Онлайн чтение книги Просто дыши
7

Пламя лизало лицо дочери Уилла. Каждый отдельный золотой язык, казалось, освещал разные грани ее бледной кожи и блестящих черных волос. Перекормленный углем огонь взревел и, казалось, лизнул ее ресницы.

– Господи Иисусе, Аврора! – крикнул он, вбегая в патио, чтобы опустить решетку гриля барбекю. – Ты знаешь, что так делать нельзя.

Одно мгновение его приемная дочь просто смотрела на него. С того момента, как она вошла в его жизнь восемь лет назад, она завоевала его сердце, но, когда она делала такие вещи, ему хотелось схватить ее и встряхнуть.

– Я разжигала барбекю, – сказала она. – Ты принес продукты?

– Да. Но я не припомню, чтобы я говорил, что ты можешь разжигать гриль.

– Ты слишком задержался в магазине. Мне надоело ждать.

– Предполагалось, что ты будешь делать домашнее задание.

– Я закончила. – Ее глаза, обрамленные темными ресницами, смотрели на него с порицанием. – Я только пыталась помочь.

– А, дорогая. – Он обнял ее за плечи. – Я еще не сошел с ума. Но я думаю, что ты сама знаешь, что разжигать огонь – не твое дело. Подумай только, какие заголовки появятся в «Беакон», если что-нибудь случится: «Дочь пожарного задыхается от дыма»!

Она хихикнула.

– Прости, папа.

– Я тебя прощаю.

– Можем мы делать еду?

Бургеры были их особым блюдом, и только их – по большей части потому, что больше никто к ним не прикасался. Они были сделаны из «Спэма»[5]«Спэм» – товарный знак мясной гастрономии производства компании «Хормел фудс». Мясные консервы с этим товарным знаком появились в 1937 году и во время Второй мировой войны стали одним из основных продуктов питания солдат американской армии. До сих пор служит предметом шуток гурманов, не признающих стандартов в питании. Название является комбинацией слов SPices (специи) + hAM (ветчина)., «Велвиты»[6]«Велвита» – товарный знак популярного сорта плавленого сыра; выпускается фирмой «Крафт фудс». и лука, прокрученных через мясорубку, а затем поджаренных, и подавались с томатным соусом. Рай в булочке. Аврора была единственным человеком, который ел эту снедь вместе с Уиллом.

Он поднял черную куполообразную крышку.

– Нет никакого смысла терять попусту такой хороший огонь.

За годы по необходимости он научился готовить. Долгие часы дежурства в пожарной части давали ему массу времени для тренировки. Он был знаменит своими пышными блинами, а его говяжий стейк с чабером однажды выиграл приз районного пожарного отделения. Для человека, который когда-то считался будущим профи в бейсбольной команде, карьера пожарного была необычным выбором. А для отца-одиночки она была слишком рискованной, но Уилл просто не представлял себе другого дела. Это было призвание. Годы назад он узнал, что лучше всего у него получается спасать людей, и риск был частью его работы. А когда доходило до собственной безопасности, Аврора – его сердце – была куда могущественней, чем бронежилет. У него просто не было выбора – он должен был прийти домой, к ней.

Пока бургеры шипели на гриле, они с Авророй работали бок о бок, делая вместе салат из макарон. Она болтала о школе с такой серьезностью, какая может быть только у семиклассницы. Каждый день был драмой, наполнен интригами, романтикой, предательством, героизмом, тайной. Согласно рассказам Авроры, все это происходило в школе каждый день.

Уилл пытался следовать за извилистой сагой о том, как кто-то послал эсэмэску не на тот номер, но его мысли были заняты своим. Он думал об огне в амбаре, пытаясь сообразить, почему его подожгли и кто это сделал.

– Папа. Папа.

– Что?

– Ты не слушаешь. Черт.

Она слишком хорошо понимала его. Когда она была маленькой, она не замечала, как он отвлекается. Теперь, когда она стала старше, научилась чувствовать, когда на нее не обращают внимания.

– Прости, – сказал он. – Думаю о сегодняшнем пожаре. Именно поэтому я чуть было не пропустил твой автобус.

Она быстро обернулась, вынула баночку горчицы из холодильника и поставила ее на стол.

– Что за пожар?

– Амбар на одной из боковых дорог. Умышленный поджог.

Она аккуратно сложила пару салфеток, ее маленькие ручки работали с проворной эффективностью.

– Кто поджег?

– Хороший вопрос.

– Так что ты совершенно без улик?

– Едва ли. Там целые тонны улик.

– Каких?

– Отпечатки ног. Газовая канистра. И кое-какой другой набор, о котором я не могу говорить, пока пожарное расследование не представит свой рапорт.

– Ты можешь сказать мне, папа.

– Нет.

– Что, ты мне не доверяешь?

– Я доверяю тебе целиком и полностью.

– Тогда скажи мне.

– Нет, – ответил он снова. – Это моя работа, детка. Я отношусь к ней серьезно на все сто процентов. Ты слышала что-нибудь? – Он взглянул на нее. Дети в школе болтают. Пожарные инспекторы гордились своей работой и обычно наслаждались тем, что знамениты. Они не могли долго держать язык за зубами.

– Конечно нет, – сказала она.

– Что ты хочешь сказать этим «конечно нет»? – Он уложил два бургера на поджаренные булочки и отнес их на стол.

– Я хочу сказать, что ты думаешь, что кто-то в школе в самом деле станет говорить со мной. – Она говорила, казалось бы, шутя, но Уилл заметил за этим замечанием реальную боль.

– Люди говорят с тобой, – сказал он.

Она аккуратно разрезала бургер на части.

– Тогда ты бы знал.

– Как насчет Эдди и Глиннис? – спросил он, упоминая двух ее лучших подруг. – Ты ведь с ними разговариваешь.

– Эдди занята своей группой в церкви, а Глиннис все время возбуждена, потому что ее мама встречается с Глорией.

– И отчего это она возбуждена?

– Перестань, папа. Я хочу сказать, когда это твоя собственная мама… – Она сморщила нос. – Дети не любят, когда их родители ходят с кем-то на свидания.

Он сердито посмотрел на нее:

– Включая теперешнюю компанию, я понимаю.

– Эй, если ты хочешь пойти на свидание с какой-нибудь женщиной – или с каким-нибудь парнем, просто не давай мне остановить тебя.

– Хорошо. – Уилл знал, что у нее в запасе миллион трюков, чтобы удержать его от свиданий. Учитывая, какими тяжелыми были ее первые годы жизни, это вполне понятно. Однако с ним это не имело большого значения. Он ни с кем не встречался.

– Может быть, я подожгу дом, – сказала она. – В знак протеста.

– Даже не шути на этот счет.

– Моя жизнь – шутка. И мне все надоело. Эдди и Глиннис живут слишком далеко. У меня нет ни одного друга здесь, в Гленмиуре.

Он представил ее в большом бетонно-стеклянном здании школы и долгие поездки на автобусе по враждебной территории. Только несколько детей жили в Гленмиуре, но он по наивности надеялся, что она заведет себе других друзей и отправится в старшие классы с большой группой поддержки.

– Эй, я тоже здесь вырос. Я знаю, это может быть нелегко.

– Точно, папа. – Ее взгляд был многозначительным. Она полила бургер теплым томатным соусом, затем положила на него сверху булку, откусила большой кусок и медленно прожевала. Под ее ногтями было черно от грязи.

Уилл инстинктивно понимал, что сейчас неподходящий момент отправлять ее мыть руки. В последнее время он не слишком хорошо разбирался в ее переменчивом настроении, но сейчас понимал. Он практически сделал карьеру, читая книги по воспитанию, несмотря на то что все они давали противоречивые советы. В одном они были единодушны – что бунт возникает, когда слишком силен родительский контроль. Не то чтобы эти выводы делали легче общение с тринадцатилетней девочкой.

– И что, ты думаешь, я с этим справился? – спросил он.

– Приветик! Бабушка и дедушка рассказывали мне о тебе довольно много. Включая тот факт, что ты был звездой бейсбола и первым в школе.

Он ухмыльнулся:

– Это их совершенно объективное мнение. А они рассказывали тебе, что я обычно ездил в школу на велосипеде вместо того, чтобы ждать автобуса, потому что боялся, что меня будут дразнить?

– Предполагается, что я от этого почувствую себя лучше? – Она ела методично и размеренно.

Он любил смотреть, как она ест. Согласно прочитанным книгам, Аврора подвергалась риску анорексии. Она отлично подходила к описанию – красивая, умная, намеренная преуспеть… и с недостаточно высокой самооценкой. Кроме того, ее бросили в детстве.

– Как насчет того, чтобы мы обсудили, как тебе быть более счастливой в школе? – предложил он.

– Давай, папа, – сказала она, втыкая вилку в макаронный салат. – Я могу поступить в группу поддержки или в шахматный клуб.

– И те и другие будут счастливы тебя заполучить, – подчеркнул он.

– Да, их счастье.

– Черт побери, Аврора. Почему ты так негативно настроена?

Она ответила не сразу, сначала сделала долгий глоток молока, затем поставила стакан на стол. Бледные усы полукружиями обвели ее губы, и Уилл испытал приступ сентиментальности. Он неожиданно увидел в ней тихого ребенка, который вошел в его жизнь годы тому назад, держась за руку женщины, которая превратила их жизнь в хаос и оставила после себя сгусток бурных эмоций.

Тогда, как и сейчас, Аврора выглядела потрясающе: большие карие глаза и блестящие черные волосы, сливочно-оливковая кожа и выражение изумления, когда с ней резко обращались. С первой минуты, как он ее увидел, Уилл сделал своей миссией искупить грехи, совершенные против этого ребенка. Он отказался от своих мечтаний и планов на будущее, чтобы защитить ее.

И ни разу, ни на одну секунду он не пожалел о решении, которое принял.

Или так он себе говорил.

Она вытерла рот салфеткой и неожиданно снова превратилась в тринадцатилетнюю Аврору, подростка, ее внешность стала женственной, и Уилл находил это пугающим.

– Она похожа на Сальму Хаек, – заметила Брайди прошлым летом, когда ходила с Авророй покупать ей купальник.

– Кто это такая?

– Латиноамериканская актриса, которая выглядит словно богиня. Аврора абсолютно потрясающая, Уилл. Ты должен ею гордиться.

– Какое мне, черт побери, дело до того, как она выглядит?

Брайди уступила:

– Я имею в виду, что она вырастет красоткой. И будет получать массу комплиментов и пользоваться успехом.

– Пользоваться успехом из-за того, что ты красотка, – это хорошо.

– Так было и с тобой, братец, – насмешливо поддразнила его Брайди. – Ты был самым хорошеньким учеником, какого когда-либо видели в старших классах.

Воспоминания заставили его вздрогнуть. Он был таким самовлюбленным, он был раздут от гордости, словно клещ.

Затем в его жизнь вошла Аврора, беспомощный и отвергнутый котенок, и все встало на свои места. Уилл посвятил себя ее безопасности, тому, чтобы помочь ей вырасти, дать ей хорошую жизнь. В свою очередь она превратила его из самовлюбленного идиота в мужчину с серьезной ответственностью.

– Почему я так негативно настроена? – переспросила Аврора, подбирая крошки с тарелки. – Черт, папа. С чего ты хочешь, чтобы я начала?

– С правды. Расскажи мне от всего сердца, что так невыносимо в твоей жизни.

– Пытаться быть всем на свете.

