Онлайн чтение книги Поющие пески
Глава II

Покой, охвативший Гранта в результате делового приема со стороны Томми, укрепился во время поездки среди гор.

Горы высились вокруг равнодушные, благожелательные и в спокойной тишине смотрели на его возвращение в это раннее еще совсем тихое утро. Кругом было пусто. Чистые серые стены вокруг голых пашен, голые изгороди вдоль чистых рвов. В полном ожидания пейзаже еще ничего не начинало расти, разве что какую-нибудь вербу над потоком оживлял в полутени легкий туман зелени.

Все будет хорошо. Именно это ему было нужно, эта широкая тишина, пространство, покой. Он уже успел забыть, каким благожелательным был этот пейзаж, каким успокоительным. Близкие горы были зелеными, за ними голубели более далекие горы, а над ними на фоне тихого неба вырисовывался последний бастион гор, белый и далекий.

— Мне кажется, что уровень воды снизился, — заметил Грант, когда они въезжали в долину Турлие.

И его начала охватывать паника.

Так было всегда. Он чувствовал себя здоровым, свободным, владеющим собой человеком и вдруг в какую-то минуту становился безвольной жертвой видений. Он стиснул руки, чтобы не поддаться внезапному желанию открыть дверь, и старался слушать, что говорит ему Томми. Что несколько недель не было дождя. Что не шел дождь несколько недель. Нужно подумать о том, что не было дождя. Это очень важно — отсутствие дождя. Плохо для рыб. Он приехал в Клюн ловить рыбу. Если не было дождя, то рыба не пойдет вверх по реке. Слишком мало воды. О Боже, помоги, чтобы я не задержал Томми! Низкая вода. Думать надо о рыбе. Если несколько недель не было дождя, то он должен наконец быть, это ясно. Ведь человек может сказать другу, что хочет выйти, потому что его тошнит? Но не может признаться, что хочет выйти затем, чтобы выбраться из тесного помещения. Смотри на реку. СМОТРИ. Вспоминай все, что знаешь о ней. В этом месте в прошлом году ты поймал лучшую рыбу. Здесь Пат соскользнул с камня, на котором сидел, и повис на брюках, зацепившись о корни дерева.

— Лучшая рыба, о которой только можно мечтать, — говорил Томми.

Уже скоро, летом, шум деревьев будет сопровождать мелодии реки, теперь же деревья выглядели розовыми, тихими клубами над берегом.

Наблюдая состояние реки, Томми также заметил голые ветви деревьев, но ему, как местному, не приходило в голову никаких ассоциаций с летними полуднями.

— Пат открыл в себе способности искателя подземных вод, — сказал он.

Теперь уже лучше. Есть за что зацепить мысли: Пат.

— Весь дом завален прутьями всяких форм и размеров.

— Он что-нибудь уже отыскал? — Если ему удастся сконцентрировать мысли вокруг Пата, то, возможно, он выдержит.

— Он нашел золото под камином в гостиной, труп на первом этаже около ванной и два источника.

— А где источники? — Кажется, осталось уже недалеко, пять миль по долине — и Клюн.

— Один под полом в столовой, а второй в прихожей около кухни.

— Полагаю, ты не пробовал копать под камином в гостиной?

Стекло было опущено, чего же тут бояться? В сущности, это вовсе не замкнутое помещение.

— Нет. Он очень из-за этого на нас дуется. Говорит, что он раз-рожденный.

— Раз-рожденный?

— Да. Новомодное определение.

— Где он раскопал это словечко?

Он выдержит, пока они не доедут до поворота, а там попросит Томми остановиться.

— Не знаю. Скорее всего, услышал от одной теософки, которая как-то осенью делала доклад в женском клубе.

Что случится, если Томми узнает? Нечего стыдиться. Если бы он был парализованным, то без предубеждений принял бы помощь и сочувствие Томми. Почему же надо скрывать от друга, что он обливается потом от страха перед чем-то выдуманным? А может, найти какой-то предлог? Например, попросить Томми, чтобы он остановился на минутку, потому что он хочет посмотреть на панораму гор?

