Онлайн чтение книги Принц Эдип
Годом раньше

Ная

…Она прилетела в Москву ранним июньским утром, из далекого северного городка под названием Игарка. С аттестатом зрелости, в котором было четыре «четверки»: по физике, химии, алгебре и геометрии. Все остальные «пятерки». Сошла с трапа самолета: в одной руке чемоданчик, в другой авоська и теплое пальто. В авоське резиновые сапоги. Кто-то из провожающих сказал, что в Москве и летом холодно и сыро, а от Игарки столица отличается только отсутствием вокруг тайги и злющих комаров. Ну и домов побольше, а сами они малость повыше. В Москве оказалось так жарко, что за теплое пальто и резиновые сапоги Нае сразу же стало стыдно. Вокруг были нарядные, модно одетые люди, дома показались огромными, машин было так много, что Ная испугалась. Как бы под колеса не угодить! Каких же глупостей наговорили провожающие! После Игарки столица произвела на нее угнетающее впечатление. Ная почувствовала себя жалкой провинциалкой и с отчаянием подумала: «Никогда я не покорю этот город! Никогда!». Сапоги Ная затолкала в первую попавшуюся урну и тут же побежала по магазинам одеваться по столичной моде. Поздно вечером, отстояв в трех огромных очередях, она доплелась до квартиры маминой дальней родственницы. Такой дальней, что оставаться у нее надолго было просто неприлично.

Разумеется, прилетела она в столицу затем, чтобы стать знаменитой актрисой. С такой яркой внешностью и с такими талантами! Но ошибку свою Ная поняла быстро. Это у себя в Игарке она была звезда, а здесь таких звезд – и не сосчитаешь! Наскоком эту крепость не взять! Ная была умницей. Апломб апломбом, но ситуацию надо оценивать трезво. На улицах Москвы оказалось так много красивых девушек, что она среди них затерялась. Ная чуть не плакала, когда увидела, как ей до них далеко! Затолкав в урну резиновые сапоги и надев туфельки на шпильке, от налета провинциальности не избавишься. Надо научиться правильно ходить, а, главное, правильно говорить. И деньги, которые дала мама, довольно-таки большую сумму, она мгновенно потратила не по глупости своей, а по одной-единственной причине: чтобы раз и навсегда отрезать себе путь к отступлению. Потому что Нае теперь до смерти не хотелось возвращаться в Игарку кормить комаров. Ей надо было во что бы то ни стало зацепиться за столицу. Город ее пугал, но он ей уже безумно нравился. Огромный, шумный, полный соблазнов. Вот это была жизнь!

– Вы, Наина Львовна, девушка такая красивая, что вам прямая дорога в актрисы, – жмурясь, словно кот на сметану, говорил толстый лысеющий мужчина, муж той самой дальней родственницы, у которой она остановилась. – Однако я советую вам годик-другой поработать, пообтесаться в столице, так сказать. А жить вы можете у нас.

Ная уже провалилась на первом же туре в Щукинское училище и теперь готовилась штурмовать школу-студию МХАТа.

– Если ты через неделю отсюда не уберешься, я тебя выставлю вон с милицией, – пригрозила жена толстяка после очередного провала юной «племянницы» в первом же туре.

– Мы же родственники! – обиделась Ная. – Как вы можете?

– Родственники! Седьмая вода на киселе! Понаехали тут! – взвизгнула женщина. – Короче – собирай свои вещи и проваливай! А если мой возражать будет, я пойду прямо к парторгу, и ему всыплют по первое число! Кстати, могу устроить тебя в заводское общежитие.

– Хорошо, – кивнула Ная, у которой не оставалось выбора.

Но заводское общежитие произвело на нее угнетающее впечатление. И сам цех, куда ее привели, тоже. Ная быстро смекнула, что путь в актрисы от шлифовального станка такой длинный, что никакой ее красоты не хватит. Работа тяжелая, изматывающая, о руках придется забыть раз и навсегда, ногти срезать до мяса, а после года такой каторги никакая учеба в голову уже не полезет. Сама родственница работала в заводской библиотеке. Сидела в чистенькой комнатке, на окнах белые занавесочки, на подоконнике цветы, льготы те же, что и у рабочих: профсоюзные путевки, премия, талоны на питание.

– И где же этому учат? – спросила Ная, когда, показав ей общежитие и цех, родственница повела в книгохранилище, пить чай.

– Чему учат?

– Благородному библиотекарскому труду! – фыркнула Ная.

– А ты не остри. У меня, между прочим, имеется диплом о высшем образовании! Что соответствующе оплачивается.

– Какой диплом? – прищурилась Ная.

– Диплом Института культуры, – с гордостью ответила женщина.

– А конкурс там большой?

– Не очень. Скорее, маленький.

– А общежитие есть?

– И общежитие есть, – благосклонно кивнула родственница.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Ная.

