Онлайн чтение книги Полукровка
Глава 3

Они вернулись к Климентовскому, вывернули на Пятницкую и зашагали в сторону центра. Пересекли по Чугунному мосту Водоотводный канал, мимо Балчуга вышли к Москве-реке.

Володя молчал. Отец пытался заговорить, но как-то вяло. Мимо топали какие-то люди, пролетали машины. Все время что-то отвлекало.

На Большом Москворецком мосту было безлюдно. Ветер дул, пробирая до костей, гнал рябь по отражению подсвеченной кремлевской стены и башен. И туристов с фотоаппаратами, вечно сидящих на парапете Большого Москворецкого, разогнал, видимо, тоже ветер.

Ник остановился, оперся о парапет и уставился на черную воду, в которой блестели отражения ночного города. Володя встал рядом. В другой раз схватил бы фотоаппарат, уж больно красив ночной Кремль, но сейчас даже не вспомнил, что родная зеркалка болтается на плече.

– Спрашивай, – потребовал отец.

Потребовал так, словно был владыкой мира, и только он решал, кого наказывать, а кого миловать. Володе этот барский тон не понравился. Хотя он даже не успел это толком осознать.

– О чем? – осведомился он.

– О чем хочешь, – небрежно махнул рукой отец. – Ты же хотел узнать что-то.

Да, он хотел. Вопросов было много, но каждый казался менее важным, чем другие. И Володя застыл в нерешительности, так и не придумав, с чего начать.

– Хорошо, – кивнул Ник удовлетворенно, будто другой реакции и не ждал. – Тогда спрошу я. Откуда ты узнал?

– Что?

– Не придуривайся, – в голосе отца возник едва заметный оттенок раздражения. – Откуда ты узнал, что я маг?

Володя отвернулся и уставился на символ ушедшей эпохи – рубиновые звезды над Кремлем. Первая мысль вышла донельзя прагматичной: этот мужик, его биологический отец – сумасшедший. Мысль была гладкой и круглой, как спасательный круг. Вот только зияла в этом круге дырка, убивающая на корню все помыслы о спасении. Если бы Ник сам начал втирать, что он маг, его смело можно было определить в Кащенко и думать над оформлением опеки над собственным отцом. Но Ник ничего такого не говорил. Только подтвердил то, что сказал сам Володя. А сказал он то, что узнал из нелепого ночного видения. Так что если кого и требовалось определить в Кащенко, то в первую голову его самого.

В конечном итоге Володя решил ничему не удивляться. То ли события последних дней вытравили из него эту способность, то ли разум, желая спастись от перспективы угодить в психушку, принял все как данность. А только повторная мысль о магах не показалась такой уж бредовой.

Ник ждал ответа, вертя в руках шляпу. Головной убор он снял от греха подальше, решив, видимо, не соблазнять разгулявшийся ветер.

– Я просто знаю, – выдавил Володя.

– Мальчик мой, – со смесью пафоса и елея в голосе начал Ник, – мне бы не хотелось начинать наше общение с вранья. Тебе Игорь сказал?

«Нет, мне это во сне приснилось», – хотел выпалить Володя, но почему-то не стал.

Сны казались чем-то интимным. Он мог бы поделиться ими с папой, но не с отцом. И Володя лишь кивнул.

– Странно, – прищурился Ник. – Вроде бы я не говорил ему напрямую.

– Он сопоставил.

– Что?

– Все. То, что вы говорили, то, что делали. Потом он интересовался тематикой. Он же историк.

– Да, он всегда был неглупым, – задумчиво протянул отец. – Даже чересчур. Потому я и оставил тебя ему и Наташке.

«Наташка» в адрес мамы покоробило. Внутри вскипела обида на человека, бесцеремонно ворвавшегося в его жизнь и так фривольно распоряжавшегося ценностями этой жизни.

– Что он еще тебе говорил?

– Зачем вы меня им оставили? – словно не слыша его, спросил Володя.

Ник ухмыльнулся жесткой и властной улыбкой. Словно бы какое-то дворянство мелькнуло в ней.

«У советского ребенка не может быть такой улыбки», – почему-то пришло в голову Володе.

– Вопросы – это хорошо, – кивнул Ник. – Я оставил тебя, потому что так было нужно.

– Кому?

– Тебе. Мне. Всем. Это трудно объяснить. Со временем ты поймешь. Нужно было вырастить тебя.

– Разве кто-то может сделать это лучше родителей? – сердито поинтересовался Володя. Он не понимал, что именно его злит, но что-то при общении с отцом вызывало постоянное раздражение.

– Если родители простые люди, то никто. Но...

Николай замялся.

– Но что? Вы не просто человек, а маг?

Николай едва заметно напрягся, глаза яростно блеснули, но голос прозвучал ровно:

– Что ты заладил, маг да маг? Да, я маг. Но что ты об этом знаешь?

– Ничего, – честно признался Володя. – Просто когда к тебе приходит посторонний человек, следит за тобой, как в шпионском фильме, потом называется твоим отцом, хотя ты всю жизнь считал папой другого человека, а потом именует себя магом, то... Как-то все это странно звучит, не находите? Возникает вопрос: а не свихнулся ли кто-то?

– Неправильный вопрос у тебя возникает.

Николай повернулся, застегнул плащ доверху и зашагал по мосту в сторону Васильевского спуска.

– А какие правильные? – догнал отца Володя.

– Например, передается ли это по наследству? Способны ли дети магов овладеть волшебством? – не оборачиваясь, произнес отец.

Володя поравнялся с ним и вскользь глянул на лицо отца. Нет, этот вопрос его не интересовал. Он совершенно четко понял сейчас, что способности передаются. По крайней мере, в его случае. И он может стать таким же магом, как и Ник. Может, иначе бы Николай никогда не появился в его жизни.

– А они передаются? – спросил вслух.

– А они передаются, – самодовольно ответил Ник.

– Значит, я тоже могу?.. – Володя запнулся.

Они миновали храм Василия Блаженного и вышли на Красную площадь. В сердце столицы народ гулял в любое время дня и ночи, потому Володя осекся. Магия – не та тема, о которой надо говорить во всеуслышание. Во всяком случае, ему так показалось.

– Можешь что? – Ника наличие сторонних слушателей, кажется, ни разу не задело.

– Ну, там фаерболы метать, – пожал плечами Володя.

– Где ты набрался этой пошлости? – удивился Ник.

– А что? – смутился Володя.

– Мальчик мой, метнуть фаербол, как ты выразился, ты сможешь. Но это довольно неэффективно и чаще всего бессмысленно. Ты можешь мне объяснить, зачем себя раскрывать мощным и бесполезным по сути заклинанием, когда можно манипулировать незаметно?

– Чем?

– Всем.

– То есть, – не сдержал ехидства Володя, – вы всемогущий?

– Ты сомневаешься?

Они поравнялись с Историческим музеем, за спиной грохнули куранты. Володя покосился на часы. Зябко повел плечами. За время прогулки сильно похолодало. Осенними вечерами холодает быстро. Да и прогулка затянулась. Кто бы мог подумать, что прошло уже два часа?

– Одиннадцать, – бросил Володя. – Мне домой пора.

– Ты усомнился, – напомнил Ник с сердитой обидой. – И без доказательств не уйдешь.

– Вы хотите показать мне какое-то заклинание прямо сейчас? – опешил Володя.

Николай его будто не услышал. Он напоминал человека, простого человека, чью профессиональную гордость задели.

Ник обвел глазами людей, стоявших возле памятника Жукову, задержался на Музее археологии Москвы, отметил оживление на Манежной. И только повернувшись к воротам в Александровский сад, удовлетворенно хмыкнул.

– Идем! – бросил он тоном, не терпящим возражений.

– Куда? – Володя с холодком отметил будку милицейского поста у ворот, мысленно надеясь, что с этими магичить Ник не станет.

Отец шел легко, широкими размашистыми шагами. На лице появилась торжествующая ухмылка.

– Вот стоят неземной красоты наши меньшие братья – менты, – пропел он, убивая на корню все Володины надежды. – Как увижу фуражки, тотчас становлюсь мизантропом[3]Песня Тимура Шаова.. Тра-ля-ля.

– Что вы делаете? – не выдержал Володя.

Впрочем, тут же и умолк, услышав собственный голос. Тонкий и жалкий.

А Ник вместо ответа устремился навстречу воротам и стоявшему рядом с ними защитнику правопорядка.

У Володи нарастало чувство опасности. Такое испытывал в детстве, предвкушая нагоняй от мамы за провинность. Или когда в кино смотрел ужастик, который при свете дня не столько страшный, сколько противный, но в темном зале, с хорошей картинкой и звуком, с гнетущей музыкой, готовящей к резкому выплеску адреналина... Володя поймал себя на том, что стоит, в то время как отец уже преодолел половину пути до ворот.

Спохватившись, он бросился следом, но было поздно. Ник легко скользнул в ворота и резко зацепил плечом стоявшего рядом милиционера. Толчок вышел на удивление сильным, да и не ждал его хранитель правопорядка.

От удара мента развернуло и отбросило в сторону. С головы его слетела фуражка. На одутловатой физиономии появилось встревоженное удивление, которое тут же сменилось яростью. Глаза стража порядка полыхнули злобой.

Покрасневший милиционер надулся, как перекачанный мяч, и угрожающе двинулся на Ника. К этому моменту Володя добрался до отца, но, не зная, что делать, застыл в нерешительности.

А дальше все произошло в одно мгновение. Николай коротким движением привыкшего командовать человека выбросил вперед руку и шевельнул пальцами, словно разворачивая перед носом мента невидимое удостоверение. И оно неожиданно подействовало лучше, чем всамделишное.

Открывший было рот, еще секунду назад полный решимости милиционер словно споткнулся. Закашлялся и стал похож на растерянную собаку, получившую поводком поперек спины и чувствующую вину перед хозяином.

Володя недоверчиво зажмурился, открыл глаза, но картина не изменилась.

– Убор подбери, – тихо, но емко потребовал Ник.

Милиционер засуетился. Подхватил упавшую фуражку и принялся прилизывать встопорщившиеся вихры.

– П-простите, товарищ...

– Не надо званий, – попросил Ник таким тоном, что мент снова поперхнулся.

– Простите, – он нахлобучил, наконец, фуражку и попытался вытянуться во фрунт.

Вышло паршиво, пивное брюхо помешало. Милиционер снова засуетился. Его коллега, рванувший было в самом начале на помощь, теперь благоразумно вернулся в будку и смиренно засел там от греха подальше.

Ник молча пошел дальше, мимо Вечного огня. Несчастный мент попытался рыпнуться следом, но отец лишь бросил, не оборачиваясь:

– Провожать не надо.

Пораженный не меньше милиционера Володя засеменил вдогонку. Милиционер снова напрягся, но тут же и расслабился, услышав:

– Мальчик со мной.

Но совсем расслабиться он смог даже не тогда, когда Ник скрылся из виду, а много позже, приняв на грудь двести пятьдесят согревающего успокоительного. Как тут не нервничать, когда чуть не повязал самог о , страшно сказать...

* * *

– Что это было? – спросил Володя, когда всполохи Вечного огня остались за спиной.

– А что ты видел, мой мальчик? – ядовито ухмыльнулся отец.

– Ничего, – честно ответил Володя.

– А ничего и не было.

– Но он-то...

– А он, – довольный собой Ник остановился и поднял кверху палец, – видел. И ему этого зрелища надолго хватит. Так-то. А ты говоришь – фаербол. Еще вопросы?

Ник поглядел на Володю. Тот задумчиво смотрел мимо.

– Как? – спросил он наконец.

– Ты начинаешь задавать правильные вопросы, мой мальчик. Это небольшое внушение, усиленное тем, что называется «иллюзия». Не самая сложная. Мага такой ерундой не проведешь, а обыкновенного человека запросто. Я могу сделать так, что он будет видеть не то, что есть, а то, что нужно мне. Тем более вы и так видите не то, что есть на самом деле.

– А та решетка... – припомнил Володя. – Это тоже «иллюзия»?

– Нет, она настоящая. Просто во время нашей первой встречи я ее открыл. Не отмычкой, магией. Такое заклинание доступно не каждому чародею, но я тебя научу. Когда-нибудь, если ты будешь послушен и прилежен.

– Ты же сказал, что магические способности передаются по наследству, – попытался подловить собеседника Володя.

– Но их надо еще и развивать, – парировал отец. – Ты пока еще не маг, но можешь им стать. Хочешь?

Ник остановился возле кишки перехода, упиравшейся в стеклянные двери метро. Володя задумчиво смотрел внутрь себя.

– Можешь не отвечать сейчас, – великодушно разрешил Николай. – Встретимся через три дня.

– Где встретимся?

– Я сам тебя найду, – ответил Ник и кивнул на провал перехода. – Иди.

Володя поспешил к метро. Потом вдруг пришла мысль, что торопиться-то особенно некуда. Все равно уже опоздал.

Он замедлил шаг и обернулся. Но Ника уже не было.

* * *

От метро до дома Володя дошел быстро. Не столько не желая увеличивать размер повода для ссоры с родителями, сколько боясь замерзнуть. Ночью похолодало основательно. Жухлая трава и палые листья подернулись инеем. Тем теплее показался родной подъезд.

Лифт дожидался внизу приятным сюрпризом. А наверху опять барахлила лампа дневного света. Лишь изредка помаргивала в предсмертных конвульсиях. В темноте, разбавленной жалкими мерцаниями полудохлого светильника, с замком пришлось повозиться.

Когда же дверь удалось открыть, на пороге уже ждал папа. Лицо его было недовольным.

– Привет, – деланая бодрость далась Володе с трудом. Очень хотелось спрятать взгляд. – А где мама?

– Спит.

– Устала?

– Расстроилась. Ты обещал ей фотографии показать, а сам шляешься где-то.

Володя попытался понять, наезжают на него или нет, но так и не придя к какому-то выводу, на всякий случай решил защититься:

– А в чем, собственно, проблема? Ты же сам сказал, что это мое решение и на меня никто не давит.

– Решение твое, – очень мягко, с какой-то грустью согласился папа. – Только зачем обещать то, чего не выполняешь?

Володя окончательно стушевался. Скандалить с рассерженными родителями еще имело какой-то смысл. Ругаться с расстроенным папой не хотелось вовсе.

– Извини, – буркнул он и пошел к себе в комнату.

