13 ч. 05 мин

Онлайн чтение книги Ледяная тюрьма Prison of Ice
13 ч. 05 мин

Харри Карпентер всем телом налег на рукоятки управления и через толстый искривленный плексиглас косил глазом на белый ландшафт. В поле зрения, возникшем благодаря избранному странному ракурсу и свету фар, жесткие струи снега перечеркивались косыми траекториями льдинок игольчатой белой крупы. Снегоочиститель монотонно елозил по ветровому стеклу, на которое все сыпалось и сыпалось сверху белое, быстро становящееся наледью вещество, но механизм с обязанностью щетки справлялся на диво хорошо. Видимость, правда, все равно падала и теперь не превышала девяти-одиннадцати метров.

Хотя двигатель аэросаней был очень послушен и мог затормозить почти мгновенно, то есть расстояние торможения могло быть очень коротким, Харри еле-еле давил на педаль газа. Он опасался невзначай слететь с обрыва, потому как было неясно, где, собственно, кончается айсберг.

На станции Эджуэй в ходу были только эти средства передвижения – изготовленные по спецзаказу снегоходы с роторными двигателями внутреннего сгорания и трехтрековыми двадцатиодноколесными подвесками особой конструкции. В экипаже помещалось двое взрослых полярников в своих стеганых термокостюмах, для которых предусматривались упругие сиденья почти метровой ширины. Седоки располагались цугом: спереди – водитель, а за его спиной – пассажир.

Конструкторы, разумеется, постарались пойти навстречу запросам немилосердной арктической зимы, в условиях которой работа становилась испытанием куда более серьезным, чем все то, что умудрялись находить облюбовавшие аэросани восторженные искатели приключений в обжитых Штатах. Наряду со сдвоенным стартером, почти удваивающим за счет дублирования надежность системы зажигания, и парой рассчитанных на перегрузки и разработанных специально для Арктики аккумуляторных батарей, имелось и еще одно существенное новшество. Кабина была наращена таким образом, что сверху машину прикрывала крышка, простиравшаяся от капота до места над задней скамьей в раскрытом положении. Прикрытие это собиралось из листового алюминия и толстого листа плексигласа и было скреплено заклепками. Над двигателем монтировался портативный обогреватель, а два вентилятора своими лопастями гнали теплый воздух от этой небольшой, но хорошо работающей печки к сиденьям водителя и пассажира.

Пусть печку и можно счесть излишеством, но без герметичной кабины уж никак обойтись нельзя. Не будь этой крыши, непрекращающийся, колотящий своими сильными кулаками ветер мгновенно пробрал бы любого, самого закаленного шофера до костей, и жестокий колотун добил бы такого отчаянного водителя, прежде чем тот проехал бы пять или десять километров.

Некоторые экземпляры этих специально сконструированных саней претерпели еще одну уникальную модификацию, причем каждый такой уникальный экипаж действительно был единственным в своем роде, не походя на другой, пусть тоже переделанный снегоход. Одну такую машину Харри приспособил под перевозку тяжелой буровой установки. Инструмент складывался в ящик под откидным верхом заднего сиденья, предназначенного для пассажира. Еще кое-какие орудия и приспособления можно было разместить на небольшом грузовом прицепе – это были санки без всякого кожуха над ними, то есть инструмент оказывался на свежем воздухе. Но бур никак нельзя было запихать под сиденье, а выкидывать его на мороз совсем не хотелось – уж слишком великую ценность имела для экспедиции эта тяжелая железка, чтобы ее трясло и задувало снегом на открытых санках; поэтому-то разработчики закрепили на тыльной половине заднего сиденья хомуты с застежками, и за спиной Харри торчала надежно закрепленная здоровенная дрель, а никакой не пассажир.

Всего-то чуть-чуть изменили конструкцию, а то, что из этого вышло – модифицированные аэросани, – как нельзя лучше годилось для работ во льдах Гренландии. На скорости тридцать миль, то есть почти пятьдесят километров в час, стоило только нажать на тормоз, и аэросани останавливались, проехав метров двадцать-двадцать пять. Полуметровой ширины мост обеспечивал не только хорошую устойчивость при езде по достаточно неровной поверхности, но и щадящую седоков амортизацию. И хотя масса перестроенного экипажа достигала двухсот семидесяти килограмм, машину можно было разогнать до скорости в семьдесят два километра в час.

