Онлайн чтение книги Промах Мегрэ
Глава 1. Старая дама с Килберн-лейн и мясник из парка Монсо

Жозеф, курьер, тихо, как мышка, поскребся в дверь и так тихо появился в кабинете Мегрэ, что со своей лысиной в ореоле невесомых седых волос он смог бы сыграть роль привидения.

Комиссар, склонившийся над бумагами, с трубкой, зажатой в зубах, не поднял головы, и Жозеф остался стоять около двери.

Уже неделю Мегрэ был не в духе, и сотрудники входили к нему в кабинет буквально на цыпочках. Впрочем, он не единственный в Париже, да и вообще во Франции, пребывал в таком настроении, потому что никогда еще в марте не было такой сырой, холодной и мрачной погоды.

В одиннадцать часов в кабинетах было темно, как на рассвете во время приведения в исполнение смертного приговора; лампы оставались зажженными до полудня, а в три часа начинало смеркаться. Речь шла уже не о том, что льет дождь: все просто жили в дождевой туче, вода была повсюду, а люди трех слов не могли сказать, не сморкаясь. В газетах публиковали фотографии жителей пригородов, которые возвращались домой на лодках по улицам, которые стали реками.

Утром, приходя на работу, комиссар спрашивал:

– Жанвье здесь?

– Болен.

– Люка?

– Его жена позвонила и сказала…

Инспекторы выбывали из строя один за другим, иногда целыми отделами, так что две трети работников отсутствовали. У мадам Мегрэ не было гриппа – у нее болели зубы. Каждую ночь, часа в два-три, несмотря на то что она ходила к зубному врачу, ее прихватывало, и она не могла сомкнуть глаз до утра. Она держалась стойко, не жаловалась и старалась не стонать.

Однако это было еще хуже. Мегрэ просыпался, почувствовав, что она не спит и едва сдерживает стоны, боясь даже дышать.

Некоторое время он молча следил за ее страданиями, потом ворчал:

– Почему ты не примешь таблетку?

– Ты не спишь?

– Нет. Прими таблетку.

– Ты же знаешь, что они на меня больше не действуют.

– Все равно прими.

Он вставал, шел за ее коробочкой с лекарством, протягивал ей стакан с водой, безуспешно пытаясь скрыть усталость, граничащую с раздражением.

– Извини меня, – вздыхая, говорила она.

– Ты же не виновата.

– Я могла бы спать в комнате для прислуги.

У них была комнатка на седьмом этаже, которой почти никогда не пользовались.

– Давай я пойду туда. Завтра ты будешь чувствовать себя усталым, а у тебя так много работы!

У него было больше забот, чем настоящей работы. И как раз этот момент старая англичанка, миссис Мюриел Бритт, о которой писали все газеты, выбрала, чтобы исчезнуть.

Женщины пропадают каждый день, и в большинстве случаев это происходит как-то незаметно, их находят или не находят. И газеты посвящают этому событию буквально три строчки.

Что же касается Мюриел Бритт, то она исчезла с большим шумом, потому что приехала в Париж с группой из пятидесяти двух человек, одним из тех стад, которые туристические агенты собирают в Англии, Соединенных Штатах, Канаде или других странах и за ничтожную плату прогуливают по Парижу.

Это произошло как раз в тот вечер, когда группа совершала экскурсию по ночному Парижу. Автобус повез мужчин и женщин, почти все они были пожилыми, на Центральный рынок, на площадь Пигаль, на улицу Лапп и Елисейские Поля, причем билеты давали право на стаканчик на каждой остановке.

К концу экскурсии все были навеселе, у многих порозовели щеки и блестели глаза. Перед последней остановкой потерялся коротышка с нафабренными усами, бухгалтер из небольшого городка, но на следующий день после обеда его обнаружили в собственной постели, куда он тихонько удалился.

С миссис Бритт все было по-другому. Английские газеты подчеркивали, что у нее не было никакой причины исчезать. Эта пятидесятивосьмилетняя, худая, сухопарая женщина, изможденное лицо и тело которой свидетельствовали о тяжелой жизни, держала семейный пансион на Килберн-лейн, где-то к западу от Лондона.

