Онлайн чтение книги Повесть об укротителе
СТО ЛЬВОВ

На заборах были наклеены красочные кричащие афиши: «Сто львов на арене цирка! Единственный, неповторимый, заграничный аттракцион! Потрясающее зрелище! Непревзойденная отвага, хладнокровие и железная воля капитана Шредера! Смертельный риск! Капитан Шредер — повелитель свирепых львов, которые уже разорвали одного укротителя…»

Известный немецкий укротитель Адольф Шредер приехал в Советский Союз и начал свои выступления в Московском цирке. Кричащие афиши были им заготовлены еще в Германии, в знаменитой Лейпцигской типографии.

Львы принадлежали фирме Гагенбека, а Шредер состоял на службе у фирмы в должности укротителя-дрессировщика. Он получал хорошее месячное жалованье, а во время заграничных гастролей еще и проценты со сборов, чувствуя себя в этих поездках полновластным хозяином.

Николай Павлович и Мария Петровна пошли на его представление.

С тех пор, как Ладильщиков задумал создать смешанную группу зверей, он и Мария Петровна не пропускали ни одного случая, чтобы познакомиться с опытом работы иностранных укротителей, хотя те и выступали лишь с одним видом животных. Они уже видели знаменитого укротителя львов Петерсена, укротителя-гипнотизера То-Рама, индуса Тогаре. И вот теперь приехал Шредер.

Капитан Шредер вышел на манеж в короткой синей венгерке, черных, рейтузах и лакированных сапогах на толстых каблуках. Был он коренаст, сухощав и, как подобает бывшему кавалеристу, с кривыми, сухими ногами. За поясом у него торчали два пистолета: один с холостыми, а другой с боевыми патронами. В правой руке он держал бич, в левой — блестящую острую шпагу.

Вокруг клетки, снаружи, стояли его помощники в чёрных куртках и держали наготове брандспойты, трезубцы и чёрные незажжённые факелы,

По краям арены, около решетки, стояло двадцать тумб красного цвета.

Раздался свисток, и в решетчатом туннеле показались львы, могучие, гривастые. Шли они на манеж один за другим, гуськом, неторопливо, нехотя, пригибая головы к земле, глухо рыча и угрюмо озираясь по сторонам. Шредер звонко щелкнул, будто выстрелил бичом, и львы, испуганно посматривая на укротителя, рассыпались на манеже в стороны и вспрыгнули на тумбы. Здесь, на своих местах, они на мгновение успокоились и, отворотив морды от публики, стали вдруг безучастны и вялы. Но укротитель не дал им дремать. С сильным размахом Шредер стегал львов по спинам и заставлял их «работать» — прыгать через барьеры и обручи. Львы разевали клыкастые пасти и грозно рыкали — не слушались. Шредер колол их шпагой, они трясли гривой, рычали, угрожающе поднимали лапу и… шли на трюк. Вокруг клетки ходили помощники укротителя и, просунув между прутьями клетки трезубцы, кололи львов, заставляли их работать.

Но вот в туннеле показалась цепочка длинных львиц, Раздался выстрел, и львы, соскочив с тумб, побежали по кругу, а львицы устремились за ними. Львиная карусель! Иногда какой-нибудь лев вдруг останавливался и огрызался на укротителя, на львов. Шредер хлестал его бичом по морде. Озлобленные и запуганные звери поневоле бежали по кругу, а посредине манежа бесстрашно стоял маленький сухопарый человек и властно управлял их движением. Но странно! Зрители не аплодировали. «Чего им еще надо?» — недоумевал укротитель.

Потом Шредер встал около боковой железной дверцы и, принимая от служителя куски мяса, насаживал их на трезубец и бросал в толпу львов. Голодные львы на лету схватывали куски, вырывали их друг у Друга, рычали, грызлись и наступали на укротителя. Служители кололи их трезубцами, а Шредер защищался горящим факелом, тыча его в морды рассвирепевших львов. В цирке поднялся шум от рева зверей и крика зрителей: «Довольно! Хватит! Довольно!» Но Шредеру и этого показалось мало: он стал стрелять холостыми патронами в морды львов.

Открыли туннель, и испуганные, озлобленные львы устремились в него, тесня и сбивая друг друга с ног.

Зрители облегченно вздохнули. «Ох, как хорошо, что все хорошо кончилось!.. Какая жестокая игра с человеческой жизнью! Зачем это? Кому это нужно? Как будто воскрес римский цирк гладиаторов…» Но что это? У Шредера правая рука в крови и кровь на правой щеке! «Ах!» — крикнула какая-то нервная женщина из публики.

Улыбаясь, Шредер величественно поклонился зрителям, как победитель и «сверхчеловек», но в ответ раздались жидкие, обрывистые хлопки.

После представления Николай Павлович и Мария Петровна пошли за кулисы. Они поднялись на второй этаж, где были артистические уборные. Дверь в уборную Шредера полуоткрыта. Он был в синем ватном жилете, который надевал под венгерку, для страховки от звериных когтей. Наклонившись перед краном, капитан мыл жилистые белые руки и временами плескал воду на лицо.

— Чёрт знает, что еще надо русской публике?! — возмущался Шредер. — За границей везде был фурор, а эти не понимают настоящего циркового искусства. Пришлось показать номер с «кровью»…

Рядом с капитаном навытяжку стоял молодой ассистент Пауль Финк, высокий, светловолосый, с крупным горбатым носом, и, кивая головой, поддакивал: «я, я», то есть «да, да».

Николай Павлович подошел к приоткрытой двери и спросил:

— Можно?

Пауль Финк, придерживая дверь, высунул голову и сказал по-русски довольно чисто:

— Извините, господа, нельзя. Капитан занят туалетом. Айн минутен. — И прикрыл дверь.

Минут через десять Пауль Финк вышел в коридор и, поклонившись Ладильщиковым, спросил любезно:

— Прошу — кто вы? Ладильщиков назвал себя.

— Очень хорошо, — сказал Финк, — пожалуйста, проходите. Капитан вас примет.

Ладильщиковы вошли в маленькую уборную, сплошь увешанную красочными афишами с большими львиными мордами. Шредер был одет в черный сюртук.

Николай Павлович представился. Шредер сдержанно поклонился, но руки не подал. Взглянув на забинтованную кисть правой руки, сказал:

— Немного задели мои «котята»… А у вас какие звери?

— Пока выступаю только с медведем.

— О-о, это игрушка, — иронически проговорил Шредер, — настоящий укротитель только тот, кто работает со львами и тиграми. Укротителем надо родиться, иметь талант. Вы имеете талант?

— Не знаю. Мы хотим создать смешанную группу разных зверей, — сказал Николай Павлович.

— Это невозможно. Пустая мечта! — резко произнес Шредер.

— Господин капитан, разрешите нам побывать у вас на репетиции, — спросил Николай Павлович.

За Шредера ответил Пауль Финк:

— Мой шеф никому не разрешает. Его работа — его секрет. И звери при посторонних нервничают.

— А вы, господин Финк, скажите капитану Шредеру, что нам очень понравилась его работа и мы хотим у него поучиться, — с хитроватой улыбкой сказала Мария Петровна.

Пауль Финк перевел ее слова. Капитан Шредер поклонился и с улыбкой ответил:

— Благодарю, мадам. Я вижу, вы понимаете настоящее искусство укрощения.

Капитан Шредер, польщенный комплиментом Марии Петровны, разрешил Ладильщиковым присутствовать на репетиции, которая началась сразу же после вечернего представления.

Супруги Ладильщиковы уселись в опустевшем цирке на пятом ряду, откуда было хорошо обозревать арену.

— Коля, а ты заметил, что у Шредера щека совсем не поцарапана?

— Заметил. Он и руку-то сам себе расцарапал, а щеку намазал. Это у них называется: «играть на нервах публики».

— Как это отвратительно!

— Таков их стиль, Маша, — трагический.

На репетиции капитан Шредер жестоко избивал львов железными прутьями. От боли и страха звери высоко прыгали на решетку, стремясь уйти от страшного человека, но стена была очень высокая, и концы железных прутьев загнуты внутрь. У некоторых львов морда окрасилась кровью.

Трудно было усидеть на месте при таком зрелище. После репетиции Ладильщиковы подошли к Шредеру.

— Не слишком ли жестоко? — тихо спросил Николай Павлович.

Разгоряченный и усталый, капитан Шредер резко ответил:

— Нет. Не слишком. Злые звери — красивое волнующее зрелище.

— Но немецкая пословица гласит, что злому безопаснее быть одному, чем среди злых… — многозначительно проговорила Мария Петровна.

— Что сказала мадам? — спросил Шредер своего ассистента, который задержался в переводе слов Марии Петровны.

— Мадам Ладильщикова сказала… — начал Пауль Финк, с трудом подбирая слова, которые были бы и похожи на слова Марии Петровны и в то же время не выражали бы оскорбительный смысл. — Мадам сказала, что… как это сказать… зверя сразу видно, что он зверь, и его надо укротить.

Капитан Шредер улыбнулся.

— Да, да. Правильно, — подтвердил он, — благодарю, мадам. Вы меня хорошо понимаете.

— Но Владимир Леонидович Дуров применяет в дрессировке гуманные методы, — заметил спокойно Николай Павлович.

— Я знаю господина Дурова. Он бывал у нас в Германии. Да, у господина Дурова дрессировка мягкая, но у него в группе нет хищников. А львы и тигры — звери коварные, сильные. Их можно подчинить только силой, жесткой дрессировкой.

Ладильщиковы вернулись домой поздно ночью.

— Коля, давай попросим у Шредера львенка, — сказала Мария Петровна.

— Давай. Только вряд ли он продаст,

— Я попрошу.

— Попробуй. Только не груби ему.

— Знаешь, Коля, когда я смотрела, как он избивал львов, мне так хотелось вскочить с места и стукнуть его самого палкой.

— А для укротительницы, Машенька, нужна выдержка и спокойствие.

— Ну, ладно уж! Знаю, что у меня нет такой выдержки, как у тебя.

На другой день Мария Петровна поехала в цирк. За кулисами она встретилась с Паулем Финком.

— Здравствуйте, мадам Ладильщикова. Я очень рад вас видеть и предупредить… Не говорите, пожалуйста, при моем шефе очень резко. Он не любит. Он любит, когда его хвалят. Я тоже с ним не согласен, он бьет не только львов, но… вы понимаете меня. Он — шеф.

— Понимаю, понимаю. Буду сдерживаться. А скажите, Финк, вы можете уступить нам одного львенка?

— О, нет, мадам, мой шеф никому не продает — патрон не разрешает, Львы у нас долго не живут, Нужна замена.

— Пауль, нам только одного и малюсенького,

— Хорошо, мадам, я поговорю с шефом. Всматриваясь в лицо Пауля Финка, Мария Петровна

думала о том, какое странное, двойственное впечатление оно производит; «Нос длинный и горбатый, как у хищника, а кожа розовато-белая, нежная и глаза светло-голубые, добрые…»

Мария Петровна подошла к большой клетке и залюбовалась семейной сценкой: в клетке лежала крупная львица, а возле нее возились, играли, как котята, два рыжеватых львенка величиной с большую кошку. Они то залезали на спину матери и кусали ее за загривок, — львица чуть-чуть ощеривалась, но не прогоняла с себя озорных детенышей, — то прыгали и гонялись друг за другом, хватая за хвост. Мать смотрела на их забавы строго и любовно. Вот она встала и прошлась по клетке, сердито посматривая на Марию Петровну. Чужой человек! Львята забрались под мягкий отвисший живот и, ухватив за кожу, потянули. Больно! Львица глухо зарычала и, наклонив голову, лапой вышвырнула из-под себя озорников. Львята перевернулись несколько раз, вскочили и снова стали бегать, приседая и прыгая мягко, по-кошачьи. Мать опять легла, важная, серьёзная.

Мария Петровна долго не могла оторвать глаз от этого зрелища.

Шредер заметил её.

— Почему здесь мадам Ладильщикова? — спросил он своего ассистента.

— Ей очень нравятся наши львы, господин капитан, и ваша работа, Она просит маленького львенка.

— Никому и ни одного, — резко проговорил Шредер. Поздоровавшись с капитаном как можно любезнее, Мария Петровна с улыбкой сказала:

— У вас, господин Шредер, такие прелестные крошки. Покажите нашей публике своих львят. Это будет чудесное зрелище.

— Не понимаю, какое зрелище? Они не знают ни одного трюка.

— А вы, господин капитан, покажите львят без всяких трюков. Просто выпустите их на манеж, и пусть они резвятся, играют.

— Странно. Просто так играют? Что в этом интересного?

— Много интересного! Пусть так просто играют. Поверьте мне, нашей публике это очень понравится.

— Можно попробовать, — сказал Пауль Финк, которому понравилось предложение Марии Петровны.

В воскресенье на детском утреннике служители вынесли на арену несколько ящиков и открыли крышки. Львята высунули из ящиков мордочки и, ошеломленные ярким светом и множеством людей, юркнули обратно. Зрители весело засмеялись. «Трусишки! — кто-то крикнул. — А еще львы!..» Шредер, стоявший посредине манежа с бичом в руке, подал знак, и служители, опрокинув ящики, вытряхнули зверят на опилки. Львята сбились в кучу, испуганно посматривая на Шредера. Укротитель понял, что он своим присутствием сковывает малышей. Как только Шредер вышел из клетки, зверята быстро освоились, посмелели, и начались веселые детские забавы малышей: они гонялись Друг за другом и цеплялись зубами за хвосты, игриво резвились, мягко приседали и прыгали, сталкивались, падали и кувыркались; разбежавшись, они круто меняли направление — бросались в сторону; сцепившись, катались клубком по земле, сбивая с ног зазевавшихся товарищей; вот один малыш, упав на спинку, выбросил все лапы вверх, а другой насел на него и хочет схватить за шею, но это ему никак не удается. Временами львята издавали звуки, похожие не то на густое кошачье мяуканье, не то на тонкое рычанье. Когда же Пауль Финк пустил на манеж несколько деревянных шаров, тут началось настоящее столпотворение. Львята сначала отскочили от шаров, а потом стали катать их по манежу, срываясь и падая. Дети захлебывались от смеха.

Но ещё более чудесное зрелище произошло в конце Представления, когда Пауль Финк и служители стали хватать львят и сажать их в ящики. Разыгравшиеся зверята не хотели уходить домой и удирали от людей. Люди гонялись за львятами по арене, ловили их за хвосты, а маленькие хищники, отбиваясь, царапались и кусались. Служители с силой запихивали львят в ящики, но они открывали мордочками крышки и высовывались наружу.

В цирке стоял сплошной смех и веселый визг ребят. Долго и дружно аплодировали дети капитану Шредеру и звонко кричали:

— Ещё! Ещё! Ещё!

После утренника, на котором они присутствовали, Николай Павлович и Мария Петровна зашли за кулисы. Их встретил повеселевший от успеха Шредер.

— Я не совсем понимаю вашу публику, — сказал он. — Я делаю смертельный звериный номер — и ей не нравится, я ничего не делаю — ей нравится. Странно!

— Таков наш народ! — сказал Николай Павлович. — Он добродушный, не любит жестокости.

У капитана Шредера было приподнятое настроение и ему вдруг захотелось сделать «добрый жест». Поклонившись в сторону Марии Петровны, он сказал:

— Благодарю, мадам, за хороший совет. Затем обратился к своему ассистенту:

— Пауль, пусть мадам Ладильщикова выберет себе малыша.

