Он молод, полон сил, интеллигентен.
Четыре раза он приходил ко мне.
Приходил по важному делу: просил моего ходатайства о назначении на службу. Он состоял на службе целых девять лет, но несколько месяцев тому назад его уволили. С каким удрученным видом этот молодой человек является ко мне — просить! Как он весь сникает, узнав, что мои старания не увенчались успехом! Когда он был у меня в последний раз, мне просто стало совестно; я почувствовал себя виноватым… Нет, так больше невмоготу, я буду вынужден в конце концов или захлопнуть перед ним дверь, или лишить его всякой надежды. Ни на одно, ни на другое у меня не хватает смелости. Он так несчастлив.
Сегодня он пришел опять.
Когда я пригласил его сесть, он впился в меня пытливым взглядом, лицо его заметно побледнело и вытянулось.
— Ну как? — спросил он.
В это простое слово он вложил всю свою душу, все свое существо.
Я ответил, что опять — неудача.
— Просто не могу себе представить! — воскликнул он с горечью. — Мне нельзя без службы. Я должен как-то жить… Войдите в мое положение! Это ужасно!
И он разразился потоком горьких жалоб, упреков, мрачных предположений. Мне стало жаль его.
— В конце концов подумайте о какой-нибудь другой работе, — осторожно намекнул я.
Молодой человек бросил на меня такой удивленный и обиженный взгляд, что я тут же раскаялся в своей опрометчивости,
— Работа! — гневно возразил он. — Скажите прямо, что ничего не можете сделать для меня, но зачем глумиться?
Я попытался было убедить его, что в слове «работа» нет ничего обидного и зложелательного, что у меня и в мыслях не было смеяться над его бедой, напротив.
Он демонстративно взялся за шляпу.
— Значит, нет никакой надежды? — спросил он уже от дверей.
— К сожалению, я не в силах ничего сделать, — сказал я решительно.
— Что ж, выходит, я пропащий человек!
Лицо его выражало глубокое отчаяние.
Я пытался его ободрить, вдохнуть веру в милость судьбы, разумеется, всячески избегая произносить слово «работа». Он, такой молодой, здоровый, такой интеллигентный, не простил бы мне этой кровной обиды.
— Благодарствую, не надо меня утешать, со мной все кончено.
— Почему же кончено?
— Мне остается одно: умереть с голоду или покончить счеты с жизнью.
Произнеся эти трагические слова, он хлопнул дверью и удалился.
Покончить счеты с жизнью?
Я не верю в это, я знаю: не бывать ни первому, ни второму; все это пустые слова, вырвавшиеся в минуту раздражения. Но в них было столько искренности! Да, он произнес их в минуту безнадежности и отчаяния с горьким сознанием своей беспомощности.
Безнадежность? Отчаяние? Беспомощность?
Я задумался, удрученный.
И сказал себе:
О, Болгария! Могучая, полногрудая, изобильная, цветущая, святая мать — кормилица немощных, безжизненных, пропащих уродов! Есть у тебя огромный простор для труда; ты арена, зовущая к широкой деятельности, к великим, плодотворным начинаниям; бескрайние, плодородные, тучные поля твои остаются яловыми; сокровища в недрах — пренебрегнутыми; стихийные желания и потребности — неудовлетворенными! Твое животворное солнце своими жаркими лучами не возжигает в наших душах пламя энергии, струи твоего вольного воздуха, который мы вдыхаем с наслаждением, не наполняют нашу грудь жаждой гордой независимости, свободного полета. Нет! Мы бедны, мы жалки и малодушны. Благородный пот идущего за ралом, честный труд ремесленника, простая, скромная слава честно заработанного куска хлеба, слава безвестных тружеников-героев не обольщают нас, они нас страшат, мы мним их постыдными; наша мысль, не способная к самостоятельности и самотворчеству, погрязла в затхлости, заплыла плесенью лени. Нет, у нас одно на уме: служба, служба и служба! Ни о чем другом мы не желаем слышать. Служба — альфа и омега наших человеческих устремлений. Мы жаждем пристроиться к казенному пирогу; отыскать местечко на изнуренной плоти народа, вонзить свое жало паразита и капля по капле сосать его кровь. Сосать, сосать и сосать! Не будь этой капли, мы умрем, без нее мы не мыслим своего существования, без нее — безнадежное отчаяние, упадок, уныние, смерть! Мы погибнем, если будем так жить! Наша щедрая природа дала нам дивные поля, горы, реки, небо, моря — великие соблазны для труда и полезных начинаний; дала нам молодость, молодецкую удаль, здоровье, ум, волю, зажгла в умах светоч разума, достойного, может быть, гения. Зачем они нам? Бесполезные дары, докучливые, опасные блага, единственно способные призвать к труду наши мышцы, дать работу нашему разуму!
О, дайте ему службу!
Потому что он молод, полон сил, интеллигентен.
Перевод В. Поляновой
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления