Онлайн чтение книги Повесть об укротителе
ЗВЕРИ НАЧИНАЮТ РАБОТАТЬ

Подержав животных в общежитии-сарае ещё неделю, начали выпускать их в вольер поодиночке и приучать к своему исходному рабочему месту — тумбе.

Тумба — это своеобразный табурет в виде усечённой пирамидки, тяжёлый, устойчивый и крепкий, но площадка его сделана так экономно, что зверь еле усаживается на ней. Неудобно для зверя, но зато неловко с тумбы сделать прыжок на укротителя — мала опора,

Фатима за мясной приманкой охотно вспрыгивала на тумбу и подолгу сидела на ней, получая кусочки сырого мяса.

Султан, недавно оперированный на хирургическом столе, вначале испугался тумбы, чем-то похожей на тот страшный стол, и даже мясная приманка его не соблазнила.

Наступая на льва и посылая его на тумбу, Николай Павлович щёлкнул по воздуху бичом и строго крикнул:

— Султан! На место!

Лев открыл клыкастую пасть и, рванувшись к хозяину, отрывисто рыкнул. Но человек не отступил. Щёлкнув льва хлыстом, Ладильщиков направил на него железную вилу, находившуюся у него в левой руке, и шагнул навстречу зверю.

— Султан! На место! На место! Султан! Глухо рыча, лев попятился и прижался к тумбе, Мария Петровна вошла в вольер,

— Постой, Коля, отойди.

Она подошла к Султану и, поглаживая его по шее, тихо, мягко проговорила:

— Спокойно, Султан, спокойно.

От ласки лев присмирел. Уцепив Султана за гриву, Мария Петровна силой потянула его на тумбу.

— Иди, Султан, иди.

Лев медленно, нехотя залез на тумбу и, переминаясь с ноги на ногу, порывался спрыгнуть с неё. Но хозяйка не пускала. Поглаживая льва по спине и нажимая ему на поясницу, Мария Петровна повелительно приговаривала:

— Садись, Султан, садись.

Лев сел. Стоя рядом с ним и подкармливая его кусочками мяса, Мария Петровна протяжно, успокоительно приговаривала:

— Сиди, Султан, сиди, мой хороший, сиди. Отойдя от Султана, Мария Петровна сказала:

— Коля, будь подобрее и потерпеливее к Султану.

— Лев — не домашняя кошка, — резко ответил Николай Павлович.

Мишук охотно влезал на свою тумбу и, получая сладкую морковь, сидел на ней спокойно.

Пипо и Боя вводили в вольер на поводке и, усадив на тумбы, привязывали к решётке. Когда же Пипо привык к звериной компании и сидел спокойно, его пустили без поводка. Пипо сел возле тумбы Фатимы и устремил глаза на медведя, готовый защищать свою подругу не на живот, а на смерть.

Волк сначала всех пугался и, дико озираясь, на тумбе сидел напряжённо, вздрагивал и с опаской посматривал на зверей. Могучий дог сидел на привязи. Около него снаружи стоял Ваня и пальцы держал на карабинчике: в случае опасности он моментально спустит с привязи верного стража хозяина.

Так каждый день зверей выводили в вольер и подолгу держали, подкармливая на своих местах — тумбах, Наконец все животные так привыкли к рабочим местам, что, вбегая в вольер, устремлялись к своим тумбам и без команды дрессировщика. Иногда львы пытались играть, к ним бросался Пипо и начинал ворчать медведь. От игры до драки — один шаг. Николай Павлович немедленно водворял порядок. Сделав решительное движение корпусом, он щёлкал бичом по воздуху и повелительно приказывал:

— На место!

Львы, как нашкодившие кошки, торопливо вспрыгивали на свои тумбы и притихали, пугливо посматривая на хозяина.

Все животные хорошо знали своё «рабочее место» и не покидали его без разрешения дрессировщика. Тумбы будто сковывали животных, и они чувствовали себя на них как привязанные, пока хозяин не щёлкнет бичом и не крикнет протяжно: «Домо-ой!»

Лишь игривая Фатима иногда соскакивала с тумбы самовольно, но Николай Павлович угрожал ей бичом и отрывисто резко окрикивал:

— Фатима! На место!

Воспитанная на ласке, львица очень боялась бича и в страхе высоко прыгала на решетку, стремясь её перескочить. Но длинный хлыст догонял её и больно жалил в спину. Фатима вспрыгивала на свою тумбу, скалилась и дрожала.

— Коля, не надо так грубо с Фатимой, — попросила Мария Петровна мужа, — она и так послушается, лаской.

— Детство и игры у твоего выкормыша кончились, — ответил Николай Павлович, — пора ей работать и быть посерьёзнее. Попустительство вредно и опасно. Сел на тумбу, так и сиди, пока не разрешат. А нарушил дисциплину — получай взыскание, чтобы и другим неповадно было.

В вольер поставили двойную лестницу в виде пирамиды с тремя небольшими сиденьями: два — по бокам, невысоко над землей, а одно — на самом верху лестницы.

Как только впустили животных в вольер, они сразу же обратили внимание на новый предмет. Звери смотрели на лестницу с таким любопытством и недоверием, словно хотели спросить: «Что это такое? Не опасно ли это?» Львы насторожили уши и, приглядываясь к новому предмету, внюхивались в воздух. Пахло свежей краской.

Медведь подошёл к лестнице, облапил её, пощупал, понюхал, лизнул и, успокоенный, отошел к своему месту. Ничего особенного, несъедобная!

Волк же, взглянув на высокую красную лестницу, на мгновение впал в «столбняк», а потом очнулся и, спрятавшись за тумбу, прижался к ней.

Лишь собаки, Пипо и Бой, не обратили на лестницу никакого внимания. Они много гуляли на воле и больше всех видели разных предметов.

На этой пирамидальной лестнице надо было построить звериную «пирамиду»: на верхней площадке усадить Фатиму, а на боковых друг против друга, собаку и волка. Но Фатима не поднималась по лестнице, боялась. Надо позвать Пипо на верхнюю площадку. Постукивая палкой по лестничным перекладинам снизу вверх, Ладильщиков поманил бульдога наверх:

— Пипо, алле!

Смышлёный пёс сразу понял требование хозяина: прыгнул на боковую тумбу и быстро забрался на самый верх.

— Браво, Пипо, браво!

Фатима, увидев своего друга наверху, посмелела. Подражание— верный прием в дрессировке. Мягкими кошачьими прыжками львица устремилась по лестнице вверх, где сидел смелый Пипо, посматривая на всех свысока.

Как только Фатима приблизилась к нему, Пипо, как настоящий кавалер, уступил ей свое место, а сам сел пониже, на перекладине лестницы Львица уселась на верхнем сиденье и взглянула вниз. Ух, как высоко, страшно! Фатима наклонилась и хотела сбежать вниз, но Николай Павлович выставил ей навстречу железную вилу и придержал на месте.

— Фатима, сидеть, сидеть!

На кончике вилы он дал ей несколько кусочков мяса, и Фатима успокоилась.

— Браво, Фатима, браво! — похвалил её хозяин, а Мария Петровна воскликнула:

— Ах, молодец, моя Фатимочка!

На боковую площадку мясной приманкой усадили и Абрека, а Пипо вспрыгнул на свое сиденье по первому сигналу хозяина. Пирамида-тройка получилась: львица, собака и волк. Чудесно!

На две тумбы положили концами деревянный брус. Но даже поодиночке и поощряемые лакомой приманкой, звери не пошли на него. Опасно. Упадёшь. Брус узкий. Пустили Пипо. Он уверенно прошёл по брусу туда и обратно несколько раз. Николай Павлович угостил его сахаром.

— Браво, Пипо, браво!

Звери видели, как собака ходила по брусу. Значит, можно пройти.

Не так уж страшно. Поощряемые приманкой и подгоняемые хлыстом, поодиночке проследовали за бульдогом Фатима, Султан, Мишук. Но Абрек не пошёл. Надо было пустить их всех живой цепочкой по брусу. Впереди шагал Пипо, за ним охотно и смело — Фатима, за львицей — Султан, но как только за ним пускался Мишук, лев останавливался и, обернув голову, оскаливался и рычал. Он опасался нападения с тыла. Мишук испуганно пятился назад и срывался с бруса. Слишком памятна была затрещина, полученная от Султана.

— Вперёд, Фатима! Вперёд, Султан! — приказывал Ладильщиков, подталкивая зверей вилой.

Балансируя, львы медленно шли вперед, за ними осторожно шагал медведь, а за медведем, приседая, крался волк. Вот и получилась живая цепочка из зверей, но она ещё ненадежна и может в любом звене порваться…

Значительно труднее давалась живая «постель». Всех животных надо было уложить рядышком, вплотную друг к другу, и лечь на них самому дрессировщику. Поодиночке они ложились охотно и спокойно переносили привалившегося к ним хозяина, но лечь рядом друг с другом никак не хотели. Когда зверь на ногах, он чуствует себя уверенно и смело, а как лег, так и гляди, кто-нибудь набросится на лежачего. Ненадежное положение!

Султан и Фатима охотно ложились рядышком, и так же послушно укладывался возле Фатимы Пипо, но Мишук сторонился опасной «постели», а волк даже в сторонке не хотел ложиться. За Абрека взялась Мария Петровна, и волк по её команде стал ложиться.

Уложив зверей в «постель», Николай Павлович слегка наваливался на них и так упирался локтем, чтобы можно было, в случае опасности, быстро вскочить. Стоя на ногах, дрессировщик — хозяин положения.

Поглаживая животных рукой и кнутовищем, Николай Павлович говорил мягко, нараспев:

— Тихо, Мишук, Спокойно, Абрек, Султа-ан, лежа-ать. Пипо-о, молча-ать.

Но если кто-нибудь чуть шевелился, моментально все вскакивали, косились друг на друга и рычали.

Около решётки снаружи стояли на страже Мария Петровна и Ваня, В руках они держали длинные железные вилы и незажжённые факелы, а возле них стояли ведра с водой. Клавдия Никандровна отказалась быть на тренировках.

— Сердце мое не выносит, — сказала она, — Не могу глядеть, как Коля со зверями в обнимку ложится.

Постепенно звери привыкли к «постели» и лежали спокойно, но Абрек иногда вскакивал и пугал всех остальных дверей. Надо наказать его в тот самый момент, как только он начнет подниматься. Лежа на зверях, Николай Павлович взмахнул бичом и кончиком его достал поднимавшегося волка.

Все животные разом вскочили, а Султан, вскакивая, взмахнул лапой и зацепился когтями за кожаную куртку: рванул и зарычал. Когти прошли в куртку насквозь, но она оказалась столь крепкой, что не порвалась. Лев зарычал громче и сильнее стал дёргать лапу, пытаясь освободиться от кожаного капкана. От этих рывков Николай Павлович еле удерживался на ногах,

— Султан, спокойно, Султан, тихо, — успокаивал льва Ладильщиков, поглаживая его кнутовищем и пытаясь освободить лапу из куртки. Но освободить кривые когти не удавалось. Ладильщиков выхватил из кармана «финку» и отхватил полу кожаной куртки. Освобождённый Султан яростно вцепился зубами в кусок кожи и разорвал её на маленькие клочки. После этого он отошёл в сторону, лег а стал облизывать пострадавшую лапу.

Только сейчас Николай Павлович понял, что нельзя тушировать[7]Тушировать — от французского слова тушэ — трогать, прикасаться. зверей в «постели», В этом положении должно быть полное взаимное доверие и спокойствие.

Во время тренировок львы вели себя по-разному: Фатама была более подвижной, ловкой и ласково-игривой, а Султан — медлительный, сумрачный и торжественно-важный. Но и с ним можно было проделывать сложные номера, хотя и выполнял он их не всегда охотно.

— Султан, ко мне! — приказывал хозяин, маня его кусочком мяса и впиваясь взглядом в его глаза.

Лев не трогается с места — ему не хочется идти на зов, так как он чувствует, что хозяин заставит его работать, Лев отворачивает морду — он не может переносить упорного взгляда своего хозяина.

— Султан! — громко и строже напоминает дрессировщик.

Лев спрыгивает и прячется за свою тумбу. Может, не увидит хозяин, отстанет. Но хозяин видит все. Он слегка туширует льва бичом, напоминает ему о том, что не подчиняться нельзя, и настойчиво, резко кричит:

— Султан, ко мне!

Лев, наконец, подчиняется. Что поделаешь? Надо идти, Николай Павлович садится на льва верхом и, ухватив его за челюсти, задирает голову вверх и широко открывает ему огромную клыкастую пасть. Лев хрипло рычит «хла-ар», но не вырывается.

Открывая льву пасть, Николай Павлович страховал себя от укуса: он натягивал на клыки губы и лев опасался смыкать челюсти — укусишь самого себя.

На прыжки через барьер первого пустили Пипо, а за ним пошли львы и волк. Этот трюк звери усвоили довольно быстро, но смотреть на арене простые звериные прыжки, пожалуй, будет не очень интересно. Надо этот трюк оживить какой-нибудь шуткой.

Когда звери начинали прыгать через барьер, Николай Павлович говорил:

— Что-то лениво прыгают. А ну-ка, Мишук, поддай-ка им жару.

Он подводил медведя к барьеру, и в тот момент, когда зверь с разбегу готов был сделать прыжок, Николай Павлович взмахивал кнутовищем, как бы стремясь ударить прыгуна под заднее место. Зверь пугался и делал огромный прыжок.

Николай Павлович брал лапу медведя и взмахивал ею на прыгающих зверей. Мишук быстро усвоил этот жест и смело поддавал и Дипо, и Фатиме, и волку. Но как только появлялся на дорожке Султан, медведь пятился и прятался за хозяина.

После каждого выполненного движения и трюка Николай Павлович смело подходил к животным и ласково трепал их по шее гладил с заметным нажимом, приговаривая тихо, но твердо. «Браво, Султан. Хорошо, Абрек».

— Надо их ласкать решительно и властно, чтобы они чувствовали силу и тяжесть человеческой руки. — скачал Николай Павлович, — вот почему, Ваня, надо быть сильным.

— Дядя Коля, и как это вы не боитесь Султана, когда он огрызается? — спросил Ваня

— Нельзя, Ваня, отступать перед зверем и показывать ему свой страх. Тогда мы потеряем над ним власть. Таков уж закон приводы: кто убегает от зверя на того он нападает, а кто сам на него наступает, от того он уходит.

— Но ведь лев сильнее человека.

— Конечно, сильнее, но звери инстинктивно боятся человека. Львы, наверно, и не догадываются о том, что могли бы убить меня одним ударом лапы.

— Дядя Коля, а звери понимают слова? — спросил Ваня

— Нет, Ваня, животные не понимают смысла слов.

— Но ведь они слушаются вашей команды?

— Слушаются, Ваня. Они запоминают характер звука и интонацию слов, а не их смысл. Вот я тебе сейчас это покажу. Пойдем к ним.

Они подошли к клетке, в которой находилась львица.

— Фатима! — отрывисто, резко произнес Николай Павлович — Иди ко мне! Милая! Хорошая! Иди! Я при-ласкаю тебя! Ну?!

Львица вздрогнула и отошла к противоположной стенке недоверчиво посматривая на хозяина. Ее испугал грубый тон его слов.

— Фати-имка, — нараспев, мягко, ласково заговорил Николай Павлович, — я тебя побью-ю, зверю-юга, гадкая, проти-и-вная… Иди от меня.

Львица подошла к решетке, около которой вплотную стоял Николай Павлович и, по-своему мурлыкая, стала тереться боком.

— Видишь? — спросил Николай Павлович.

— Вижу. А почему же, дядя Коля, Владимир Дуров пишет, что он даже гипнотизировал животных? Если зверь не понимает слов, то как же он поймет человеческую мысль?

— О, да ты. я вижу, Ваня, стал разбираться кое в чем. Конечно, Владимир Леонидович — замечательный знаток дрессировки, и он прав в том, что животное — это не машина, а живое существо и к нему надо относиться гуманно, с состраданием, но в отношении гипноза животных он явно перехватил. Ты ведь читал Бехтерева и Павлова? Все дело, Ваня, в рефлексах.

— Ну, а взгляд-то человека звери всё-таки понимают?

— Не столько, Ваня, понимают, как чувствуют. Когда я зверя фиксирую глазами, он побаивается строгого взгляда. Но это далеко не гипноз.

Чем больше Ваня читал о животных, присматривался к ним сам и слушал своего учителя, тем более интересными они ему казались. Они лишены самого дорогого для всего живого — свободы, воли и, наверно, страдают. Их надо беречь и жалеть. Дуров прав: надо так себя вести, чтобы животные видели в тебе не врага, а друга.

Зверей надо было ещё приучать и к музыке. Ведь в цирках играют оркестры. Николай Павлович умел играть на саратовской гармошке. Во время очередной тренировки Николай Павлович вошел в вольер с гармошкой и заиграл протяжную песню «Уж ты сад, ты мой сад, сад зеленёнький».

Львы, слушая музыку, наклонили головы набок, Пипо заскулил, Абрек завыл, а Мишуку музыка явно не понравилась. В то время, когда Николай Павлович проходил вблизи него, медведь ударил лапой по гармошке. Гармонь сипло пискнула и с разорванными мехами упала к ногам хозяина.

Надо было приучать зверей не только к музыке, но и к публике, к шуму и аплодисментам. Во время тренировочных занятий во двор к Ладильщиковым сбегалось много соседских ребятишек. Окружив вольер и вытаращив глаза, они замирали и, казалось, не дышали, боясь проронить слово. Николай Павлович весело спросил:

— Ребята, нравится вам?

— Нравится, — робко, тихо ответили мальчишки.

— Ну так давайте, ребята, пошумим и похлопаем. Да погромче!

Ребята постарались: все разом они так громко закричали, захлопали в ладоши и засвистали, что звери шарахнулись в разные стороны, собаки залаяли и даже попугай в сарае затараторил: «Тико-тико-тико». — Тише, ребята! — остановил их Николай Павлович. — Вы уж очень громко; и не свистите. На свист мы не рассчитываем.

Шуметь стали потише, и животные успокоились,

— А ну, ребята, — сказал Николай Павлович, — несите сюда всё, что есть у вас из музыки.

Мальчишки разбежались по своим домам и тут же притащили кто балалайку, кто гармошку, гитару, мандолину, колокольчик, скрипку и свисток. Не было барабана и «тарелок». Их заменили пустым бочонком и двумя печными заслонками.

Во время репетиции самодеятельный шумовой оркестр заиграл так нестройно и дико, что Мария Петровна заткнула уши и убежала в дом,

— Это не музыка, а жуть какая-то, — оказала она. Заметили Ладильщиковы, что погода на зверей действует: сырая их угнетает, а в жару они ленивы и сонливы, когда же наступала вечерняя прохлада, звери оживлялись я становились даже более понятливыми и послушными,

Пришлось проводить репетиции вечерами, на заходе солнца.

Но иной раз случалось с каким-нибудь зверем что-то странное и непонятное. Как будто никто и не обижал его, а он, невесёлый, раздражительный, плохо слушается, не хочет работать. В таких случаях приглашали ветврача Добросмыслова, который с помощью Николая Павловича и Марии Петровны тщательно и неторопливо осматривал заскучавшего зверя, подробно расспрашивал о «работе», а, наконец, делал свое заключение,

— Ничего опасного не нахожу. Просто нервное перенапряжение. Перегрузили их «работой», и наступило торможение. Все делайте в меру, Это доставит им удовольствие и пользу,

— Доктор прав, — говорил Николай Павлович, — У зверей плохое настроение. Сделаем сегодня выходной,

Ваня удивлялся. И у зверей, оказывается, тоже есть какое-то «настроение», Значит, они тоже что-то переживают?..