Онлайн чтение книги Прах к праху
Глава 12

Шуршание простыней разбудило его, но Линли еще минуту лежал с закрытыми глазами. Слушал ее дыхание. Как удивительно, думал Линли, что он находит радость в таких простых вещах.

Он повернулся на бок, осторожно, чтобы не разбудить Хелен, но она уже проснулась и лежала на спине, вытянув одну ногу и разглядывая украшавшую потолок лепнину в виде листьев аканта.

Линли нашел ее руку среди простыней, их пальцы переплелись. Хелен посмотрела на него, и он, увидев возникшую у нее между бровей вертикальную морщинку, разгладил ее.

— Я поняла, — проговорила Хелен.

— Что?

— Вчера вечером ты меня отвлек, чтобы я так и не получила ответа на свой вопрос.

— Насколько я помню, это ты меня отвлекла. Кто пообещал мне курицу с артишоками? Не за ней ли мы спустились на кухню?

— Именно там, на кухне, я тебя и спросила. Но ты так и не ответил.

— Я был занят. Ты меня заняла. Легкая улыбка коснулась ее губ.

— Это вряд ли, — сказала она. Линли тихо засмеялся и поцеловал ее.

— Почему ты меня любишь? — спросила она.

— Что?

— Этот вопрос я задала тебе вчера вечером. Ты не помнишь?

— Ах этот вопрос. — Он повернулся на спину и тоже принялся рассматривать потолок, положив руку Хелен себе на грудь и размышляя о таинственных путях любви.

— Я не ровня тебе ни по образованию, ни по опыту, — заметила Хелен. Он с сомнением поднял бровь. Она бегло улыбнулась. — Хорошо. Я не ровня тебе по образованию. Не озабочена карьерой. Зарабатыванием денег. У меня нет никаких способностей, присущих женам, и еще меньше — стремления их приобрести. Я — практическое воплощение легкомыслия. У нас похожее происхождение, если на то пошло, но какое отношение имеет одинаковое происхождение к вручению своего сердца другому человеку?

— Когда-то это имело главное значение при вступлении в брак.

— Мы говорим не о браке, а о любви. Чаще всего это два взаимно исключающих друг друга и совершенно разных предмета. И вообще — ты уходишь от ответа.

— Я не ухожу.

—Так что? Почему? Почему ты меня любишь? Потому что если ты не можешь это объяснить или дать любви определение, возможно, лучше признать, что настоящей любви просто не существует.

— В таком случае, что между нами происходит?

Она беспокойно двинулась, как бы пожала плечами:

— Вожделение. Страсть. Жар тела. Нечто приятное, но эфемерное. Не знаю.

Приподнявшись на локте, он посмотрел на нее:

— Позволь мне убедиться, что я правильно понял. Мы должны считать, что это — отношения, основанные на похоти?

— А ты не желаешь признать такую возможность? Особенно учитывая прошедшую ночь. Как у нас все было.

— Как у нас все было, — повторил он.

—На кухне. В спальне. Я признаю, что инициатива исходила от меня, Томми, поэтому не говорю, что ты единственный, кто поддался химере и не видит реальности.

— Какой реальности?

— Что ничего, кроме физиологии, между нами нет. Он долго смотрел на нее, прежде чем шевельнуться и заговорить:

— Хелен, ради бога, объясни, что с тобой?

—Почему ты спрашиваешь? Я просто хочу подчеркнуть: то, что ты принимаешь за любовь, может оказаться пустышкой. Разве над этим не стоит поразмыслить? Потому что если мы поженимся, а потом обнаружим, что наши чувства друг к другу никогда не выходили за рамки…

Откинув одеяло, он выбрался из постели и сунул руки в рукава халата:

— Выслушай меня хоть раз, Хелен. Внимательно выслушай с начала и до конца. Я тебя люблю. Ты любишь меня. Мы женимся или не женимся. Вот тебе и начало и конец. Все.

Бормоча себе под нос ругательства, Линли подошел к окну и раздвинул шторы.

— Томми, — проговорила она. — Я всего лишь хотела знать…

— Хватит, — отрезал он и подумал: «Женщины. Женщины. Причуды их ума. Вопросы. Допытывания. Доводящая до исступления нерешительность. Боже милосердный. Монашество и то лучше».

Раздался нерешительный стук в дверь.

— Что такое? — резко спросил Линли.

— Простите, милорд, — сказал Дентон. — К вам пришли.

— Пришли… Который час? — И одновременно с вопросом он сам схватил стоявший на тумбочке будильник.

— Около девяти, — ответил Дентон, а Линли взглянул на часы и выругался. — Сказать ему…

— Кто это?

— Гай Моллисон. Я посоветовал ему позвонить дежурному в Скотленд-Ярд, но он настоял. Сказал, что вы захотите услышать то, что он имеет сообщить. Он попросил передать вам, что кое-что вспомнил. Я предложил ему оставить номер, но он не согласился. Сказал, что должен вас увидеть. Выпроводить его?

Но Линли уже направился в ванную:

— Дайте ему кофе, завтрак, все, что он пожелает.

— Сказать ему…

— Черед двадцать минут, — ответил Линли. — И позвоните за меня сержанту Хейверс, хорошо, Дентон? Попросите ее как можно скорее приехать сюда. — Он еще раз от души выругался и захлопнул за собой дверь ванной.

Он уже принял душ и брился, когда к нему вошла Хелен.

— Только молчи, — попросил он ее отражение в зеркале, водя бритвой по намыленной щеке. — Я больше не потерплю всей этой чепухи. Если ты не можешь принять брак как естественное продолжение любви, тогда между нами все кончено. Если это, — он указал в сторону спальни, — кажется тебе всего лишь хорошей сексгимнастикой, тогда с меня довольно. Понятно? Потому что если ты все еще слишком слепа, чтобы увидеть… Ой! Вот черт. — Он порезался. Схватил салфетку и прижал к щеке.

— Ты слишком торопишься, — заметила Хелен.

—Не говори глупостей. Не говори мне этих глупостей. Мы знаем друг друга с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать лет. Восемнадцать. Мы были друзьями. Любовниками. Мы были… — Он погрозил отражению бритвой, — Чего ты ждешь, Хелен? Чего ты…

— Я имела в виду бритье, — прервала она.

Он непонимающе повернул к Хелен покрытое пеной лицо.

— Бритье, — недоуменно повторил он.

— Ты слишком быстро бреешься. Ты снова порежешься.

Он посмотрел на бритву, она тоже была покрыта пеной. Сунув бритву под кран, он смыл и пену, и рыжеватые волоски.

— Я слишком тебя отвлекаю, — заметила Хелен. — Гы сам так сказал в пятницу вечером.

Он понял, куда она клонит своим заявлением, но пока решил ей не мешать. Линли обдумал слово «отвлекаю»: что оно объясняет, обещает и подразумевает. Он наконец нашел ответ.

— В этом-то все и дело.

— В чем?

— В отвлечении.

— Не понимаю.

Он закончил бритье, умылся и вытер лицо поданным Хелен полотенцем. И ответил только после того, как освежил щеки лосьоном.

— Я тебя люблю, — сказал он, — потому что когда я с тобой, мне не нужно думать о том, о чем я вынужден думать. Двадцать четыре часа в сутки. Семь дней в неделю.

И пройдя мимо нее в спальню, он начал одеваться.

— Для этого ты мне и нужна, — сказал он. — Привести мой мир в равновесие. Дать мне что-то противоположное черноте и грязи. — Она слушала, Он продолжал одеваться.—Я люблю приезжать к тебе домой, гадая, что я там увижу. Мне нравится угадывать. Мне нравится волноваться, не взорвешь ли ты дом микроволновой печкой, потому что, когда я беспокоюсь об этом, в эти пять, пятнадцать или двадцать пять секунд, что я волнуюсь, мне не нужно думать об убийстве, которое я пытаюсь раскрыть, о том, как оно было совершено и кто за это в ответе. — Он поискал туфли, не прерывая монолога: — Вот как это происходит, ясно? О, вожделение тоже присутствует. Страсть. Жар тела. Назови как угодно. Вожделения тут много, и так всегда было, не стану скрывать, потому что мне нравится укладывать женщин в постель.

— Женщин?

— Хелен, не пытайся поймать меня на слове, слышишь? Ты знаешь, что я имею в виду. — Туфли нашлись под кроватью. Он сунул в них ноги и так туго завязал шнурки, что боль отдалась в коленях. — А когда вожделение, которое я к тебе испытываю, уйдет — со временем это непременно случится, — полагаю, у меня останется все остальное. Все эти отвлекающие моменты. Которые, так уж получилось, являются главной причиной моей любви к тебе.

Он подошел к комоду с крышкой из серпентинита и раза четыре провел по волосам щеткой. Он опять пошел в ванную. Хелен по-прежнему стояла в дверях. Он положил руку ей на плечо и поцеловал, крепко поцеловал.

— Вот и вся история, — сказал он. — От начала до конца. Теперь решай, чего ты хочешь, и покончим с этим.

Линли нашел Гая Моллисона в гостиной с окнами на Итон-террас. Помимо кофе, круассанов, фруктов и джема, Дентон предусмотрительно обеспечил крикетиста развлечением — из стереосистемы лилась вдохновенная музыка Рахманинова. Линли решил, что выбор принадлежит Моллисону, потому что Дентон, дай ему волю, предпочел бы шлягеры из мюзиклов.

Склонившись над кофейным столиком, Моллисон читал «Санди тайме». Он разложил ее рядом с принесенным Дентоном подносом. Читал он, однако, не о спорте, а о смерти Флеминга и о расследовании. В частности, как заметил Линли, проходя мимо стола к стереосистеме, чтобы выключить ее, он изучал статью под уже устаревшим заголовком «Поиски автомобиля, принадлежавшего крикетисту».

Линли выключил музыку. В дверь просунул голову Дентон;

— Ваш завтрак готов, милорд. Подать сюда? В столовую?

Линли мысленно скривился. Он терпеть не мог упоминания своего титула в ситуациях, связанных с работой, и резко ответил:

— Сюда. Вы нашли сержанта Хейверс?

— Она уже в пути. Она была в Ярде. Просила передать вам, что ребята приступили. Если вам это о чем-то говорит.

Говорило. Хейверс взяла на себя труд направить на задания вызванных на подмогу детективов-констеблей. Нарушение субординации — он предпочел бы сам поговорить с ними, — но она взяла на себе ответственность, потому что, завалившись с Хелен в постель прошлой ночью, он забыл поставить будильник.

— Да. Спасибо. Мне все ясно.

Когда Дентон испарился, Линли повернулся к Моллисону, который поднялся и с нескрываемым интересом слушал их разговор.

— Кто вы? — спросил он. — На самом деле.

— Что?

— Рядом с дверным звонком я увидел герб, но решил, что это шутка.

— Так и есть, — ответил Линли. Моллисон как будто собирался возразить, но Линли налил крикетисту еще кофе и спросил: — Так что вы хотите мне сообщить?

Моллисон медленно проговорил, скорее для себя, чем для Линли:

— Вчера вечером вы показали консьержу удостоверение полицейского. Во всяком случае, он так мне сказал.

—Он не ошибся. Итак, чем я могу вам помочь, мистер Моллисон? Насколько я понимаю, вы пришли с какой-то информацией.

Моллисон окинул взглядом комнату, оценивая обстановку и соотнося ее с тем, что он знал или не знал о зарплате полицейского. Внезапно насторожившись, он сказал:

— Если вы не против, я бы хотел сам взглянуть. На ваше удостоверение.

Линли достал его и протянул Моллисону. Тот принялся рассматривать удостоверение. После долгого изучения, по-видимому, удовлетворенный, Моллисон вернул его и сказал:

— Да, все в порядке. Просто я привык соблюдать осторожность. Ради Эллисон. Кто только не сует нос в нашу жизнь. Неотъемлемая принадлежность известности.

— Без сомнения, — сухо произнес Линли. — Так вернемся к вашим сведениям.

— Вчера вечером я был с вами не совсем откровенен, не во всем. Я сожалею об этом, но есть определенные вещи… — Моллисон принялся грызть ноготь на указательном пальце, сморщился, сжал руку в кулак и уронил его на колено. — Короче, — заявил он, — о некоторых вещах я не могу говорить в присутствии Эллисон. Даже под страхом уголовной ответственности. Понимаете?

— Именно поэтому вы с самого начала настаивали, чтобы наша беседа состоялась в коридоре, а не в квартире?

— Мне не хотелось расстраивать жену. — Моллисон взял свою чашку с блюдцем. — Она на восьмом месяце.

— Вы вчера об этом говорили.

—Но я понимал, что когда вы ее увидите… — Так и не притронувшись к кофе, он поставил чашку на место. — Послушайте, я говорю то, что вам и так уже известно: ребенок чувствует себя прекрасно. Эллисон тоже. Но на этом сроке любая неприятность может вызвать ненужные осложнения.

— Между вами и женой.

—Извините, что я слукавил, сказав, будто она нездорова, но я не мог придумать ничего другого, чтобы помешать нашей беседе в присутствии Эллисон. Он опять стал грызть ноготь, потом кивнул в сторону газеты. — Вы ищете его машину.

— Уже нет.

— Почему?

— Мистер Моллисон, вы хотели мне что-то сообщить?

— Вы его нашли? «Лотус»?

— Мне показалось, что вы шли сюда с некой информацией.

Опять появился Дентон с новым подносом. По-видимому, он решил, что после вчерашнего ужина от него требуются героические усилия. Он подал кукурузные хлопья и бананы, яичницу с ветчиной, жареные помидоры и грибы, грейпфрут и тост. Он предусмотрел и розу в вазочке, и чайник «лапсанг сушонга». Когда он расставлял все это на столе, в дверь позвонили.

— Это сержант, — сказал Дентон.

— Я открою.

Дентон оказался прав. На ступеньках стояла Хейверс.

— Здесь Моллисон. — Линли впустил ее и закрыл дверь.

— Что он нам сообщил?

— Пока ничего. Сплошные извинения и увертки. Вместе с тем обнаружил интерес к Рахманинову.

— Это должно было смягчить ваше сердце. Надеюсь, вы сразу же вычеркнули его из списка подозреваемых.

Линли улыбнулся. Они миновали Дентона, предложившего Хейверс кофе и круассаны, на что та ответила:

— Только кофе. В этот час я еще на диете. Хмыкнув, Дентон пошел исполнять поручение.

В гостиной Моллисон переместился с дивана к окну, где и стоял, ковыряя под ногтями и рвя заусенцы. Он кивком поздоровался с Хейверс, Линли тем временем принялся за завтрак. Моллисон молчал, пока не вернулся Дентон, неся еще одну чашку с блюдцем, не налил кофе Хейверс и не ушел. Тогда он спросил:

— Так вы ищете его машину?

— Мы ее нашли, — ответил Линли.

— Но в газете сказано…

— Нам нравится на один шаг опережать газеты, когда есть такая возможность, — заметила Хейверс.

— А Габби?

— Габби?

— Габриэлла Пэттен. С ней вы говорили?

— Габби. — Жуя хлопья, Линли размышлял над этим уменьшительным именем. Прошлым вечером ему так и не удалось толком поесть. Еда казалась божественно вкусной.

— Если вы нашли машину, тогда…

— Почему бы вам не рассказать то, с чем вы пришли мистер Моллисон? — предложил Линли. — Миссис Пэттен является либо главным подозреваемым, либо важной свидетельницей убийства. Если вы знаете, где она, будет правильно поделиться с нами информацией. Как уже, без сомнения, объяснила вам ваша жена.

— Эллисон сюда впутывать не надо. Вчера вечером я вам об этом говорил. Говорил вполне серьезно.

— Действительно, говорили.

— Мне бы хотелось получить от вас заверения, что мои слова не пойдут дальше. — Моллисон нервно потер большим пальцем ноготь указательного. — Я не могу продолжать разговор, пока не получу от вас гарантий.

— Боюсь, это невозможно, — сказал Линли. — Но вы можете позвонить адвокату, если хотите.

—Мне не нужен адвокат. Я ничего не совершил. Я только хотел убедиться, что моя жена… Послушайте, Элли не знает… Если она каким-нибудь образом узнает, что… — Он отвернулся к окну, разглядывая Итон-террас. — Черт. Я просто помогал. Нет. Я просто пытался помочь.

— Миссис Пэттен? — Линли отставил хлопья и перешел к яичнице. Сержант достала из сумки блокнот.

Моллисон вздохнул:

— Она мне звонила.

— Когда?

— В среду вечером.

— До или после вашего разговора с Флемингом?

— После. Несколько часов спустя.

— В какое время?

— Кажется, было… Не помню… без чего-то одиннадцать? Одиннадцать с минутами? Что-то в этом роде.

— Откуда она звонила?

— Из телефонной будки в Большом Спрингбурне. Она сказала, что они с Кеном разругались. Между ними все кончено. Ей нужно было куда-то деться.

— Почему она позвонила вам, а не кому-то другому? Подруге, например?

— Потому что у Габриэллы нет подруг. И даже если бы были, она позвонила бы мне потому, что причиной их разрыва стал я. Она сказала, что я ее должник. Это правда.

— Вы ее должник? — переспросила Хейверс. — Она оказала вам какую-то услугу?

Моллисон повернулся к ним. Его обветренное лицо некрасиво вспыхнуло, начиная от шеи вверх.

— Мы с ней… Одно время… Вдвоем… Вы понимаете.

— Нет, — сказала Хейверс. — Но почему бы вам не рассказать нам?

— Мы изменили своим супругам.

— Вы с миссис Пэттен были любовниками? — уточнил Линли, и когда Моллисон покраснел еще гуще, спросил: — Когда это было?

— Три года назад. — Он вернулся на диван и осушил свою чашку кофе с такой жадностью, словно видел в этом средство не то подкрепить свои силы, не то успокоить нервы. — Жуткая глупость, Едва не стоила мне моего брака. Мы… ну, мы не так друг друга поняли.

Линли подцепил на вилку кусочек ветчины. Он ел, не обращая внимания на то, что Моллисон наблюдает за ним. Сержант Хейверс писала, ее карандаш неустанно скрипел по бумаге.

—Я думал, — начал Моллисон, — что ей нужно то же, что и другим… — Он скорчил гримасу. — Послушайте. Я не святой. Если женщина делает мне предложение, я настроен его принять. Но это всего лишь часок развлечений на стороне. Я всегда это знаю. И женщина всегда это знает.

— А Габриэлла Пэттен этого не знала, — сказал Линли.

— Она подумала, что когда мы с ней… когда мы…

— Трахали друг друга, — подсказала сержант Хейверс.

— Дело осложнилось тем, что наша интрижка затянулась, — сказал Моллисон. — В смысле, это не было эпизодом. Мне следовало отшить ее, как только я понял, что она… придает этому слишком большое значение.

— Она связывала с вами определенные надежды, — сказал Линли.

— Сначала я не понял, чего она хочет. А когда понял… Словом, она хотела, чтобы я оставил Элли и чтобы мы были вместе. Она хотела выйти за меня.

— Но ведь тогда она была замужем за Пэттеном или нет?

— У них испортились отношения. Не знаю, почему.

— Она не говорила?

— Я не спрашивал.

— Ваша жена знала об этом романе?

— Как раз поэтому я из него и выпутался. Мне пришлось признаться. Это страшно огорчило Эллисон… и я, между прочим, до сих пор об этом сожалею, но я хотя бы смог покончить с Габби. И поклясться Эллисон, что больше не буду иметь ничего общего с Габби. Только если мне придется видеться с нею и с Хью вместе. Во время встреч английской сборной и потенциальных спонсоров.

— И это обещание вы не сдержали, так?

— Вы ошибаетесь. С тех пор как закончился наш роман, я видел Габби только в компании с ее мужем. Пока она не позвонила мне в среду вечером. — Он с несчастным видом уставился в пол. — Она нуждалась в моей помощи. И я оказал ей эту помощь. И она была… она была благодарна.

— Стоит ли спрашивать, в какой форме выразилась ее благодарность? — вежливо поинтересовалась Хейверс.

— Черт, — прошептал Моллисон и заморгал. — Это случилось не в среду вечером. Тогда я с ней не виделся. Это было в четверг днем. — Он поднял голову. — Она была расстроена. Практически в истерике. Это была моя вина. Я хотел как-то помочь ей. Все получилось само собой. Мне бы не хотелось, чтобы Элли узнала.

— К вопросу о предоставленной вами в среду вечером помощи, — сказал Линли. — Вы помогли ей с ночлегом?

— Да, в Шеперд-Маркете. У меня там квартира, которую я снимаю вместе с тремя другими ребятами из Эссекса. Мы пользуемся ею, когда… — Он снова повесил голову.

— Хотите трахнуть кого-нибудь, помимо собственных жен, — устало сказала Хейверс.

Моллисон не отреагировал. Только проговорил столь же устало:

— Когда она позвонила в среду вечером, я заверил ее, что договорюсь, чтобы она пожила в этой квартире.

— Как она туда попала?

— Мы оставляем там ключи. В том здании, у консьержа. Чтобы наши жены… Вы понимаете.

— А адрес?

— Мне придется проводить вас туда. Простите, но иначе она вас не впустит. Даже не ответит на звонок.

Линли поднялся. Моллисон и Хейверс тоже встали. Линли сказал:

—Ваша ссора с Флемингом. Из-за которой вы звонили ему в среду вечером. Она, видимо, не имела отношения к пакистанцу, игравшему за Мидлсекс?

— Она была связана с Габби, — ответил Моллисон. — Тогда, после игры, мы выпили в баре на стадионе. Я уже знал — слухи пошли, — что Флеминг собирается развестись и жениться на Габби. Я и сам мог тогда на ней жениться, но не захотел, а теперь, когда другой… меня заело.

— Собака на сене, — вставила Хейверс.

— Именно. Ну я и намекнул, что тоже был близко знаком с Габриэллой, и не я один. Флеминг и вида не подал, что понял, ушел из бара раньше меня, но остался на стадионе. Подкараулил на стоянке и неожиданно набросился. Не знаю, ее ли честь он защищал или просто срывал на мне злость, но если бы не сторож, сегодня вы расследовали бы мое убийство. Поэтому Кен и поехал в Спрингбурн выяснять с ней отношения.

— Вы знали, что он туда едет.

— Знал.

— Что там произошло?

— Габби сама вам расскажет, — ответил Моллисон.

Моллисон привел их на Шеперд-стрит, дом оказался в двух шагах от того места, где они поставили «бентли». Там, напротив цветочного магазина, витрины которого были заполнены ирисами, розами, нарциссами и гвоздиками, он нажал на кнопку звонка в квартиру, отмеченную только номером 4, без каких-либо других опознавательных знаков. Моллисон немного подождал и дал еще два звонка.

Через мгновение домофон ожил и Моллисон сказал:

— Это Гай.

Загудел замок, и Моллисон открыл дверь, говоря Хейверс и Линли:

— Не наседайте на нее. Вы увидите, что в этом нет необходимости.

Он провел их по коридору и вверх по короткой лестнице — в мезонин. Там Моллисон толкнул чуть приоткрытую дверь и позвал:

— Габби?

— Я здесь, — послышался ответ. — Жан-Поль вымещает на мне свою агрессивность. О-ох! Поосторожней! Я не резиновая.

«Здесь» оказалось гостиной сбоку от входной двери. Мягкая мебель была сдвинута к стене, чтобы освободить место для массажного стола. На нем на животе, частично прикрыв наготу простыней, лежала смуглая от легкого загара женщина. Она была миниатюрной, но с соблазнительными формами. Голова ее была повернута к обращенному во двор окну.

— Ты не предупредил меня звонком, — проговорила она сонным голосом под руками Жан-Поля, с головы, увенчанной чалмой, до ног облаченного в белое и трудившегося над правым бедром Габриэллы. — М-м-м. Это чудесно, — прошептала она.

— Я не мог.

— Правда? И почему же? Тебя снова терзала эта ведьма Эллисон?

Моллисон вспыхнул.

— Я тут кое-кого привел, — сказал он. — Тебе нужно с ними поговорить, Габби. Извини.

Голова с гривой волос цвета спелой пшеницы медленно повернулась. Взгляд голубых глаз, окаймленных густыми темными ресницами, переместился с Моллисона на Хейверс и Линли и задержался на последнем.

— И кто же эти «кое-кто», которых ты привел? — спросила она.

— Они нашли машину Кена, Габби, — сказал Мол-лисон. — Искали тебя и уже прочесали Мейфер. Для нас обоих будет лучше…

— Ты хочешь сказать, будет лучше для тебя. — Габриэлла Пэттен не отрывала глаз от Линли. Она подняла ногу и покрутила ступней. Возможно, расценив это как указание, Жан-Поль схватил ее ногу и принялся массировать — начав от пальцев и продвигаясь к своду стопы. — Прекрасно, — промурлыкала она. — Ты превратил меня в топленое масло, Жан-Поль.

Деловитая ладонь массажиста двинулась вверх по ноге — от лодыжки до бедра.

—Vous avez tort7Ошибаетесь (фр.)., — резко выразил он свое несогласие. — Вот здесь, мадам Пэттен. Это место вдруг напряглось. Как камень. Сильнее, чем раньше, напряглось. Гораздо сильнее. И здесь, и здесь. — Он неодобрительно прищелкнул языком.

Линли почувствовал, как его губы расползаются в улыбке, которую он изо всех сил постарался сдержать. Жан-Поль оказался эффективнее детектора лжи.

Внезапно Габриэлла стряхнула с себя руки массажиста и сказала:

— Думаю, на сегодня хватит.

Она села, свесив ноги со стола. Простыня упала до талии. Жан-Поль поспешно накинул на плечи Габриэлле большое белоснежное полотенце. Она не спеша задрапировалась в него, как в саронг, и пока Жан-Поль складывал массажный стол и двигал на место мягкую мебель, Габриэлла подошла к сервировочному столику, стоявшему в двух шагах от посетителей. На нем в тяжелой стеклянной вазе лежали всевозможные фрукты. Она выбрала апельсин и вонзила в его кожуру наманикюренные ногти. В воздухе разлился характерный аромат. Габриэлла принялась чистить апельсин, вполголоса бросив Моллисону:

— Спасибо, Иуда.

— Не надо, Габби. Ну что я мог сделать? — простонал Моллисон.

— Не знаю. Почему не спросил своего личного адвоката? Уверена, она была бы счастлива тебе помочь.

— Ты не можешь оставаться здесь вечно.

— Я и не собираюсь.

— Им нужно с тобой поговорить. Нужно узнать, что случилось. Им надо докопаться до истины.

— Правда? И когда же ты решил поиграть в осведомителя?

— Просто расскажи им, что произошло, Габби, когда Кен приехал в коттедж. Расскажи им то, что рассказала мне. Это все, что они хотят знать. И тогда они уедут.

— Гай, — требовательно протянула она.

— Все получится, — мягко отозвался он. — Обещаю. Просто скажи правду. Сделаешь?

Если я заговорю, ты останешься?

Мы уже решили этот вопрос. Я не могу. Ты знаешь.

— Я не имею в виду потом. Я имею в виду сейчас. Пока они будут здесь. Ты останешься?

— Эллисон думает, что я поехал в спортивный центр. Я не мог сказать ей, куда… Габби, мне нужно возвращаться.

— Пожалуйста, — проговорила она. — Не заставляй меня снова переживать это в одиночку. Я не буду знать, что сказать.

— Просто скажи правду.

— Помоги мне сказать ее, прошу тебя. — Она взяла его за руку. — Я не задержу тебя, Гай. Обещаю.

Казалось, что Моллисон оторвал от нее взгляд только усилием воли.

— Я могу потратить не больше получаса.

— Спасибо, — вздохнула она. — Я оденусь. — Проскользнув мимо них, она исчезла в спальне и закрыла за собой дверь.

Жан-Поль деликатно удалился. Остальные прошли в гостиную. Барбара села в одно из кресел у окна, выходившего во двор, сбросила на пол сумку и, закинув ногу на ногу, принялась покачивать ногой в грубом ботинке.

Поймав взгляд Линли, она закатила глаза. Линли улыбнулся. Пока что сержант проявляла удивительную сдержанность. Ведь женщин типа Габриэллы она обычно готова была растерзать, прихлопнуть как мух.

— Все не так, как кажется, — с жаром проговорил Моллисон.

— Что именно? — осведомился Линли.

— Ей не все равно.

— Что не все равно? — спросила Хейверс.

— То, что случилось с Кеном. Она так ведет себя — будто ей все равно — из-за той ссоры в среду. Из-за того, что он ей наговорил. Что сделал. Ей больно, и она не хочет этого показывать. А как бы вы поступили на ее месте?

— Думаю, что со следователями по делу об убийстве я вела бы себя осторожнее, — сказала Хейверс. — Особенно, если бы оказалась, как это стало известно, последней, кто видел труп до того, как он превратился в труп.

— Она ничего не сделала. Она просто сбежала. И у нее была на это причина, если хотите знать правду.

— Ее-то мы и ищем.

— Отлично. Потому что я рвусь сообщить ее вам. К ним вновь присоединилась Габриэлла Пэттен.

Она встала в дверях гостиной, как картина в раме — черные леггинсы, расшитый тропическими цветами топ на бретельках и черный прозрачный блузон; когда она двинулась к дивану, свободный блузон стал подрагивать и колыхаться. Расстегнув изящные золотые застежки, Габриэлла скинула черные сандалии и, забравшись на диван с ногами, разместилась в уголке. Розовый лак на ее ухоженных ногтях был одинаковым на руках и ногах. Она бегло улыбнулась Моллисону.

— Ты чего-нибудь хочешь, Габби? Чаю? Кофе? Колы?

— Мне достаточно и того, что ты здесь. Такая пытка переживать все это снова. Слава богу, ты остался. — Дотронувшись ладонью до места рядом с собой, она спросила: — Сядешь со мной?

Вместо ответа Моллисон уселся на диван на очень точно выбранном расстоянии в восемь дюймов от Габриэллы: достаточно близко для того, чтобы оказывать поддержку, находясь в то же время вне пределов ее досягаемости. Интересно, для кого эта демонстрация — для полиции или Габриэллы. Сама она как будто этого не замечала. Расправила плечи, выпрямилась и сосредоточила свое внимание на полицейских, тряхнув мягкими кудрями, падавшими ей на плечи.

— Вы хотите знать, что случилось в среду вечером, — сказала она.

— С этого можно начать, — отозвался Линли. — Как и с того, что было раньше.

— Рассказ будет коротким. Кен приехал в Спрингбурн. Мы страшно поругались. Я уехала. Я понятия не имею, что случилось потом. В смысле, с Кеном. — Вытянув руку вдоль спинки дивана, она положила голову на руку и наблюдала, как сержант Хейверс шуршит своим блокнотом, — Это необходимо? — спросила она.

Сержант Хейверс продолжала шуршать. Нашла нужную страницу и, лизнув кончик карандаша, застрочила в блокноте.

— Я спрашиваю… — начала Габриэлла.

— У вас произошла ссора с Флемингом. Вы уехали, — бормотала, записывая, Хейверс. — В котором часу?

— Вам обязательно записывать?

— Это наилучший способ сохранить достоверность показаний.

Габриэлла посмотрела на Линли, ожидая, что он вмешается.

— Так что же относительно времени, миссис Пэттен? — спросил он.

Она помолчала, нахмурясь и по-прежнему глядя на Хейверс.

— Точно сказать не могу. Я не смотрела на часы.

—Ты позвонила мне около одиннадцати, Габби, — подсказал Моллисон. — Из телефонной будки в Большом Спрингбурне. Значит, ссора должна была произойти до этого.

— А когда приехал Флеминг? — спросил Линли.

— В половине десятого? В десять? Я точно не знаю, потому что гуляла, а когда вернулась, он уже был там.

— Вы не знали, что он приедет?

— Я думала, что он летит в Грецию. С этим… — она аккуратно расправила черный блузон, — со своим сыном. Он сказал, что у Джеймса день рождения, и он хочет восстановить с ним отношения, поэтому они летят в Афины. А оттуда — отправляются в плавание на яхте.

— Восстановить с ним отношения?

— Они не ладили.

— И каков же был источник их разногласий? — спросил он.

— Джеймс не мог смириться с тем, что Кен оставил его мать.

— Это вам Флеминг сказал?

— В этом не было необходимости. Джеймс был воплощенная враждебность, и не нужно иметь познаний в детской психологии, чтобы понять, почему он так относился даже к собственному отцу. Дети всегда цепляются за призрачную надежду, что их родители могут вновь воссоединиться. Ну а я же разлучница, инспектор. Джеймс обо мне знал. Знал, кем я прихожусь его отцу. Ему это не нравилось, и он давал отцу понять это всеми доступными ему способами.

— Мать Джимми говорит, что мальчик не знал о намерении отца жениться на вас. Она говорит, что никто из детей не знал, — сказала Хейверс.

— В таком случае, мать Джеймса кривит душой, — сказала Габриэлла. — Кен сообщил детям. И Джин тоже.

— Это по вашим сведениям.

— На что вы намекаете?

— Вы присутствовали, когда он говорил об этом своей жене и детям? — спросил Линли.

— У меня не было ни малейшего желания публично получать удовольствие от того, что Кен решил покончить со своим браком, чтобы соединиться со мной. Не было нужды и присутствовать, чтобы убедиться, что семье он все сообщил.

— Ну а не публично?

— Что?

— Не публично вы от этого получали удовольствие?

— До вечера среды я была от Кена без ума. Я хотела выйти за него замуж. Я бы сама покривила душой, если бы сказала, что недовольна усилиями, которые он предпринимает, чтобы нам соединиться.

— Как же вечер среды изменил данную ситуацию?

— Есть вещи, которые, будучи сказаны между мужчиной и женщиной, наносят непоправимый ущерб отношениям. Уверена, вы понимаете.

— Я попросил бы вас быть более конкретной, — сказал Линли.

— Не понимаю, каким образом подробный пересказ событий вечера связан с тем, что случилось потом.

— Это нам решать, — ответил Линли. — Ссора началась сразу же?

Габриэлла не ответила.

— Габби, скажи им, — с нажимом произнес Мол-лисон. — Все нормально. Тебе это не повредит.

Она тихонько рассмеялась;

— Ты говоришь так, потому что я не все тебе рассказала. Я не могла, Гай. И рассказать все теперь… — У нее задрожали губы.

— Хочешь, я уеду? — предложил Моллисон. — Или подожду в другой комнате. Или на улице…

Она наклонилась к нему, взяла его за руку, он на дюйм придвинулся к ней.

— Нет, — ответила она. — Ты — моя сила. Останься. Пожалуйста. — Она взяла его руку в свои. Глубоко вздохнула. — Хорошо, — сказала она.

Она надолго отправилась гулять, начала свой рассказ Габриэлла. Это входило в ее распорядок дня — две длительные прогулки, утром и вечером. В тот вечер она побродила по Спрингбурнам, пройдя не меньше шести миль энергичным, размеренным шагом. Вернувшись в коттедж «Чистотел», она обнаружила «лотус» Кена Флеминга на подъездной дорожке.

— Как я сказала, я думала, он улетел с Джеймсом в Грецию. Поэтому удивилась, увидев его машину. Но и обрадовалась, потому что мы не виделись с прошедшей субботы и я не надеялась увидеть Кена до его возвращения из Греции вечером в воскресенье.

Она вошла в коттедж, окликнула его. И нашла наверху, в ванной комнате, где он, стоя на полу на коленях, рылся в мусорной корзине. То же самое он уже проделал в кухне и в гостиной, оставив после себя вываленный из корзин мусор.

— А что он искал? — спросил Линли.

Это же интересовало и Габриэллу, но поначалу Флеминг ей не ответил. Вообще ничего не говорил. Покончив с мусором, он перешел в спальню и, сорвав с кровати покрывало и одеяло, начал исследовать простыни. Потом спустился в столовую, выставил в ряд на столе бутылки с напитками и изучил уровень жидкости в каждой из них. Затем, под непрерывный поток вопросов Габриэллы о том, что происходит, он вернулся в кухню и снова перерыл мусор.

— Я спросила, не потерял ли он что-нибудь, — сказала Габриэлла. — Он повторил вопрос и засмеялся.

Поднялся с пола, отшвырнул корзину и, схватив Габриэллу за руку, потребовал ответить, с кем она была. Он сказал, что Габриэлла оставалась в одиночестве с утра воскресенья и до вечера среды и что трудно поверить, чтобы она выдержала четыре дня без какого-нибудь раба мужского пола — ведь это ее всегдашняя манера, не правда ли? — так кто же приезжал? Не успела она ответить или поклясться в своей невиновности, как Флеминг бросился из коттеджа в сад, к компостной куче, и принялся в ней рыться.

— Он словно обезумел. Таким я его никогда еще не видела. Я умоляла его хотя бы сказать, что он ищет, чтобы я могла ему помочь, и он сказал… — Она поднесла руку Моллисона к своей щеке и закрыла глаза.

— Все хорошо, Габби, — сказал Моллисон.

— Нет, не хорошо, — прошептала она. — Его лицо исказилось до неузнаваемости. Я попятилась и спросила: «Кен, что это с тобой? Что такое? Ты можешь мне сказать? Ты должен мне сказать», и тут он… он подпрыгнул. Он буквально взвился в воздух!

Он перебирал прошедшие дни, спрашивая, чем она занималась все это время. Стал обвинять, что она уничтожила доказательства, если они вообще были. Возможно, других она и не заставляла надевать на себя резинку. Да, Габриэлла?

— Так что, роясь в мусоре… он на самом-то деле искал… как будто я… — Габриэлла умолкла.

— Думаю, мы уяснили себе картину. — Хейверс побарабанила карандашом по подошве ботинка. — Вы ссорились на улице?

Там все началось, отвечала Габриэлла. Сначала Флеминг обвинял, а Габриэлла отнекивалась, но это только раззадоривало его. Она заявила, что отказывается отвечать на смехотворные обвинения, и ушла в коттедж. Флеминг последовал за ней. Она попробовала запереться изнутри, но, разумеется, у него был ключ. Тогда она ушла в гостиную и попыталась заблокировать дверь, подставив под дверную ручку стул. Ничего не вышло. Флеминг налег на дверь плечом, стул упал. Флеминг ворвался в комнату. Габриэлла забилась в угол с каминной кочергой в руке. Она кричала, чтобы он не приближался, но он не обращал внимания на ее слова.

— Я думала, что ударю его, — призналась Габриэлла. — Но потом представила кровь, сломанные кости и на что это будет похоже, если я действительно ударю. — Она медлила в нерешительности, Флеминг приближался. Она снова предостерегла его и замахнулась кочергой. — И тут он внезапно опомнился, — сказала Габби.

Извинился. Попросил отдать ему кочергу. Пообещал, что не тронет ее. Признался, что до него дошли кое-какие слухи, ему кое-что рассказали, и с тех самых пор его одолевают мысли, вьются в голове, жалят, словно пчелы. Она спросила, что ему наговорили, какие слухи? Пусть он скажет, чтобы она могла оправдаться или объяснить. Он спросил, скажет ли она правду, если он назовет имя.

— Он казался каким-то жалким, — сказала Габ-риэлла. — Беспомощным и сломленным. Поэтому я опустила кочергу. Сказала, что люблю его и сделаю все, чтобы помочь ему преодолеть все его нынешние мучения, в чем бы они ни заключались.

Тогда он назвал Моллисона. Он захотел узнать первым долгом о Моллисоне. Она удивилась этому «первым долгом» и спросила, почему он так выразился. И он опять вспылил.

— Он вбил себе в голову, что у меня была тьма любовников. Мне пришлись не по вкусу все эти обвинения. Поэтому и я отплатила ему той же монетой — пересказала грязные слухи. О нем. О Мириам. На это он отреагировал. Скандал разгорелся с прежней силой.

— Что заставило вас уехать? — спросил Линли.

— Вот что. — Она отвела назад тяжелую массу волос. На шее с обеих сторон виднелись синяки, похожие на размытые чернильные пятна. — В какой-то момент я подумала, что он меня убьет. Он был не в себе.

— Защищая миссис Уайтлоу?

Нет. Он высмеял обвинения Габриэллы как полный абсурд. По-настоящему его волновало прошлое Габриэллы. Сколько раз она изменяла Хью? С кем? Где? Как все происходило? И нечего болтать, что был только Моллисон. Это звучит смехотворно. Последние три дня он провел в расспросах. Узнал имена, места. Для нее же лучше, чтобы сведения совпали.

— Это я виноват, — сказал Моллисон. Свободной рукой он опустил волосы Габриэллы, которые снова скрыли синяки.

— Как и я. — Габриэлла поднесла к губам руку Моллисона и сказала, уткнувшись в нее: — Потому что после нашего расставания я была в отчаянии, Гай. И занималась именно тем, в чем он меня обвинил. Конечно, он преувеличил. Кто смог бы все это проделать. Но кое в чем я преуспела. И не с одним любовником. Потому что была в отчаянии. Потому что мои брак оказался фикцией. Потому что я так по тебе тосковала, что хотела умереть, и поэтому, какая разница, что со мной было и чего не было?

— О, Габби, — проговорил Моллисон.

— Извините, — Она уронила руки на колени и, подняв голову, улыбнулась дрожащей улыбкой. По щеке ее покатилась слеза, которую Моллисон вытер.

Хейверс прервала нежную сцену:

— Значит, он вас душил, так? Вы вырвались и побежали.

— Да. Так все и было.

— Почему вы взяли его автомобиль?

— Потому что он загораживал мой.

— Он за вами погнался?

— Нет.

— Как у вас оказались его ключи?

— Ключи?

— От машины.

— Он оставил их на столе на кухне. Я схватила их, чтобы он за мной не погнался. А когда выбралась на дорожку, то увидела, что там стоит «лотус». Я и взяла его машину. После этого я ему не звонила и не видела его.

— А котята? — спросил Линли.

Она посмотрела на него в замешательстве.

— Котята?

— Что вы с ними сделали? У вас, кажется, было два котенка.

— О боже, я совершенно забыла о котятах. Когда до этого я отправилась на прогулку, они спали на кухне. — Впервые на ее лице отразилось искреннее смятение. — Я же собиралась о них заботиться. Пообещала себе самой, что не брошу их. А потом убежала и…

— Ты была напугана, — сказал Моллисон. — Ты спасала свою жизнь и не могла все предусмотреть.

— Не в этом дело. Беспомощные котята, и я бросила их, потому что думала только о себе.

— Да найдутся они, — подсказал Моллисон. — Кто-то их подобрал, раз их не было в коттедже.

— И куда вы поехали? — спросил Линли.

— В Большой Спрингбурн, — ответила она. — Позвонить Гаю.

— Сколько времени занимает этот путь?

— Пятнадцать минут.

— Значит, ваша ссора с Флемингом продолжалась больше часа?

— Больше?.. — Габриэлла в растерянности посмотрела на Моллисона.

— Если он приехал в половине десятого или в десять и если вы позвонили Моллисону не раньше, чем в двенадцатом часу, то нас интересует остающийся час с лишним, — сказал Линли.

— Значит, мы столько и скандалили. Да, думаю, так.

— Больше вы ничем не занимались?

— В каком смысле?

— В коттедже, в шкафу на кухне лежала пачка сигарет «Силк кат», — сказал Линли. — Вы курите, миссис Пэттен?

Моллисон заерзал на диване:

— Бы же не думаете, что Габриэлла…

— Вы курите, миссис Пэттен?

— Нет.

— Тогда, чьи это сигареты? Нам сказали, что Флеминг не курил.

— Мои. Раньше я курила, но бросила почти четыре месяца назад. В основном из-за Кена. Он этого хотел. Но на всякий случай я всегда держала пачку под рукой. Мне было легче сопротивляться своей привычке, когда сигареты лежали в соседней комнате. Так мне казалось, будто я не совсем завязала.

— Значит, другой пачки у вас не было? Начатой? Она перевела взгляд с Линли на Хейверс. Снова посмотрела на Линли и, видимо, вписав вопрос в контекст разговора, сказала:

— Вы же не думаете, что я его убила, устроив весь этот пожар? Как бы я могла это сделать? Он же был в бешенстве. Думаете, он мог на минуточку остановиться и позволить мне… Как такое возможно?

— А здесь у вас тоже есть пачка сигарет? — спросил Линли. — Чтобы легче было сопротивляться привычке?

— Есть, нераспечатанная. Показать вам?

—Перед нашим уходом, да. — Габриэлла хотела было возмутиться, но Линли продолжал: — После того, как вы позвонили Моллисону и договорились об этой квартире, что было дальше?

— Я села в машину и поехала сюда, — ответила она.

— Кто-нибудь встретил вас здесь?

— В квартире? Нет.

— Значит, никто не может подтвердить время вашего прибытия.

В ответ на такой намек она гневно сверкнула глазами:

— Я разбудила консьержа. Он дал мне ключ.

— А он живет один? Консьерж?

— Какое это имеет значение, инспектор?

— В среду вечером Флеминг порвал с вами, не так ли, миссис Пэттен? Ведь именно это он сказал вам во время вашей ссоры? Значит ваши планы относительно нового замужества рухнули, я не ошибся?

— Эй, погодите! — встрепенулся Моллисон.

— Не надо, Гай. — Габриэлла отпустила его руку и сменила позу. Она по-прежнему сидела, поджав ноги, но теперь уже лицом к Линли. Возмущение ее выразилось в высокомерном тоне. — Кен порвал со мной. Я порвала с ним. Какое это имеет значение? Все было кончено. Я уехала. Позвонила Гаю, приехала в Лондон. Приехала около полуночи.

—Кто-нибудь может это подтвердить? Кроме консьержа, — который, как подозревал Линли, будет счастлив подтвердить любые заявления Габриэллы.

— О да, разумеется. Есть еще один человек, который может это подтвердить.

— Нам понадобится имя.

— И поверьте мне, я с радостью вам его сообщаю. Мириам Уайтлоу. Мы говорили с ней по телефону минут через пять после того, как я вошла в эту квартиру. — Лицо Габриэллы озарила торжествующая улыбка, когда она уловила секундное удивление, отразившееся на лице Линли.

Двойное алиби, подумал он. Для них обеих.