Онлайн чтение книги Пульс Pulse
Переспать с Джоном Апдайком

– Кажется, мы не оплошали, – сказала Джейн, поглаживая сумочку; двери поезда закрылись с глухим пневматическим стуком.

В полупустом вагоне было тепло и душно.

Алиса знала, что ее дело – нахваливать.

– Ты сегодня была в ударе.

– В кои-то веки поселили в приличной гостинице. Это всегда придает куражу.

– Твой рассказ про Грэма Грина произвел фурор.

– Беспроигрышный вариант, – отозвалась Джейн с ноткой самодовольства.

– Давно хотела спросить: неужели это правда?

– Знаешь, я уже не беру в голову. Отрабатываю номер – и все.

Когда же они познакомились? Сразу и не сообразишь. Лет, наверное, сорок назад, во время череды похожих как две капли воды фуршетов с неизменным белым вином, неизменным истерическим гомоном и неизменными речами издателей. По всей видимости, это произошло на какой-то тусовке ПЕН-клуба или на презентации по случаю выдвижения их обеих на одну и ту же литературную премию. А может, дело было в ту долгую, пьяную летнюю пору, когда Алиса закрутила интрижку с литагентом Джейн; цель этого поступка давно выпала из памяти, а оправданий и прежде не имелось.

– В каком-то смысле даже лучше, что слава у нас не такая громкая.

– Чем же это лучше? – Джейн изобразила замешательство, граничащее с возмущением, как будто придерживалась совершенного иного мнения.

– Ну, публика бы валом валила. Требовала бы новых и новых случаев из жизни. А мы пробавляемся старыми запасами.

– На самом деле публика и так валом валит. Хотя и не столь настойчиво, как… на знаменитостей. А вообще у меня такое чувство, что людям даже приятно услышать знакомые истории. У нас ведь не литературные чтения, а комедия положений. Главное – вовремя вставить хлесткую реплику.

– Например, про Грэма Грина.

– Смею надеяться, Алиса, это нечто большее, чем… хлесткая реплика.

– Не сердись, душа моя. Тебе не идет.

На лице подруги Алиса заметила капельки пота. Той пришлось нелегко: из такси на перрон, с перрона в вагон. Почему, интересно, тучные женщины обожают цветастые ткани? В одежде, как считала Алиса, эпатаж ни к чему, по крайней мере, когда перейден определенный возрастной рубеж.

В пору их знакомства обе только-только вышли замуж и начали печататься. Они подкидывали друг дружке своих детей, подставляли плечо во время разводов, и каждая рекомендовала знакомым книги, написанные другой. Каждая слегка кривила душой, нахваливая произведения подруги, но ведь обеим порой случалось нахваливать и произведения черт-те каких авторов, так что ничего зазорного в этом не было. Джейн слегка поеживалась, когда Алиса называла себя не писательницей, а беллетристкой, и усматривала в ее книгах некоторую претенциозность; Алиса, в свою очередь, считала произведения Джейн рыхловатыми, подчас излишне автобиографичными. Обе – сверх ожиданий – добились успеха, но, оглядываясь назад, полагали, что заслуживали большего. Роман Алисы «Карибский ликер» собирался экранизировать сам Майк Николс{2} Майк Николс (Михаил Игорь Печковский, 1931–2014) – американский режиссер телевидения, театра и кино; постановщик фильмов «Кто боится Вирджинии Вулф» (1966), «Выпускник» (1967), «Волк» (1994) и др. Один из десяти деятелей искусства, получивший в разное время все основные премии американского шоу-бизнеса: «Эмми», «Грэмми», «Оскар» и «Тони»., но впоследствии у него изменились планы; тогда за дело взялся какой-то провинциальный телевизионщик, который до неприличия выпятил интимные сцены. Конечно, Алиса этого вслух не произносила; она лишь с полуулыбкой повторяла, что экранизация «пренебрегла недосказанностями текста», – такая формулировка многих ставила в тупик. Что касается Джейн, ее роману «Путь наслаждений» прочили Букеровскую премию; она грохнула уйму денег на вечернее платье, отрепетировала перед Алисой свою речь – и проиграла какому-то хлыщу из Австралии.

– Кто тебе это рассказал? Просто любопытно.

