Онлайн чтение книги Президент Фу Манчи
ГЛАВА XX. КИТАЙСКИЕ КАТАКОМБЫ. (продолжение)

1

Орвин Прескотт оделся с большей тщательностью, чем обычно. Морис Норберт принес ему вечерний костюм и дорожный несессер — и в великолепно оборудованной ванной комнате, смежной со спальней, Прескотт принял душ, побрился и нарядился для столь важного события.

Сестра Арлен доступно объяснила доктору отсутствие окон в палате: это была специальная комната для отдыха, в которую помещали пациентов со случаями нервного переутомления. Доктор Сигмунд счел целесообразным поместить сюда нового больного, — особенно ввиду предстоящих последнему тяжелых испытаний. Орвин Прескотт еще не видел своего лечащего врача. Вполне довольный состоянием пациента, тот оставил его на попечение сестры Арлен, а сам отправился по вызову к какому-то больному.

Орвин Прескотт был готов остаться под опекой сиделки сколь угодно продолжительное время. Хотя в жилах сестры Арлен явно текла какая-то восточная кровь, она казалась доктору самым очаровательным существом из всех когда-либо встреченных им в жизни.

Он понимал, что начинает увлекаться этой грациозной девушкой, чей ласковый голос звучал во всех его тревожных снах, предшествовавших полному выздоровлению. И теперь, стоя перед зеркалом, Орвин Прескотт подумал, что за годы своей политической карьеры он никогда еще не выглядел столь внушительно и уверенно. Он пристально изучал свое тонкое, почти изможденное лицо, бледность которого лишь подчеркивала выразительную линию темных бровей и коротких седых усов.

Орвин Прескотт полностью контролировал ситуацию. Прописанные лечащим врачом препараты, безусловно, обладали замечательными свойствами. Сознание доктора было на удивление свежим и ясным: он отчетливо помнил каждый факт и каждую цифру из материалов, подготовленных Норбертом к сегодняшнему выступлению. Прескотт предвидел все возможные перипетии дебатов: его подсознание опережало ход времени. Он знал, что сегодня ни один кандидат на президентский пост не в силах победить его. Ему нечего опасаться грубого красноречия Харвея Брэгга.

Вполне удовлетворенный своей внешностью, доктор Прескотт нажал на кнопку звонка, и в палату вошел Морис Норберт — тоже в вечернем костюме; выглядел он весьма импозантно.

— Я велел подать машину через двадцать минут, доктор, — доложил секретарь. — Сейчас я поеду вперед, чтобы предупредить наших друзей о вашем скором прибытии и обеспечить должные условия для выступления. Вы никогда не выглядели более готовым к решающему сражению.

— Спасибо вам за такого замечательного врача, Норберт. Я никогда не чувствовал себя более уверенно.

— Приятно слышать. Теперь я поеду вперед. Вы выезжайте через двадцать минут. Ваши вещи отсюда я заберу завтра. Полагаю, лучше ехать в машине с опущенными жалюзи. Меньше всего нам нужны уличные овации, которые могут задержать вас. Итак, жду вас в Карнеги-холле.

Через две минуты после ухода Норберта в палате появилась сестра Арлен.

— Я уже начал бояться, что не увижу вас перед отъездом.

Девушка стояла у двери, положив руку на изящное бедро, и смотрела на доктора миндалевидными черными глазами.

— Как вы могли подумать, что я отпущу такого интересного пациента, не пожелав ему удачи в сегодняшнем выступлении?

— Ваше пожелание значит для меня очень много. Я никогда не забуду вашу доброту.

— Вы очень любезны. Я всего лишь выполняла свой долг.

Она опустилась рядом с ним на диванчик и взяла предложенную доктором сигарету из портсигара, предусмотрительно оставленного в палате Норбертом. Орвин Прескотт смутно чувствовал, что девушка несколько напряжена.

— Надеюсь снова увидеть вас когда-нибудь, — сказал он, давая сестре Арлен прикурить. — Или это слишком смелая надежда?

— О нет, — девушка улыбнулась. — Не вижу причины, почему бы нам не увидеться когда-нибудь. Но… — она поколебалась, быстро взглянула на Прескотта и тут же отвела взгляд в сторону. — Я практически оставила светскую жизнь. И покажусь вам чрезвычайно скучной собеседницей.

— Почему вы оставили светскую жизнь? — серьезно спросил доктор Прескотт. — Вы такая молодая и красивая. Весь мир открыт перед вами!