— Зер гут. Мадам, прошу, — просияв улыбкой, сказал Пауль Финк.

Вчетвером они подошли к большой клетке-вольеру, в которой играло с десяток львят.

— Пожалуйста, мадам, выбирайте, — сказал Пауль Финк.

Шредер вошел в вольер с хлыстом в руке. Львята шарахнулись от него к дальней стенке и хрипло замяукали, зарычали.

— Молчать! — резко крикнул капитан.

Вслед за Шредером в вольер вошла Мария Петровна и, шагнув к львятам, сбившимся в кучу, ласково поманила одного львенка рукой:

— Иди ко мне, малыш, иди.

Тело его было покрыто волнистыми сероватыми волосами, а на этом песочно-сером фоне рассыпаны темноватые пятна и полосы, как у леопарда. Красивый львенок! И глаза у него добрые.

Львенок, пугливо озираясь на Шредера, настороженно подошел к Марии Петровне и, почувствовав ласковое прикосновение её руки, упал вдруг на спину и стал мягко хватать её лапками за ноги.

— Ишь ты, какой смелый, игрун, — улыбнулась Мария Петровна. — Вот его-то мы и возьмем.

— Можете ошибиться, мадам, — сказал Шредер, — С возрастом у них меняется характер.

— Ничего. Попробуем сами ему сделать характер, — тихо произнес Николай Павлович.

Шредер криво улыбнулся.

— Русские — самонадеянные люди.

— Какие уж есть, не взыщите, — отрезала Мария Петровна, и лицо ее стало вдруг розовым.

— Вы очень решительная женщина, — сказал капитан Шредер, — я уважаю таких.

Пауль Финк был очень рад, что разговор окончился благополучно. Хозяина он боялся, а чету Ладильщиковых уважал, особенно Марию Петровну. У себя в Германии он привык думать о женщине, как о матери и хозяйке дома. а эта, энергичная и разумная, работает со зверями наравне с мужем. О, такая женщина достойна уважения!

Пауль Финк посадил облюбованного львенка в корзинку и передал ее Марии Петровне.

— Прошу. Осторожно, пожалуйста, Мария Петровна, а то поцарапает.

— Спасибо, Пауль. Благодарю, капитан.

Мария Петровна бережно прижала корзину к груди И понесла. В это время готовилось второе дневное представление, и за кулисами столпилось много артистов и униформистов[6]Униформисты — рабочие манежа. Идя впереди Марии Петровны и расчищая ей путь, Пауль Финк громко сказал:

— Прошу, господа артисты, открыть дорогу,

— Женщина «ребёнка» несет! — шутливо воскликнул клоун Жорж Паташон, маленький толстячок с наивным-детским лицом.

Артисты отходили в стороны и театрально шутливо кланялись.

— Пожалуйста, пожалуйста.

Вслед за Марией Петровной шел Николай Павлович и улыбался.

Смешно семеня короткими ножками, Жорж Паташон подбежал к Марии Петровне и шепеляво пролепетал:

— Разрешите посмотреть?

Клоун уцепился пухловатыми пальчиками за мешковину и чуть приподнял её. Из корзины высунулась мордочка львёнка и ощерилась.

— Ой! — притворно испуганно воскликнул клоун и отскочил в сторону. Взглянув на Шредера, стоявшего в раскрытой двери конюшни и самодовольно улыбающегося, Жорж добавил многозначительно: — Весь в хозяина!

Все артисты и униформисты засмеялись. Розовато-белое лицо Пауля заалело, и он потупился. Ему было стыдно, но в то же время в этой злой шутке Пауль чувствовал правду.

Проводив Ладильщиковых до выхода из цирка и любезно раскланявшись с ними, Пауль Финк вернулся в конюшню.

— Что сказал клоун? — спросил его Шредер,

— Так, господин капитан, глупая шутка…

— Какая шутка?

— Клоун сказал, что… львенок… весь в… отца.