И через день съехала от нее в общежитие, сдавать вступительные экзамены в Институт культуры. В актрисы оттуда тоже было неблизко, хотя на другом факультете, КПР, где готовили культпросвет работников, была, например, такая специальность, как режиссура. И народный хор. И хореография. Но, покрутившись там, Ная на этот раз решила не рисковать. Ведь у нее оставалось так мало времени! Первый поток уже сдал экзамены, она попала во второй, и если провалится и на этот раз, придется идти работать на завод. Или ехать назад, в Игарку. Она мгновенно приняла решение: на библиотечный факультет, где конкурс маленький. Первый год уйдет только на то, чтобы зацепиться в Москве. И осмотреться. Потом можно будет попробовать перевестись на КПР. Многие из девушек, сдававших вступительные экзамены вместе с ней, говорили именно так:

– Потом можно будет перевестись.

Почти для всех это оставалось несбыточной мечтой. Но Ная сдаваться не собиралась. Вступительные экзамены она сдала отнюдь не с блеском, но проходной бал набрала. Еле-еле, но хватило. И койка в общежитии была закреплена за ней на целых четыре года. Это если не иметь «хвостов» и не заваливать сессию. Она немного успокоилась, осмотрелась и начала действовать. Терлась на факультете КПР, заводила знакомства, стала ходить в местную театральную студию. Ей улыбались, но, увы, не продвигали! Уже через полгода Ная поняла, что не так все просто. Яркая внешность? Голос? Но ведь этого мало! Есть девушки не менее красивые, коренные москвички, из хороших семей, со связями. И те не могут пробиться. Она поняла теперь, почему провалилась в первом же туре на экзаменах в театральное училище. Все очень просто: у нее нет таланта. Москва город большой, дарований здесь хватает. И конкуренция большая. А у нее только четыре года! Даже меньше. И о своей мечте стать актрисой придется забыть раз и навсегда. Но что же делать? К чему стремиться?

Пришлось задуматься о своей судьбе всерьез…

… С Люсей и Адой она познакомилась перед аудиторией, в которой сдавали литературу устно. Девчонки стояли у окна и дрожали от страха, Нае пришлось их подбадривать. Сдавать экзамен она отправилась одной из первых и не меньше часа прождала потом робких абитуриенток, которые вышли из аудитории одна за другой. И, как ни странно, обе получили «пятерки», в то время как Нае поставили «четверку».

– Я уже во второй раз, – поежилась рыженькая Люся. – Боюсь ужас как! В прошлом году провалилась, одного балла не добрала.

– А у нас в семье все врачи, – вздохнула высокая, светловолосая Ада. – Но я не хочу в медицинский. Мне туда ни за что не поступить! В аттестате сплошные «тройки». Мама сказала: «Хоть бы куда-нибудь тебя пристроить». Они с отцом уезжают на три года в Монголию. За бабушкой надо присматривать, она уже старенькая. Вот и решила в институт, здесь конкурс маленький. Денег обещали присылать много. Мама сказала: учись до нашего приезда, а там видно будет.

– А если вдруг не поступишь? – прищурилась Ная.

– Я поступлю, – уверенно сказала Ада. И подружки догадались, в чем тут дело, но промолчали. Если кто-то из преподавателей Института культуры обязан жизнью Адиному папе, известному хирургу, так что ж? Каждый устраивается в жизни, как может.

Зато Люсины «пятерки» были заслуженными. Она зубрила днями и ночами и переживала перед каждым экзаменом до слез. Досадный провал в прошлом году не давал ей спать спокойно. Втайне Ная думала, что отличные оценки рыженькой ставят из жалости. Она никогда не принимала Люсю всерьез.

Поступили все трое, были зачислены в одну группу и стали подругами не разлей вода. Везде вместе: на занятиях сидят вместе, в кино идут вместе, в кафе вместе, на танцы вместе. Ада, у которой денег было побольше, частенько платила за всех. Люсины родители тоже неплохо зарабатывали, но дочь не баловали. Зато ее брат, студент престижного вуза, знал, как вытянуть у них деньги. Люся никогда не жаловалась. Брата она обожала так же, как и отец с матерью, и готова была пожертвовать ради него всем.

Первой роман закрутила, естественно, Ная. Мысль об удачном замужестве не раз приходила ей в голову. «Ах, если бы выйти замуж за москвича! Сколько проблем сразу будет решено! Прописка, жилье, деньги…». Но оказалось, что богатые, обеспеченные жильем москвичи, имеющие престижную работу, не спешат жениться на бедных лимитчицах. И на танцах к красавице Нае подошел такой же иногородний студент. И жил он тоже в общежитии, в комнате на шесть человек. Красивый, умный, добрый, но… не москвич! И хотя Дима подрабатывал в свободное время, где только мог, Ная его всерьез не воспринимала. А потом она узнала, что Дима на деньги играет в карты, в преферанс, как многие в их вузе. И испугалась:

– Тебя посадят! Или убьют!

– Все честно. И публика собирается солидная. Я никого не граблю, зарабатываю деньги собственным умом.

– А он у тебя есть? – съязвила Ная.

– Как видишь: я ведь все время при деньгах, – слегка обиделся ее поклонник. И у Наи заблестели глаза. Деньги она любила. Очень. А занимать у Ады было уже неловко.