— В каком-то смысле да. Возможно, когда-нибудь мне представится возможность все объяснить вам. Но сейчас… — сестра Арлен поднялась с диванчика. — До вашего отъезда я должна выполнить еще одну обязанность… это указание лечащего врача.

Она подошла к столу со стеклянным верхом и осторожно капнула из стеклянного пузырька в стакан несколько капель бесцветной жидкости. Затем разбавила лекарство водой из графина и протянула стакан Орвину Прескотту.

— Я выполняю свою последнюю обязанность по отношению к вам, и вы выписываетесь из клиники как полностью выздоровевший.

Сестра Арлен улыбнулась. Именно эта улыбка виделась доктору во снах: незабываемая ласковая улыбка красивых полных губ. Он взял стакан и осушил его. Жидкость была совершенно безвкусной.

Почти сразу Орвин Прескотт как по волшебству почувствовал небывалое возбуждение. Интеллектуальная сила доктора — и без того уже значительная — достигла той точки, когда ему стало казаться, что весь мир лежит у его ног и все человечество является лишь глиной, из которой можно лепить ступени, ведущие к невиданно высокой цели (доселе недосягаемой даже для человеческой фантазии). Это было что-то вроде опьянения, какого он не испытывал никогда прежде в своей упорядоченной, размеренной жизни. Как долго оно длилось, Прескотт не мог судить — как не знал, было ли оно действительным или воображаемым.

Ему показалось, что, потеряв самообладание, он заключил в объятия обольстительную женщину — и она почти сдалась, но внезапно вырвалась из его рук…

Потом вдруг в мгновение ока наступило неожиданное и полное протрезвление.

Орвин Прескотт уставился на сестру Арлен. Она стояла в двух шагах от доктора и пристально и напряженно смотрела на него.

— Очень сильнодействующий препарат… — извиняющимся тоном пробормотал Прескотт.

— Возможно, у меня дрогнула рука, и я перелила несколько капель. — Беззаботный голос сестры Арлен звучал несколько нетвердо. — Думаю, вам пора идти. Позвольте проводить вас.

Через минуту доктор Прескотт уже ехал в маленьком лифте вместе с сестрой Арлен. Затем он оказался в самом конце длинного коридора и вышел через раскрытую дверь в крытый двор, где стоял «кадиллак». Шофер в дорожных очках (азиат, судя по цвету кожи) открыл дверцу машины.

— До свидания, — сказал Орвин Прескотт, поставив одну ногу на подножку. Он держал сестру Арлен за руку и немного испуганно смотрел в ее темные глаза.

— До свидания, — ответила девушка. — И удачи вам.

Окна в салоне были плотно закрыты шторами. Мгновение спустя дверца захлопнулась, и автомобиль тронулся с места.

2

Доктор Фу Манчи сидел в комнате с каменными стенами за узким столом, на котором лежали странные приспособления, напоминающие медицинские инструменты. Его длинные желтые пальцы с заостренными ногтями неподвижно покоились на столе. Глаза китайца были закрыты. Занавеси в дверном проеме раздвинулись, и в комнату вошел Сэм Пак. Сэм Пак — под этим именем скрывался человек, некогда хорошо известный в Китае. Правда, тогда его имя звучало иначе.

Доктор Фу Манчи продолжал сидеть с закрытыми глазами.

— Орвин Прескотт находится на пути к Карнеги-холлу, — доложил старик на китайском, но не на том китайском, к которому привыкла лондонская полиция, поднаторевшая в восточных наречиях. — Женщина выполнила работу, но не слишком удачно. Боюсь, под конец она налила не три, а четыре капли.

— На нее нельзя положиться, — шипящий голос прозвучал совершенно отчетливо, хотя тонкие губы Фу Манчи едва шевелились. — Эту женщину рекомендовали надежные люди, но страстность делает ее опасной. Она чрезмерно любвеобильна и способна к состраданию: это негритянская кровь. Ее романы меня не касаются. Если она видит в мужчинах свои игрушки — пусть играет ими на здоровье. Но суть и смысл ее женственности должны принадлежать мне. Эта женщина почувствует на своих губах долгий поцелуй смерти, если предаст меня… Именно поэтому я в решающий момент убрал ее из окружения Харвея Брэгга и заменил на некую Эдер… Вы уверены насчет передозировки препарата?

Колдовские нефритовые глаза открылись и остановились на сморщенном лице Сэма Пака.

— Я наблюдал за ней — у нее тряслись руки. Прескотт опьянел на несколько мгновений. Я сужу по этому.

