Онлайн чтение книги Путь к перевалу
20. ЧЕРНЫЙ ШАР

Защита диссертации подходила к концу. Петр Ильич изложил уже суть работы, ответил на все замечания официальных оппонентов и членов Ученого совета и теперь сидел неподалеку от кафедры в ожидании приговора.

Бенецианов, раскрыв папку, внушительно заговорил:

— Здесь имеются отзывы с производства, от научных учреждений и некоторых частных лиц. Все они в общем положительные… м-м… за исключением отзыва из Урбекской экспедиции, в котором, к сожалению, не все гладко. Следует огласить их? — спросил он.

— Огласить последний! — предложил Ростов.

— Та-а-ак… — Модест Петрович надел очки — Отзыв на диссертационную работу…

Саша затаил дыхание. Отзыв отца… Для Саши это был не просто официальный документ, оценивающий работу, представленную на соискание ученой степени. Для него это было мнение отца о Петре Ильиче, как ученом и человеке, мнение, которое сейчас особенно важно, потому что здесь, в стенах университета, Петр Ильич в третий раз предстал перед Сашей в новом свете и ему пришлось заново пересматривать свое отношение к молодому преподавателю кафедры минералогии, бывшему когда-то его первым учителем-геологом.

Саша узнавал стиль отца, улавливал некоторые из его любимых выражений и будто видел его самого, спокойного, доброжелательного, справедливого. Таким же был и его отзыв. Что же тогда беспокоило Петра Ильича? А вот оно что!

— «…Вызывает недоумение, что диссертант не сделал ссылок на работы геологов Урбекской экспедиции, материал которых широко использован в диссертации», — Бенецианов сделал паузу и многозначительно посмотрел на Петра Ильича. Тот покраснел. — Ну, а дальше обычное. Автор полагает, что работа соответствует всем требованиям, предъявляемым к кандидатским диссертациям, а соискатель достоин присвоения ученой степени кандидата наук.

В аудитории стало шумно. Члены Совета заговорили, задвигались. Петр Ильич поспешно вытер платком лицо.

— У меня есть вопрос! — послышался громкий голос Чепкова. — Руководитель диссертанта знал об этом отзыве?

Бенецианов посмотрел на Воронова. Тот поднялся:

— Да, я знаком с отзывом. И рекомендовал Петру Ильичу внести соответствующие изменения в работу. Однако он не счел нужным этого сделать.

— Есть ли еще вопросы? — спросил Бенецианов. — Нет? Тогда прошу выступать.

К председательскому столу подошел Греков:

— Работа, представленная Совету, не вызывает серьезных возражений. Но вот с этим отзывом… Я полагаю, что молодому ученому следует быть более щепетильным в вопросах научной этики, и, если мы сейчас и проголосуем за присвоение ученой степени, то выдадим ему тем самым большой аванс, — он повернулся к Петру Ильичу: — Да, уважаемый коллега, большой аванс, в надежде, что вы поймете неблаговидность своего поступка и не дадите больше повода для такого рода разговоров.

— Я совершенно согласен с выступлением Леонида Ивановича, — сказал сменивший его Ростов, — и считаю, что Совет должен обязать соискателя внести в диссертацию ссылки на работы урбекских геологов, по крайней мере при подготовке ее к публикации. Считаю также, что Совет должен рекомендовать диссертанту направить в Урбекскую экспедицию извинительное письмо, в котором было бы указано, что такие изменения в работу внесены. Наконец, считаю, что Совету следует официально указать соискателю на недопустимость подобных поступков в практике научной работы.

— Позвольте и мне высказать свою… э-э… точку зрения, — поднялся Бенецианов.

Аудитория настороженно затихла.

«Ну, этот разнесет в пух и в прах!» — подумал Саша, невольно проникаясь чувством сострадания к Петру Ильичу, который сидел, понурив голову, теряя, видимо, всякую надежду на благополучный исход защиты.