Как раз сейчас машина предлагала куда большую мощность, чем та, которой осмеливался пользоваться Харри. Снегоход еле-еле полз. Но если шторм вдруг сумеет разбить айсберг или же Харри внезапно увидит обрыв, у водителя в распоряжении будет дистанция самое большее в девять-десять метров, и этого расстояния – и времени, потребного на его преодоление, – должно хватить и на то, чтобы ощутить опасность, и на то, чтобы затормозить. Харри изо всех сил старался не выпускать стрелку спидометра за отметку пять миль, то есть восемь километров в час.

Хотя осторожность и щепетильность уместны всегда, ему на этот раз необходимо было проявлять особенное рвение в практиковании подобных качеств. При этом и особенно мешкать было нельзя: с каждой потраченной на переход минутой росла вероятность сбиться с пути.

Они устремились к югу от шестидесятого заложенного в лед взрывпакета и выдерживали это направление изо всех сил, полагая, что то, что до цунами было востоком, стало теперь югом. На протяжении первых пятнадцати-двадцати минут после удара приливной волны айсберг должно было развернуть, и поворот этот мог – и должен был – закончиться по нахождении огромной массой льда нового равновесия; иначе говоря, как только айсберг отыщет, так сказать, естественное положение и ляжет на естественный курс, так его поворот относительно своей оси прекратится и останется лишь движение по воле волн. Казалось бы, логично думать, что, обретя единожды равновесие, ледяная гора будет стараться его сохранить. А что, если это не так, если в предположениях своих они чего-то не учитывают? А что, если айсберг все еще поворачивается? Тогда, надо думать, и временный лагерь не точно на юге, да и найти его надежды мало. Если они и наткнутся на троицу надувных иглу, то скорее всего благодаря везению, счастливой случайности.

Харри и хотел бы запомнить дорогу, чтобы в случае чего по приметам вернуться назад, да ночь с метелью укрывали все, за что можно было бы зацепиться взглядом. Да и неотличимы один от другого эти полярные пейзажи, так что и при свете дня легко сбиться с дороги, особенно если откажет компас.

Харри посмотрел в боковое зеркальце, установленное снаружи, за исцарапанным льдинками оргстеклом. Позади в промерзлой темноте поблескивали фары второго снегохода, в котором ехали Пит с Клодом.

Позволив себе отвлечься на какую-то секунду, Харри все же поспешил вернуться к той тщательной сосредоточенности, с которой он вглядывался вперед, почти ожидая, что перед глазами разверзнется зияющая пасть пропасти и в нескольких шагах от лыж снегохода зачернеет обрыв. Но лед не переменился: окаменевшая морозная равнина уходила в долгую ночь.

И еще одна надежда теплилась: увидать впереди огоньки временного лагеря. Рита с Францем должны догадаться, что без световой метки в такую погоду никак нельзя обнаружить кучку утлых строений. Поэтому, надо надеяться, они сообразили навести лучи включенных на аэросанях фар на гребень ледяной гряды, высящейся за лагерем. Мерцание отблесков, отразившись от блестящей поверхности, будет хорошо видно издалека и послужит световым маяком.

Но разглядеть даже слабое, расплывчатое, призрачное поблескивание на горизонте не удавалось. Этот мрак тревожил его, потому что отсутствие маяка можно было понимать и так: нет никакого лагеря. Он пропал, его раздавило льдом, расплющило многотонной тяжестью.

Несмотря на обычно свойственный ему оптимизм, Харри временами не мог совладать с жутким страхом, охватывающим все его существо от одной мысли, что он может потерять жену. В глубине души он считал себя недостойным Риты. Ведь она перевернула всю его жизнь, внеся в нее столько радости и счастья. Дороже жены у него никого не было. Но рок имеет обыкновение отнимать у человека как раз то, что всего драгоценнее для его бедного сердца.

Из всех приключений, которые случились в жизни Харри и наполнили эту жизнь каким-то смыслом, подтверждая, что жить в общем-то стоит, из всего того, что пережил он, покинув ферму в штате Индиана, именно его отношения с Ритой стали самым волнующим и самым острым переживанием. Она имела куда большую власть удивлять, зачаровывать и радовать его, чем все чудеса на свете вместе взятые.

Он попробовал внушить себе, что отсутствие световых сигналов – это скорее всего добрый знак. Такое знамение могло означать, что временный лагерь не унесен в море оторвавшимся от полярной шапки айсбергом, а остался на теле ледника. Коль это так, то, можно надеяться, Рита уже через считаные часы доберется до базы. А уж на станции Эджуэй не страшно.

Но как бы оно там ни вышло на самом деле, осталась ли Рита на леднике или же бедствует теперь на айсберге – хорошо еще, если на том же самом, по которому теперь едет снегоход Харри, – лагерь они разбили в тени тороса. А эта ледяная гряда могла под ударами толчков раскрошиться. И рухнуть на лагерь. И на Риту.

Еще сильнее ссутулившись над рукояткой управления, Харри так сощурился, словно рассчитывал, сузив поле зрения, пробить пелену снегопада на большую глубину. Но как бы он ни присматривался, его взору ничего не открывалось. Ничегошеньки.

Если он отыщет Риту и застанет ее в живых, пусть даже в той самой западне, в которую угодил сам, то всю оставшуюся жизнь, до последнего вздоха он будет возносить благодарения богу. А как они выберутся с этого ледового острова? Удастся ли? Возможно, что скорый конец лучше той жалкой участи, на которую обрекаются медленно замерзающие люди.

В каких-то девяти метрах по ходу машины, в свете фар, на фоне запорошенной снегом белой равнины вырисовывалась узкая черная линия: трещина во льду, очень хорошо ему заметная.

Харри ударил по тормозам. Машину повело юзом, она ушла в бок, градусов на тридцать отклонившись от прежнего своего курса, лыжи громко затарахтели. Крутанув руль влево, чтобы лыжи встали на прежнюю свою колею, он опять велел машине резко повернуть, на этот раз вправо.

Снегоход все равно волокло вперед, он скользил по льду, словно хоккейная шайба. Господи Иисусе, всего шесть метров до страшно чернеющей ямы, а машина все еще скользит…

Зато стали очевиднее размеры черной линии. Хорошо было видно, что за нею сплошной лед. Значит, это, должно быть, расселина. А не обрыв, за которым айсберг кончается – дальше только черная ночь вдали и холодное море внизу. Значит, это всего лишь расселина.

…Машина все еще скользила, скользила…

На всем пути, который они прошли, покинув временный лагерь, не попадалось ни единой трещины – один сплошной лед. Наверное, и здесь море постаралось. Точнее, подводное землетрясение. Оно породило цунами, а высокие волны заставили эту пасть раскрыться.

…Уже и пяти метров не остается до трещины…

Лыжи тарабанили по льду. Еще что-то стучало под мостом снегохода. Снежный покров был очень тонким. А трение о лед ничтожно. Снег летел из-под лыж, из-под сбившегося полиуретанового трека, вздымаясь похожими на клубы дыма облачками.

…Три метра…

Сани мягко замедлили скольжение и остановились, почти неощутимо осев на мостовую подвеску, затем встали совсем рядом с трещиной. Харри даже не было видно – из-за наклонившегося вперед капота машины, – где кончается лед. Кончики лыж, должно быть, ткнувшись в пустой воздух, болтаются теперь над обрывом. Еще несколько сантиметров, ну, дециметров, и Харри болтался бы теперь, как и полагается болтаться в пресловутой проруби, словно на качелях, мечущихся от погибели к спасению, и обратно.

Он переключил сцепление на задний ход и подал машину на полметра или чуть больше вспять, остановившись сразу же, как только стала видна кромка обрыва.

Тут он подивился себе: ну не клинический ли он безумец? Кто же в здравом уме добровольно согласится на труды в такой мертвой – и смертоносной – пустыне?

Дрожа всем телом, Харри опустил на глаза очки, пребывавшие до того надо лбом, и, открыв дверцу кабины, выбрался наружу. Ветер лупил изо всех сил, но Харри не обращал на его усилия никакого внимания. Раз бьет озноб, понимал Харри, значит, он – точно – жив.

В свете фар было хорошо заметно, что расселина в самом широком месте разверзается всего метра на три с половиной и быстро сужается к краям, между которыми на глаз было метров четырнадцать. Трещина, конечно, невелика, но вполне способна проглотить его. Глянув в черноту внизу, начинавшуюся там, куда не попадал свет фонарей вездехода, Харри понял, что до дна так просто не достанешь: надо углубляться на десятки, если не на сотни метров.

Он только пожал плечами и отвернулся от разлома. Сколько одежек было на нем напялено, и под слоями материи, что должны спасать от холода, его прошиб пот. Во всяком случае, он чувствовал на коже каплю влаги. Набрав массу, капля поползла по спине вниз.

Вторые аэросани затормозили, не доехав до снегохода Харри шести метров. Машина встала, но двигатель продолжал работать, а фары ярко гореть. Пит Джонсон высунулся из кабины.

Харри помахал ему и поспешил к его машине.

Лед под ногами зашевелился.

Странное дело. Харри остановился.

Лед не перестал двигаться.

На мгновение пришла было мысль об очередном сейсмическом толчке, отголосок которого решил потревожить их айсберг. Но ведь они нынче дрейфовали, то есть находились на айсберге, пустившемся в свободное плавание и отдавшемся, стало быть, на волю волн морских. Следовательно, какое-нибудь цунами подействует здесь совсем не так, как на леднике. Большая волна попросту будет трепать их айсберг в точности так, как это она делала бы со всяким кораблем, и, в отличие от корабля, айсберг вряд ли перевернется. Скорее всего никакое бурное море такой громаде ничего не сделает. Даже треска, стона, вспучивания или дрожи быть не должно.

И вдруг на его пути зазияла трещина: по льду зазмеилась зигзагообразная царапина, потом она стала жирнее, длиннее и шире, шире, шире, вот уже с его ладонь шириной, и опять еще шире. Стоило отвернуться от обрыва – и на тебе: прямо на глазах рассыпается в прах рыхлая и сильно растрескавшаяся стенка только что образовавшейся расселины.

Харри оступился, потом ринулся вперед и прыгнул через топорщащуюся зазубринами трещину, понимая, что вот прямо сейчас, пока он в воздухе, она раздается вширь, прямо под ним. Приземляясь, он не удержался на ногах, упал, затем быстро пополз прочь от этого страшного места.

За его спиной стена новой расселины лениво роняла вниз, в бездну крошащиеся на лету большие бруски льда. Навстречу им поднимался нарастающий гром. Содрогалась вся ледяная поляна.

Харри, продолжая стоять на коленях, еще не верил, что он вне опасности. Но угроза не миновала. Проклятие! Край пропасти продолжал осыпаться в яму, края трещины расходились все шире и шире, прямо на глазах.

Задыхаясь, хватая воздух ртом, он оглянулся, и как раз вовремя: ему непременно надо было видеть свой снегоход, двигатель которого не был заглушен и потому порыкивал, сползая и соскальзывая к краю пропасти. Падая, машина угодила в противоположную стенку расселины и зацепилась там за небольшой торос – ледяной отросток величиной с хороший грузовик. Сначала главный, а потом и запасной баки с топливом взорвались. Языки пламени, подхваченные ветром, взвились ввысь, но через какое-то мгновение опали, медленно угасая, по мере того как от обугленного остова экипажа отваливались и падали вниз все новые куски железа и пластмассы. Молочно-белый лед вокруг Харри и под его ногами окрасился в красно-оранжевые тона. Мерцающие огненные призраки еще немного покривлялись, потом пламя, пыхнув напоследок, погасло. Его поглотил мрак.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
13 ч. 05 мин

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть