Онлайн чтение книги Попугай в медвежьей берлоге
Глава 9

Всю ночь я пил кипяток и работал над учебником для первого курса. Работа продвигалась медленно. Иногда я дремал. Очень хотелось колбасы, сыра, красной рыбы, пельменей, горохового супа с ребрышками, заварных пирожных или, скажем, двойной, нет, тройной, порции ленивых вареников со стаканом сметаны. Из общего холодильника на кухне воровать не хотелось. Жильцы в последнее время жаловались на пропажу продуктов. А я всего-то похитил горсть макарон, две булочки и полпакета невкусного томатного сока. Таксист успел приврать, что у него сперли четыре сосиски, не брал никто его пресные испорченные сосиски, он сам их слопал и забыл!

В комнате Танечки кричал ребенок. Рассвет застал меня на кухне, когда я в очередной раз поставил кипятить чайник. Теперь жильцы прятали кофе, чай и сахар у себя в комнатах. Угрюмый молдаванин в несвежем нижнем белье готовил себе яичницу. Мы никогда не здоровались. Он не замечал меня, я бы тоже рад не замечать его, но от него исходило зловоние, как от тысячи гниющих ворон.

Позавтракав кипятком с кипятком, я дождался восьми и поехал на первую пару КИМО. Третий курс. Очень хотелось есть и спать. С трудом поднявшись на третий этаж, я поздоровался со студентами, достал из портфеля подготовленный материал и подошел к доске. Вызвав отвечать самую наглую студентку, крашеную длинноногую блондинку, я принялся диктовать ей текст о выращивании оливок в арабских странах. Она медленно, нехотя скользила синим маркером по доске и все время оборачивалась то на меня, то на студентов.

– Пишите и не вертитесь, – излишне резко сказал я.

Внезапно она кинула маркер на учительский стол и подошла вплотную ко мне. У меня сбилось дыхание. Я вдыхал аромат ее дорогих духов и чувствовал, как ее феромоны буквально разъедают мою кожу. Она смотрела на меня ясными голубыми глазами ребенка, который душит щенка насмерть, потому что тот не желает повиноваться.

– Вы думаете, я не умею писать? – спросила она с вызовом.

– Я полагаю, что вы только в первом предложении совершили четыре ошибки, – сдержал я натиск. – Пожалуйста, Карина, продолжайте…

О, как же невыносимо знать, что такую стерву назвали таким прекрасным именем – Карина. Подходит ли это имя блондинкам? Конечно нет, мне хотелось спросить Карину не о том, почему она написала хамзу без подставки, или почему она пропустила артикль, или поставила касру вместо фэтхи… [14]Хамза, касра, фэтха – система надстрочных и подстрочных диакритических знаков, используемых в арабском письме для обозначения кратких гласных, звуков и других особенностей произношения слова, не отображаемых буквами. о нет! Но о том, почему она решила перекраситься в блондинку и о ногах ее матери. Такие же они длинные, ровные и худые, как у нее? Эти чудные ножки, которые я частенько по ночам представлял на своих плечах. Карина!

– Вы не учитель, – сказала Карина.

– Почему? – спросил я. Глупый вопрос, я слил все преимущество. Оставалось лишь капитулировать.

Аудитория притихла, они ждали, что Карина пустит мне кровь. Это был лишь вопрос времени. Студенты жаждали моей крови, унижения и позора. Я не должен был поддаваться на подобные провокации. «Зеленый преподавателишка, вздернись!» – вот о чем шептались эти скоты.

– Потому что учителю не может быть двадцать два года, – ответила Карина.

– Мне еще нет двадцати двух. Двадцать два мне будет в конце ноября.

– У вас нет опыта.

– У меня есть знания…

– Чему может научить двадцатидвухлетний паренек?

В аудитории раздались смешки. Студенты оживились.

Чему бы я мог научить тебя в своей комнатушке?

Я бы пустил тебя в мир своих фантазий и уверяю, тебе бы там не понравилось. Ты бы ползала на коленях с голой, раскрасневшейся от ударов ремня задницей. Или понравилось бы?!

От недосыпания мой язык заплетался, я плохо слышал, мало соображал и нервничал. Вы все заметили, что я нервничаю?! Ну, так знайте, я вас боюсь и ненавижу. Всех до единого.

– Пожалуйста, продолжайте писать, – снова попросил я.

– Не буду, – сказала Карина и уселась на учительский стол.

– Тогда хорошо, – кивнул я и принялся складывать материалы в многострадальный дерматиновый портфельчик. – Тогда ладно. Прощайте.

И я не блефовал, я действительно хотел уйти прямо в начале пары.

– Не уходите! – попросили студенты.

– Не обижайтесь, – сказала Карина и спешно взяла маркер. – Извините, видите, я уже пишу…

Испытующе посмотрев на студентов, я на мгновение задержался в дверях.

– К следующей паре подготовьте текст про чертовы оливки. Синонимы, антонимы, грамматический разбор, устный пересказ и диктант, все как обычно. Пусть староста группы возьмет копию текста на кафедре.