Но Модест Петрович не торопился «разносить» незадачливого диссертанта. Напротив, воздав должное его «умению излагать материал и логически мыслить», он сделал небольшую паузу и недоуменно развел руками:

— Я не понимаю, из-за чего разгорелся весь сыр-бор? Разве качество работы так уж пострадало от того, что в списке литературы не оказалось нескольких рукописных отчетов? Все мы знаем, что представляют собой отчеты производственников. И если уж поднимать этот вопрос, то совсем в другой плоскости. Допустим, отсутствие ссылок является все-таки недостатком представленной работы. В какой-то мере это, конечно, так. Но с кого мы в первую очередь должны спросить за эту оплошность? Первая работа ученика, говорят, — работа его учителя. Вряд ли кто-нибудь с этим не согласится. И мне думается, что не кто иной, как доцент Воронов должен был указать своему аспиранту на допущенный промах. Указать в свое время и настолько убедительно, чтобы у аспиранта не возникло даже мысли «не счесть нужным» исправить свою ошибку. Именно так должен поступить всякий уважающий себя ученый, а не выступать на Совете с жалобой на своего непослушного ученика.

— Верно! — поддержал Чепков.

— Есть еще желающие? — спросил декан.

— Есть пожелание, — отозвался Стенин, — чтобы все здесь сказанное было поточнее занесено в протокол.

— Что вы хотите этим сказать? — повернулся к нему Бенецианов.

— Я полагаю, секретарь Совета понял меня, — ответил Стенин.

— Поддерживаю пожелание Алексея Константиновича, — сказал Греков, — и прошу внести в протокол, что я лично и, насколько мне известно, большинство других членов Совета не разделяем пренебрежительного отношения к геологам-производственникам.

На лице Бенецианова выступили красные пятна.

— Есть ли еще выступления по представленной работе? Нет? — спросил, он. — Тогда какие соображения будут по составу счетной комиссии?..

***

Один черный шар. Один голос против…

Итак, тайным голосованием Ученый совет факультета присвоил Петру Ильичу ученую степень кандидата геолого-минералогических наук.

Но кто же тот один, голосовавший против? Греков, Ростов, Стенин? Или Юрий Дмитриевич?.. Не может быть! Но тогда кто же? В толпе старшекурсников Саша увидел Володю Свиридова.

— Володя, слушай, кто голосовал против Ларина, как думаешь?

— Чепков, конечно.

— Он же вроде бы, наоборот, в защиту Петра Ильича…

Свиридов засмеялся:

— В защиту?.. Не знаешь ты Чепкова. Верно, ребята?

— Ничего, к четвертому курсу поумнеет.

— Постойте, — сказал Саша. — А откуда же вы знаете? Ведь тайное голосование…

— Да вот Трофимов своими глазами видел. Расскажи-ка, Гена.

— Понимаете, я у окна стоял, как раз у кафедры. А Чепков рядом пристроился, — начал Трофимов, известный балагур и весельчак, который, как знал Саша, был из одной группы с Володей и даже как будто дружил с ним. — Так вот, развернул он листок, где написано «согласен» и «не согласен» и — хвать! — первое слово зачеркнул. А потом, видели бы вы, подходит к Ларину и с такой, знаете, улыбочкой говорит: «Поздравляю, уважаемый Петр Ильич, с успешной защитой».

— Вот так-то, Степанов, — хлопнул его по плечу Володя. — Живи и копи ума-разума… А знаешь, не зря ты тогда вступился за Краева. Он в штабе ДНД так развернулся, дай боже! У него против этой шпаны, видно, давно зуб!

— Еще бы, досталось парню.

— А что с этим вашим, как его…

— С Жориком, что ли?

— Да.

— Отправили, говорят, со всей компанией подальше.

— И о чем думают такие? — сказал кто-то из ребят.

— О чем думают? — вступил в разговор не знакомый Саше блондин с усиками. — Будешь и ты думать, когда живем, как манную кашу жуем. Нет же ничего героического в наше время. Вот и мечутся те, кто не хочет ограничить себя жратвой да работой. Будьте покойны, заурядная личность во все времена оставалась паинькой!

— Что же, по-твоему, — перебил его Саша, — этот Жорик и вся его компания героическое искали в своей «норе»? Или это незаурядные личности, так что ли?

— Как ты не поймешь, — усмехнулся Володя, — это он сам, Всеволод Луговой — незаурядная личность.

— Не умно, Свиридов, — ответил Луговой с достоинством.

— Не умно? Тогда послушай, что я расскажу.

— Будешь лозунгами угощать?

— Нет, угощу одной историей, что была у нас этим летом на практике.

Был у нас в партии шлиховый отряд. И случилось так: остались они без продовольствия — вертолет забарахлил. А шлихи мыли километрах в сорока от базы, вниз по речке Черной. В отряде парнишка-техник и две девчонки-практикантки. А места там, замечу, такие, что пешком к ним не то что с грузом, и налегке не проберешься. Да тут еще дождь зарядил. Единственная возможность — по речке, на плотах. А речка эта — будто сам черт ее исковырял. Камень на камне, порог на пороге! Собрал нас начальник и говорит: «Приказывать я такое не могу, а, сами понимаете, люди с голоду умирают». Вот и поплыли втроем. На трех плотах: специально разделились. На всякий случай. Прогулочка получилась что надо! Один плот — в щепки. Другой на камень наскочил — еле стащили. А все-таки добрались до своих. Так что это, по-твоему, «кашу жевать?»

— Бывают исключительные случаи, — усмехнулся Луговой.

— Исключительные? А прошлогодняя история с Коноплевым на перевале? Обвал в Рудничном?..

— Кому ты, Володька, рассказываешь? — заметил один из ребят. — Брось! Он же все лето в фондах проторчал. Вся его практика в Уфе прошла.

— Ну, там, конечно, трудно было найти что-нибудь героическое.

— Не скажи, Володя, — возразил Генка. — Уфа — город большой. И столовка на другой стороне улицы. А если под трамвай попадешь по дороге?

— Трамвай что! — подхватил другой паренек.— В фондах, я слышал, и туалет на втором этаже. А шутка ли, туда и обратно по лестнице. Можно нос разбить.

— Ребята засмеялись.

Луговой, ничего не сказав, пошел прочь. Генка вздохнул ему вдогонку:

— Последний обломок рухнувшей цивилизации!

***

Придя в общежитие, Саша хотел засесть за книги, но, заглянув в свою комнату, так и застыл в дверях: комната была полна дыма, а за столом, где стояла недопитая бутылка водки и лежала груда окурков, сидел Иван, уронив голову на руки.

— Ты с чего это? — удивился Саша.

— К черту все! Напьюсь как сапожник!

— Да ты в уме?

— Или брошу все, и — поминай, как звали! — продолжал Иван. — Уеду! Хоть в тар-тарары. Только подальше отсюда.

— Постой-постой! Что у тебя случилось?

— Что случилось? День рождения у меня сегодня…

— Чего ж ты молчал? Поздравляю!

— Не с чем меня поздравлять, — насупился Иван.

— То есть как это не с чем?

— А так вот… Но тебе этого не понять!

— Почему же?

— Потому что не было у тебя такого. Дружишь со своей Севериной и знать ничего не хочешь. А вот я… — Иван махнул рукой. — Да что говорить об этом…

— Постой, Ваня, — Саша сел к нему ближе. — Не торопись мне завидовать. С Наташей у нас тоже не все гладко. И вообще… Ничего-то ты не замечаешь. Но что все-таки у тебя стряслось? Что-нибудь с Таней?

— А откуда ты знаешь?

— Я все вижу. И понимаю тебя. Только напрасно…

— Что «напрасно»? Скажешь, все это пустяки? Конечно, для вас, мальчишек, все это вроде игры. А мне и жизнь уж будет не в жизнь без нее… Ведь для наших девчат я солдат неотесанный. А она другое дело… Уж я бы для нее! Рук не жалеючи работал бы, шагу лишнего не дал бы сделать!

— Так в чем же дело?

— Знаешь, какой подарочек она преподнесла мне ко дню рождения?

— Значит, она знала, что у тебя день рождения?

— Я сам сказал ей. И попросил, чтобы пожелала мне чего-нибудь…

— Ну и?..

— Ну и дождался! «Желаю тебе, говорит, встретить в жизни такую девушку, с которой ты был бы так же счастлив, как я с Андрюшей»… Словом, больше в одной группе с ней мне не быть. Уеду я отсюда! Переведусь в другой вуз. Или еще что…

— Не валяй дурака, Иван!

— Хорошо тебе рассуждать. А мне… — Он махнул рукой и, схватив пальто, направился к двери.

— Постой! — крикнул Саша. — Куда ты?

— А теперь все равно.

— Ну, топай… Только вот что, Иван. У меня к тебе просьба. У Наташи Севериной несчастье. Мать положили в больницу. А дома, говорят, топить нечем. Помочь ей надо. Съездим на дровяной склад?

— Это можно, — буркнул Иван. — А сейчас пойду. Проветрюсь немного.

Саша проводил его взглядом: «И что его потянуло к Тане? Вон Светка глаз не сводит. И подошли бы они друг другу. Так нет же! Как все сложно в жизни…»

***

У Петра Ильича не было как будто никаких оснований для плохого настроения. Защита прошла успешнее, чем можно было ожидать. Успешно проскочила диссертация и через Большой совет. Тут Петру Ильичу положительно повезло. Ученый совет университета собирался не чаще одного раза в месяц, а диссертационные дела разбирались и того реже. Однако Бенецианов сумел провести его диссертацию уже на третий день после защиты. Это было приятным и неожиданным сюрпризом.

Повезло ему и в другом. Курортную путевку, на которую было столько желающих и которую Петру Ильичу так хотелось получить, профком решил предоставить именно ему. Даже от руководства так ему надоевшей одиннадцатой группой Стенин обещал освободить, если подыщется подходящая замена.

Словом, все складывалось как нельзя лучше. Но радости не было. Наоборот, какое-то тягостное предчувствие не покидало Петра Ильича в последнее время. И все из-за урбекского отзыва! Его ведь наверняка пошлют с документами в аттестационную комиссию. И вопрос еще, как там посмотрят на это.

Петр Ильич бросил книгу, которую листал уже больше часа, тщетно стараясь вникнуть в смысл, и, хлопнув дверью, вышел в коридор.

— Кто это у нас так дверями гремит? — послышался воркующий голос. — А-а-а, Петр Ильич. Вы мне как раз нужны, — Софья Львовна извлекла из своего арсенала самую обворожительную улыбку. — Петр Ильич, зайдемте, пожалуйста, ко мне, студенты принесли какой-то минерал, и я… В общем, нужна ваша консультация.

— Можно, — согласился Ларин.

Софья Львовна провела его в ассистентскую кафедры общей геологии. — Вот взгляните.

Петр Ильич удивленно пожал плечами:

— Этот? А что тут неясного? Самый обычный эпидот…

— Для вас обычный, — сказала Строганова, улыбаясь. — А мы с ним и так и эдак… Забываются минералы. Да сейчас, пожалуй, на всем факультете только вы один и остались настоящим минералогом. Я всегда, между прочим, поражалась вашей необычайной способности к диагностике, Да, кстати, взгляните еще на этот образчик. — Софья Львовна порылась у себя в столе и достала небольшой клиноподобный кристалл.

— Вот это уже интереснее, — Петр Ильич взял кристалл и несколько минут рассматривал его. Затем легонько царапнул по стеклу. — Похоже, аксинит. Но лучше проверить. Не дадите ли его мне на пару часов?

— Пожалуйста, могу вообще подарить, если он представляет для вас какую-нибудь ценность.

— Большое спасибо. У нас в коллекции как раз нет аксинита.

— Вот видите, оказывается, не зря вы потеряли здесь несколько минут. Ну, а как теперь ваше настроение?

Петр Ильич насупился:

— Благодарю вас, хорошо.

— Я думаю, у вас нет оснований для мрачных раздумий. Хотя Воронов немного испортил черным шаром…

— Вы хотите сказать, что Воронов голосовал против? Этого не может быть!

— Святая простота! Ну, да бог с ним, с Вороновым. Один голос против — это, знаете ли, даже к лучшему. Говорят, в Москве придираются к диссертациям, прошедшим единогласно.

— И все-таки против голосовал не Воронов, — упрямо повторил Петр Ильич. — Он не мог этого сделать!

— Ну хорошо, хорошо. Мог или не мог… Ясно только, что его мелочные придирки не помешали вам стать кандидатом наук. И я радуюсь вместе с вами…

— Радоваться, положим, еще рано. Как Москва посмотрит.

— А что Москва? Работа превосходная.

— Но как там отнесутся к этому отзыву?..

— Ах, вот чем вы обеспокоены! — Софья Львовна, улыбаясь, открыла своп стол. — Вот он, наш отзыв. Можете взять его себе на память.

— Как?.. Но мне сказали, что все документы…

— Уже посланы? Да, Модест Петрович постарался, чтобы не было никакой задержки. А отзыв… Можете изорвать его, можете повесить у себя дома, под стекло. Теперь видите, как относится к вам Бенецианов?

Петр Ильич не знал, что и подумать. Что же получается? Воронов голосует против, а Модест Петрович оказывает такую услугу…

— Да, Петр Ильич, — продолжала Софья Львовна, становясь серьезной, — вас уважают, ценят. И прежде всего, декан. Он смотрит на вас как на достойного продолжателя добрых традиций нашей минералогической школы. Да вы садитесь, что же мы стоим, в самом деле.

Петр Ильич опустился на диван. Софья Львовна села рядом.

— Ведь ваш Воронов, что греха таить, уже давно далек от минералогии. Как небо от земли. А вы… На вас теперь вся надежда факультета. Не знаю только вот… как вы сработаетесь с Юрием Дмитриевичем? Ведь он понимает — придет время, и неминуемо встанет вопрос о том, что во главе кафедры минералогии должен стоять минералог. К тому же, насколько мне известно, в ближайшие годы на кафедре Воронова не будет вакансии доцента.

— Мне об этом еще рано и думать, Софья Львовна.

— Вам? — Строганова закатила глаза. — Не прибедняйтесь, Петр Ильич. Будто не знаете, что на факультете есть доценты, которым уже сейчас далеко до вас. А Воронов только и думает, чтобы набрать побольше физиков. Какие уж там вакансии! Впрочем, на других кафедрах место доцента может открыться уже в этом году.

— Но я же минералог.

Софья Львовна положила свою ладонь ему на руку:

— Будем говорить прямо, Петр Ильич. Много ли внимания уделяется минералам на кафедре Воронова?

— Ну, все-таки…

— Чего там «все-таки»! Боюсь, даже на нашей кафедре ими занимаются больше, чем у вас Кстати говоря, именно у нас с нового года откроется вакантное место доцента. Модест Петрович уже сейчас думает, кого бы ему пригласить на это место.

— Ну, меня-то едва ли…

— Вы уверены? Впрочем, то же вы говорили, помню, и перед защитой.

— Но с какой стати Бенецианову обо мне заботиться?

— Модест Петрович заботится о судьбе факультета. О судьбе геологии, настоящей геологии. Естественно, он не может оставаться равнодушным и к такому ее разделу, как минералогия. На кафедре Воронова она уже давно дышит на ладан. Рано или поздно это будет заурядный филиал физмата. Впрочем, вы прекрасно знаете это и сами. Но геологический факультет не может остаться без минералогии. Вот что заботит Модеста Петровича. А ведь заниматься наукой, развивать и совершенствовать минералогию можно, я думаю, на любой кафедре, были бы условия для работы. Вы меня понимаете? — Она встала и протянула руку. — Ну, до свидания, Петр Ильич. Спасибо за консультацию.

— И вам… спасибо, — сказал Петр Ильич, неловко пятясь к двери.

В голове был страшный сумбур. Но отзыв лежал у него в кармане. И это означало конец всем страхам и сомнениям.

— Уф-ф! — невольно вырвалось у него, — как только закрыл он дьерь.

А все, что говорилось после, — галиматья. Хотя вообще-то не лишне подумать. В конце концов, эта минералогия на атомном уровне право же не для него. И потом… Доцент Ларин. Это не то, что какой-то ассистентишка.