Онлайн чтение книги Путешествие на Марс
I

Николай Александрович Краснов вскочил ночью с постели, как ужаленный и немедленно зажег лампу: он решил наконец свою задачу. Целых три года мучил его этот проклятый интеграл, не поддаваясь никаким его усилиям; но что это достижимо, в том Николай Александрович был убежден. Студенты-математики, которым он предлагал решить задачу, после безплодных попыток, все категорически ему заявляли, что интеграл в конечном виде не берется; лучший профессор математики местнаго университета подтвердил то же самое, чтобы поддержать свое достоинство, так как все его попытки решить задачу ни к чему не повели. Но Краснов им не верил: ни студенты, ни профессор не знали, какое великое применение получит этот интеграл, если его удастся взять; все думали, что это лишь искусственно подобранная функция для упражнений в интегральном исчислении, и, когда задача показалась им не в меру трудной, спокойно ее оставили. Как они ошибались! Да, Краснов строго хранил свою тайну и до поры до времени не доверял ее даже своему другу, студенту Шведову. Интеграл Краснова был продуктом его долголетняго труда по механике: только он один тормозил его открытие, — великое, мировое открытие, — не поддаваясь никаким комбинациям и вычислениям, и тем закрывал таинственную, поразительную по своему значение, истину.

Со страхом Краснов взял лист бумаги и принялся за проверку решения, осенившаго его в постели. Неужели-же это опять окажется самообманом, и интеграл снова ускользнет, а вместе с тем и его замечательное изобретение не осуществится? Но, нет, вычисления вполне согласуются с его мыслями: интеграл, как и думал Краснов, распадается на три части, и каждая из них борется самым естественным образом. Раз, два, три раза проверяет он свои вычисления, — ошибки не находится. Восторгу его нет конца: он осуществит свою идею, над которою трудится целых семь лет. Задача решена окончательно и он — властелин мира. Да, властелин, такой же могучий, как сказочные герои Жюля Верна, совершающие с помощью своих изобретений чудеса! Но теперь перед ним не фантастический герой; он сам, никто другой, как Николай Александрович Краснов, — виновник открытия, которое станет выше открытия Стефенсона и Эдисона. Теоретически вопрос решен окончательно, а практически осуществить его идею — сущая безделица. Правительство не пожалеет средств, сознав, какия выгоды оно само здесь выручит. Да, он непременно предоставить свою работу правительству; он — не сухой эгоист, чтобы подобно капитану Немо, погрузить свой Наутилус в морских волнах, а отдаст свой труд на благо человечеству, оставив себе только честь изобретения!..

Но если он снова ошибся, и интеграл все-таки не берется? Сомнение охватывает его, и он снова проверяет с начала до конца все вычисления. Нет, все верно, а тревога все-таки растет да растет. Наконец, безпокойство овладело Красновым до того, что он поспешно оделся и, взяв шляпу, вышел из комнаты. Часы пробили три пополуночи.

— Куда ты, Коля? — спросила старушка-мать.

— Мама! Я взял свой интеграл! — крикнул Краснов, хлопнув дверью и чуть не бегом выходя на улицу.

— Бедный! Он совсем скоро сойдет с ума, — проговорила старушка и скоро опять заснула.

Краснов, был математиком недюжинным, хотя не только не получил высшаго образования, но даже не окончил курса гимназии. Он служил маленьким чиновником в одном учреждении и тем поддерживал существование свое и матери. Но все свободные часы он нераздельно отдавал науке. Знакомств у него не было. Сослуживцы считали его тронутым, студенты-математики, с которыми Краснов был бы не прочь сойтись, — педантом.

Один только человек любил и понимал Краснова, это — студент Шведов; но это тоже был человек, не совсем нормальный по отзывам его знакомых. Шведов был очень способный юноша, которому факультет единогласно предсказывал скорую профессуру. Он, как и все ученые, настолько зарылся в свои занятия, что совершенно забыл об остальных людях. Краснов благоговел перед Шведовым.

Через полчаса быстрой ходьбы Краснов повернул во двор одного дома и по черной лестнице поднялся в четвертый этаж. Длинный коридор тускло освещался фонарем. Краснов подошел к одной из дверей, на которой была прибита визитная карточка с надписью: «Петр Петрович Шведов, студент-математик», и постучал. Встревоженный стуком, Шведов в одном белье подбежал к двери.

— Кто там?

Это я, Петр Петрович, я, — Краснов. Отворите.

— С чем вас чорт принес ночью? — сказал студент, отворяя дверь.

— Замечательная вещь! Зажгите-ка поскорей лампу.

Пока Шведов добывал огонь, Краснов разделся и разложил свои бумаги.

— Смотрите сюда. Берется этот интеграл в конечном виде?

— Да, ведь, мы с вами сто раз пробовали его взять, и ничего не выходило!

— А, ну-ка, следите за мной повнимательней, не делаю ли я где ошибки.

И Краснов стал быстро делать вычисления. Шведов внимательно следил за ними.

— А, ведь, в самом деле, выходит! Дайте-ка, я попробую.

Он взял бумагу и начал сам вычислять. Ошибки не было.

— А знаете ли, Петр Петрович, почему я так интересовался этим интегралом?

— Почему?

— Дайте мне слово никому не выдавать тайны, которую я вам сейчас открою.

— Даю честное слово. Вы можете мне верить.

— Верю, верю. Ну, слушайте.

Краснов стал излагать свое открытие. С каждым его словом Шведов заинтересовывался все больше и больше. Он вскакивал со стула, садился на стол и не знал, чем выразить свой восторг и удивление. Наконец Краснов кончил.

— Да вы — Георг Стефенсон, Николай Александрович! Больше, вы — Ньютон, настоящий Ньютон!..

Краснов самодовольно улыбался.

— Как же вы теперь поступите с вашим открытием?

Краснов стал излагать Шведову свой план предоставления открытия правительству. Шведов мрачно слушал, не отрывая глаз от бумаги с вычислениями. Краснов спросил:

— Что же, одобряете вы мои намерения?

Шведов отвечал не сразу. Наконец он проговорил, как бы про себя:

— Я на вашем месте так не поступил бы ни в каком случае.

— А что же делать?

— Что делать? Досадно, право! Взрослый человек, великий геометр, механик и астроном, спрашивает, как ребенок, чтó ему делать с своим гениальным открытием! Неужели вы не понимаете, что вы губите собственное дело, которое может или совсем заглохнуть в чиновничьих руках или, что еще досаднее, попасть в руки каких-нибудь спекулянтов! Нет, вы не имеете нравственнаго права этого делать! Вы должны довести дело до конца. Владея вашим могущественным средством, вы должны делать открытия за открытиями, и, только умирая, сделать наследницей своих ученых сокровищ Россию. Если вам нужен помощник, то я готов бросить все и следовать за вами на край света.

— В самом деле? А ваша будущая профессура?

— К чорту профессуру! С вами я больше принесу пользы, чем на университетской кафедре!

— Отлично! — воскликнул Краснов. — Но все-таки, Петр Петрович, мы с вами не осуществим моего изобретения.

— Почему?

— У нас нет денег.

— Ах, чорт возьми! А, ведь, действительно, правда. Без денег ничего не сделаешь! Деньги необходимы, а денег-то у нас нет…

Шведов задумался.

— Чепуха! — сказал он через минуту. — Денег нам дадут.

— Кто?

— Есть один богатый человек, который отдаст на наше дело свое состояние.

— Да кто же?

— Виктор Павлович.

— Виктор Павлович? Русаков?

— Ну, да! Он очень богат, я знаю наверное. Необходимо лишь пригласить его в нашу компанию — и он пойдет с нами непременно.

— Профессор? Чтобы он бросил свои лекции для нашего предприятия? Этому я не поверю.

— Я же в этом убежден. Он все отдаст для того, чтобы сделать что-нибудь замечательное и превзойти Лессинга, а здесь представляется бесконечное поле для его деятельности. Идем сейчас к нему!

— Ночью? Неловко…

— Пустяки! Одевайтесь.

Математики оделись и вышли.

Виктор Павлович Гусаков был известным математиком. Он уж больше двадцати лет читал лекции по высшей математике в университете, напечатал несколько выдающихся сочинений и сделал не мало научных открытий. По внешнему же виду он, как и все замечательные математики, казался человеком необыкновенно странным. Если Краснова и Шведова считали за людей не совсем нормальных, то профессора Русакова всякий с перваго взгляда признал бы помешанным. Трудно было встретить более неряшливого или более разсеяннаго человека. Он читал своим слушателям прекрасныя по содержанию, но безобразныя по внешней отделке лекции: говорил неправильно, часто даже обрывал речь, не окончив слова. Однако, студенты высоко ценили его лекции, привыкнув Русакова не слушать, а смотреть на то, чтó он писал на доске; изложение всевозможных частей высшей математики Русаковым было оригинальное, необыкновенно точное и увлекательное. Студенты гордились им и охотно извиняли ему его странности. Математика поглотила все мысли профессора, и он, кроме нея, ничего не видел, ничего не знал и ничем не интересовался.

Единственный человек останавливал на себе его внимание и даже несколько его безпокоил, это — профессор физики того же университета, Лессинг. Профессор Лессинг тоже был небезызвестным ученым, но в противоположность Русакову был необыкновенно приличен, аккуратен, внимателен и точен, порой даже изящен. Он постоянно трунил над Виктором Павловичем и его разсеянностью, а равно и над его односторонней ученостью. За это Русаков терпеть не мог Лессинга и считал его своим заклятым врагом. Когда на заседаниях физико-математическаго общества его председателю, Лессингу, случалось в докладе сделать какую-либо ошибку, восторгу Русакова не было конца. Но это происходило редко; по большей же части такия ошибки встречались в докладе самого Русакова, и он задыхался от гнева, замечая ироническия улыбки председателя. Он готов быль отдать все свое состояние, чтобы придавить, оскандалить ненавистнаго профессора. Злоба его росла, а Лессинг приобретал все больше и больше известности в ученом мире.