– Пытаться быть немного особенной.

Она посмотрела на него, в глазах плескался бунт. Потом она оттолкнулась от стола и направилась к своему портфелю, достала измятое объявление, напечатанное на розовой бумаге.

– Это для тебя достаточно особенное?

– Родительский вечер в вашей школе. – Он точно знал, почему это огорчает ее, но решил прикинуться дурачком. – Я не могу пойти. Я дежурю.

– Я знаю, что ты не можешь. Просто я ненавижу, когда они заставляют приходить родителей.

– Что в этом такого плохого?

Она отодвинулась на стуле.

– Как насчет того, что у меня нет матери? И никакого представления о том, кто мой отец.

– Это я, – сказал Уилл, пытаясь не показать гнева. – И у меня есть бумаги на усыновление, чтобы доказать это.

Благодаря Брайди, семейному адвокату, у него были отцовские права. Их никто не оспаривал – кроме Авроры, которая иногда мечтала о том, что ее «настоящий» отец – благородный политический узник, который разлучен с ней, потому что сидит где-нибудь в тюрьме третьего мира.

– Все равно, – сказала она, в ее интонациях звучало упрямство.

– У многих детей одинокие родители, – подчеркнул он. – Разве это так плохо? – Он жестом обвел комнату, имея в виду их дом. Деревянный дом, выстроенный в тридцатых, был не особенно модным, но из него открывался вид на пляж, и здесь было все, что им нужно, – собственные спальни и ванные, хорошая стереосистема и спутниковое телевидение.

– Ну хорошо, – сказала она. – Твоя взяла. Все просто супер.

– Это что, новая манера, которую ты освоила в седьмом классе? – спросил он. – Сарказм?

– Это просто талант.

– Мои поздравления. – Он чокнулся с ее стаканом банкой пива. В свой первый вечер после дежурства он всегда выпивал банку пива. Только одну, не больше. Серьезное пьянство не означало ничего, кроме неприятностей. В последний раз, когда он напился, это кончилось женитьбой и приобретением дочери. Человек не может себе позволить такого больше одного раза в жизни. – Ага, проговорилась, – сказал он. – Что сделает тебя счастливой и как мне дать это тебе?

– Почему с тобой все такое черно-белое, папа? – спросила она в раздражении.

– Может быть, твой отец дальтоник. Ты должна помочь мне выбрать рубашку для родительского вечера.

– Ты что, пойдешь? Я не хочу, чтобы ты шел! – завопила она.

Он не подал виду, что такое ее отношение – это стрела в его сердце. Не бывает хорошего возраста, чтобы бросить ребенка, но Уилл считал, что Марисоль выбрала самый ужасный. Когда Марисоль ушла, Аврора была слишком юной, чтобы видеть мать такой, какая она есть, однако достаточно взрослой, чтобы иметь воспоминания, словно тонущая жертва, всплывающая к поверхности. За все эти годы Аврора хранила эти воспоминания с детским идеализмом. Не было способа, чтобы приемный отец заменил ей мать, которая расчесывала бы ей волосы, пекла блины к обеду и знала все слова из «Короля-льва».

Однако он не переставал пытаться заменить ей мать.

– Мне жаль тебя разочаровывать, но я иду, – сообщил он ей.

Аврора ударилась в слезы. В последнее время это стало ее специализацией. Словно по сигналу, она плакала и переставала. В одно мгновение он услышал скрип, когда она бросилась на кровать.

Уилл подумал, не выпить ли еще пива, но решил, что не стоит. Иногда в такой ситуации он чувствовал себя таким одиноким, что у него было ощущение, будто он дрейфует в море. Он подошел к доске у двери. Они с Авророй использовали ее для напоминаний и писали на ней список покупок. Взяв мел, он написал: «Родительский вечер – четв.», чтобы не забыть. Наверху сердитая Аврора бросилась на кровать, и та недовольно скрипнула в ответ.