– Это я староста! – сказала Карина.

Хлопнув дверью, я поспешил в туалет, поставил портфель на кафель, наклонился над умывальником и несколько раз умылся ледяной водой. Затем испил ледяной воды. Из коридора донесся быстрый цокот каблучков.

Я переждал, пока цокот утихнет, и осторожно выглянул: коридор, залитый холодным солнечным светом, пустовал.

В тесной курилке я встретил друзей не разлей вода: двух профессоров английского и преподавателя немецкого. Больше всего мне в них нравилось то, что они держались особняком, вели себя непринужденно и независимо. Они любезно пригласили меня покурить. Преподаватель немецкого языка курил сигарету в длинном деревянном мундштуке с золотым ободком и рассказывал о командировке в Берлин. Я слушал и кивал, когда надо, когда надо – улыбался. Потом лысый профессор английского языка, с черепом яйцеобразной формы, посетовал на напряженный график: из-за дополнительной работы в Академии при президенте Украины ему приходилось вести четырнадцать пар в неделю. Я слушал и кивал, кивал и слушал, когда надо скромно улыбался. Все понятно! У меня и у самого столько работы, что еле успеваю!

– Пойдемте с нами в столовую? – предложил преподаватель немецкого.

– Есть я не буду, – сказал я. – У меня диета. Но с удовольствием составлю вам компанию.

Мы спустились по лестнице на нулевой этаж и зашли в столовую КИМО. По сравнению со столовой КИМО столовая Института филологии казалась придорожным клоповником для бродяг.

Блюда здесь выглядели крайне аппетитно, не было очередей и толстых всемогущих цариц в белых фартуках. Мелодично играла скрипка, поблескивал паркет. Мы уселись в удобные кожаные кресла, профессора взяли себе по бутерброду с колой, преподаватель взял пачку шоколадных вафель «Артек» и кофе. Я же поставил перед собой пустоту и пытался пустотой этой насладиться. О, они вели настоящую светскую беседу. Приятные люди, вот на кого мне стоило равняться, жаль из-за голода и недосыпания я не мог в полной мере поддержать их беседу. Они говорили про Томаса Элиота, они говорили про предстоящий концерт «АукцЫона» в НАУ, они беседовали о Вагнере и его супруге (сколько бы я мог рассказать им про роль Вагнера в жизни Ницше!). Они с легкостью перескакивали то на английский, то на немецкий, то на французский языки. Их дорогие оправы казались мне пиком совершенства, их учтивые улыбки, движения кистей, элегантные бортики пиджаков! Вот кем я должен стать! Наконец-то я нашел, на кого равняться, у этих людей есть стиль! Они умны, состоятельны и самое главное – не испытывали ко мне презрения. Они с удовольствием приняли меня в свою компанию. Возможно, они узнали во мне молодых себя?!

Интересно, как нас будут называть в КИМО? Блистательная четверка или Великолепная четверка?

Ох, как жаль, что я не мог поддержать разговор, ведь мои мысли всецело сосредоточились на аппетитном запахе пюре и котлет, на подрагивающем желе, стоявшем на прилавке, на аромате кофе и хрусте вафель, мои мысли были заняты колечками помидоров, дразняще выглядывающих из хлебцев. Рот мой наполнялся слюной, я едва успевал сглатывать, в животе то и дело громко урчало.

Интересно, что подумает обо мне эта троица?! Они решат, что я молчу потому, что хочу скрыть невежество. Или подумают, что я заурядная бескультурщина, с которой и поговорить не о чем?

Только я собрался с силами, чтоб поучаствовать в дискуссии о явлении джентрификации в современном Нью-Йорке, как они сверили золотые «Ролексы» и встали.

Мы пожали друг другу руки.

Как от них пахло! А какие крепкие были у них рукопожатия! Сдержанный и в то же время агрессивный одеколон – именно так должно пахнуть от меня в будущем. В недалеком будущем, я надеюсь и уповаю на удачу!

– Очень приятно посидели, – заключил профессор английского с черепом яйцеобразной формы.

– До встречи, дружище, – сказал мне преподаватель немецкого.

Он назвал меня дружище . Вот что я запомню навсегда. Он сказал: до встречи, дружище! В завещании я попрошу, чтобы на моей могиле написали всего одно слово, не надо мне ни имени, ни фамилии, ни дат.

ДРУЖИЩЕ.

Я был тронут до глубины души и то и дело мямлил:

– Да-да, спасибо, да-да, очень рад, спасибо…

И мямлил я еще минут пять после их ухода. Зачем я поступил на арабский язык? Ясно зачем: сравнительно небольшая конкуренция, пять-семь человек на место. Ах, если бы я поступил на германистику!

Господа оставили после себя половину бутерброда, чуть начатую бутылку колы и две восхитительные шоколадные вафли. Я осмотрелся по сторонам: никого, буфетчик за прилавком треплется по телефону и смотрит в окно.

Воровато сграбастав яства, я быстро проглотил их и запил колой.