– Не стоит, лучше перед мамой извинись. И Ольга тебе звонила. Она волнуется.

Володя обернулся и посмотрел на папу. Тот стоял, тщательно скрывая огорчение и волнение. В голове тут же возникла мысль о собственном свинстве.

– Я позвоню, пап. Обязательно позвоню.

– Обязательно позвонишь, – кивнул папа, взяв себя в руки и приободрившись. – Только завтра. После десяти вечера звонить неприлично.

– Это же Оля, – улыбнулся Володя.

– В первом часу ночи неприлично звонить даже Оле, – папа подошел, хлопнул его по плечу и улыбнулся в ответ. – Завтра позвонишь.

Ольге он все-таки позвонил. Тихо набрал номер.

– Алло, – сонно ответила трубка.

– Привет, – полушепотом поздоровался Володя.

– Привет, – в сонном голосе стало возникать недовольство.

– Я тебя люблю, Оленька, – поспешил Володя.

Трубка на секунду умолкла. Затем Оля снова заговорила, но голос звучал мягче. Видимо, она все же решила сменить гнев на милость.

– Я тебя тоже. Ты куда пропал? Не звонишь, не подходишь, дома нет. Я волнуюсь.

– Я... – Володя запнулся. – У меня тут очень много всего произошло. Давай завтра встретимся, и я тебе все расскажу. Хорошо?

– Хорошо.

Они договорились, где и когда встретятся, и Володя попрощался. На кровать завалился, чувствуя усталость, но сон не шел. И он долго еще лежал и глядел в потолок.

По потолку разбегались причудливые тени. В этих тенях, в рисунке на обоях ему виделись маги, способные движением руки подчинить себе злющего офицера милиции, и кремлевские башни, и изгиб Москвы-реки.

Володя сам не заметил, как заснул. Во сне был все тот же изгиб реки. Только Кремля не было. На берегу чуть поодаль стояла деревенька, и в деревеньке этой творилось что-то неладное.

* * *

...Среди домишек высился боярский терем, высокий и красивый.

Боярину Кучко принадлежало несколько деревень по Москве-реке, но люба ему была именно эта. Оттого и терем здесь заложил с особой любовью. Тут и жил, покуда лихо не случилось.

Князь Юрий на чужом дворе чувствовал себя как дома. Двор был широк и пуст, дворовый люд попрятался. За спиной остался частокол, ворота и перепуганные, но любопытные деревенские. Да свои люди, что отвечали за десницу и шуйцу да берегли спину.

– Ката зови! – потребовал князь и огладил окладистую бороду.

Кто-то из княжьих людей метнулся за ограду. Боярин же, что стоял перед ним и держал ответ, сжался, втянув голову в плечи, но стоял крепко, с вызовом. Это злило князя. Он сердито дернул рукой, проредив на клок бороду. От боли злости прибавилось.

– Где кат?! – взревел во всю глотку.

Палач, широкоплечий детина со злыми бегающими глазками, был уже рядом.

– Здесь, княже.

Юрий недобро посмотрел на палача:

– Где тебя носит, шельма?

Кат смиренно молчал. По опыту знал, что князя злить не с руки. А коли осерчал, лучше и вовсе слова не говорить. Потому лишь прятал взгляд, водя очами по забору, просевшим, чуть не вросшим в землю избенкам, широкому, утоптанному до каменистого состояния двору, да людишкам, перепуганным и бледным.

– Внемлю, княже, – подал голос кат, не дождавшись повеления.

Князь расправил плечи. Хрустнуло вовсе не по-княжески.

– Повелеваю, – пророкотал князь. – Взять сего боярина, имя которому Кучко, и карать люто, покуда хвалу петь не начнет Богу единому и власти, Богом данной. А после забить до смерти. Тело псам скормить, чтоб и памяти не осталось.

Боярина трясло. В глазах стояла смертная тоска и страх пред лютой смертию. Кат, что сам трепетал пред князем, к провинившемуся боярину устремился с поспешностью, достойной лучшей челяди. Кучко лишь вобрал голову в плечи и стиснул в дрожащих пальцах странного вида обережку – круглую бляху с хитрым символом, начертанным одной линией.

Через минуту двор наполнился криками боли. Любопытные людишки дали деру. Князь смотрел на мучения боярина с мрачным удовлетворением. Потом принялся морщиться. А как крики стали невыносимыми, поспешил прочь.

Боярин Кучко орал до хрипу. Потом связки стали сдавать, да и дух нечестивого боярина уже торопился покинуть бренное тело и устремиться на Божий суд, откуда путь ему был один – ко вратам ада. Но кат свое дело знал справно. И муки боярские продолжались.

Недюжие магические способности спасали боярина многократно, но только не в этот раз. Несмотря на всю свою силу, маг не мог избежать страданий, которым подвергалось тело. Он был занят тем, чтобы не отдать то, что дороже жизни, врагам. И от беспомощности своей телесной страдал в разы сильнее душою.