Светало, когда наши друзья подошли к квартире Русакова и позвонили. Долго пришлось им ждать, пока заспанная горничная отворила дверь.

— Что вам нужно?

— Виктор Павлович спит? — спросил Шведов.

— Ну, да, конечно.

— Разбудите его. Скажите, что есть важное и неотложное дело к нему.

Горничная стала было возражать, но Шведов настоял на своем и через четверть часа к ним вышел профессор.

— Какое важное дело? Какое дело?..

— Виктор Павлович, — начал Шведов: — извините; слишком уж важныя обстоятельства заставили нас безпокоить вас в это время. Прежде всего позвольте вам представить моего друга, Николая Александровича Краснова, гениальнаго математика, как вы сейчас убедитесь. Видите, в чем дело. Как взять этот интеграл?

— Да, ведь, я вам доказывал в университете, что он в конечном виде не берется.

— Да, но ваши доказательства оказались софизмами.

— Как софизмами? Как софизмами? Так не годится говорить.

— А вот посмотрите.

И Шведов решил ему задачу. Недоумению профессора не было границ.

— Но это еще не все, Виктор Павлович? Разскажите-ка вы сами, Николай Александрович, о вашем открытии.

Краснов еще раз изложил то, о чем только что говорил в квартир Шведова. Русаков был поражен.

— Это, это… удивительно!

— Теперь вот в чем дело, Виктор Павлович, — начал опять Шведов: — сообщать о сделанном открытии правительству, правда, не стóить?

— Не стóит, конечно, не стóить.

— Значить, нужно работать самостоятельно?

— Самостоятельно, непременно самостоятельно.

— Но, у нас нет денег.

— Нет денег? Это не годится. Деньги необходимы, необходимы.

— Вот мы и хотим предложить вам… У вас есть деньги…

— В банке лежат.

— Так возьмите их и примите участие в нашей компании.

— То-есть дать вам их взаймы? Как же это?.. Нет, это не того… Не годится… деньги того…

— Нет, мы предлагаем вам принять непосредственное участие в нашем предприятии.

— Как, а лекции бросить?

— Так что же? Да вы с нами гораздо больше сделаете для науки, чем в университете. А как удивится профессор Лессинг, когда узнает о нашем открытии!..

Глаза Русакова загорелись от радости.

— Это верно! Лессинг повесится с досады. Но все-таки, как же деньги… Я не знаю…

— Как вам угодно, Виктор Павлович! Мы сочли своим долгом предложить вам. В случае же вашего отказа мы имели в виду обратиться к профессору Лессингу. Он наверное согласится. Как вы думаете, когда его можно застать дома?

— Нет, нет, этого не нужно, этого не нужно. Я согласен, согласен. Сегодня же подам в отставку.

— Ну, вот и отлично! Теперь нужно решить, куда нам следует отправиться, чтобы заняться предварительными приготовлениями.

— На необитаемый остров нужно, — поспешно проговорил Русаков.

— Но, господин профессор, — заметил Краснов: — теперь, ведь, нет необитаемых островов.

— Как нет? Должны быть, должны быть!…

Через несколько дней весь физико-математический факультет, как громом, поразило известие, что профессор Русаков вышел в отставку, а известный студент Шведов уволился из университета. Профессор Лессинг, не знал, чтó и подумать, и даже немного тревожился, замечая, с каким многозначительным и торжествующим видом поглядывал на него бывший профессор Русаков, коварно улыбавшийся при всякой с ним встрече. Страдающим же лицом в этой истории явилась жена профессора Русакова. Она убедилась в том, что ея ученый супруг окончательно спятил с ума. Кроме непонятной отставки, лишившей их постояннаго дохода, в поведении профессора стало проявляться еще более странностей, чем прежде. Он по целым дням вырезывал из картона какия-то фигурки, клеил их, кричал: «нет, не годится» и разрывал на части; затем снова клеил и так далее. Наконец, профессор взял из банка почти все свои деньги и сказал жене, что завтра едет, но куда, зачем, об этом упорно молчал. Русаков, обещал писать жене, но добавил, чтобы она ему не отвечала, так как он ни под каким видом не может дать своего адреса.

На другой день профессор, действительно, уехал. Профессорша выпросила себе право хоть проводить его до вокзала железной дороги. Там она увидела, что ея муж сел в вагон не один, а с двумя какими-то субъектами, показавшимися разгневанной и опечаленной женщине крайне подозрительными. В одном из них она признала студента, нередко навещавшаго ея мужа и написавшего какое-то сочинение о наибольших и наименьших величинах функций, с которым профессор долго носился. Другой же с реденькой бородкой, в пенснэ, был ей положительно неизвестен. Наконец пробил третий звонок. Профессор окончательно попрощался с женой, посоветовав ей в заключение, остерегаться Лессинга, и поезд тронулся, увозя профессора и его товарищей неизвестно куда.

С тех пор прошло несколько лет, а о профессоре Русакове, студенте Шведове и чиновнике, Краснове не было ни слуху, ни духу. Они словно провалились сквозь землю.