– Что «это»?

– Байку про Грэма Грина.

– Да был один… как его… Ты, кстати, знаешь – мы обе у него печатались.

– Джим?

– Вот-вот.

– Как ты могла забыть его имя, Джейн?

– Забыла – и все тут . – Поезд без остановки пролетел мимо станции; на такой скорости названия было не разглядеть. С чего это Алиса так взъелась? Сама тоже хороша . – Кстати, ты с ним тогда переспала?

Алиса слегка нахмурилась:

– Веришь ли, не помню. А ты?

– Я тоже запамятовала. Думаю, ты первая, а я за тобой.

– Уж не выставляешь ли ты меня потаскушкой?

– Не знаю. Скорее, я себя выставляю потаскушкой . – Джейн посмеялась, чтобы скрыть полуправду.

– Как по-твоему, это хорошо или плохо, что мы не можем вспомнить такие детали?

Джейн показалось, что ее снова пригласили на сцену, чтобы задать каверзный вопрос. По давней привычке она переадресовала его Алисе – та была у них главной, задавала тон, пресекала эксцессы.

– А ты как считаешь?

– Вне всякого сомнения, это хорошо.

– А почему?

– Да потому, что к таким вещам надо подходить с позиций дзен-буддизма.

Время от времени Алису заносило, и простые смертные не поспевали за ее мыслями.

– По-твоему, буддизм учит забывать имена любовников?

– В каком-то смысле, да.

– Мне казалось, буддизм учит верить в переселение душ.

– Конечно; а иначе как объяснить, что все наши любовники – свиньи?

Они с пониманием переглянулись. Хороший у них получился дуэт. Когда их стали приглашать на встречи с читателями, они быстро смекнули, что будут намного эффектнее смотреться в паре. На какие только фестивали не заносила их судьба: в Хэй и Эдинбург, в Чарлстон и Кингс-Линн, в Дартингтон и Дублин; даже в Аделаиду и Торонто. Поскольку они всюду ездили вместе, издателям не приходилось тратиться на сопровождающих лиц. На сцене они подхватывали реплики друг дружки, проявляли взаимовыручку, лихо отбривали ведущего, если тот имел наглость зубоскалить, и давали автографы только тем, кто приобретал их книги. По линии Британского совета они регулярно выступали за рубежом, пока в Мюнхене Джейн, будучи в легком подпитии, не позволила себе какое-то непарламентское выражение.

– Какое у тебя осталось самое жуткое воспоминание?

– О чем – об амурных делах?

– Угу.

– Джейн, что за вопрос?

– Учти: нам рано или поздно его зададут. Такие нынче нравы.

– Изнасилования, к счастью, удалось избежать, если ты к этому клонишь. По крайней мере… – Алиса призадумалась, – суд вынес бы вердикт: «Невиновен».

– А все-таки? – Не получив ответа, Джейн заявила: – Пока ты соображаешь, буду любоваться природой.

С рассеянной благосклонностью она провожала глазами рощи, поля, живые изгороди, стада коров. Горожанка до мозга костей, она расценивала сельскую жизнь с чисто утилитарных позиций: отара овец сулила рагу из молодого барашка.

– Помню один случай… хотя и не вполне очевидный. Да, могу сказать, что самое жуткое воспоминание оставил по себе Саймон.

– Саймон – который? Писатель? Издатель? Или просто «Саймон-ты-его-не-знаешь»?

– Писатель. Это случилось вскоре после моего развода. Позвонил, напросился в гости. Обещал привезти хорошего вина. Приехал. А когда понял, что ему ничего не обломится, закупорил початую бутылку и унес с собой.

– И что там было?

– Где?

– В бутылке, где же еще, – шампанское?

Алиса подумала.

– Нет, вряд ли – шампанское пробкой не заткнешь. Ты, наверное, хотела спросить: итальянское или французское, белое или красное?

По ее тону Джейн поняла, что Алиса недовольна.

– Сама не знаю, что я хотела спросить. Но это плохо.

– Что плохо? Забывать свой вопрос?

– Нет, затыкать початую бутылку. Хуже некуда . – Она выдержала драматическую паузу . – Символичный поступок.