К ночи князю доложили, что боярин Кучко дух испустил, но прежде бормотал что-то, словно Господа и светлого князя поминал.

Поминал боярин и в самом деле князя Юрия. Причем не только князя, но и весь его род до седьмого колена. Только слова были не светлыми хвалебными, а черными и паскудными. И еще кричал он нечто совсем непонятное о некоем «грязном облаке», что на источники ляжет...

Юрий о том не узнал. Напротив, услыхав о «покаянии» и кончине нехристя возроптавшего, успокоился и на радостях от такого повиновения пащенков Кучковичей велел взять с собой. Взяли. Приняли в услужение.

Это дело князю Юрию, по смерти прозванному Долгоруким, аукнулось черным днем. Не стоило князю слушать наветы да верить поклепу на боярина. Хоть в деревнях по реке Москве, что Кучко принадлежали, и поклонялись богам прежней веры, а слова гадкого, на которое осерчал князь Юрий, боярин не говорил.

Незачем было чародею недобрым словом поминать князя, который не то что в магах разбору не имел, а и о волхвовании не ведал вовсе. Никогда бы не связался маг с простым, хоть и власть имущим смертным. Всегда бы договорился. Вот только князь слушать ничего не хотел. И последний вопрос, что мучил умирающего боярина, в одно слово умещался: «Кто?»

Кто тот скрытый враг, что, используя князя Ростово-Суздальского и великого князя Киевского, отобрал его владения и попытался отбить у него два мощных, необычно близко расположенных источника, что находились на холмах у реки Москвы?

И хоть князь Юрий завладел землями боярина и заложил на тех землях город, он так никогда и не узнал о той мощи, что попала в его руки. Город еще долго звался Кучковым, затем сменил имя, прозвался Москвой.

А потомки боярина-мага Степана Ивановича Кучко потери не забыли и не простили. Нет, не те сыновья Кучко, коих князь Юрий взял в Суздаль. И не дочь боярина Улита, на которой женил своего сына Андрея, прозванного Боголюбским. Были у опального боярина и другие отпрыски, не отмеченные в летописях и памяти людской, но имевшие свою собственную память, более крепкую, нежели у потомков, что ушли с Ростово-Суздальским Долгоруким, многое к рукам прибравшим...

* * *

На кухне пахло крепким свежесваренным кофе. Мама стояла у плиты и жарила глазунью. Папа по традиции листал какую-то распечатку и хмурился.

– Доброе утро, – приветствовал их Володя. – Мам, извини. Я вчера задержался, и с фотографиями не вышло. Сегодня в десять дома, как штык. И все тебе покажу.

Он уселся к столу. Мама неуловимым движением стряхнула яичницу со сковороды на тарелку. Всегда удивлялся, как у нее так получается жарить яичницу, что та не только не пригорает, но скользит по сковороде.

– Хорошо?

Мама подошла к столу, поставила перед ним тарелку. Кивнула:

– Хорошо.

Володя украдкой посмотрел на папу. Тот сидел, уткнувшись в чужую диссертацию, или что там у него, и делал вид, что ничего не замечает. Но по довольному лицу было видно – ни одно слово мимо его ушей не прошло.

– Пап, – позвал Володя. – А ты знаешь, кто такой Кучка?

Тот оторвался от распечатки и в крайнем удивлении приподнял бровь.

– Кучко? Ты имеешь в виду боярина Степана Ивановича Кучко?

Володя кивнул и налег на яичницу.

– Был по преданию такой суздальский боярин. Владел деревнями, расположенными на Москве-реке. А чего ты вдруг им заинтересовался? Не замечал за тобой страсти к истории.

– Так... – пожал плечами Володя. – А что с ним стало?

– Был казнен Юрием Долгоруким. По одной из версий князь велел убить его за грубость и присвоил себе его земли. По другой – виной всему жена боярина, на которую князь глаз положил. Об этом писал Татищев. Вообще там много легенд, хочешь, возьми почитай Забелина. Он вполне доступно все это расписывает.

Володя задумчиво покачал головой, отставляя пустую тарелку, и пригубил кофе. Забелина читать не хотелось. Вообще, зачем читать кучу нудятины, когда рядом сидит папа-историк, способный дать выжимку?

– Ты говоришь – легенды, – сказал он. – А на самом деле как было?

– А на самом деле никто не знает, – ответил папа. – Может, все это миф? Кучко появляется в поздних летописях. В ранних его не было. Только Кучковичи – то есть дети Кучко. Эти прославились заговором против князя Андрея Боголюбского – сына Долгорукого. Так что, возможно, никакого Кучко вообще не было.

– Был, – уверенно заявил Володя.

Папа посмотрел на него странно и повторил вопрос:

– И все-таки с чего ты вдруг им заинтересовался?

Володя отвел взгляд и одним глотком допил чашку.

– Этот Кучко мне всю ночь снился, – признался он.