— Она будет наказана, если это так. — Гортанный голос звучал очень резко. — Последнее донесение об этом несносном аббате.

— Номер Двадцать Пять, ответственный за патрульные машины в районе Карнеги-холла, докладывает, что аббат Донегаль в здание не входил.

Последовало недолгое молчание.

— Это может означать две вещи, — раздался затем шипящий голос. — Либо он уже проник в здание — либо он находится в руках федеральной службы, и Враг Номер Один торжествует, наконец.

Старый Сэм Пак издал звук, похожий на шипение разъяренной змеи.

— Даже я начинаю сомневаться в благосклонности наших богов, — продолжал высокий решительный голос Фу Манчи. — Где мои хваленые силы, где блестящие агенты, которых только я умею нанимать и использовать наилучшим образом? Где тысячи слуг, рассеянных по всему миру? Как гончий пес, Найланд Смит все время шел по моим следам — и в любой момент может залаять за моей дверью. При одной мысли об этом гордость моя рассыпается, подобно карточному домику. Боги моих отцов, — голос Фу Манчи звучал все тише и тише, — неужели мне суждено потерпеть поражение?

— Не впадайте в мусульманские заблуждения, — просипел старый Сэм Пак. — Ваши длительные отношения с арабами внушили вам подобный пессимизм.

Мало кто смог бы выдержать злобный взгляд сверкающих зеленых глаз — теперь полностью открытых. Но Сэм Пак невозмутимо продолжал:

— У меня тоже есть здравый смысл, хотя он и несравним с вашей великой мудростью. Историю своей жизни вы пишете собственной рукой. Вы прекрасно знаете: фатализм глуп. Я, безымянный, говорю так, потому что преданно служу и ничего не боюсь рядом с вами.

Доктор Фу Манчи поднялся с места. Его костлявые, но изящные пальцы принялись перебирать инструменты на столе.

— Без тебя, мой друг, — мягко произнес он, — я остался бы один в последней схватке с врагом, которая, похоже, будет моим Ватерлоо. — Кошачьей поступью китаец обогнул стол. — Давай вернемся к нашему важному эксперименту. В случае неудачи нам придется полностью пересмотреть наши планы.

— Мудрый человек может построить башню на фундаменте из ошибок.

Доктор Фу Манчи бесшумно вышел в зал семиглазой богини, пересек его и спустился по лестнице. Старый Сэм Пак следовал за хозяином по пятам. Они прошли по коридору с шестью разноцветными гробами и вошли в камеру, где на деревянной скамье лежал Герман Гроссет. Пленник — уже освобожденный от пут — казалось, мирно спал.

Один из китайцев Сэма Пака охранял спящего. При появлении доктора Фу Манчи он поклонился и вышел. Старый Сэм Пак склонился над неподвижным телом и прижался ухом к волосатой груди. Не меняя позы, он поднял глаза на хозяина и кивнул.

Доктор Фу Манчи пристально посмотрел на мускулистое тело на скамье и сделал знак Сэму Паку. Старый китаец с обезьяньей ловкостью повернул взъерошенную голову Гроссета в сторону. Шприцем с тонкой иглой Фу Манчи сделал инъекцию, потом отложил шприц в сторону и принялся внимательно рассматривать пациента. Прошло почти две минуты… Затем Фу Манчи прыснул из пульверизатора сначала в правую, а потом в левую ноздрю бездыханного человека.

Через десять секунд Гроссет внезапно резко сел на скамье и дико осмотрелся по сторонам. Взгляд его приковали два зеленых колдовских глаза. Мускулистые руки Гроссета судорожно вцепились в края скамьи, и пленник словно окаменел в такой позе.

— Вы поняли? — прозвучал странный тихий голос. — Сигналом к действию будет слово «Азия».

— Я понял, — ответил Гроссет. — Никто не остановит меня.

— Слово «Азия», — монотонно повторил Фу Манчи.

— «Азия», — эхом откликнулся Гроссет.

— До тех пор пока вы не услышите это слово… — голос исходил как будто из глубины сверкающего зеленого озера, — забудьте, забудьте все, что вам следует сделать.

— Я забыл.

— Но вспомните… вспомните, когда услышите слово «Азия».

— Азия.

— Забудьте все и спите. Но помните слово «Азия». Герман Гроссет откинулся назад и мгновенно погрузился в глубокий сон.

Доктор Фу Манчи повернулся к Сэму Паку и сказал:

— Все остальное — по твоей части, мой друг.