Но с переменой обстановки нам пришлось «перестраиваться» и снова менять специальность. После того как мы попали на культбазу бухты Лаврентия, много товарищей захворало и слегло в больницу.

Больница переполнена, а обслуживающего персонала мало. Вот и пришлось нам вместо ремонта самолетов взяться за ремонт людей. Писатель, научный работник, штурман, механик, кочегар, плотник, радист, — словом, все заделались прекрасными сиделками и санитарами. В очень короткий срок мы так свыклись с новой работой, что врачи не могли и нахвалиться, а когда в порядке очереди улетел в бухту Провидения дублер старшего штурмана т. Павлов, то [451] больные просто скандал учинили, зачем от них взяли самую лучшую «сиделку».

Не все могли соперничать с Павловым. Другие имели не менее важные дела в больнице — чинили инвентарь, оттачивали операционный инструмент, производили ремонт дверей, чтобы их скрип и стук не беспокоили больных…

Зря кашу не ели. Даже на «Смоленске» челюскинцы не сидели сложа руки: то перегружали уголь, то работали в машинном отделении, то грузили самолеты. Мы все помогали команде парохода быстрее закончить операции и взять наконец курс на Владивосток. А там — в Москву, столицу нашей родины, в центр великого, мощного отечества пролетариев всего мира, любимого отечества, которое воспитало нас, научило работать, выручило из тяжелого ледового плена и за которое мы готовы отдать все силы, способности и жизнь. [452]