Уже поворот. Хотя бы до сих пор он выдержал.

Он добавит еще кусок дороги вдоль реки. Там у него будет лучший предлог: проверка уровня воды. Намного более правдоподобный, чем любование природой. Водой Томми заинтересуется сразу же. Еще какие-то пятьдесят секунд. Раз, два, три, четыре… Пора.

— Этой зимой две овцы утонули в этом месте, — сказал Томми, делая поворот.

Слишком поздно.

Что еще можно выдумать? Слишком близко Клюн, нелегко найти предлог.

Он не мог даже закурить сигарету, чтобы не выдать себя дрожанием рук.

Возможно, если бы он чем-нибудь занялся, какой-нибудь глупостью…

Он взял в руки пачку газет, лежащую рядом на сиденье, и начал старательно и бесцельно их перекладывать. Заметил, что среди них нет «Сигнала». Он намеревался взять этот номер из-за удивительного стишка на полях. Наверняка газета осталась на столе в ресторане. Ладно, не стоит об этом. Газета сделала свое дело, у него было чем занять мысли за завтраком, а владельцу она уже не нужна. Он достиг своего Рая, своего небытия, если это было его целью. Уже не будет для него удовольствия чувствовать, как дрожат руки и пот выступает на лбу, удовольствия борьбы с демонами. Не для него этот спокойный пейзаж и прекрасный вид гор на фоне неба.

В первый раз Грант задумался о том, что же привело этого молодого человека в Шотландию.

Наверное, не для того он купил спальный билет первого класса, чтобы напиться до бессознательного состояния. Он ехал куда-то с какой-то целью, по делу, с определенными намерениями.

Зачем он ехал на север в такую немодную пору года? Ловить рыбу? В горы? Насколько он помнит, купе производило впечатление пустого. Но может, багаж был под постелью? Или даже в багажном вагоне? А что другое, кроме спорта, может быть? Служебные дела?

Нет, это не такой тип лица.

Актер? Художник? Это уж скорее.

Моряк, возвращающийся на корабль? По пути к какой-нибудь морской базе на Инвернессе? Не исключено. С таким лицом он хорошо бы выглядел на капитанском мостике, на быстром маленьком кораблике.

Что могло привести в Шотландию в начале марта этого худого темноволосого юношу со смелыми бровями и склонностью к алкоголю? А может, при теперешнем ограничении продажи виски он намеревался открыть нелегальное производство?

Это забавная мысль. Интересно, большие трудности были бы у него? Наверное, большие, чем в Ирландии, потому что в Шотландии люди не склонны к нарушению законов, но если бы только удалось, на виски он наверняка много бы заработал. Грант почти жалел, что не может уже подсунуть эту мысль молодому человеку. Могло случиться, что вчера вечером он сидел бы с ним за ужином в вагоне-ресторане и, возможно, увидел бы блеск в глазах молодого человека при мысли о таком нарушении закона. Вообще он охотно бы с ним поговорил, обменялся взглядами, что-нибудь о нем узнал. Если бы кто-нибудь поговорил с молодым человеком вчера ночью, может быть, сегодня он был бы частью утра, этого прекрасного мира, полного даров и обещаний, вместо…

— …И он надел его на посох там внизу, — закончил Томми свой рассказ.

Грант посмотрел на свои руки и удостоверился, что они уже не дрожат.

Его спас тот молодой человек, который для себя не нашел спасения.

Грант поднял глаза и увидел перед собой белый дом, расположенный в зеленом углублении на склоне горы, одинокий на фоне заслоняющей его стены елей, выглядящих как темно-зеленый ковер в голом пейзаже. Голубой дым поднимался из трубы в тихом воздухе. Это была чудная квинтэссенция покоя.

Когда они въезжали наверх, он увидел Лауру, выходящую их встретить. Она помахала им рукой, а потом отбросила со лба прядь волос. Этот знакомый жест разлил теплую волну в его остывшем сердце. Именно так в детские годы она ждала его на маленькой террасе, в Баденохе, тем же самым движением отбрасывала волосы. Ту же самую прядь волос.

— Черт побери! — сказал Томми. — Я забыл бросить письма. Не говори ничего Лауре, разве что спросит.

Лаура поцеловала Гранта в обе щеки, охватила его взглядом и сказала:

— У меня для тебя на завтрак вкусная птица, но мне кажется, что намного больше тебе нужен сон. Поэтому иди наверх и забудь о еде. У нас будет масса времени на разговоры.

Грант подумал, что только Лаура может так приспособить роль хозяйки к потребностям гостя. Никакого приставания со старательно приготовленным завтраком, никакого тайного шантажа. Она не пыталась даже заставлять его пить чай, которого ему не хотелось, не предлагала роскошного горячего купания. Не требовала приветственной болтовни, этого любезного поддержания компании. Без вопросов и не раздумывая она предложила ему единственную вещь, которая, действительно была ему нужна: сон.

Он думал, является ли причиной то, что он выглядит нервноистощенным, или же просто она так хорошо его знает. Гранту пришло в голову, что он не имел бы ничего против, если бы Лаура знала о его страхах. Удивительно, ведь он опасался открыть перед Томми свои слабости, но ему совсем не помешало бы, если бы Лаура узнала о них. А должно быть наоборот.

— На этот раз я поместила тебя в другой комнате, — говорила Лаура, когда он шел за ней по лестнице, — потому что в западной комнате еще чувствуется запах свежей краски.

Действительно, она немного поправилась, но он отметил, что ноги у нее все такие же красивые. И со свойственной себе отстраненностью подумал, что если у него нет желания скрывать от Лауры свои детские приступы страха, то потому, что он уже нисколько в нее не влюблен. Мужская потребность показаться женщине в хорошем свете не требовалась в отношении Лауры.

— Вообще считается, что спальня должна иметь восточное освещение, — говорила она, стоя посреди комнаты и рассматривая ее, как будто никогда тут еще не была. — Словно это достоинство. По-моему, гораздо приятнее смотреть через окно на солнечный пейзаж, а это невозможно, если солнце светит прямо в глаза. — Она всунула палец за пояс, пытаясь его немного ослабить. — Но уже через несколько дней можно будет поселиться в западной комнате, поэтому переедешь, если захочешь. Как там мой любимый сержант Вильямс?

— Румяный и чистенький.

И в эту минуту перед его взором предстал Вильямс, большой и несмелый, в ресторане гостиницы «Вестморленд». Вильямс как раз выходил из зала и, наткнувшись на Лауру и Гранта, согласился выпить с ними чаю. Он произвел на Лауру огромное впечатление.

— Ты знаешь, как только тут у нас происходит что-нибудь плохое, я вспоминаю сержанта Вильямса и сразу чувствую, что все окончится хорошо.

— Полагаю, что я не пробуждаю в тебе такого доверия, — сказал Грант, занятый открыванием чемодана.

— Не так отчетливо. И, во всяком случае, не таким образом. Ты был бы опорой, если бы все должно было ПЛОХО кончиться.

С этим загадочным утверждением она направилась к двери.

— Не сходи вниз, пока не пожелаешь. Можешь вообще не спускаться, если тебе так хочется. Позвони только, как проснешься.

Ее шаги прозвучали в коридоре, и тишина охватила комнату.

Грант разделся и бросился на постель. Через минуту ему пришло в голову: нужно завесить окно, потому что свет не даст уснуть. Он медленно открыл глаза, желая оценить, насколько ярок свет, и увидел, что блеска в окне уже нет. Светло было только на улице. Он поднял голову, удивленный этим феноменом, и понял, что уже позднее послеполуденное время.

Отдохнувший, повеселевший, он повернулся на спину и лежал, вслушиваясь в тишину. Вечную тишину. Он впитывал ее и наслаждался ее чудесным действием. Никакого замкнутого помещения аж до Портленд-Фирт! Нет, дальше: до Северного полюса. Через широкое открытое окно он видел предвечернее небо. Посеревшее, хотя еще слегка осветленное. Такое небо не предвещало дождя, было эхом тишины, обволакивающей этот счастливый, спокойный мир.

