ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Онлайн чтение книги Портреты учителей
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Портреты учителей. Эта скромная книга не содержит всех достойных портретов. Вероятно, ее следовало начать с портрета воспитательницы детского сада. Я четко помню ее возмущенное лицо, когда меня, пятилетнего ребенка, укусила гадюка.

— В детском саду двести детей. Все дети как дети. Почему никого не укусила гадюка? А именно тебя должна была укусить гадюка! — негодовала она, отсосав кровь из ранки на моей ноге. Так я впервые узнал о моей отрицательной исключительности.

А может быть надо было начать с моей первой учительницы, Розы Эммануиловны? Она невзлюбила меня с того самого момента, когда из нолевого класса меня перевели к ней в первый. Я был непрочь остаться в нулевке вместе с моими друзьями из детского садика, но педагоги почему-то решили, что в нулевом классе мне делать нечего.

Роза Эммануиловна, чтобы избавиться от меня, кричала, что в первом классе мне тоже нечего делать. Вообще по отношению ко мне она была настроена мистически, считая, что во мне живет какой-то бес, который все схватывает на лету, но вместе с тем разрушает не только ее стройную педагогическую концепцию, а вообще дезорганизует всякий порядок. Она даже придумала мне имя — Дезорганизатор.

Я думаю, что никакого беса во мне не было. Просто некоторый избыток энергии требовал выхода. Но Роза Эммануиловна, вместо того, чтобы включить этот избытокв общую энергетическую систему страны социализма, решила запереть его плотной педагогической плотиной. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Кульминацией наших непростых отношений стало весьма неприятное событие. Это произошло, когда я овладевал высотами науки во втором классе. Мне удалось спровоцировать двух сидящих за мной девочек на вполне достойную баталию. Девочки были примерными ученицами и отпрысками важных семейств. Я с удовольствием наблюдал за тем, с каким озлоблением учебно-показательные девочки выдирают друг у друга волосы. Подкравшись ко мне, Роза Эммануиловна левой рукой оперлась на парту, а правой, оскалившись сладострастно, ущипнула мое плечо. Я чуть не взвыл от боли. Но в тот же момент взвыла учительница первая моя. Дело в том, что в руке у меня была ручка и я что есть силы вонзил перо в кисть, опиравшуюся на парту.

В свое оправдание я могу сказать, что никогда у меня не было агрессивности. Была всего лишь мгновенная защитная реакция. Все немалочисленные драки, в которых я участвовал, больше того, все бои от начала и почти до конца войны являлись только следствием этой защитной реакции.

Силовые приемы были и у моей учительницы немецкого языка Елизаветы Семеновны Долгомостевой. Она обычно оставляла меня без обеда, то есть заставляла томиться в школе после окончания уроков, а затем уводила меня к себе домой. У нее был чудесный сад, и янаучился компенсировать свое заключение плодами из этого сада, зная как и где своровать их.

Но я благодарен Елизавете Семеновне. Именно она сделала меня самым выдающимся знатоком немецкого языка в нашей роте, а может быть — даже в батальоне.

Я благодарен блестящему педагогу Михаилу Васильевичу Шорохову за вдохновенное преподавание истории.

Я благодарен преподавателю русской литературы Александру Васильевичу Иванову, который тратил на меня свободное время, протоиерейским басом читая в оригинале «Иллиаду», «Джинны» Виктора Гюго, «Сердце мое на Востоке» Киплинга (я не знал тогда, что это переведенное с иврита стихотворение Иегуды а-Леви) и многие другие шедевры мировой поэзии. Я не понимал ни древне-греческого, ни французского, ни английского. Но слышал изумительную музыку стихов — цезуры «Иллиады», построенное ромбом уникальное стихотворение Гюго и завораживающую молитву моего народа, о котором еще очень очень долго у меня не было ни малейшего представления. И потом, читая эти стихи в переводе на русский язык, подражал Александру Васильевичу, слегка распевая заворожившие меня строфы.

Я благодарен Теофилу Евменовичу Шевчуку, который открыл для меня мир украинской поэзии. Мне очень повезло. Он был не только учителем украинского языка и литературы, но и директором школы. В этом качестве он неоднократно спасал меня от некоторых разгневанных педагогов, и когда в конце учебного года решался вопрос о похвальной грамоте, предлагал педагогическому совету обратить внимание на мои успехи в учении и закрыть глаза на некоторые, скажем, шероховатости в моем поведении.