* * *

Казненный боярин не давал покоя до обеда. Володя гнал от себя мысли о чудном сновидении. Пытался записывать лекции, но сбивался. Мысли все время возвращались к казни, случившейся сотни лет назад. Он попытался читать книжку под столом, но строчки плясали перед глазами, растряхивая смысл. В конечном итоге пришлось вернуться к автоматическому конспектированию лекции.

На перемене за стол рядом плюхнулся Андрюха.

– Вовик, пиво пьем?

Володя помотал головой.

– Ну, пошли хоть без пива, – предложил Потапкин. – Пофоткаешь.

– Извини, сегодня никак.

– Зануда, – подвел итог Андрюха и ретировался.

Володя не стал спорить, но высидеть последнюю пару не смог. Сбежал. Чем немало удивил Потапкина. А удивительного ничего не было. Его ждали.

С Олей он встретился на «Пушкинской». Они выпили кофе в кофейне возле метро и пошли гулять по бульварам. Историю про отца Ольга выслушала с пониманием, которого не хватало самому Володе.

– Теперь понятно, куда ты пропал.

– Ты не сердишься? – спросил Володя.

Девушка отрицательно покачала головой. Они шли мимо застывшего Есенина, что задумчиво смотрел на таджиков в оранжевых жилетках, собиравших листву в черные полиэтиленовые мешки.

– Какие страшные люди, – заметила Ольга.

– Почему?

– Они убирают осень в мешок. По-моему, это жутко. Не хочешь сделать кадр?

– Я не знаю... – невпопад ответил Володя. – Не знаю, как жить. Иногда вроде бы все понятно и все как всегда. А в другой раз я начинаю об этом думать и выходит, что посторонний человек мне родной отец, а папа с мамой совершенно чужие люди.

Ольга нагнулась и подняла несколько ярких листов.

– Мне кажется, ты говоришь глупости. Ты же сам сказал, что этот родной отец совершенно посторонний человек. Так? Так. И как, скажи мне, люди, роднее которых у тебя нет, могут быть посторонними?

– Но ведь по крови... – начал было Володя.

– Кровь – это такая условность, – отмахнулась девушка. – У тебя же папа историк. Ты должен знать, что все попытки отталкиваться от крови заканчивались кровопролитием. Главное – оставаться человеком.

Володя остановился. Это нечаянно оброненное «оставаться человеком» резануло по уху. Перед внутренним взором возник Николай:

«Ты пока не маг. Но можешь им стать. Хочешь?»

Это звучало как предложение яблока с запретного дерева.

«Хочешь?»

Словно предлагалось что-то крамольное.

«Хочешь?»

Словно соревнование с богами во всемогуществе.

Володя тряхнул головой и посмотрел на Олю:

– А если я не человек, что тогда?

– А кто? – не поняла она.

Он запнулся, не зная, что ответить. Пускаться в откровения было страшно, хоть и хотелось.

– Да кто угодно, – пошел на попятную. – Хоббит с волосатыми ногами, эльф с длинными ушами, орк со свиным рылом. Не человек.

– Глупый ты, Вовка, – улыбнулась Оля. – Человек ведь другим определяется. Кому какое дело до твоих ушей? Веди себя, как человек, человеком и будешь.

«Вести себя, как человек...»

Володя снова вспомнил Ника. Отец пнул мента, а потом еще морально по нему потоптался. И все для того, чтобы доказать ему, сыну, что-то, что и доказывать не нужно было. По-человечески это? По-людски, да, но...

В конце концов, как любит повторять Андрюха Потапкин, есть только поступки. Все остальное не важно. Сказать можно что угодно. Выглядеть можно как угодно. Единственное мерило всему – поступок. Сделал ты что-то или не сделал.

Он притянул к себе Ольгу и поцеловал долго и нежно.

– Я тебе говорил сегодня, что я тебя люблю?

– Нет.

– Говорю.

* * *

Три дня прошли в ожиданиях. Володя мило общался с родителями, гулял с Ольгой, ездил в университет и на работу. Везде все было как обычно. Во всяком случае, внешне. Но за внешней невозмутимостью внутри у него бушевал ураган.

Странный сон приходил еще раз. На другую ночь привиделись двое Кучковичей. Не те, что ушли с князем Долгоруким, а те, которых не помянули в летописи. Володя не знал их имен, но знал, кто они. Старший больше походил на отца. Тот, что помладше, был миловиден и женоподобен.

Впрочем, в той сцене, которую Володя увидел во сне, оба выглядели довольно паршиво.

...Грязные, промокшие и озябшие, они топали по берегу реки, под высоким обрывом. Была глухая, холодная осень. Ночь отливала серебром. Бельмом в черном небе маячила полная луна.

Потом старший остановился и молча указал наверх. Младший кивнул. Выглядело это словно сцена, выдернутая из немого кино. Вот только весь остальной мир жил и звучал, оттого молчание двух братьев казалось еще более жутким.

Все так же молча старший, а следом младший принялись карабкаться по глинистому откосу. Срывались, месили грязь, ломали ногти, но лезли без единого звука.

Наверху, над рекой, стоял покосившийся идол. Кумир богу, имя которого низвергли в забвение в угоду тому, что не терпел соперников. Старший Кучкович вскарабкался первым. На идола даже не поглядел, встал над обрывом и всмотрелся в серебряную ночь, в черное небо.

Младший тем временем, не поднимаясь с колен, подполз к основанию кумира и принялся бормотать что-то себе под нос. Старший обернулся, зло поглядел на брата, шагнул к тому и отвесил хороший подзатыльник. На глазах у младшего выступили слезы. Блеснули в свете луны.

– Не смей, – грозно прошептал старший. – Это всего лишь дерево.

– А чего ж тятька их по всем деревням расставил?

– Да уж знамо дело не поклоны бить. Встань.

Младший поднялся и утер нос измаранным рукавом, отчего рожа стала чумазой.

– Что ж он, безо всякого бога жил? – он шмыгнул носом.

– Бог нужен тем, кто боится. Бог нужен тем, кто находится во тьме неведения. Тем, кто знает, не нужно придумывать богов. Ни старых, ни новых. Он же открыл тебе глаза, научил видеть.

– Видеть и понимать не одно и то же, – огрызнулся младший. – Ты вот знаешь?

– Не все, – покачал головой брат. – Если бы тятя успел научить... Если б я знал, что так станет, учился бы прилежней.

Он снова повернулся к идолу спиной и уставился вдаль, где шумели темные деревья, серебрилась рябью река.

– Если он всего лишь бревно, – донесся из-за спины робкий голос, – если нет богов, тогда для чего отец ставил идолов?

– Людям нужны боги, – пожал плечами старший, не будучи уверенным в том, что правильно истолковал замысел отца. – И потом, насколько я помню, он отметил вот этим столбом два самых лучших источника.

– Я не вижу даже одного, брат.

– Я тоже, – признался старший. – И это очень странно. Но я чувствую их. Эх, жаль, нас не было здесь в тот день, когда все случилось. И почему никто из нас не обладает хотя бы десятиной мощи отца?

– Думаешь, это тятя скрыл источники заклинанием? Тем самым... как его, «грязное облако»?

– Не знаю, но клянусь...

Рука старшего нырнула за ворот. Пальцы дернули с шеи оберег. На ладони появилась круглая бляха с символом, начертанным одной линией. Та странным образом переплеталась, складываясь в замысловатую фигуру.

Старший стиснул оберег, поднял голову к небу. Глаза его заблестели под полной луной, а голос стал надрывным и ломким:

– Клянусь, что мы вернем свои источники и снимем твое заклинание, отец. А если жизни не хватит, детям завещаем.

Он замолчал. Молчал и младший. И оба смотрели в небо. Все же бог нужен людям. Даже тем, которые веруют, что его нет...

* * *

Прошло три дня, а Ник так и не появился. Не пришел он и на четвертый. Володя занервничал, но объяснять близким причину волнения было труднее, чем терпеть душевные терзания. И он упорно делал вид, что ничего не произошло.

– Ты чего такой прибитый? – подошел как-то на перемене Потапкин.

Володя глянул на приятеля – не издевается ли? Но Андрюха был на удивление серьезен.

– Каша в голове, – честно признался Володя. – Мысли путаются. Брось, Андрей, дольше объяснять.

Андрюха хмыкнул и кивнул:

– Не лезу. Но если чего надо, свисти.

«Если чего надо», – дернулось в голове.

А чего ему надо? Он и сам толком не знает, чего ему нужно.

С одной стороны, он очень хотел бы, чтобы Ник никогда не возникал в его жизни. С другой, пропажа отца, обещавшего заявиться через три дня, злила. Хотя, конечно, если отец появится, он, Володя, ответит ему отказом. Пошлет с его магией раз и навсегда. И все станет, как раньше. Оля права, главное остаться человеком.

Да, главное оставаться человеком, но, с другой стороны, как заметила та же Ольга, главное – вести себя, как человек. Все остальное не важно. Так что отказываться от магических навыков, которые сами валятся на голову, глупо. Главное использовать их во благо, а не для собственной пользы. Отверткой можно винты закручивать, а можно брюхо пропороть. Не в отвертке же дело, а в том, в чьих она руках.

Доведя размышления до этого места, Володя обычно радовался. Но недолго. На смену радости приходила подленькая мысль, что честных магов, использующих свою силу во благо всем, а не на пользу самому себе, в природе существует не больше, чем политиков с чистыми руками. Любая власть: политическая, магическая, экономическая, – портит людей. Любой, имеющий власть, подчиняет чужую волю. Любой подчиняющий – слабак, имеющий силу и пользующийся ей в угоду собственной слабости.

