Онлайн чтение книги Поющие пески. Дело о похищении Бетти Кейн. Дитя времени
Глава VIII

Арчи выехал на следующее утро «первым же кораблем», чтобы нести свет в другие темные уголки архипелага. Оказалось, что он пользовался гостеприимством пастора Мак-Кея. Грант размышлял, что сказал бы этот безупречный капеллан шотландского полка, если бы знал, кого он принимает под своей крышей. Разве что и преподобный Мак-Кей страдал той же самой болезнью, что и Арчи Броун.

Поразмыслив, Грант решил, что вряд ли. Пастор обладал всей возможной властью, о какой только может мечтать смертный человек. Каждое воскресное утро служило удовлетворению его тщеславия; он объездил значительную часть мира, знал, что такое жизнь, и смерть, и человеческая душа перед лицом потустороннего мира. Скорее всего стремление к тайным почестям было ему чуждым. Он просто оказал гостеприимство шотландской знаменитости. Ибо в такой небольшой стране, как Шотландия, Арчи числился в знаменитостях, и пастор, несомненно, был рад, что может принять его у себя.

Так что Грант имел этот остров в полном своем распоряжении и в сопровождении буйствующего ветра обошел вдоль и поперек свое угрюмое королевство. Это несколько напоминало прогулку с непослушным псом, который сшибает хозяина с ног, бегая за ним по узкой тропинке, чуть ли не опрокидывает его, прыгая ему на плечи в экстазе радости, и все время сбивает его с выбранного направления. Вечера он проводил у камина, слушая воспоминания Тодда о тех временах, когда тот был хозяином трактира в Нижней Шотландии. У него был волчий аппетит, он заметно прибавил в весе, засыпал тотчас же, как только его голова касалась подушки, и не просыпался до самого утра. Под конец пятого дня он готов был скорее вынести сто перелетов на самолете, чем оставаться еще двенадцать часов на острове.

Так что на шестое утро он оказался на белом пляже, ожидая самолет, который должен был забрать его по дороге в Сторноуэй. Легкое беспокойство где-то в глубине души вместо того мучительного страха, которого он ожидал, не портило ему настроения. Вместе с Тоддом, чемоданом, стоящим между ними на песке, и автомобилем отеля, оставленным выше, на лугу, где кончалась дорога, — единственным автомобилем на острове и единственным в своем роде во всем мире — они представляли собой четыре маленьких пятнышка в светлом пространстве.

Гранту пришло в голову, что его полет на большой птице, которая случайно сядет на этот пляж на краю света, будет, наверное, ближе всего первобытному представлению человека о полете.

Большая птица села на песок и покатилась к ожидающим. На мгновенье Гранта охватила паника. Самолет был как-никак гробом, тесной, закрытой мышеловкой. Но непривычная обстановка быстро разрядила напряжение. В больничной чистоте аэропорта, где человека ведут и подгоняют, паника могла бы взять верх, но здесь открытое пространство пляжа, пилот, непринужденно треплющий языком с Тоддом, стоя на самой верхней ступени трапа, крик чаек и запах моря все вместе создавали атмосферу совершенной свободы, лишенной какого-либо принуждения. Так что, когда пришел миг отлета, он встал на последнюю ступень трапа лишь с легким ускорением пульса и, прежде чем смог проанализировать свою реакцию на закрытие двери, его внимание привлекло кое-что более интересное: перед ним, напротив от выхода, сидел Малютка Арчи.

Малютка Арчи выглядел так, будто его только что вытащили из постели, причем в изрядной спешке. Беспорядок в его одежде еще более подчеркивал маскарадное впечатление. Он поприветствовал Гранта, как старого приятеля, любезно поговорил с ним на тему его незнания Островов, порекомендовал ему гэльский в качестве языка, который стоит выучить, и наконец устроился подремать. Грант искоса приглядывался к нему.

— Что за каналья, — думал он. — Что за подлая, наглая каналья.

Арчи спал с открытым ртом. Пряди темных волос уже не закрывали лысины, колени под мохнатыми яркими гетрами напоминали анатомические препараты. Это были не колени, а «коленные суставы». Особенно интересным было очертание большой берцовой кости.

Наглый, высокомерный подонок. У него была профессия, которая приносила ему кусок хлеба, профессия, которая обеспечивала ему какое-то положение в обществе, доставляла удовлетворение. Но этого было слишком мало. Ему хотелось света юпитеров. Безразлично, кто за него платит, лишь бы он мог в нем нежиться.

Грант все еще размышлял о главной роли тщеславия в качестве причины многих преступлений, когда внизу показался геометрический узор, как японский цветок, распускающийся в воде. Ради него он бросил свои психологические размышления и тогда понял, что самолет уже описывает круг над аэродромом на твердой земле. Он даже не заметил, как путешествие кончилось.

Он стоял на взлетном поле, представляя, что бы случилось, если бы в эту минуту он на радостях сплясал военный танец. Ему хотелось петь и скакать вокруг аэропорта, как ребенку, получившему первую в своей жизни лошадку на колесиках. Мгновенье спустя он остыл, подошел к телефонной будке и позвонил Томми, чтобы тот приехал за ним, если может, часа через два в отель «Каледониен» в Скооне. Томми ответил, что может и что приедет. Еда в ресторане аэропорта нравилась ему, как никогда. За соседним столиком кто-то громко жаловался на паршивую кухню, но, разумеется, тот человек не родился заново после пяти месяцев ада и семи дней стряпни Кэти-Энн.

Когда Томми вошел в холл отеля «Каледониен», его небольшое круглое лицо казалось еще симпатичнее и круглее, чем обыкновенно.

Ветра не было, даже ни малейшего дуновения.

Мир был прекрасен.

— Было бы ужасно, — подумал Грант, — если бы в машине Томми оказалось, что прежние страхи вернулись. Быть может, они только ждут, жадно облизываясь, чтобы на него наброситься.

Но ничего подобного не случилось. Просто они с Томми ехали на машине в обычной, приятной, спокойной обстановке. Окрестности были гораздо более зеленые, чем девять дней назад, а свет послеполуденного солнца положил на спокойные поля свои длинные, золотые пальцы.

— Как прошли торжества в Мойморе? — спросил Грант. — Что с букетом?

— Господи Иисусе! — сказал Томми, делая вид, что вытирает пот со лба.

— Разве он его не вручил?

— Если тот факт, что он позволил ей его взять, ты назовешь вручением, то с технической точки зрения можно сказать, что вручил. Он подал ей букет вместе с небольшой речью, которую сам составил.

— Что он сказал?

— Думаю, он приготовил для себя эту увертку, когда нам удалось внушить ему, что Зоя Кенталлен — это что-то вроде бунтовщицы. Что, впрочем, было идеей Лоры, а не моей. Во всяком случае, когда она наклонилась, чтобы взять у него этот букетик гвоздик, — она очень высока ростом, — он отвел букет в сторону от ее руки и сказал решительным тоном: «Я даю вам эти цветы лишь потому, что вы тоже революционерка». Она приняла это не моргнув глазом и сказала: «Да, конечно, спасибо тебе большое», хотя и не имела ни малейшего представления, о чем идет речь. Кстати говоря, она всецело завладела его сердцем.

— Каким образом?

— Старым, безотказным, женским. Парень пал жертвой первой любви.

Грант подумал, что стоило бы посмотреть на этот феномен.

Клюн тихо лежало в своем зеленом гнезде, а Грант возвращался с триумфом, как после победной битвы. В прошлый раз он ехал по этой песчаной дороге, как невольник. Он поехал искать «Би-семь», а нашел себя.

Лора вышла на порог дома, чтобы их поприветствовать.

— Алан, ты не подрабатываешь на стороне букмекерством? — спросила она.

— Нет, а что такое?

— Ты не автор справочника для влюбленных?

— Нет.

— А то госпожа Мэр говорила, что тебя ждет целый мешок писем.

— Ох! Откуда госпожа Мэр знает, что это для меня?

— Она сказала, что ты единственный А. Грант во всем округе. Надеюсь, это не связано с брачным объявлением?

— Нет, речь идет о кое-какой незначительной информации, — объяснил он, направляясь с нею в гостиную.

В ранних сумерках комната была полна отблесками огня и движеньем теней. Грант, убежденный, что комната пуста, лишь через секунду заметил, что кто-то сидит в большом кресле возле камина. Это была женщина, такая стройная и хрупкая, что она производила впечатление такое же смутное, как и тени. Ему даже пришлось приглядеться повнимательнее, чтобы убедиться, что зрение не обманывает его.

— Это леди Кенталлен, — услышал он за собой голос Лоры. — Зоя приехала к нам на пару дней на рыбалку.

Леди Кенталлен наклонилась вперед, подав Гранту руку. Она показалась ему молодой девушкой.

— Добрый вечер, — сказала она. — Лора утверждает, что вы не любите, когда к вам обращаются «инспектор».

— Да, разумеется. «Инспектор» в частной жизни звучит мрачно.

— И немного нереально, — прибавила она своим нежным голосом. — Как в детективных романах.

— Вот именно. Каждый ждет, что сейчас его спросят, где он был в критический момент вечером такого-то дня.

Возможно ли, что эта девчушка может быть матерью трёх сыновей, один из которых уже кончил школу?

— У вас уже были какие-нибудь успехи на поприще рыболовства?

— Сегодня я поймала прекрасного лосося-одногодка. Вы его получите на ужин.

Она обладала тем типом красоты, что позволяет гладко причесывать волосы, с пробором посередине. Небольшая, темноволосая голова на длинной, прелестной шее.

Внезапно ему припомнилась свежепокрашенная комната. Так, значит, ее выкрасили для Зои Кенталлен, а не для свежей кандидатки в его жены. Что за облегчение! Принимать парад избранниц Лоры было достаточно обременительно, а если бы одной из них довелось поселиться под той же самой крышей, то это, мягко говоря, уже было бы слишком большим счастьем.

— Поезд из Обана, как видно, наконец-то один раз пришел вовремя, — сказала Лора, комментируя раннее возвращение Гранта.

— Алан вернулся на самолете, — сказал мимоходом Томми, вкладывая в огонь еще одно полено и не осознавая важность этой информации.

Грант посмотрел на Лору и увидал, как ее лицо радостно проясняется. Она повернула голову, ища его среди теней, встретила его взгляд и улыбнулась. Значит, она приняла это так близко к сердцу. Любимая Куколка. Любимая, добрая и заботливая Куколка.

Они начали разговор об Островах. Томми рассказал анекдот о человеке, у которого ветер сдул шляпу, когда он садился на корабль на острове Барра, и который нашел свой головной убор уже поджидающим его на пирсе Маллейга. Лора шутила на тему невозможности договориться на языке, в котором нет ни одного слова старше чем в двести лет, и составила рапорт о дорожно-транспортном происшествии (бла-бла велосипед бла-бла вираж бла-бла тормоза бла-бла грузовик бла-бла скорая помощь бла-бла носилки бла-бла укол бла-бла больница бла-бла термометр бла-бла хризантемы, фрезии, герберы, нарциссы, гвоздики…). Зоя провела детство на Островах и умела интересно рассказать о браконьерской ловле лососей. Это искусство, которому научил ее местный талант под самым носом инспекции.

Грант с удовольствием убедился, что присутствие гостьи ничем не нарушает семейную атмосферу Клюн. Казалось, что Зоя совершенно не осознает своей красоты и не ждет никаких почестей. Гранта совершенно не удивляло, что она «всецело завладела сердцем» Пата.

Когда он оказался в своей комнате и закрыл дверь, то вспомнил про мешок писем, ждущих его на почте в Мойморе. Целый мешок. Что ж, в конце концов в этом не было ничего удивительного. Благодаря работе в Отделе расследования уголовных преступлений он познакомился с особым сортом людей, таких, что полностью отдают свои силы исключительно письмам: в газеты, незнакомцам, писателям, в муниципальный совет, в полицию. Семь восьмых мешка окажется продукцией любителей писать письма.

Но остается еще одна восьмая.

Что она принесет?

На следующее утро он увидел подругу Лоры, когда она готовила свое снаряжение к вылазке на реку. Его мучило искушение пойти вместе с ней. И все же победило любопытство: что же содержит мешок с письмами? Леди Кенталлен исчезла, не доставив хлопот, спокойная, самостоятельная, ненавязчивая, и Грант, глядя на ее удаляющуюся фигуру, подумал, что она скорее производит впечатление подрастающего мальчишки, чем будущей бабушки. На ней были очень элегантные брюки и очень потрепанная старая ветровка. Грант поделился с Томми наблюдением, что Зоя — это одна из немногих женщин, что на самом деле хорошо выглядят в брюках.

— Это единственная в мире женщина, — добавил Томми, — которая хорошо выглядит в водерах.

Так что Грант направился на почту в Моймор.

Госпожа Мэр выразила надежду, что у Гранта есть секретарша, и пожертвовала ему нож для разрезания конвертов. Это был тоненький серебряный предметик, очень потертый, с аметистовым цветком чертополоха.

Грант отказывался принять нож, утверждал, что ему неловко принимать подарки от незнакомых дам, но дама сказала:

— Прошу вас, этот нож у меня уже двадцать пять лет. В те времена люди еще умели читать. Теперь они только смотрят и слушают. Вы первый человек, которому необходим нож для разрезания конвертов. Мне даже кажется, что когда вы откроете все письма из этого мешка, то вам понадобится нечто большее, чем нож для разрезания бумаги. Так или иначе, мне в первый раз попадается целый мешок писем, адресованных одному человеку, и мне хотелось бы как-нибудь отметить этот случай. Поэтому примите эту мелочь.

Он принял нож с выражениями благодарности, забросил мешок в машину и тронулся в обратный путь до Клюн.

— Мешок — это собственность почты! — крикнула вслед ему госпожа Мэр. — Не забудьте привезти его назад!

Он занес мешок в свою комнату и вычистил ножик просто-таки до блеска, потом высыпал содержимое мешка на пол и всунул нож в первый попавшийся конверт. Женщина, написавшая первое письмо, возмущалась, что Грант осмелился опубликовать вышедшие из глубины ее сердца стихи, которые она весной 1911 года собственноручно написала, вдохновленная сопровождающим ее духом, Азулем. Видя, что ее бесценные стихи так грубо выставлены на публичное обозрение, она чувствует себя так, будто с нее сорвали одежду на глазах у толпы. Тринадцать следующих авторов признавались в авторстве уже без вдохновения, ниспосланного духом, и спрашивали, сколько они за это получат. Пять человек прислало пять разных дополнений к этим стихам, кое-что говорящих о личностях авторов. Три письма обвиняли Гранта в кощунстве, а семь признали в этих стихах плагиат из Апокалипсиса. Кто-то написал: «Старик, спасибо тебе за то, что ты скрасил мне вечер, как там клюет на Турли в этом году?» В одном из писем его отсылали к апокрифам, в других — к сказкам из «Тысячи и одной ночи», к Райдеру Хаггарду, к теософии, к Большому Каньону, а пять человек — к различным местам Центральной и Южной Америки. Еще он получил девять разных советов для алкоголиков и двадцать две листовки на тему каких-то тайных культов. Два автора предлагали ему подписку на литературные журналы, а один предлагал дать Гранту урок писания стихов, приносящих доход. Кто-то написал: «Если вы тот А. Грант, с которым я пересидел сезон муссонов в Бишампуре, то даю свой нынешний адрес». Какая-то дама писала без обиняков: «Если ты тот А. Грант, с которым я провела ночь в отеле в Амалфи, то сердечно тебя поздравляю. Мне хотелось бы, чтобы мой муж был такой же симпатичный». Было также одно письмо с информацией на тему товарищества Клана Грантов, девять писем непристойных, три неразборчивых. Всего сто семнадцать писем. Больше всего удовольствия доставил ему следующий текст: «Я расшифровал тебя, ты проклятый предатель, я сейчас же посылаю донос в контрразведку».

Ни одно из этих писем не представляло для него ценности.

По существу, он был готов к этому. Он стрелял вслепую.

По крайней мере он немного позабавился. Теперь, до самого конца отпуска, он уже сможет спокойно заняться удочкой. Интересно, как долго Зоя Кенталлен останется в Клюн?

Зоя взяла с собой бутерброды и не вернулась на ленч, но пополудни Грант пошел с удочкой вниз по реке. Зоя, должно быть, прошла уже всю трассу вдоль течения Клюн, но, может быть, она не знала его столь хорошо, как он. Быть может, ей пригодится деликатный совет. Разумеется, он не пошел вниз по реке исключительно для того, чтобы встретить Зою, он просто хотел немного поудить, но ведь прежде следовало бы узнать, какие воды Зоя уже опустошила. А если уж он ее встретит, то ведь будет неприлично, если он просто помашет ей рукой И пойдет себе дальше.

Разумеется, он не пошел дальше. Он сидел на берегу и смотрел, как Зоя забрасывает следующую приманку для большого лосося, которого она уже час как пыталась различными способами приманить.