Я благодарен учителю рисования Анатолию Платоновичу Коптяеву за то, что он любил не только мои рисунки, но и меня. Правда, он постоянно напоминал мне, что мой брат Фалик, который учился у Анатолия Платоновича в реальном училище, был более послушным и воспитанным мальчиком. Анатолий Платонович считал, что я должен стать художником. Увы, не он один ошибался.

Я благодарен Борису Эльевичу Шеркеру за то, что с детства я полюбил физику, за то, что недостаточно было мне знать правило правой руки и законы Ньютона.

Я должен поблагодарить моих учителей в танковом училище — преподавателя тактики, полковника Кузмичева и преподавателя техники, лейтенанта Коваля. Может быть, и их уроки помогли мне остаться в живых.

Портретами институтских учителей, помещенными в этой книжке, не ограничен круг людей, заслуживших мою благодарность. С каким удовольствием мы вспоминаем яркие лекции патологоанатома профессора Наума Моисеевича Шинкермана. Теплый след в нашей памяти оставил профессор-терапевт Владимир Адольфович Тригер, вдумчивый врач и очень добрый человек. И если речь зашла о доброте, то как не вспомнить судебного медика доцента Александру Алексеевну Дикштейн, всеобщую любимицу нашего курса. (Надо же было донской казачке жить под такой неудобной фамилией). Я благодарен заведующему кафедрой инфекционных болезней профессору Матвею Давидовичу Пекарскому, ныне израильтянину, жителю Арада. Я благодарен ассистенту-терапевту Иосифу Ефимовичу Лифшицу, популярному иерусалимскому врачу, за дружбу, о которой постоянно напоминают мне две подаренные им картины, маслом написанные этим талантливым человеком. Я благодарен доценту-терапевту Бенциону Борисовичу Роднянскому, чей шолом-алейхемовский юмор скрашивал нашу нелегкую жизнь, и доценту-невропатологу Леониду Михайловичу Фельману, и профессору-психиатру Нине Петровне Татаренко, научившей меня гипнозу.

Я благодарен заведующему кафедрой физики доценту Морозову и ассистенту этой кафедры Нудельману, в хлопчатобумажной солдатской форме пришедшим с войны и самозабвенно преподававшим нам свой предмет. Я благодарен заведующему кафедрой акушерства и гинекологии профессору Людвигу Борисовичу Тесдору и доценту-гигиенисту Дмитрию Ивановичу Головину, ассистенту-терапевту Якову Давидовичу Кричину (Митя и Яша были добрыми и верными друзьями нашей небольшой студенческой компании, так называемого «мальчишника»). Я благодарен профессору-фармакологу Степану Петровичу Закрывыдороге, человеку, который умел быть порядочным, несмотря на все соблазны черного времени. Я благодарен заведующему кафедрой топографической анатомии доценту Николаю Петровичу Новикову, блестящие уроки которого помогли мне стать специалистом. Я даже ощущаю определенную неловкость за то, что его портрет не помещен в этой книге.

На моем врачебном пути я был одарен дружбой выдающихся ортопедов-травматологов. Один из них московский профессор Аркадий Владимирович Каплан. Представляю себе его состояние, когда в монографии «Повреждения костей и суставов», изданной в 1979 году, он должен был вместо меня, автора нового метода лечения, назвать другого ученого, слава Богу, хоть хорошего человека. А что он мог предпринять? Не издавать монографии? Не описать уже применяемый в медицине метод? Ведь он не имел права упомянуть фамилию врача, уехавшего в Израиль, фамилию человека, которая стала непроизносимой в Советском Союзе.

Я был одарен дружбой профессора Федора Родионовича Богданова, член-корресподента Академии медицинских наук, которого многократно с благодарностью упомянул в книге «Из дома рабства».

Я благодарен бывшему главному ортопеду-травматологу СССР, председателю Ученого совета министерства здравоохранения СССР и директору Центрального Института Травматологии и Ортопедии академику Мстиславу Васильевичу Волкову за то, что он нашел в себе желание и мужество стать на мою сторону в конфликте с грязной киевской бандой, состоящей из профессоров, фактически не имевших среднего образования. Пусть хоть некоторой отрадой для него, покинутого сейчас «друзьями» и лебезившими перед ним подчиненными, будет сознание того, что на свете не перевелись люди, умеющие сохранять благодарность.

В книге уже упомянуто, что врач подобен фотону: его масса покоя равна нулю. Чтобы не стать нулем, я продолжаю учиться.

В заключение мне остается выразить сердечную благодарность моему самому молодому учителю, блестящему программисту, доктору Александру Свистову. Это благодаря его продолжающимся урокам я получал удовольствие, набирая на компьютере книгу, представляемую на суд читателей.


Тель-Авив 1992


Читать далее

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть