Онлайн чтение книги Понять - простить
XXX

— Мы услыхали голоса в комнате, значит, вы, графиня, не одна, мы и вошли, — начал Синегуб, остановился и попятился к дверям. — Виноват, — преувеличенно вежливо сказал он и умолк.

Растрепанная Ара, в спустившемся, измятом платье, поднималась, дико озираясь, с постели, Светик в разорванной рубахе, лохматый и красный, мрачно смотрел на входивших.

Муратов вышел вперед. Плотно притворив дверь, он брезгливо обошел чайный столик и подошел к Светику. Его лицо, бывшее неестественно красным, вдруг побелело. Нижняя могучая скула длинного сухого подбородка непроизвольно сжималась и разжималась. Точно хотел он что-то сказать и не мог.

— Милостивый государь, — прошипел наконец он, шепелявя от волнения. — Что это значит? Какое прав имели вы нападать на мою подругу… на… мою любовницу?

Его блестящий взор встретил холодные, остывшие глаза Светика, и холодность Светика раздражала его.

— Если ваш папаша — большевик, это еще не дает вам права поступать по-большевицки…

— Оставьте в покое моего отца, — скрещивая на груди руки, сказал Светик.

— Вы понимаете, что вы сделали или нет? — взвизгнул Муратов. — Вы оскорбили мою честь!

— Серега, — глухим голосом проговорила Ара, — оставь! Стыдно. Больше меня оскорбить, чем это сделал ты, — нельзя. Светик ничего не сделал. Мы боролись.

— Кажется, дело пахнет скандальчиком, — прошептал Синегуб и на цыпочках отошел к дверям.

— Боролись!.. Это, — краска внезапно прилила к лицу Муратова, — это, милостивый государь, подлость… врываться к беззащитным женщинам, пользоваться их

слабостью и… Я вам говорю, Святослав Федорович, вы… подлец!

Это слово четко и веско прозвучало в воздухе, и сейчас же наступила острая сторожкая тишина. Светику показалось, что, как только раздалось это слово, все предметы комнаты стали точно одушевленными и значительно насторожились. Всклокоченная постель со смятой кружевной накидкой и сползшими подушками стала будто меньше, точно съежилась от испуга. Шкаф, отражавший в зеркале спину Ары, напротив, будто стал выше, словно выпрямился от страшного слова. Светику казалось, что время остановилось, и долго и скучно, раздражая глаза, горит красная лампа. Случилось что-то ужасное, худшее, чем смерть. Надо что-то делать. Ару и Муратова он видел ясно. Синегуб расплывался в красном тумане.

Голова Ары упала на грудь. Она закрыла лицо прекрасными, белыми ладонями. Синегуб бросился к Муратову. Но он не дошел до него, и последние шипящие звуки отчетливо сказанного слова не растаяли еще в душном воздухе, как полновесная, звонкая пощечина огласила стены. Светик ударил Муратова.

Муратов кинулся на Светика, но Синегуб схватил его сзади.

— Брось, Серега, — строго сказал он. — Ты с ума сошел. Драться в комнате женщины, на чужой квартире! Есть культурные способы смытия оскорбления. Драка только усиливает его.

— Ты прав, — освобождаясь из рук Синегуба и вдруг становясь странно спокойным, сказал Муратов. — Мои секунданты, господин Кусков, будут у вас завтра утром, а теперь попрошу вас оставить комнату моей подруги.

Светик холодно поклонился и пошел к дверям. В дверях Синегуб с подчеркнутой любезностью подал ему пальто и шляпу и раскрыл дверь. При гробовой тишине Светик вышел из комнаты. В глубине коридора, у ярко освещенной кухни, стояла старая толстая женщина в черном платье, ворчала и ругалась. Светик мог разобрать только, что эти "sales russes" (Грязные русские (фр.)) хуже всяких бошей. Не оглядываясь, он вышел на лестницу.

— Cordon, s'il vous plait (Прошу открыть (буквально: шнур, пожалуйста) (фр.)), — крикнул он в окошечко консьержки и очутился на улице.

Он был в совсем не знакомой ему части Парижа. Расспрашивая прохожих, он выбрался на Сену и там уже отыскал Gare d'Orleans и rue de Belle Chasse, где жил Алик.

Ему надо было позаботиться о секунданте. Кроме Алика, у него не было знакомых в Париже.