Алиса хохотнула, но, с точки зрения Джейн, ее смех больше походил на икоту. Воодушевившись, она включила свой сценический имидж:

– Смех – лучшее лекарство, верно?

– Верно, – подтвердила Алиса . – Кто не смеется, того тянет в религию.

Джейн могла бы пропустить это мимо ушей. Но разговор о буддизме придал ей храбрости, и вообще – подруги они или нет? Тем не менее она покосилась в окно и только потом призналась:

– На самом деле меня, если хочешь знать, затянуло. Неглубоко, но все-таки.

– Да что ты говоришь? С каких это пор? То есть с какой стати?

– Пару лет назад. Это, так сказать, приводит в порядок мысли. Спасает от… безнадежности . – Джейн гладила сумочку, словно хотела утешить.

Алиса не верила своим ушам. Ей всегда казалось, что в этом мире все безнадежно – и ничего тут не поделаешь. Какой смысл менять свои воззрения в конце пути? Она прикинула, как лучше ответить – поддержать или отшутиться, – и решила в пользу второго.

– Если твой бог разрешает пить, курить и любить – тогда ничего страшного.

– О, такие пустяки его не волнуют.

– А богохульство? По-моему, когда речь заходит о боге, это – как лакмусовая бумажка.

– Ему безразлично. Он выше этого.

– Тогда одобряю.

– Он тоже. Одобряет.

– Странное дело. Я хочу сказать, боги, как правило, порицают.

– Неужели я пришла бы к богу за порицанием? Мне этого хватило выше крыши. Милосердие, прощение, понимание – вот к чему тянется человек. И конечно, к идее высшего промысла.

– А кто кого выбрал, если, конечно, это правомерный вопрос: ты его или он тебя?

– Вопрос абсолютно правомерный, – ответила Джейн . – По всей вероятности, притяжение было взаимным.

– Что ж, это… комфортно.

– А ведь многие не понимают, что с богом должно быть комфортно.

– Откуда это? Похоже на «Бог меня простит, это его работа»{3} «Бог меня простит, это его работа» – слова немецкого поэта Г. Гейне (1797–1856). – так, кажется?

– Да. На протяжении веков люди только усложняли Бога.

По вагону провезли тележку с легкими закусками, и Джейн взяла себе чаю. На дне сумки она раскопала ломтик лимона в специальной пластмассовой коробочке и шкалик коньяка из гостиничного мини-бара. Ей нравилось вести подковерные игры с издателями: если те заказывали им номер в приличном отеле, она держала себя в рамках. К примеру, в этот раз ограничилась лишь коньяком и виски, потому что хорошо отдохнула. Зато однажды (дело было в Челтнеме), когда публика приняла их весьма прохладно, а ночевать пришлось на продавленной койке, Джейн так разозлилась, что выгребла из мини-бара все подчистую: спиртное, шоколад, арахис, открывалку для бутылок и даже формочку для льда.

Тележка, дребезжа, укатила дальше. Алиса тосковала по тем временам, когда в каждом поезде был настоящий вагон-ресторан: столовое серебро; официанты в белых куртках, обученные подавать овощи одной рукой при помощи вилки и ложки; ненавязчивый пейзаж за окном. Все перемены в жизни, подумалось ей, сводятся к постепенной утрате наслаждений. Они с Джейн примерно в одно и то же время утратили тягу к любовным приключениям. Она утратила интерес к спиртным напиткам, а Джейн – к еде, точнее, к ее качеству. Алиса теперь занималась цветоводством; Джейн увлекалась кроссвордами, а для ускорения процесса вписывала слова, совершенно не подходившие к определениям.

Джейн была признательна Алисе: та никогда не ворчала, если Джейн прикладывалась к спиртному раньше, чем позволяли приличия. На нее нахлынула нежность к собранной, терпеливой подруге, благодаря которой они ни разу не опоздали на поезд.

– Какой приятный молодой человек вел эту встречу, – вспомнила Алиса . – Уважительный.

– По отношению к тебе – возможно. А меня он подставил.

– Каким образом?

– Неужели ты не заметила? – Джейн вздохнула, не дождавшись сочувствия . – Стал перечислять всякие книжонки, которые пришли ему на ум в связи с моим последним романом. Попробуй признайся, что впервые слышишь эти названия, – выставишь себя невеждой. Приходится кивать, а читатели будут думать, что у тебя все идеи – ворованные.

Алисе показалось, что это уже отдает паранойей.

– Никто такого не подумает, Джейн. Скорее люди подумают, что парень просто рисуется. Ты вспомни, как они оживились, когда он упомянул «Моби Дика», а ты склонила голову набок и спрашиваешь: «Это про кита?»

– А разве нет?

– Джейн, не хочешь ли ты сказать, что не читала «Моби Дика»?

– По мне заметно?

– Нет, совсем не заметно.

– Вот и славно. Я же никого не обманула. Фильм был такой, я смотрела. С Грегори Пеком. Как по-твоему, стоящая штука?

– Фильм?

– При чем тут фильм? Книжка.

– Если по правде, я и сама не читала.

– Алиса, ты настоящий друг, честное слово.

– А ты читала этих выскочек-мальчишек, по которым все сходят с ума?

– Каких именно?

– По которым все сходят с ума.

– Нет, не читала. У них и без того читателей хватает, ты согласна?

Объемы продаж их собственных книг держались – более или менее – на прежнем уровне. Пара тысяч экземпляров в твердом переплете, тысяч двадцать в мягкой обложке. Их имена, можно сказать, были на слуху. Алиса вела еженедельную колонку о превратностях и ударах судьбы; правда, Джейн считала, что под этой рубрикой полезнее было бы цитировать собственные романы, а не сочинения Эпиктета{4} Эпиктет (50–138) – древнегреческий философ.. Сама Джейн до сих пор подрабатывала на радио по приглашению редакций социальной политики, прав женщин, общественного мнения и юмора; хотя нашелся режиссер, который сделал в ее учетной карточке пометку «ТУЭ», что означало «только утренний эфир».

Джейн хотелось продолжения беседы.

– А как тебе нынешние выскочки-дамочки?

– В отношении этих еще труднее изображать начитанность, но приходится.

– Мне тоже. Это плохо?

– Нет, это женская солидарность.

Джейн вздрогнула: вагон качнуло порывом ветра от встречного поезда. Какого дьявола так близко прокладывать пути? У нее в голове тут же возникли кадры железнодорожной катастрофы, снятые с вертолета: вагоны сложились гармошкой (телевизионщики обожали это выражение, всегда произносили его с нажимом) и рухнули с моста, среди обломков пробираются спасатели с фонариками, бегают санитары с носилками, а на заднем плане один вагон, как похотливый железный зверь, подмял под себя другой. Эти кадры быстро сменились другими: авиакатастрофа, массовая резня, раковые больные, убийства одиноких старушек – явные опровержения идеи вечной жизни. Бог Одобряющий был бессилен против таких видений. Она вылила остатки коньяка себе в чай. Только Алиса могла ее чем-нибудь отвлечь.

– О чем задумалась? – спросила она несмело, как девочка, впервые в жизни попросившая автограф.

– Если честно, пытаюсь разобраться, завидовала ты мне когда-нибудь или нет.

– Откуда такие мысли?

– Сама не знаю. Всякие глупости лезут в голову.

– Тогда ладно. Потому что эти рассуждения до добра не доводят.

– А что такого?

– Ну как же: если я тебе завидую, то грош цена такой дружбе. А если нет, значит я такая самовлюбленная, что считаю твою жизнь и книги незавидными.

– Джейн, мне ужасно стыдно. Если так посмотреть, выходит, что я – стерва. Прости меня.

– Прощаю. Но раз уж ты коснулась этой темы…

– Ты уверена, что мне нужно знать правду? – Странно: она до сих пор иногда недооценивала свою подругу.

– …зависть – видимо, не самое подходящее слово. Но когда на твоем горизонте замаячил Майк Николс, я обзавидовалась… правда, вскоре это прошло. А уж когда ты затащила в постель моего мужа, я была просто вне себя, но это скорее ревность, а не зависть.

– Да, неловко вышло. Хотя тогда вы с ним уже разбежались. И потом, время такое было: все со всеми переспали, помнишь?