Дима стал возить ее в рестораны, делать подарки. К общежитию любимую девушку всегда подвозил на такси. Старенькая вахтерша смотрела на него ласково, на многое закрывая глаза. Ная подозревала, что в студенческий билет, который Дима оставляет на вахте, каждый раз вложена денежная купюра, но предпочитала вопросов не задавать. Подкупает, значит, не хочет, чтобы в одиннадцать его выпроваживали из общежития наравне со всеми. Она знала, что их отношения никогда не будут серьезными, но, почему бы нет? Была история, которую она никогда не рассказывала подругам. О том, что чемодан-то ей мама собрала после того, как застала в постели с одноклассником наутро после выпускного. А потом и соседи ей кое-что порассказали. На семейном совете было принято решение: с глаз долой беспутную дочь! Такая и в столице не пропадет! Москва в далекой Игарке считалась городом вселенского разврата. Ная сама както предложила Диме остаться на ночь. И была крайне удивлена, когда наутро пылкий юноша сказал:

– Выходи за меня замуж!

Ная рассмеялась:

– И что дальше? Где мы будем жить? На твоей койке? В компании пятерых парней? Или мне каждый раз соседок выгонять? «Извините, девчата, муж требует исполнения супружеских обязанностей, так что идите, погуляйте!» Нет, милый. Мне восемнадцать, тебе двадцать. Тоже мне, муж!

Ная не удержалась и фыркнула. А потом грустно добавила:

– Если поженимся, то Москва нам не светит. Что у тебя с распределением? Молчишь? То-то! Женатых молодых специалистов здесь не оставляют, потому что надо давать жилье. Поедешь в провинцию, работать на заводе, от которого тебе дадут ту же койку в мужском общежитии, а мне в женском. И сколько лет мы так будем жить, Дима? – тихо спросила она. – Пока не состаримся? Нет, милый, я так не хочу!

– Чего же ты хочешь? – спросил Дима, побледнев.

– Не знаю. Море, солнце, пальмы! Белый пароход! Романтики хочу! Денег хочу, наконец!

– Деньги у меня есть, – серьезно сказал он.

– Ну, разве это деньги? На кооператив все равно не хватит. И прописка нужна. Без московской прописки ничего не выйдет. На машину тоже не хватит. А я машину хочу! Да, хочу! И тебе еще учиться не один год. А потом могут в армию забрать. Ведь могут? И куда мне? К родителям? К своим не вернусь, твоих не знаю. Может, они и хорошие люди, но больше всего на свете я лично ценю свободу. Так что извини, милый: нам не по пути.

Она уже томилась. Сидение на лекциях угнетало, необходимость дважды в год сдавать экзамены тяготила. Ей вдруг захотелось романтики. Уехать далеко-далеко… И даже мысль о том, чтобы стать актрисой казалась теперь детской и смешной. Сколько их таких, приезжает в Москву? И почему она решила, что именно ей выпадет счастливый лотерейный билетик? Уехать… Уже не раз, с отчаянием отбросив учебник библиотековедения, Ная кричала подругам:

– Хватит. Надоело! Не могу я так больше! Не хочу!

Наконец, на горизонте появился бородатый археолог, и, послушав, как Ная поет под гитару, стал сманивать в экспедицию.

– Ты негаданный, незваный, – пела она, нежно поглядывая на археолога, который засиживался теперь допоздна, – что не вовремя пришел. Не ходи в мои поляны, коли луг себе нашел…

Дима при этих словах бледнел. Он словно чувствовал, когда к его девушке должен прийти бородатый гость, и сам появлялся неожиданно и без приглашения, сидел, слушал. И все больше и больше тосковал.

– Я люблю тебя! – услышала, наконец, Ная. – Очень тебя люблю!

– Это ничего не меняет, – ответила она.

…Это случилось весной. Одна из подружек уже поняла, что беременна, и надо было срочно решать проблему. Но решить ее оказалось не так-то просто. С абортом уже опоздали. Выход был один – рожать. Но это были времена, когда незамужние женщины, забеременев, еще боялись огласки. И в институте на это посмотрели бы косо. Могли и выгнать с позором за аморальное поведение, отчитав на комсомольском собрании. Оставалось одно: скрывать. И уповать на досрочную сдачу сессии, на то, что до мая никто ничего не заметит. И Ная внезапно подумала: когда все утрясется, надо бросить институт и уехать в экспедицию. Она написала заявление об уходе в академический отпуск втайне, когда поняла, что сессию не сдаст. Тем более досрочно. А подружкам ничего не сказала. Диму же отвадила раз и навсегда, сказав, что любовь меж ними кончилась и у нее теперь другой.

– Нам надо держаться всем вместе, – подбадривала Ная плаксу Люсю и боязливую Аду. – Круговая порука в таком деле – самое верное. Рожать в августе, три месяца поживем на даче. В сентябре колхоз, достанем липовые справки. У Ады есть знакомые медики. И бабушка Ванда нам поможет. Главное, чтобы никто ничего не узнал. Вот если бы одна из нас могла взять ребенка! До лучших времен. Но я-то уж точно не могу…

А Дима о ребенке вообще ничего не знал. Так же, как и двое других…

Люся

В семье она была словно чужая. Родители Люсю постоянно попрекали. То много ешь, то вещей не бережешь, то неряха, то неумеха. Старший брат – тот царствовал. Умница, красавец, круглый отличник. Веснушчатая пышечка Люся была младше на два года, и она всерьез считала, что ее родили только затем, чтобы у Его Величества была бесплатная прислуга. Чтобы было кому выслушивать его жалобы на дураков-преподавателей, убирать вещи, которые он разбрасывал по всей квартире, мыть за ним посуду, стирать белье. Родители с этим уже не справлялись. Во-первых, оба работали, а во-вторых… По их мнению, дочка не удалась. Веснушчатая, толстая, рыжая. Глупая, потому что не круглая отличница, как брат. И бесхарактерная. Поскольку ничего ей в жизни не добиться, пусть будет на побегушках у того, кто, без сомнения, со временем станет гордостью семьи.

Старший брат учился в престижном техническом вузе, именно он и пригласил подружек на танцы, где Ная встретила своего Диму. Как-то вечером нехотя бросил сестре:

– У тебя ведь наверняка есть подружки. А мне поручили подобрать контингент. Завтра заеду, что-нибудь выберу.

Брат активно занимался общественной работой. Организация вечеров входила в круг его обязанностей. Ему давали пригласительные билеты, которые надо было распространить среди студенток. И вот Слава заехал за сестрой на новеньких «Жигулях» и теперь рассматривал, нисколько не стесняясь, выходивших из здания института девушек. И скалил зубы:

– Вот что значит бабский факультет! Полно хорошеньких!

«Жигули» первой модели, «копейку», получил недавно по очереди отец, передовик производства, каменщик – золотые руки. Пять лет отстоял, пока на общем собрании, в торжественной обстановке ему не был вручен заветный талон на покупку машины. Но ездил на ней, естественно, любимый сын. Ада и Ная, увидев красивого, модно одетого парня, да еще на новенькой машине, засмущались и, сказав подружке «пока», побежали в ближайший магазин. Якобы за хлебом. Брат долго смотрел им вслед, а Люся непонимающе спросила:

– Что значит «подобрать контингент»?

– Пригласить на танцы побольше хорошеньких девушек, балда! Тебя это не касается. Но эти две – ничего. И даже очень ничего. Беру! Но ведь без тебя они не пойдут?

– Я… не знаю.

– Не пойдут, – уверенно сказал брат. – Я же вижу: круговая порука. Один за всех и все за одного. Так что ли? – он рассмеялся. – Вот и давай: действуй. Кстати, блондинка – это кто?

– Ада. А темненькая Ная. Наина.

– Ада, значит, – задумчиво протянул брат. – А почему Ада? Странное имя!

– Ее предки были поляки! – с гордостью за подругу сказала Люся.

– Вот, значится как! Ада из ада! Хотя, сама светленькая, хорошенькая. Из ада скорее та, другая. Брюнетка. Девочка что надо! Заманчиво! Ну так что? Приведешь? – грубо спросил брат.

Люся ни в чем не могла ему отказать. Величество приказало – рада стараться. Ведь она всего лишь прислуга, которая должна исполнять все его прихоти. И работу библиотекаря Люся выбрала только потому, что она была спокойной. И можно было, сидя в маленьком филиале, за столиком, на котором аккуратно расставлены формуляры, вязать, допустим, шарф брату. Или теплый носок. Она уже присмотрела себе место работы: на первом этаже дома, который находился в соседнем дворе. Сейчас там сидела сухонькая старушка в круглых очках, похожая на сову, но через несколько лет старая библиотекарша уйдет на пенсию. И там, в двух комнатах, будет царить Люся, которая к тому времени как раз закончит институт. Ох, как же ей там будет хорошо! Надо только за цветами хорошенько ухаживать, а то у старушки они вянут. Купить голубенькую лейку, с розочками. Принести из дома герань. Зажмурившись, Люся представляла эту лейку, белые занавесочки, душистую герань на окошке. И даже чувствовала ее запах. Вот оно, счастье! О другом Люся и не мечтала. Замуж ей не выйти, с такой-то внешностью и характером. Мямля. И робкая: глаза в пол, с парнями даже заговорить стесняется. Что ж, будет нянчиться с племянниками, детьми брата, как нянчится сейчас с ним самим. Сердце у Люси было доброе.

И она чуть ли не каждый день захаживала в крохотный филиал. Приносила старушке домашнее печенье и рассказывала о занятиях в институте. Та все понимала и каждый раз, вздыхая, говорила:

– Уж я, Люсенька, придержу это место для вас. Конечно, вы и сейчас можете работать, переведясь на заочное отделение, но с образованием-то лучше. Учитесь, Люсенька. Вам еще четыре года учиться.

И Люся понимала, что уходить на пенсию ей не хочется.

Она же была девушкой доброй, и, что называется, без крыльев. С одной-единственной мечтой: о месте библиотекарши в филиале, в соседнем дворе. И на танцах привычно подпирала стенку. Почти всю осень. Ная танцевала с Димой, Ада с ее братом, Славой. Иногда с другими. А Люся смотрела на них, умиляясь. Она нисколько не завидовала, ну ничуточки! Так уж распорядилась судьба. Одним царить, другим стоять в сторонке, на обочине жизни. И когда скромный молодой человек в мешковатом костюме, краснея, спросил:

– Разрешите?

Люся удивленно оглянулась. Кому это он? Но поблизости никого из девушек не было, и, ткнув пальцем в грудь, она с неподдельным удивлением спросила:

– Я?

– Извините, – еще больше засмущался молодой человек. – Если я что не так…

– Нет-нет! Что вы! Я готова!

И она одернула юбку, словно пионерка, которую назначили в почетный караул. И сделала шаг навстречу симпатичному молодому человеку.

Он был среднего роста, коренаст, широк в плечах, лицо приятное. Хотя приглядеться к нему повнимательнее она так и не решилась. Танцевала, глядя в потолок и чувствуя, как лицо заливает краска.

– Вы откуда будете? – спросил ее партнер. Держался он от Люси на почтительном «пионерском» расстоянии.

– То есть?

– Откуда приехали?

– Ниоткуда. То есть, я из Москвы.

– Так вы москвичка? – сказал он с уважением! – А я думал, тоже деревенская. Своя. А я с-под Тамбова. По направлению.

– Как-как?

– В Плехановском учусь. На экономиста, – с готовностью пояснил молодой человек. Он заметно смущался и говорил сбивчиво. – Целевое направление. Колхозу нашему шибко экономисты нужны. Передовой колхоз! Сила! Как с армии пришел, так меня сюда направили. Считать умею шибко быстро. Три года обязательно должен потом отработать. В колхозе. Меня друг сюда пригласил, он тута и учится. Тоже с-под Тамбова приехал. Тамбовские мы. Из села. Одноклассники. А вы, значит, москвичка… А как вас зовут?

– Люся.

– А меня Петя. Петр то есть. Люся, можно я потом еще с вами потанцую?

– Конечно, – с готовностью кивнула она.

– Что это за чучело? – спросил брат, когда кавалер оставил Люсю и скромненько отошел в сторонку.

– Это Петя, – краснея, сказала она. – Будущий экономист, по целевому направлению. Из Тамбова.

– Ха-ха! Ну и урод! А костюмчик на нем! А? Умора!

Брат еще долго заливался смехом, но Люся впервые проявила характер. Она еще и еще раз танцевала с Петей и даже пригласила его к себе домой. Родителям Петя, естественно, не понравился.

– Если б москвич, – с сожалением сказал папа. – Хоть бы такому увальню тебя на руки спихнуть. Но о том, чтобы он здесь поселился, и думать не смей! Поняла? Тем более о детях. Только лимиты нам здесь не хватало! Плодить!

– А может быть… – робко заикнулась мама.

– Цыц! Дура. Я сказал: нет. И точка. – Отец положил на стол тяжелый кулак и выразительно посмотрел на дочь. Люся невольно втянула голову в плечи. Раз папа сказал…

Сам он приехал в Москву из деревни, лет тридцать назад. И женился на такой же лимитчице, маляре-штукатуре. Долго жил с женой в общежитии, потом в коммуналке. Там же и детей завели, чтобы в итоге получить хорошую трехкомнатную квартиру. И вот теперь был категорически против «лимиты» в собственном доме, а своих детей называл коренными москвичами. Сын был с ним целиком и полностью согласен.

С Петей Люся стала встречаться тайно. Нравился он ей, и все тут. И в Люсиных мечтах он занял достойное место. Она теперь представляла, прикрыв глаза, как вяжет теплые перчатки Пете, сидя в своем филиале. Или носок. Однажды, уже в конце ноября, родители вместе с братом ушли на смотрины. У брата появилась девушка из хорошей семьи.

– А ты тетеха, нам все только испортишь. Сиди дома, – велел отец, и она позвонила в общежитие, Пете. Мол, можно посидеть в тепле, телевизор посмотреть.

Петя пришел с бутылкой вина, и Люся, которая никогда раньше не пила, захмелела мгновенно. Не слишком трезвый Петя опомнился только, когда, лежа в постели, глянул на часы:

– А когда твои родители придут?

И тут только Люся спохватилась: что же они наделали? Она была в таком ужасе, что, проводив Петю и наскоро прибравшись, забилась в свою комнатку и легла в постель. Накрылась одеялом с головой, чувствуя себя преступницей. Ее колотила мелкая дрожь. Они пришли глубокой ночью, пьяные, а наутро сказали краснеющей Люсе:

– В июне свадьба. С большой родней будем! С богатой! Говорил я тебе, что Славка выйдет в люди!

Когда об этом узнала Ада, она почему-то громко рыдала. Но Люсе было не до того: она пряталась от Пети. Отец запретил плодить лимиту в своем доме. Брат с молодой женой пока будет жить у них, в трехкомнатной. Большая родня пообещала построить молодым кооператив, но не сразу. Годик-другой придется потерпеть. Петя караулил ее у подъезда и просил прощения.

– Я тебя прощаю, – сказала добрая Люся. – Но встречаться нам больше не надо.

Всех замутила, разумеется, Ная. Вбила себе в голову, а заодно и подружкам, что из истории с беременностью выйдет романтическое приключение. Только, мол, надо всех ввести в заблуждение. Что поделаешь, им было по восемнадцать лет, и в отличие от бойкой северянки Люся с Адой, в сущности, были еще детьми. Втроем они строили планы: о том, как ребенок будет переходить из рук в руки и в день своего совершеннолетия узнает, наконец, кто его настоящая мать. Это были фантазии Наи, которой вечно хотелось романтики и приключений.

Люся поначалу даже готова была взять ребеночка к себе. Хотя никак не понимала, почему этого не может сделать Ада. В Люсиной трехкомнатной, выходит, будут жить отец с матерью, брат с молодой женой, да еще и она с ребеночком. А Ада живет вдвоем с бабушкой. Также в трехкомнатной. Так почему? Недоумение у нее так и оставалось, но потом случилось то, отчего всякое недоумение прошло. Осталась только тупая боль: за что?

На День Победы было жарко. Богатая невеста, у которой был папа-профессор, пригласила их семейство за город, на дачу. По словам брата, дача у родителей будущей жены была роскошная, двухэтажная.

– Вот увидишь, как хорошо! – хвастался брат. – Надо уметь выбирать себе жен!

Но Люся поехать не смогла. Она уже договорилась о досрочной сдаче сессии, скоро должны были начаться зачеты. Она зарылась в учебники, по своей давней привычке. Это была ее вторая сессия, первая же была сдана на «отлично», и старенькая библиотекарша, все время покашливая, сказала: «так держать»! Ослушаться наставницу Люся не смела и добровольно осталась дома.

Они поехали втроем и на железнодорожном переезде попали под поезд. Брат никогда не отличался терпением. Решил, видимо проскочить под опускающимся шлагбаумом. Искореженные «Жигули» Люсе так и не показали. Тела тоже. Хоронили ее семью в закрытых гробах. Люся так и не поверила, что осталась одна, и еще долго прислушивалась к шагам на лестничной клетке. А вдруг они вернутся? Она понимала только, что теперь у нее начнется совсем другая жизнь. Глаза застилал туман слез, в голове царила полная неразбериха. Все имеющиеся в доме деньги были истрачены на похороны. Конечно, у отца на работе помогли, да в институте, где учился брат, собрали кое-какие деньги. Только родня невесты сделала вид, что все это ее не касается. Кроме «крепись, девочка», Люся не получила от профессора никакой поддержки. Все родительские сбережения, до последней копейки, были недавно истрачены на «Жигули». Те самые. Люся тихо плакала. Она осталась без денег. А прожить на стипендию было почти невозможно. Да и памятник надо бы… Этот памятник не давал ей покоя! Хоть что-то она же может для них сделать!

И Люся решила перевестись на заочное отделение. Старушка-библиотекарша внезапно скончалась, и все эти неожиданные смерти так потрясла Люсю, что она поняла: о том, чтобы взять ребеночка к себе, не может быть и речи. Кто с ним будет сидеть, если ей надо работать? К тому же, надо еще справить девять дней, и сорок дней, и полгода, и год. И памятник. И отдать потом долги. И вообще, она теперь одна, без всякой поддержки. Мысли путались. Люся помнила теперь только о свалившемся на нее горе.

Приходил Петя, но она молчала. Из-за него все. Из-за того греха. Бог наказал. И наказал справедливо. Только вот ребеночка она теперь взять не может. Сдав сессию, Люся уехала вместе с подругами на дачу. Подальше от Пети и от неприятных воспоминаний.

А вскоре подошло время родов…

Ада

Она жила, как принцесса. И похожа была на принцессу. В голубом платье, с золотыми локонами до плеч, с огромными голубыми глазами. Поздний ребенок, единственный в семье. Ее баловали родители, баловала бабушка Ванда, баловала незамужняя тетя Мария.

– Станислав, у тебя растет маленькая фея! – старательно проговаривая слова, сообщала та. И отца называла почему-то Стани-и-слав, с ударением на второй слог.

К учению Ада была ленива, к чему принцессе науки? И к медицине, которой жили все в их семье, склонности не испытывала. К чему принцессе пачкать ручки? Скальпель хирурга? Фи! От одного вида крови ее мутило. Ада росла с мыслью, что все в жизни приходит само и достается легко, без всяких усилий. Не надо мучиться вопросом: как жить? Надо просто жить, и все.

Мама с папой опомнились только тогда, когда увидели аттестат Ады: сплошные «удовлетворительно»! Тетя Мария, которая пришла к племяннице отпраздновать окончание ею школы, покачала головой:

– Надо что-то делать, Станислав!

– Может быть, нам с Ириной отказаться от командировки? – спросил отец. – Мы бы позанимались с Адой годик-другой, в конце концов, наняли бы ей репетиторов. И девочка смогла бы выучиться хотя бы на фармацевта.

Слово «фармацевт» он произнес с явным презрением.

– Может быть, Аде поступить в медицинское училище? – спросила бабушка Ванда. – Туда и с тройками берут.

– Нет, только высшее образование! – отрезал отец.

А мама разумно заметила:

– По-моему, Аде надо просто выйти замуж.

– Но она еще так молода! – возразила тетя Мария. – Ей же только семнадцать!

– Мы сделаем вот что, – принял решение отец. – В Монголию мы с Ириной поедем. Ада поступит в Институт культуры, а мы, когда вернемся, устроим ей выгодное замужество. Муж получит жену с приданным и с высшим образованием.

– Но чтобы туда поступить, надо, кажется, иметь какие-то таланты, – робко заметила мама. Она обожала единственную дочь, но та ведь не пела, не плясала, не декламировала стихи. И не выказывала интереса к чему бы то ни было вообще.

– Она поступит на библиотечный факультет. Недавно я оперировал преподавателя, кажется, он заведующий кафедрой. Он сказал, что обязан мне жизнью. Думаю, что Ада в институт поступит.

Все вздохнули с облегчением. На три года судьба Ады была определена. А в двадцать лет, когда девушка созреет и для замужества, найдется и подходящий жених. И хотя Аде сказали, что бабушка остается на ее попечении, на самом деле это она свалилась на руки шестидесятисемилетней Ванды. Та привыкла выполнять всю работу по дому: вставала рано, бежала на рынок, в магазин, за молоком, потом делала уборку, стирала, готовила. И так весь день! И говорила при этом, что труд не дает ей болеть и стареть.

Родители уехали, Ада поступила в институт и стала жить вдвоем с бабушкой. У Наи была всего лишь койка в общежитии, у Люси в доме тесновато, вот и собирались вечерами подружки в основном у Ады. А Ная частенько оставалась ночевать. Сюда же приводила иногда и своего Диму.

Слава был первым, кто занялся Адой всерьез. Раньше ее опекали родители, они молодых людей и близко к принцессе не подпускали. Когда они уехали, Ада растерялась. Настойчивые ухаживания Славы Ада приняла, как само собой разумеющееся. И ни разу не задумалась над тем, почему брат подружки Люси так стремится ее обольстить. Если молодой человек ухаживает, значит, собирается жениться. Зачем еще ему может понадобиться такая девушка, как Ада? Красивая, из хорошей семьи, да еще с богатым приданым. На таких женятся, а не разбивают им сердца.

Возможно, что Слава поначалу так и думал. Но потом нашел партию получше. Аду он никогда не любил по-настоящему, это было мимолетное увлечение, поэтому Слава бросил ее без сожаления. Принцесса оказалась слишком уж холодна. Тихая бабушка Ванда, намаявшись за день, засыпала рано, и они с Адой запирались в маленькой спальне, где Слава пытался хоть как-то девушку разогреть. Та не сопротивлялась его ласкам, но и не пылала.

– Послушай, ты прямо ни рыба ни мясо! – возмущался Слава. – Я что, тебе не нравлюсь?

– Нравишься.

– А как тогда ты ведешь себя с теми, кто тебе не нравится?

И, немного подумав, Ада отвечала:

– Так же.

– Бери пример со своей подруги, – советовал Слава, конечно же, имея в виду горячую, страстную Наю. Попробовал, было, к ней подкатиться, но девушка тут же сказала:

– От москвичей я жду только одного: предложения руки и сердца. Женишься на мне?

– Надо подумать.

– Не женишься, я вижу. Значит, ничего у нас не выйдет.

– А с Димой, значит, можно и так?

– А, может, я с ним за любовь?

– Как же! Поверю я тебе! – рассмеялся Слава.

Но от Наи он быстро отстал. Подвернулась выгодная партия: дочка профессора заняла все его мысли. Слава планировал остаться в аспирантуре, у ее папы, и при поддержке тестя продвинуться, сделать карьеру. В отличие от Ады невеста отдавалась ему страстно, и это Славе понравилось. Как-то незаметно он исчез с горизонта польской принцессы.

Сначала Ада не приняла это близко к сердцу. Думала, что Слава занят учебой. А когда от Люси узнала о свадьбе, назначенной на июнь, растерялась:

– А я? Что будет со мной?

И зарыдала. А бабушка Ванда сильно испугалась:

– Ты только родителям, Адочка, не говори. А то и мне, грешнице, попадет. Я уж думала, что дело у вас идет к свадьбе. Как же ты так?

– Господи! А вы меня предупредили?! Вы мне сказали, что так может быть?! – ломала руки Ада. Что же ей делать теперь? А как же мама с папой? Что будет, если они найдут ей достойного мужа? А если он все узнает?

Ада испугалась. Выход был один: скрывать. Никто не должен узнать. И влиянию Наи Ада поддалась легко. Потому что Ная пообещала подлеца наказать.

– Вот увидишь, я его припугну, – пообещала она.

– И он на мне женится? Бросит профессорскую дочку?

– Да зачем тебе Славка, дурочка! Другого найдешь! А Славка кот, и повадки у него, как у кота. Всю жизнь будет гулять сам по себе. И налево ходить. Он и ко мне клинья подбивал.

– Врешь!

– Да зачем мне врать? Только не нужен он мне. Я тебе помогу, но и ты должна отныне быть с нами. Делайте все так, как я скажу.

– Но зачем? – не поняла Ада. – Я могу рассказать тете Марии правду. Уверена: она мне поможет. Зачем скрывать?

– Так надо. Должна же у нас быть какая-то тайна? – загадочно сказала Ная.

И Ада ее послушалась. А бабушка Ванда послушалась любимую внучку. Когда Слава погиб, Ада даже испытала какое-то облегчение. Ее обидчик наказан. Она, Ада, отомщена! Как Ная и обещала. Неужели черное колдовство? Кто знает? Вон какие у подружки глаза! Как омуты. Наю с тех пор она стала побаиваться: колдунья! Черноокая ведьма сибирская! Надо ее слушаться, иначе будет плохо.

Вот и получилось, что на дачу в конце мая они уехали вчетвером. Подружки и старая повитуха.

– Ох, узнает Станислав, попадет мне! – тряслась бабушка Ванда.

Ада видела, что после того, как с бабушкой поговорит Ная, та пугалась еще больше и начинала мелко-мелко креститься. Но спросить у подружки, что та нашептывает на ухо старенькой Ванде, не решалась. Меньше знаешь – крепче спишь. С колдунами лучше не связываться. А Люся после смерти родителей и любимого брата была подавлена. Вот и получилось, что по-прежнему всем заправляла лихая Ная. А после того, как ребенка отвезли тете Марии, сибирячка неожиданно для всех сказала:

– Я уезжаю. С археологической экспедицией.

Проводы

Проводы вышли грустные. Ная уезжала в начале сентября. Бородатый археолог, смеясь, заталкивал тяжелые рюкзаки на полки для багажа, и что-то без конца говорил, говорил, говорил… А Ная чуть не плакала, и, казалось, уже жалела о своем решении.

Она вышла из вагона, оставив своего спутника разбираться с вещами. И до самой последней секунды не заходила. Все смотрела по сторонам.

– Я перевелась на заочное отделение и устроилась на работу, – торопливо говорила Люся. – В ту самую библиотеку. Когда читателей нет, сижу, дрожу. Кажется, что старушка прячется в хранилище, и вот-вот выйдет из-за стеллажей с книгами и схватит меня.

– Дура ты, – равнодушно заметила Ная.

– Может и дура, – не обиделась Люся и вдруг сказала: – Петя приходил.

– И что? – глядя куда-то в сторону, спросила Ная.

– А ничего. Пришел, записался ко мне в библиотеку. Буду, говорит, твоим самым постоянным читателем. Самым верным.

– А я звонила тете Марии, – вздохнула Ада. – Хочешь узнать, кто мальчика забрал?

– Нет, не хочу, – равнодушно сказала Ная.

– Я хочу, – и Люся прижала платочек к глазам. – Я теперь жалею, что не смогла его взять! Вот! Тут уж точно: дура!

– Что сделано, то сделано, – заметила Ная.

– Тетя Мария говорит, что люди очень хорошие. Он будет счастлив, – вздохнула Ада.

– Ну, вот и хорошо.

И вдруг… Ная даже в лице переменилась!

– Пришел…

Подружки знали, что еще весной Ная так резко поговорила с Димой, что тот выскочил из ее комнаты, громко хлопнув дверью, и больше в общежитии не появлялся. И все равно: ждала. Ждала, ведь!

– Кто ему сказал, что я уезжаю? – поочередно посмотрела Ная на подружек.

– Я, – призналась вдруг Люся.

– Люська, ты?! Ну ты даешь! Такая рохля, и вдруг – решилась!

– Я хотела… – начала, было оправдываться Люся.

– Ну, не будем тебе мешать, – потащила ее за рукав Ада. К ним подходил Дима.

– Девчонки, привет, – улыбнулся криво. Когда подружки отошли, Ная спросила:

– Ну?

– Останься, – только и сказал он.

– Нет.

Бородатый археолог смотрел на них в окно, но почему-то так и не вышел из вагона.

– Чего ты хочешь? – хмуро спросил Дима.

– Я тебе уже говорила.

– Я тебе все это дам.

– Когда?

– Придет время.

– А я хочу сейчас, хочу все и сразу, – упрямо заявила она. И добавила: – Я хотела тебе сказать…

– Что? – жадно посмотрел он.

– Так. Ничего. Я еще вернусь. Мне нравится этот город. Безумно нравится! Вот затоскую и вернусь.

– Когда-нибудь мы поженимся, – пообещал Дима.

– Вот когда ты всего добьешься, над всеми возвысишься, и я почувствую, что мне тебя ни за что не догнать, и никому уже не догнать – тогда, пожалуй.

– Слово даешь?

Она только рассмеялась. Как можно веселей и беззаботней. Ей ведь было только восемнадцать лет. И, тряхнув черными кудрями, Ная сказала:

– А у меня такое чувство, что мы расстаемся навсегда! Ну, прощай! Эй! Люся, Ада! Сюда! Ну, целуемся!

Проводница уже стояла на подножке вагона и готова была вскочить в тамбур, как только раздастся гудок паровоза, и поднять желтый флажок. Но Наю она почему-то не торопила. Никто ее не торопил, даже бородатый археолог. Ная заскочила в вагон в последнюю секунду.

А когда поезд тронулся, Дима почему-то засмеялся и крикнул ей:

– Не забывай! Слово дала!

Он тоже был молод и самонадеян. И хотя никакого слова Ная ему не давала, она молча кивнула и пошла в вагон, к своему бородатому археологу.