Но ничего, если не ловить рыбу, то можно ходить на прогулки, а в крайнем случае поохотиться на кроликов.

Он смотрел, как на фоне неба постепенно темнеют тучи, и думал, на ком Лаура теперь захочет его женить. Удивительно, как все замужние женщины настроены против неженатых мужчин. Если они были счастливы, как Лаура, то считали супружество единственно подходящим положением для взрослого человека, если он не калека или не имеет других серьезных препятствий. Если же их замужество было неудачным, то они злились на всех, кто избежал этого поражения. Сколько раз он приезжал в Клюн, столько раз Лаура подсовывала ему какое-нибудь старательно подобранное женское существо. Конечно, ничего не говорилось о замечательных качествах этого создания, просто ему подсовывали его под нос, чтобы он мог сам оценить все достоинства. Она никогда не дала ему почувствовать, что разочарована его поведением, если он не высказывал особого интереса к кандидатке. Просто в следующий раз у нее была уже новая идея.

Откуда-то издалека доходил приглушенный звук. Это могло быть ленивое кудахтанье курицы или стук фарфора. Он слушал минуту в надежде, что это курица, пока с сожалением не убедился, что это приготовления к полднику. Нужно вставать. Пат уже, наверное, вернулся из школы. Бриджит окончила свой послеобеденный сон. Это похоже на Лауру, она даже не заставляла его восхищаться дочерью, не ожидала от него возгласов удивления, как этот ребенок вырос с прошлого года, какой он умный и красивый. Лаура даже не вспомнила о Бриджит. Ребенок был просто юным созданием вне области внимания, как остальные животные в хозяйстве.

Он встал, пошел выкупаться и через двадцать минут сошел вниз, чувствуя впервые за много месяцев, что голоден.

Семейная сцена, какую он увидел через дверь гостиной, показалась ему сошедшей с картины Зоффани. Гостиная в Клюне занимала почти всю первоначальную поверхность старого дома, составляющего теперь одно крыло нового здания. В ней было больше окон, чем бывает обычно в такой комнате, но толщина ее стен создавала милое чувство безопасности и тепла. Окна выходили на юго-запад, поэтому тут было светлее, чем в других помещениях. Вся домашняя жизнь концентрировалась здесь, как в каком-нибудь средневековом замке. Только обедали и ужинали в другой комнате. Большой круглый стол возле камина служил для завтраков и полдников, остальная же часть комнаты выполняла роль кабинета, салона, музыкальной комнаты, детской и оранжереи. «Йохан не изменил бы тут ни одной детали», — подумал Грант. Тут было все, что нужно, включая пса, ожидавшего под столом вкусный кусок, и Бриджит, игравшую на ковре перед камином.

Бриджит была светловолосым тихим ребенком, проводящим целые дни в неустанном складывании и перекладывании игрушек.

— Сама не знаю: или этот ребенок недоразвит, или гениален, — сказала Лаура.

Но несколько секунд внимания, с которым Бриджит приняла приезд Гранта, убедили его, что шутливый тон Лауры является в этом смысле вполне обоснованным. Ребенок — как называл ее и Патрик — был правильно развит. Пат называл ее так, чтобы подчеркнуть собственную принадлежность к группе взрослых, право на это давало ему шестилетнее старшинство и собственное убеждение.

У Пата были рыжие волосы и холодные, серые глаза. Он был одет в зеленый кильт,[1]Кильт — шотландская мужская юбка. серо-голубые носки и старый свитер. Гранта он приветствовал бесцеремонно и по-свойски. Пат охотнее всего употреблял язык, который его мать определяла как диалект графства Пертшир, поскольку его лучшим школьным товарищем был сын пастуха из Киллина. Он мог, конечно, если хотел, говорить на отличном английском, но это был всегда плохой знак. Если он с кем-то ссорился, то это происходило на отличном английском языке.

Во время полдника Грант спросил мальчика, решил ли он уже; кем будет, когда вырастет. С четырех лет Пат отвечал на это так: «Вопрос еще открыт». Это был оборот, заимствованный у отца, который выполнял функции мирового судьи.

— Да, — отвечал Пат, густо намазывая джемом кусок хлеба. — Я уже решил.

— Замечательно! Ну и кем ты будешь?

— Революционером.

— Я надеюсь, что никогда не дойдет до того, чтобы мне пришлось тебя арестовать.

— Не сможешь, — просто ответил Пат.

— Почему?

— Потому что я буду ХОРОШИЙ, — объяснил Пат, еще раз протягивая руку к розетке с джемом.

— Наверное, именно подобное значение придавала этому слому королева Виктория, — бросила Лаура, отбирая у Пата джем.

Именно это он больше всего любил в ней — шутливый тон, скрывающий материнские чувства.

— У меня есть для тебя рыба, — сказал Пат, передвигая весь джем на одну половину куска, чтобы хотя бы таким способом получить нужный толстый слой. — Под скалой в низовье Кудди. Если хочешь, то я одолжу тебе свою мушку.

Поскольку Пат был обладателем целой коробки, полной приманок для рыб, «моя мушка» могло означать только «мушку, которую я сам выдумал».

— Как выглядит мушка Пата? — спросил Грант, когда мальчик встал из-за стола и вышел из комнаты.

— По-моему, это ужасный предмет, — сказала Лаура.

— Он уже поймал что-нибудь на нее?

— Представь себе, что поймал, — ответил Томми. — Думаю, и среди рыб можно встретить простаков.

— Бедные создания просто раскрывают рты от удивления, — сказала Лаура, — а когда закрывают, то уже слишком поздно. Завтра суббота, поэтому ты сам сможешь проверить ее действие. Но мне кажется, что если уровень воды не поднимется, то этот шестифунтовый великан, который сидит в Кудди, не выплывет на поверхность.

И действительно, Лаура оказалась права. Субботнее утро было солнечным и недождливым, шестифунтовый же великан из Кудди был слишком озабочен сложившейся ситуацией и слишком охвачен желанием путешествовать в верховье реки, чтобы его могли прельстить какие-то развлечения на поверхности. Поэтому было предложено, чтобы Грант с Патом пошли с удочкой на озеро. Оно находилось на расстоянии каких-нибудь двух миль. Это был плоский водоем среди понурых вересковых зарослей. Если на Лохан-Ду было ветрено, то порывы ветра вырывали леску из воды и удерживали ее под прямым углом к удочке, так что она была натянута, как телефонный провод. Если было спокойно, то комары съедали человека живьем, а форели выставляли головы над поверхностью воды и открыто смеялись над рыбаком. Но если форель не являлась для Гранта желанной добычей, то для Патрика роль помощника несомненно была вершиной счастья. Радость поплавать по озеру на лодке была обычно для него недоступна; лодка на озере была на замке.

Итак, Грант пошел по дорожке через сухие вересковые заросли, а Пат следовал за ним, отступив на шаг, как хорошо воспитанная охотничья собака. Грант, уходя, чувствовал удивительное внутреннее сопротивление по отношению к этой прогулке и думал о причине своего нежелания.

Может быть, форель и не была для него идеалом рыбы, но ведь довольно приятно провести день с удочкой в руках, даже если ничего не поймаешь. Он был абсолютно счастлив на воздухе, свободный и беззаботный, чувствовал под ногами упругость торфа, а вокруг были горы. Откуда же это подсознательное нежелание? Почему вместо того, чтобы взять лодку и плавать целый день по озеру, он предпочел бы крутиться около дома?

Они прошли больше мили, пока Грант выискал причину в своем подсознании. Он хотел остаться в Клюне, чтобы просмотреть сегодняшнюю газету.

Он хотел найти там известие о «Би-семь».

«Би-семь» исчез вместе со всеми трудностями путешествия и чувством унижения. Его сознание выключило эту тему с момента, когда после приезда он бросился на постель, и до настоящей минуты, на двадцать четыре часа… Однако оказалось, что «Би-семь» его не оставляет.

— Когда вам в Клюн доставляют газеты? — спросил он Пата, который на том же самом расстоянии молча шел за ним.

— Когда Джонни разносит почту, то в двенадцать, а когда Кенни, то иногда около часа, — и добавил, довольный, что разговор также входит в программу экспедиции: — Кенни сворачивает с дороги, чтобы зайти выпить рюмочку в Дальморе. Он влюблен в Кирсти.

«Мир, в котором известия общенародного значения ждали, пока Кенни выпьет рюмочку, является действительно прекрасным миром, — подумал Грант. — Во времена, когда не было радио, он должен был быть почти раем».

«По пути к раю».

Поющие пески.

Что это значит? Действительно ли только плод воображения? На фоне широкого пространства, в этой первобытной стране, слова стихотворения приобретали какой-то смысл, становились менее удивительными. Этим утром можно было поверить в существование мест, где камни ходят. Разве не бывают даже тут, в Шотландии, места, известные места, где среди белого летнего дня одинокий человек вдруг отчетливо чувствует, что за ним подсматривают какие-то невидимые существа, и со страхом в панике убегает? Так бывает и без предыдущих консультаций у господина с Вимпол-стрит. В таких вечных урочищах все возможно. Даже говорящие звери.

Откуда «Би-семь» черпал свои удивительные идеи?

Вместе с Патом они стянули лодку на воду и поплыли по ветру. Было слишком солнечно, но в воздухе чувствовалось легкое дуновение ветра, которое могло превратиться в настолько сильное, чтобы нарушить гладкую поверхность озера. Наблюдая, как Пат собирает удочку и прикрепляет приманку, Грант подумал, что, хотя ему не дано счастье иметь сына, этот маленький рыжеволосый племянник прекрасно ему его заменяет.

— Ты вручал когда-нибудь букет, Алан? — спросил Пат, все еще занятый мушкой.

— Насколько помню, нет, — осторожно ответил Грант. — Почему ты спрашиваешь?

— Они пристали ко мне, чтобы на открытии дома культуры в Дельморе я вручал букет какой-то виконтессе.

— Дом культуры?

— Тот барак на перекрестке, — с горечью ответил Пат. Он помолчал минуту. — Это страшно бабское дело — вручать букет.

— Это большая честь, — дипломатично ответил Грант.

— Вот пусть Ребенок ее и получит.

— Она еще слишком маленькая для такого ответственного дела.

— Если она слишком маленькая для такого ответственного дела, то я слишком большой для этого сарая. Пусть поищут другую семью. Впрочем, это и так все липа. Дом открыт полгода назад.

На такую трезвую критику взрослых Грант не знал что и ответить.

Они забрасывали удочки, каждый со своей стороны лодки, в милой мужской атмосфере, Грант с ленивым равнодушием, Пат со свойственным его возрасту оптимизмом. До полудня они рыбачили поблизости от маленького шалаша, затем решили пристать к берегу, чтобы вскипятить воды для чая. Подплывая к нему, Грант заметил, что Пат всматривается во что-то на берегу. Он повернулся, чтобы посмотреть, и увидел приближающуюся фигуру маленького человека, одетого с удивительной фантазией.

— А это кто же? — спросил он Пата.

— Это Маленький Арчи, — ответил мальчик.

Маленький Арчи держал в руке пастушью палку, которую, как позднее заметил Томми, ни один пастух не взял бы в руки. И носил кильт, который шотландец ни за что бы не надел. Палка была на добрые полметра выше Арчи, а висящий на худых бедрах кильт выглядел словно мятая тряпка. Все указывало на то, что Арчи не осознавал своих недостатков. Кричащие цвета его юбки выглядели резким пятном на фоне вересковых зарослей. Маленькую голову украшал светло-голубой шотландский берет с ленточкой в клетку, надетый так, что закрывал всё правое ухо. На ногах у него были ярко-голубые носки, такие косматые, что производили впечатление какого-то необыкновенного волосяного покрова. Шнурки ботинок были завязаны с фантазией, на которую не был бы способен даже шекспировский Мальволио.

— Что он делает в этих местах? — спросил заинтересованный Грант.

— Он живет в Мойморе, на постоялом дворе.

— Ага. А чем он занимается?

— Он революционер.

— Неужели? Речь идет о такой же самой революции, что и твоя?

— Где там! — запротестовал с невыразимым пренебрежением Пат. — Ну, не скажу, что он не пытается делиться своими идеями, но кто будет обращать внимание на такого. Он пишет СТИХИ.

— Наверное, он раз-рожденный.

— Он? Человек, который вообще не рождался. То есть просто ИКРА.

Грант додумался, что словом, которого не хватало Пату, было «амеба», но он, наверное, этого не проходил. Икра была самой низшей формой жизни, которую мальчик знал.

«Икра» приближался к ним по каменистому берегу, радостный с браво развевающейся полой несчастного кильта, что резко контрастировало со спотыкающимся на камнях шагом. Грант заподозрил, что у этого человека должны быть мозоли. Мозоли на худых розовых ступнях со склонностью к чрезмерной потливости. О таких ступнях можно прочитать на страницах популярных еженедельников. (Мыть ежедневно, тщательно вытереть насухо, особенно между пальцами, посыпать тальком и ежедневно менять носки.)

Он поприветствовал их, когда лодка приблизилась на расстояние голоса.

«Случайно ли, — подумал Грант, — что у каждого сумасшедшего всегда такой тонкий, бестелесный голос? Или, может быть, тонкие бестелесные голоса являются результатом невезений и депрессий, а невезения и депрессии порождают, в свою очередь, склонность к уходу из стада?»

Со времени детства он не слышал такого приветствия, а его аффективный характер остудил доброжелательность Гранта, он ответил сухим «добрый день».

— Патрик должен был вам сказать, что сегодня слишком хорошая погода для ловли рыбы, — сказал Арчи, приближаясь к ним.

Грант не мог решить, что его больше отталкивает: отвратительный выговор уроженца Глазго или покровительственный тон.

Веснушки на лице Пата исчезли под волной румянца. Он открыл рот, чтобы что-то сказать.

— Я думаю, что он не хотел лишить меня удовольствия, — ответил Грант и заметил, что с лица мальчика уходит румянец, постепенно заменяясь выражением признания. Пат понял в эту минуту, что есть более эффективные способы против глупцов, чем прямая атака. Мысль была целиком новой, и мальчик наслаждался ею.

— Вы, наверное, сошли на берег, чтобы позавтракать, — сказал, улыбаясь, Арчи. — Я охотно присоединюсь, если вы не имеете ничего против этого.

Они угостили Арчи чаем, холодно и любезно. Арчи вытянул собственные бутерброды и во время еды прочитал им лекцию о славном прекрасном прошлом Шотландии и ее блистательном будущем. Он не спросил у Гранта его фамилию и ошибочно решил по его выговору, что имеет дело с англичанином. Грант с удивлением слушал о подлостях Англии по отношению к бессильной Шотландии, стонущей в неволе. По правде говоря, ему было трудно представить себе что-то менее безоружное и менее подчиненное, чем Шотландия. Англия является, как оказалось, кровопийцей, вампиром, высасывающим благородную кровь слабой и бессильной Шотландии. Шотландия стонала под чужим ярмом, платила дань и продавала свои таланты тирану. Но пришло время сбросить ярмо, разорвать путы, гордый Знак Креста появится снова, как только загорится вереск. Арчи не жалел самых высокопарных фраз.

Грант смотрел на него с интересом, как на какой-то новый экземпляр в коллекции. Он пришел к выводу, что Арчи старше, чем показался сначала, ему, должно быть, самое малое лет сорок пять, а скорее всего он приближается к пятидесяти. Слишком поздно для лечения. Все успехи прошли мимо него, и ничего уже ему не остается, кроме этого достойного жалости маскарада и высокопарных фраз.

Он бросил взгляд на Пата, чтобы увидеть, как действует этот патриотизм на Молодую Шотландию, и с удовольствием заметил, что Молодая Шотландия сидит, отвернувшись в сторону озера, как будто сам вид Арчи было трудно выдержать. Пат что-то грыз с равнодушной миной, а его взгляд напоминал Гранту Флурри Нокса, героя Итса. «Глаза как каменная стена, ощетинившаяся осколками стекла». Революционеры должны будут применить более тяжелую артиллерию, чем Маленький Арчи, чтобы поднять соотечественников.

Чем этот человек может жить? «Стихи» не дадут ему хлеба, случайная журналистика тоже, во всяком случае, не такая, какой можно от него ожидать. Возможно, он сводил бы концы с концами, занимаясь «критикой». Последнее время критики обычно появляются из жизненных неудачников. Существует, конечно, предположение, что его кто-то финансирует, если не какой-то местный брюзга, охваченный стремлением к власти, то чуждые силы, заинтересованные в расширении диверсии. Он принадлежал к хорошо известному контрразведке типу неудачника, больного от жгучей пустоты.

Грант, думающий о полуденной газете, которую Джонни или Кенни должны доставить в Клюн, хотел предложить Пату закончить сегодняшнюю поездку и отказаться от дальнейшей рыбалки, поскольку рыба не испытывала желания попасть на их приманку. Однако тогда они должны были бы возвращаться в обществе Маленького Арчи, а этого он хотел бы избежать. Поэтому Грант начал готовиться к дальнейшему бичеванию воды.

Оказалось, однако, что Арчи хотел присоединиться к компании. Если в лодке найдется место для третьего человека, сказал он, то он с удовольствием им воспользуется.

Пат снова не знал, что ответить.

— Прошу вас, — ответил Грант. — Мы с удовольствием вас возьмем. Вы поможете нам вычерпывать воду.

— Вычерпывать воду? — повторил Спаситель Шотландии, немного побледнев.

— Да, в лодке есть щели и набирается много воды.

На это Арчи ответил, что, подумав, он, пожалуй, отправится (Арчи никогда никуда не шел, а всегда отправлялся) в обратный путь в Моймор. Он ожидает почту, придется заняться корреспонденцией. А после, чтобы они не подумали, что он не знаком с лодкой, рассказал им, какой он замечательный мореход: только благодаря своему исключительному умению он прошлым летом доплыл до берегов Гебридов с четырьмя товарищами. Он говорил со все возраставшим темпераментом, пробуждающим подозрение, что он выдумывает историю по ходу рассказа, а окончив, быстро сменил тему, как будто боясь вопросов, и спросил Гранта, знает ли он острова.

Грант, закрывая шалаш и пряча ключ в карман, ответил, что не знает. На это Арчи щедрым жестом владельца предложил ему селедочную флотилию на Левисе, скалы на Мингулайе, песни на Барра, горы на Харрисе, полевые цветы на Банбекула и пески, бесконечные, прекрасные белые пески, на Бернерейе.

— Я надеюсь, что эти пески не поют, — бросил Грант, кладя конец похвалам. Он сел в лодку и столкнул ее на воду.

— Нет, — ответил Маленький Арчи. — Поющие пески находятся на острове Кладда.

— Что вы сказали? — закричал удивленный Грант.

— Поющие пески. Ну, желаю счастливого улова, но поверьте мне, сегодня нехороший день для ловли рыбы, слишком солнечный.

Произнося эти покровительственные слова, он взял палку и пошел, вдоль берега в направлении Моймора к своим письмам. Грант неподвижно стоял в лодке и смотрел на уходящего. Вдруг, когда Арчи удалился на приличное расстояние, крикнул ему:

— А есть на Кладда ходящие камни?

— Что? — тонко запищал Арчи.

— Есть ли ХОДЯЩИЕ КАМНИ на Кладда?

— Нет, но есть на Левисе.

После чего его фигурка и тонкий голосок пропали в коричневой дали.