Под маской беспечности у Алисы нарастала досада. Сколько можно? Из-за этой истории они в свое время разругались в пух и прах. На том дело не кончилось. Джейн написала этот чертов роман, где утверждала, что «Дэвид» уже был готов вернуться к «Джилл», когда вмешалась «Анджела». При этом она почему-то забыла, что их связь длилась не два месяца, а два года и за это время «Дэвид» перетрахал пол-Лондона под боком у «Анджелы».

– Ты поступила недостойно, когда мне призналась.

– Не спорю. Видимо, я надеялась, что ты меня остановишь. Кто-то же должен был меня остановить. Я тогда пустилась во все тяжкие, ты ведь знаешь.

Об этом они тоже говорили не раз. Почему некоторые забывают то, что нужно помнить, и припоминают то, что лучше забыть?

– Ты уверена, что причина была именно в этом?

Алиса сделала вдох. Еще не хватало ей виниться до конца своих дней.

– Нет, совсем не уверена – слишком много воды утекло. Могу только строить догадки. Post hoc [1]После этого (лат.) ., – добавила она для весомости, словно поставила точку.

Но Джейн не унималась.

– Неужели Дерек связался с тобой только для того, чтобы меня помучить?

Тут Алиса вспылила:

– Ну спасибо на добром слове. Я-то считаю, что он просто не устоял перед моими прелестями, которыми в молодые годы я была не обделена.

Джейн помнила: Алиса щеголяла в таких открытых платьях, что бюст вываливался наружу. Это теперь она предпочитала элегантный брючный костюм с кашемировым джемпером и повязывала вокруг черепашьей шеи тонкий шелковый шарфик. А тогда создавалось впечатление, будто она предлагает каждому встречному две спелые дыни. Да, мужчины падки на такие вещи, а Дерек был доверчивее многих; не исключено, что она просто носила особый бюстгальтер.

Слегка меняя направление беседы, но вовсе не уходя от темы, она спросила:

– Ты, кстати, не собираешься писать мемуары?

Алиса покачала головой:

– Слишком обременительно.

– Вспоминать?

– Нет, вспоминать и даже выдумывать – это несложно. А вот готовить публикацию, раскручивать… Мне и так трудно примириться с тем, что мои романы не пользуются большим спросом. А представь, каково это будет: написать автобиографию, подвести итог всему, что увидено, и прочувствовано, и постигнуто, и выстрадано за пятьдесят с лишним лет…

– Так уж и пятьдесят!

– Отсчет ведется от шестнадцати лет, ты же знаешь. До той черты я была несознательной и за себя не отвечала.

Вероятно, здесь и коренилась Алисина поразительная, непоколебимая уверенность в себе. Раз в несколько лет она проводила черту под тем, что было прежде, и объявляла, что снимает с себя всякую ответственность. В истории с Дереком она повела себя точно так же.

– Продолжай.

– …а потом обнаружить, что никому до этого нет дела, кроме самых стойких читателей. Да и тех уже кот наплакал.

– А ты добавь побольше секса. Публика любит, когда старые…

– Клячи? – Алиса подняла бровь . – Перечницы?

– …перечницы вроде нас с тобой благопристойно рассуждают о сексе. Мужики в старости выглядят бахвалами, когда расписывают свои победы. А старушки – отважными.

– Допустим, но для этого нужно иметь кое-что в активе: романы со знаменитостями . – (Дерек никак не мог претендовать на эту роль. Щелкопер Саймон тоже. А собственный издатель и вовсе не в счет.) – Это первый вариант, а второй – какие-нибудь особо изощренные гадости.

Джейн про себя решила, что подруга чего-то недоговаривает.

– А Джон Апдайк – чем тебе не знаменитость?

– Да ведь он мне только подмигнул.

– Алиса! Я своими глазами видела, как ты сидела у него на коленях!

Губы Алисы тронула натянутая улыбочка. Она прекрасно помнила тот эпизод: у кого-то из знакомых была квартира в Маленькой Венеции{5} Маленькая Венеция – южная часть Мейда-Вейл, фешенебельного района Лондона. Принято считать, что это название придумал поэт Роберт Браунинг., собралась обычная компания, поставили долгоиграющую пластинку, в воздухе поплыл дурман, кто-то привел заезжего писателя, и она вдруг проявила несвойственную ей вульгарность.

– Я сама подошла и села к нему на колени. И он мне подмигнул. Все, точка.

– Ты же сама рассказывала…

– Ничего подобного.

– Ты ясно дала понять…

– Обыкновенное тщеславие.

– То есть?

– То есть он сказал, что утром ему рано вставать. Париж, Копенгаген и далее везде. Рекламная поездка. Сама понимаешь.

– Аналог головной боли.

– Вот именно.

– Ничего страшного, – продолжила Джейн, старательно пряча внезапный прилив веселья . – Я всегда считала, что писателю интереснее, когда все идет наперекосяк, а не по плану. Единственная профессия, где личный крах можно использовать к собственной выгоде.

– Я бы не сказала, что слово «крах» применимо к моему знакомству с Апдайком.

– Конечно нет, дорогуша.

– А ты – уж не обижайся – проявляешь излишнюю напористость, как в группе самопомощи. Или как в программе «Женский час», где ты ничтоже сумняшеся учишь людей, как им жить.

– Разве?

– Суть в том, что любая личная неудача, даже изображенная художественными средствами, отбрасывает тебя на исходные позиции.

– Это куда же?

– К бесславному знакомству с Джоном Апдайком.

– Если это может служить утешением, я сгорала от зависти, когда он тебе подмигнул.

– Ты настоящая подруга, – ответила Алиса, но голос ее выдал.

Они замолчали. За окном поезда остался крупный населенный пункт.

– Что это было – Суиндон? – как ни в чем не бывало поинтересовалась Джейн.

– Наверное.

– Как по-твоему, в Суиндоне у нас много читателей? – Кончай дуться, Алиса. Еще не хватало нам рассориться.

– А сама ты как думаешь?

Джейн никак не думала. Она слегка нервничала. Ей в голову пришел случайный факт:

– Это самый большой город в Англии, не имеющий собственного университета.

– Откуда ты только это знаешь? – Алиса старательно изображала зависть.

– Знаю – и все. Не иначе как из «Моби Дика».

Они довольно посмеялись, как заговорщицы. Повисла пауза. Через некоторое время проехали Рединг, и каждая похвалила другую, что та не стала цитировать «Балладу Редингской тюрьмы» или рассуждать про Оскара Уайльда{6} …цитировать «Балладу Редингской тюрьмы» или рассуждать про Оскара Уайльда. – «Баллада Редингской тюрьмы» – поэма Оскара Уайльда, который отбывал двухлетнее заключение в каторжной тюрьме г. Рединга по обвинению в нарушении нравственности. Впервые опубликована отдельным изданием в 1898 г. за подписью С. 3. 3., что означало тюремный номер Уайльда в Редингской тюрьме: камера три на третьей площадке галереи С.. Джейн ненадолго отлучилась – то ли сходить в туалет, то ли проверить мини-бар у себя в сумочке. Алиса стала размышлять, как лучше воспринимать жизнь: всерьез или легко. Может быть, это надуманное противопоставление, один из способов показать свое интеллектуальное превосходство? Джейн, судя по всему, шла по жизни легко, но лишь до определенного рубежа, а потом стала искать серьезные решения – например, Бога. Лучше уж идти по жизни со всей серьезностью, а потом искать легкие решения. Такие, как сатира или суицид. Почему люди цепляются за жизнь – она же досталась им непрошенно? Жизнь человеческая оканчивается крахом – так виделось Алисе положение дел в этом мире, а те банальности, что изрекала Джейн по поводу преображения неудач художественными средствами, были махровыми фантазиями. Любой, кто хоть что-то смыслит в искусстве, подтвердит, что произведение никогда не отвечает замыслу творца. Искусство всегда недотягивает, художник не способен дать избавление от жизненного краха и, более того, сам обречен на двойной крах.

Когда вернулась Джейн, Алиса тщательно складывала газету, чтобы запастись чтением для воскресного ужина, состоящего из яйца вкрутую. Что удивительно: с возрастом тщеславие из порока превращается, можно сказать, в свою противоположность – во внутреннюю потребность. Их матери носили пояс или корсет, но их матери давно ушли в мир иной вместе с поясами и корсетами. Джейн всегда была грузной – еще Дерек жаловался; между прочим, его манера хаять бывшую жену непосредственно до или сразу после любовной близости с Алисой и стала основной причиной, по которой Алиса решила с ним порвать. Не из женской солидарности, а единственно из-за того, что считала это дурным тоном, непростительным для мужчины. С годами Джейн раздалась еще больше: сказалось пристрастие к алкоголю и сдобным булочкам. Сдобные булочки! Нет, в самом деле, есть же такие продукты, от которых женщина в возрасте должна отказаться. Невзирая на то что маленькие слабости, о которых лукаво шепчешь в микрофон на потребу толпе, приносят определенную выгоду. Что же до романа «Моби Дик», не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: Джейн эту книгу в глаза не видела. Собственно, в этом заключалось неизменное преимущество их совместных выступлений. Рядом с Джейн Алиса только выигрывала: рассудительная, трезвая, начитанная, стройная. Надо полагать, Джейн сейчас заканчивала роман про то, как некая писательница, склонная к ожирению и алкоголизму, обретает бога и находит у него одобрение. Ну ты и стерва, одернула себя Алиса. Тебе бы самой очиститься в лоне какой-нибудь строгой веры. Последовательный атеизм не может служить тебе моральной опорой.

Чувствуя себя виноватой, она дольше обычного задержала Джейн в объятиях на стоянке такси у Паддингтонского вокзала.

– Собираешься на фуршет в честь «Писателей года»? Это в «Хэтчардсе»{7} «Хэтчардс» – старейший книжный магазин (в настоящее время также книжный клуб) Лондона, расположенный на Пикадилли. Основан в 1797 г..

– В прошлом сезоне я сама была «Писателем года». А в этом – «Забытый писатель».

– Не выжимай слезу, Джейн. Раз ты не собираешься, я тоже не пойду . – Алиса говорила твердо, но не исключала для себя возможности передумать.

– Итак, куда мы едем в следующий раз?

– В Эдинбург, правильно?

– Кажется, да. Твое такси, садись.

– Счастливо, напарница. Ты лучше всех.

– Ты тоже.

Они повторно расцеловались.

Вечером, сварив яйцо вкрутую, Алиса поймала себя на том, что от новостей культуры ее мысли плавно переходят к Дереку. Прохиндей был редкостный, но пылал к ней такой страстью, что все остальное перед этим меркло. И что характерно: Джейн вроде не возражала; обиды начались много позже. Алиса стала искать этому объяснения: то ли у Джейн был какой-то выверт, то ли просто время взяло свое; но ответа не было, и она вернулась к газете.

А в это время на другом конце Лондона Джейн сидела перед телевизором и отщипывала прямо пальцами кусочки сыра и подсушенного хлеба, роняя крошки куда попало. Винный бокал так и норовил выскользнуть из руки. Политическая деятельница из Европы, выступавшая в новостях, напомнила ей Алису, и она задумалась об их многолетней дружбе и о том, как на сцене Алиса вечно перетягивала одеяло на себя, а она не возражала. Почему так повелось: то ли покорность у нее в крови, то ли она решила, что это на руку ей самой? Не в пример Алисе, она без утайки признавалась в своих слабостях. Что ж, вероятно, настало время признаться и в своей недостаточной начитанности. Прямо в Эдинбурге и покаяться. Выступление обещало быть интересным. Хотелось бы, чтобы такие разъезды продолжались до тех пор, пока… что такое? На месте экрана возникло видение: она, не доехав до дому, падает замертво в полупустом вагоне. Что в таких случаях делает машинист? Останавливает поезд – в том же Суиндоне – и вызывает санитарный транспорт или же просто сажает труп на сиденье, будто человек уснул или напился, и ведет состав дальше, в Лондон? Но кто-то же должен составить акт. А если это произошло в пути, что напишут в графе «место смерти»? Ей вдруг захотелось срочно убедиться, что Алиса в такой ситуации ее не бросит. Она покосилась на телефон, пытаясь догадаться, чем та сейчас занята. Но вслед за тем она представила себе, как Алиса, прежде чем дать ответ, выдержит короткую, неодобрительную паузу, подразумевающую, что подруга несчастна, экзальтированна и не способна справиться с лишним весом. Джейн вздохнула, потянулась за пультом и переключила канал.