— Он просто издевается надо мной, — сказала она. — Это уже личные счеты между нами. — Она управлялась с удочкой с непринужденностью человека, с детства ходящего на рыбалку, почти что рассеянно, как Лора. Грант наблюдал за ней с удовольствием. Через час он острогой помог ей вытащить рыбу. Теперь они сидели вместе на траве и ели бутерброды. Она расспрашивала о его работе, не относясь к ней как к чему-то сенсационному. Точно так же она разговаривала бы с архитектором или машинистом железной дороги. Она рассказывала о своих трех мальчишках и о их планах на будущее. Ее простота была абсолютно искренней, а непринужденность — совершенна детской.

— Найджел заболеет от зависти, когда узнает, что я была на Турли с удочкой. — Она сказала это так, как говорит девочка о своем брате. Это служило иллюстрацией к ее отношениям с сыновьями.

Впереди у них было еще несколько долгих часов дня, но никого из них рыбалка больше не интересовала. Они сидели, смотрели на темную воду и разговаривали. Грант старался припомнить, был ли он знаком с кем-нибудь, похожим на Зою, но безрезультатно. Ни в одной из красивых женщин, с которыми он был когда-то знаком, не было ничего похожего на заколдованную принцессу, на ее манеру держаться и на ее вечную молодость. «Как если бы она случайно попала сюда из Тир-нан-Ог, — подумал он. — Трудно поверить, что она, наверное, в том же возрасте, что и Лора».

— Вы хорошо были знакомы с Лорой в школе?

— Мы не были сердечными подругами. Я питала к ней огромное почтение.

— Почтение? К Лоре?

— Да. Знаете, она была очень умна, а я не могла сосчитать до трех.

Поскольку контраст между внешностью феи из сказки Андерсена и здравым смыслом составлял в глазах Гранта одну из составляющих очарования Зои, он пришел к выводу, что Зоя преувеличивает.

— Мы все можем считать, что нам очень посчастливилось, вам, Лоре и мне, что наше детство прошло в шотландских горах, — сказала она, когда они вели разговор о ее рыболовном опыте. — Это, по моему мнению, что-то такое, что должно быть у каждого ребенка: прекрасная страна его детских лет. После смерти Дэвида, моего мужа, меня уговаривали, чтобы я продала Кенталлен. У нас никогда не было слишком много денег, а налог на наследство поглотил те средства, что еще позволяли кое-как содержать этот дом. Но я хотела сохранить его, по крайней мере на тот срок, пока Найджел, Тимми и Чарлз не вырастут. Им будет тяжело расстаться с Кенталленом, но им по крайней мере останутся воспоминания о счастливом детстве в прекрасной Шотландии.

Грант наблюдал, как Зоя со старательностью любящего порядок ребенка ловко укладывает снаряжение, и подумал, что повторный брак наверняка был бы для нее хорошим выходом. Взять хотя бы Вест-Энд, так хорошо ему знакомый и так и кишащий элегантными мужчинами в сверкающих автомобилях, для которых содержать Кенталлен было бы столь же легко, как заботиться о японском садике в одной из комнат своей квартиры. Сложность была, скорее всего, в том, что в мире Зои Кенталлен деньги не были ни рекомендацией, ни отпущением грехов.

Весеннее солнце заходило. Небо стало прозрачным. Горы ушли и легли спать, как когда-то сказала Лора, еще будучи ребенком, выразив в нескольких простых словах все настроение погожего вечера, предрекающего, что завтра будет такой же замечательный день.

— Должно быть, уже пора идти, — сказала Зоя.

Собирая свое и ее снаряжение, Грант подумал, что в сегодняшнем дне на Турли было больше очарования и волшебства, чем на всех так широко разрекламированных островах Атлантики.

— Вы любите свою работу, правда? — спросила она, когда они шли в гору, к Клюн. — Лора мне говорила, что если бы вы захотели, то уже давно могли бы уйти на пенсию.

— Да, — ответил он, несколько застигнутый врасплох. — Должно быть, и в самом деле мог бы. Сестра моей матери оставила мне наследство. Она вышла замуж за кого-то такого, кто сделал себе состояние в Австралии, а своих детей у нее не было.

— Чем бы вы занялись, если бы ушли на пенсию?

— Не знаю. Я никогда не думал об этом.