Мегрэ абсолютно не представлял себе, что это такое – Килберн-лейн. Судя по фотографиям в газетах, это был унылый дом, где жили секретарши и мелкие служащие, которые три раза в день усаживались все вместе за круглым столом.

Миссис Бритт была вдовой. Сын ее находился в Южной Африке, а замужняя дочь проживала где-то в районе Суэцкого канала. В газетах подчеркивали, что это был первый настоящий отдых, который бедная женщина позволила себе за всю жизнь.

Естественно, поездка в Париж! Групповая, за умеренную цену. Вместе с другими она остановилась в гостинице при вокзале Сен-Лазар, с которой были связаны те, кто специализировался на подобного рода «турах».

Она вышла из автобуса одновременно со всеми и пошла в свой номер. Три свидетеля слышали, как она заперла дверь. На следующее утро миссис Бритт в комнате не оказалось, и с тех пор не удалось обнаружить никаких ее следов.

Приехал сержант из Скотленд-Ярда, весьма растерянный. Поговорил с Мегрэ и начал скромненько вести свое расследование.

Английские газеты вели себя гораздо менее скромно и вовсю трубили о беспомощности французской полиции.

Однако существовали некоторые детали, о которых Мегрэ не хотелось сообщать журналистам. Во-первых, то, что в номере миссис Бритт нашли бутылки со спиртным, спрятанные в разных местах: под матрасом, под бельем в ящике комода и даже на шкафу. Во-вторых, как только ее фотография появилась в вечерних газетах, на набережную Орфевр явился лавочник, который продал ей эти бутылки.

– Вы заметили что-нибудь необычное?

– Хм! Она была под хмельком… Но тут не винцо… Судя по тому, что эта дама у меня купила, она предпочитала джин.

А может, миссис Бритт изрядно выпивала тайком в семейном пансионе на Килберн-лейн? Английские газеты не писали об этом.

Ночной портье в гостинице тоже дал показания:

– Я видел, как она бесшумно спустилась. Была навеселе и начала заигрывать со мной.

– Она вышла?

– Да.

– В какую сторону направилась?

– Я не знаю.

Один полицейский видел, как она топталась у входа в бар на улице Амстердам. И это было все. Из Сены не выловили ни одного тела. На пустырях не нашли ни одной женщины, разрезанной на кусочки.

Суперинтендент Пайк из Скотленд-Ярда, которого Мегрэ хорошо знал, каждое утро звонил из Лондона:

– Извиняюсь, Мегрэ. Никаких следов?

Этот дождь, мокрая одежда, зонты, с которых текла вода, расставленные по всем углам, и к тому же зубы мадам Мегрэ – все это раздражало невероятно, и чувствовалось, что комиссар только ждал случая, чтобы взорваться.

– Что такое, Жозеф?

– Шеф хочет поговорить с вами, господин комиссар.

– Я сейчас иду.

Для доклада это было неурочное время. Когда начальник сыскной полиции вызывал таким образом Мегрэ днем в свой кабинет, это означало, что речь пойдет о чем-то очень важном.

Тем не менее Мегрэ закончил читать досье, набил новую трубку и только тогда направился в кабинет патрона.

– Ничего нового, Мегрэ?

Комиссар молча пожал плечами.

– Только что с курьером я получил письмо от министра.

Когда говорили просто «министр», это означало «министр внутренних дел», которому подчинялась сыскная полиция.

– Я слушаю вас.

– Около половины двенадцатого придет один человек…

Было четверть двенадцатого.

– Это некий Фюмаль, похоже, важная персона в своей области. На последних выборах он бог знает сколько миллионов вложил в партию…

– Что совершила его дочь?

– У него нет дочери.

– Тогда сын?

– И сына у него тоже нет. Министр не пишет, о чем идет речь, просто мне кажется, что этот господин хочет видеть лично вас и что нужно сделать все, чтобы удовлетворить его просьбу.

Мегрэ только пошевелил губами, но можно было легко догадаться, что слово, которое он не произнес, начиналось на букву «Д».

– Прошу меня извинить, старина. Я же понимаю, что это очень тяжело. Но все же постарайтесь совершить невозможное. У нас и так в последнее время было достаточно неприятностей.

В приемной Мегрэ остановился около Жозефа:

– Когда Фюмаль придет, ты проведешь его прямо ко мне.

– Кто придет?

– Фюмаль![1] Фюмаль (Fumal) созвучно слову «fumier» – навоз, дерьмо. (Примеч. перев.) Это его фамилия.

Эта фамилия, между прочим, Мегрэ о чем-то напоминала. Странно, но он мог поспорить, что воспоминание было какое-то неприятное, но у него и так хватало неприятностей, чтобы вспоминать о какой-то еще.

– Айвар здесь? – спросил он, войдя в кабинет инспекторов.

– Сегодня не появлялся.

– Болен?

– Он не звонил.

Жанвье вышел на работу, но у него было землистого цвета лицо и красный нос.

– Как дети?

– Конечно же, все гриппуют.

Пять минут спустя в дверь кабинета снова поскреблись, и Жозеф с таким видом, будто произносил нечто не совсем приличное, объявил о приходе посетителя:

– Месье Фюмаль.

Мегрэ, не взглянув на визитера, пробурчал:

– Садитесь.

Потом, подняв голову, обнаружил перед собой огромного рыхлого мужчину, который едва умещался в кресле. Фюмаль смотрел на него с хитрым видом, как будто ждал от комиссара определенной реакции.

– О чем идет речь? Мне сказали, что вы хотите поговорить со мной лично.

На пальто посетителя было всего лишь несколько капель, должно быть, он приехал на машине.

– Вы меня не узнаете?

– Нет.

– Ну подумайте.

– У меня нет времени.

– Фердинанд.

– Какой Фердинанд?

– Толстый Фердинанд… Бум-Бум!..

Внезапно Мегрэ вспомнил. Он оказался прав, когда за несколько минут до этого подумал, что речь идет о каком-то неприятном воспоминании. Ассоциация пришла издалека, от школы в его деревне, которая называлась Сен-Фиакр, в департаменте Алье, а учительницей в этой школе была мадемуазель Шенье.

В те времена отец Мегрэ был управляющим в замке Сен-Фиакр. А Фердинанд был сыном мясника из Катр-Ван, деревушки, которая находилась в двух километрах по соседству.

В классе всегда бывают такие парни, как этот, больше, чем остальные, с какой-то болезненной полнотой.

– Ну, теперь вспоминаете?

– Да.

– И что вы почувствовали, когда меня увидели? Ну, я-то знал, что вы стали фараоном, потому что видел вашу фотографию в газетах. А раньше мы вроде бы были на «ты».

– Не теперь, – обронил Мегрэ, выбивая свою трубку.

– Как вам угодно. Вы читали письмо министра?

– Нет.

– И вам ничего не говорили?

– Говорили.

– В общем, у нас обоих есть достаточный жизненный опыт. Но не одинаковый. Что касается меня, то мой отец был не управляющим, а простым деревенским мясником. Из лицея в Мулене меня выгнали после пятого класса[2]Пятый класс приблизительно соответствует шестому классу средней школы в России..

Чувствовалось, что он настроен очень агрессивно, и не только по отношению к Мегрэ. Это был тот самый тип человека, который злобно и неприязненно относится ко всему: к людям, к небу…

– Ну так вот, Оскар сегодня сказал мне…

Оскар был министр внутренних дел.

– «Иди к Мегрэ, потому что именно с ним ты хочешь увидеться, и он будет в полном твоем распоряжении. Впрочем, я прослежу за этим».

Комиссар никак не прореагировал и продолжал смотреть на собеседника тяжелым взглядом.

– Я очень хорошо, очень хорошо помню вашего отца… – продолжал Фюмаль. – У него были рыжеватые усы, не так ли? Он был худым… У него была слабая грудь… Они с моим отцом, должно быть, провернули вместе немало делишек…

На этот раз Мегрэ было трудно сохранять хладнокровие, так как Фюмаль затронул чувствительное место в его душе, это было одно из самых тяжелых воспоминаний его детства.

Как многие деревенские мясники, отец Фюмаля, которого звали Луи, приторговывал скотом. Он даже арендовал луг, где откармливал скот, и понемногу расширял свою деятельность в районе.

У него была жена, мать Фердинанда, которую звали Красотка Фернанда, и судачили, что она никогда не носила трусиков и однажды даже цинично заявила: «Пока будешь их снимать, можно упустить случай».

Неужели в детских воспоминаниях каждого есть какое-то темное пятно?

В качестве управляющего Эварист Мегрэ должен был заниматься продажей скота, принадлежащего замку. Он долго отказывался иметь дело с Луи Фюмалем. Однако однажды решился. Фюмаль пришел в контору, достал свой потертый бумажник, как всегда набитый деньгами.

Мегрэ было тогда семь или восемь лет, и он не пошел в тот день в школу. Он болел не гриппом, как дети Жанвье, а свинкой. Его мать еще была жива. На кухне было тепло и сумрачно. По стеклам хлестал дождь.

В кухню ворвался отец с непокрытой головой, что противоречило его привычкам, с капельками влаги на усах. Он был очень возбужден.

– Этот негодяй Фюмаль!.. – воскликнул он возмущенно.

– Что он сделал?

– Я не сразу заметил… Когда он ушел, я положил деньги в сейф, потом позвонил по телефону и только тогда заметил, что он подсунул две купюры под пресс-папье.

О какой сумме шла речь? Мегрэ по прошествии стольких лет уже не мог вспомнить, но он очень хорошо помнил гнев отца, тот чувствовал себя оскорбленным…

– Я догоню его…

– Он поехал в двуколке?

– Да. На велосипеде я его догоню и…

Остальное вспоминалось как-то расплывчато. Однако с тех пор фамилию Фюмаля произносили в доме с особенной интонацией. Мужчины больше не здоровались. Произошло еще что-то, о чем у Мегрэ было и того меньше информации. Должно быть, Фюмаль попытался посеять сомнения у графа де Сен-Фиакр (то был еще старый граф) в отношении своего управляющего, и тот вынужден был оправдываться.

– Я вас слушаю.

– А вы после школы не слышали обо мне?

В голосе Фердинанда слышалась теперь глухая угроза.

– Нет.

– А вам знакомо название «Мясные ряды»?

– Понаслышке.

Это были мясные лавки, расположенные повсюду – одна находилась на бульваре Вольтера, недалеко от дома Мегрэ, – против которых мелкие торговцы выступали без всякого результата.

– Это я. А вы слышали об «Экономных рядах»?

Смутно. Еще одна сеть лавочек в рабочих кварталах и в пригороде.

– И это опять я, – заявил Фюмаль с вызовом во взгляде. – А вы знаете, сколько миллионов стоят эти два предприятия?

– Это меня не интересует.

– Я стою также за «Северными мясными рядами», администрация которого находится в Лилле, и за Ассоциацией мясников, чья контора на улице Рамбюто.

Мегрэ чуть было не сказал, глядя на жирного мужчину, сидящего в кресле: «Ну это же очень много мяса!»

Он сдержался, предчувствуя, что это дело будет еще более неприятным, чем исчезновение миссис Бритт. Он уже ненавидел Фюмаля, и не только из-за воспоминаний об отце – этот человек был слишком уверен в себе, той наглой уверенностью, которая оскорбительна для простых смертных. И в то же время под этой маской можно было угадать некоторое беспокойство и даже, может быть, нечто вроде паники.

– А вы не спрашиваете себя, зачем я пришел сюда?

– Нет.

Это еще один из способов злить людей: быть абсолютно спокойным, инертным. Во взгляде комиссара не было ни любопытства, ни интереса, и это начало выводить его собеседника из себя.

– А вы знаете, что у меня достаточно большое влияние, чтобы сместить чиновника, какое бы высокое положение он ни занимал?

– Ах так!

– Даже чиновника, который считает себя очень важным.

– Я слушаю вас, господин Фюмаль.

– Заметьте, что я пришел сюда как друг.

– Ну и что дальше?

– Вы сразу повели себя…

– Вежливо, месье Фюмаль.

– Предположим! Как вам будет угодно. Если я захотел поговорить именно с вами, так это потому, что подумал… Вследствие нашей старой дружбы…

Они никогда не дружили, никогда не играли вместе. Впрочем, Фердинанд Фюмаль не играл ни с кем и все перемены проводил в одиночку, забившись в угол.

– Позвольте мне заметить в свою очередь, что у меня много работы.

– У меня еще больше работы, чем у вас, но я все же приехал к вам. Я мог бы вас пригласить в одну из моих контор…

К чему спорить? Фюмаль был знаком с министром, которому оказал кое-какие услуги, как и, без всякого сомнения, другим политикам, а это кое-что значило.

– Вы нуждаетесь в помощи полиции?

– Да.

– Я вас слушаю.

– Естественно, все, что я вам скажу, должно остаться между нами.

– Если только вы не совершили преступления…

– Не люблю подобных шуток.

Мегрэ, вне себя, встал и подошел к камину, с трудом сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть посетителя за дверь.

– На мою жизнь покушаются.

Мегрэ чуть было не сказал: «Оно и понятно», но сделал над собой усилие, стараясь казаться спокойным.

– Вот уже около недели я получаю анонимные письма, на которые сначала не обратил никакого внимания. Такие значительные люди, как я, должны быть готовы к тому, что вызывают зависть, а иногда даже ненависть окружающих.

– Письма у вас с собой?

Фюмаль достал из кармана такой же пухлый бумажник, какой когда-то был у его отца.

– Вот первое. Я выбросил конверт, так как не знал его содержания.

Мегрэ взял письмо и прочитал следующие слова, написанные карандашом: «Ты скоро сдохнешь».

Он положил письмо на стол и спросил:

– Что в остальных?

– Вот второе, я получил его на следующий день. Я сохранил конверт, на котором, как вы увидите, стоит штамп почтового отделения в районе площади Оперы.

На этот раз в письме, также написанном карандашом, печатными буквами, говорилось: «Я тебя достану».

Были еще и другие, которые Фюмаль держал в руке и одно за другим протягивал комиссару, сам вынимая их из конвертов.

– На этом я не могу разобрать штамп.

«Считай свои последние дни, сволочь».

– Я думаю, что вы не имеете ни малейшего представления, кто отправитель?

– Подождите. Всего их семь, последнее пришло сегодня утром. Одно из них было опущено на бульваре Бомарше, другое – в главном почтовом отделении улицы Лувр, и, наконец, третье – на авеню Терн.

Содержание писем было несколько различным.

«Тебе не долго осталось жить».

«Пиши завещание».

«Подлец».

И наконец, в последнем говорилось то же, что и в первом: «Ты скоро сдохнешь».

– Вы мне доверите эту корреспонденцию?

Мегрэ выбрал слово «корреспонденция» специально, не без иронии.

– Если это поможет вам обнаружить отправителя.

– Вы не думаете, что это шутка?

– Люди, с которыми я общаюсь, в большинстве своем не способны на шутки подобного рода. Что бы вы обо мне ни думали, но я не из тех, кого легко испугать. Видите ли, такого положения, как мое, не добиваются, не нажив себе врагов, и я их всегда презирал.

– Зачем вы пришли?

– Потому что, как гражданин, я имею право быть защищенным. Я не хочу быть убитым, даже не зная, откуда ветер дует. Я говорил об этом с министром, и он мне сказал…

– Я знаю. Значит, вы хотите, чтобы вас незаметно охраняли?

– Мне кажется, это само собой разумеется.

– И еще, конечно, чтобы мы обнаружили автора анонимных писем?

– Если это возможно.

– Может быть, вы подозреваете какого-нибудь определенного человека?

– В общем-то, нет. Хотя…

– Продолжайте.

– Заметьте, что я его не обвиняю. Это слабак, и, если он способен на угрозы, он никогда не смог бы их осуществить.

– Кто это?

– Некий Гайярден, Роже Гайярден, из «Экономных рядов».

– У него есть причины вас ненавидеть?

– Я его разорил.

– Специально?

– Да. После того, как я ему сказал, что это сделаю.

– Почему?

– Потому что он встал мне поперек дороги. Сейчас он находится на стадии ликвидации имущества, и я надеюсь упрятать его в тюрьму, потому что к банкротству прибавилась еще и история с чеками.

– У вас есть его адрес?

– Улица Франциска Первого, двадцать шесть.

– Это мясник?

– Не профессиональный. Банковский воротила. Он ворочает деньгами других, а я – своими собственными. Вот и вся разница.

– Он женат?

– Да, но он живет с любовницей.

– Вы ее знаете?

– Мы втроем часто куда-нибудь ходили.

– Ваша жена была с вами?

– Моя жена давно уже никуда не ходит.

– Она больна?

– Если вам так будет угодно. По крайней мере, она так думает.

– Я должен кое-что записать.

Мегрэ сел, взял папку и бумагу.

– Ваш адрес?

– Я живу в собственном особняке. Это дом номер пятьдесят восемь, по бульвару Курсель, напротив парка Монсо.

– Прекрасный квартал.

– Да. У меня конторы на улице Рамбюто около Центрального рынка, на Ла-Виллетт.

– Понятно.

– Я уже не говорю о филиалах в Лилле и других городах.

– Я думаю, у вас должно быть много слуг.

– На бульваре Курсель – пятеро.

– Шофер?

– Да, я так и не смог научиться водить машину.

– Секретарь?

– У меня личная секретарша.

– На бульваре Курсель?

– У нее есть там своя комната и бюро, но она ездит со мной, когда я отправляюсь в различные филиалы.

– Она молодая?

– Лет около тридцати, по-моему.

– Вы спите с ней?

– Нет.

– А с кем?

Фюмаль презрительно улыбнулся:

– Я ожидал этого вопроса. Да, у меня есть любовница. У меня их было много. В настоящее время это некая Мартина Гийу, которую я поселил в квартире на улице Этуаль.

– В двух шагах от вашего дома.

– Естественно.

– Где вы с ней познакомились?

– В ночном кабаре, год назад. Она очень спокойная и почти никогда не выходит из дому.

– Я думаю, что у нее нет никакой причины ненавидеть вас.

– Я тоже так думаю.

– У нее есть любовник?

Он прорычал в бешенстве:

– Если он у нее и есть, то я об этом ничего не знаю. Это все, что вы хотите знать?

– Нет, не все. Ваша жена ревнует?

– Я предполагаю, что с таким тактом, какой у вас, вы сами ее об этом спросите.

– Из какой она семьи?

– Она дочь мясника.

– Прекрасно.

– Что – прекрасно?

– Ничего. Я хотел бы поближе познакомиться с вашим ближайшим окружением. Вы сами разбираете почту?

– Ту, что приходит на бульвар Курсель, – да.

– Это личная корреспонденция?

– Более или менее. Остальное посылается на улицу Рамбюто и Ла-Виллетт, где этим занимаются служащие.

– Значит, это не ваша секретарша, которая…

– Она вскрывает конверты и отдает их мне.

– Вы показали ей эти письма?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю.

– А вашей жене?

– Тоже нет.

– Вашей любовнице?

– Тем более. Это все, что вы хотите знать?

– Я думаю, вы разрешите мне побывать на бульваре Курсель? Под каким предлогом?

– Что я подал жалобу по поводу исчезновения документов.

– Я могу обратиться также в различные ваши конторы?

– Под тем же предлогом.

– А на улицу Этуаль?

– Если вам этого так хочется.

– Благодарю вас.

– Это все?

– Уже сегодня я поставлю охрану около вашего дома, но мне кажется, что будет очень трудно охранять вас во время перемещений по Парижу. Я думаю, вы ездите на лимузине?

– Да.

– У вас есть оружие?

– Я не ношу оружия при себе, но у меня есть револьвер, который лежит в ночном столике.

– Вы с женой спите в разных комнатах?

– Уже десять лет.

Мегрэ поднялся и посмотрел на дверь, потом бросил быстрый взгляд на часы. Фюмаль встал тоже, начал с трудом подыскивать слова, но сумел только сказать:

– Я не ожидал, что вы так себя поведете.

– Я что, был невежлив?

– Я этого не говорю, но…

– Я займусь вашим делом, месье Фюмаль. Надеюсь, что ничего плохого с вами не случится.

В коридоре хозяин мясных лавок в бешенстве ответил:

– Я тоже на это надеюсь. Для вашего блага!

После чего Мегрэ резко захлопнул дверь.