Значит, от этой силы следует отказаться. Но сладость запретного плода манила и заставляла придумывать, что он сильнее прочих. Что он – другое дело. Что ему достанет сил пользоваться новым умением только во благо.

И сам понимал, что все эти оправдания выглядят надуманными, и смущался своего понимания. И бесился, заставляя себя думать, что все это ерунда, что он и в самом деле никогда не рвался к власти, власть ему не нужна, а значит, он сумеет ею правильно распорядиться. Но тут вспоминал, что ничем он распоряжаться не может. Потому что человек, способный его научить всему этому, пропал. И где его искать, нет ни малейшего представления.

Он должен был появиться сам, а вместо этого...

И мысли начинали скакать по кругу, и замыкались в кольцо, пока Володя не понимал, что в голове каша. Тогда он пытался разорвать порочный круг бредовых измышлений. Но попытки упорядочить хаос в голове приводили лишь к еще большему хаосу.

Ник появился через полторы недели.

* * *

В тот день напарник собрался уходить около шести.

– Санычу привет, – подмигнул он Володе.

– Если я его вдруг увижу, передам, – пообещал тот. – Только его две недели уже не было. Только по телефону.

– Утром в понедельник заезжал, – поделился напарник. – Цветущий, как герань.

– Почему герань? – не понял Володя.

– Цветет и пахнет. Причем так резко и мерзко, как будто на себя полфлакона дешевого одеколона вылил. Не иначе бабу завел.

– С чего ты взял?

– Душится, не придирается. Раньше каждый день глаза мозолил, сейчас один раз за две недели появился. Провонял тут все своим парфюмом и лыба десять на пятнадцать. Делай выводы, салага.

И напарник усвистал домой. Володя делать выводы не стал, какая ему разница, есть у начальства женщина или нет и с кем Владлен Саныч на старости лет романы крутит. Но от зацикленных мыслей история начальника отвлекла. С романов Саныча он переключился на клиентов с их заказами и на удивление спокойно доработал три часа до закрытия.

В девять, не обращая внимания на проснувшийся телефон, выключил свет, вырубил аппаратуру и запер дверь. Выйдя наружу, Володя запахнул куртку и застегнул молнию под самый нос. А ведь еще пару недель назад, когда впервые встретил Николая, было совсем не холодно. Вяло удивился тому, что в голове опять всплыл отец, словно вся жизнь разделилась на два периода: до встречи с Ником и после нее.

Он чертыхнулся, а ноги сами уже несли в противоположную от метро сторону. К двору-колодцу с зарешеченной аркой.

За спиной тренькнул трамвай. Володя обернулся и вздрогнул. По рельсам катило нечто, похожее на аквариум на колесиках, пыхтело и выбрасывало искры из высокой трубы.

Володю подбросило, как испуганного кота. Еще не понимая, что произошло, он закрутился на месте.

Улица выглядела странно – искаженные здания, машины, более похожие на тени из сна безумца. Лишь светили, как раньше, неприятным желтым светом фонари. А впереди, напротив арки, у обочины маячила одинокая фигура в плаще.

Володя пошел навстречу отцу.

– Ты обещал прийти через три дня, – издалека бросил он. – Прошло одиннадцать.

Ник не отреагировал. Стоял, гордо вскинув голову, и ветер трепал полы его плаща.

– Здравствуй, мой мальчик, – произнес он, когда Володя остановился в нескольких шагах. – Ты готов озвучить свое решение?

«Нет, мне это не нужно», – пронеслось в голове.

– Не люблю необязательность, – недовольно буркнул Володя.

– Ты решил?

«Нет! – хотелось крикнуть ему. – Нет, не решил. И не хочу иметь с тобой ничего общего. Как тебе можно верить, если ты не держишь слова даже в мелочах? Как доверять, если я о тебе ничего не знаю?»

Но он стоял и молчал. А перед ним возвышался Ник. Один, хотя и на людном тротуаре. Посреди искаженного, жуткого города, освещенного желтым противным светом.

Володя устало подумал, что отец устроил это специально, чтобы продемонстрировать возможности, которых у сына никогда не будет, если тот скажет «нет».

– Твое решение, – чеканя слова, произнес Николай.

Он казался сейчас Володе центром мироздания. Режиссером на пустой сцене. Богом, стоящим посреди небытия, оформленного под московскую улочку. Демиургом, размышляющим над устройством будущего мира.

– Я... – Володя запнулся.

Горло перехватило судорогой. Глупо отказываться от таких возможностей. И он сможет использовать дар во благо. Он останется человеком.

– Я согласен, – сипло произнес он.

Ник улыбнулся. Секунду Володя не видел ничего, кроме этой улыбки, а потом мир вокруг стал обычным. По ушам резко ударили звуки вечерней Москвы. Трамвай, уехавший совсем далеко, завернул за угол. И свет желтых фонарей стал не таким болезненно ярким.

– Правильный выбор, – произнес Ник, и в голосе его прозвучала самодовольная нотка.