Благие намерения мало чего стоят. Тебя ценят по результату.
Я считаю, что мужчины должны относиться к женщинам не просто как к человеческим особям, уступающим им ростом и силой, но зато с бюстом. Если не согласны, можете попробовать меня переубедить. Мне доставляет удовольствие обращаться с женщиной как с леди, открывать перед ней дверь, платить за разделенный со мною обед, дарить цветы – и т.д., и т.п.
Вы, смертные, вообще можете думать о чем-нибудь другом? Все только и говорят, что об этом времени! Целые города мечутся как проклятые, визжа, что опаздывают, гудя в свои дурацкие гудки! А ведь раньше вы, люди, умели обращаться с ним как надо.
В львиное, так сказать, логово не идут, не подготовившись. Прежде стоит как минимум плотно позавтракать.
Говорят, мы, чародеи, хитры. Поверьте, наша хитрость бесполезна, совершенно бесполезна против женщин.
Женщины по части ненависти дадут сто очков вперед любому мужчине. Они умеют лучше фокусировать ее, лучше излучать.
Я плохо реагирую на страх. Обыкновенно мне не хватает ума бежать или прятаться – вместо этого я пытаюсь уничтожить то, что меня напугало.
Улыбка всегда бесит людей куда больше, чем прямое оскорбление. А может, это просто улыбка у меня такая оскорбительная.
Цветение одной только розы — большее утешение в круговерти человеческой жизни.
Что за жестокая милость — быть юным…
Чтобы убить ее, надо сперва убить этот пошлый костюм.
Убийца — изнанка Создателя.
Просто многие люди не видят разницы между великим и популярным.
Я очень простой человек...Я не люблю окружать себя тем, что не могу иметь.
Женщина, поступающая как дура, и есть дура.
Чем сложнее задача, тем больше оснований сейчас же приступить к ней.
Какое страдание сравнишь с этим! Хочешь простить, стремишься простить – и знаешь, что это безнадёжно, что простить нельзя.
Камень, лежащий на дороге, может иметь самые лучшие намерения, но всё-таки его надо убрать...
– Значит, рассказывать дальше?
– Если… если хотите… Но воспоминания мучительны для вас.
– А вы думаете, я забываю об этом, когда молчу?
Может быть, даже на мою могилу положат сверху камень, чтобы помешать в-воскресению «через три дня»? Не бойтесь, ваше преподобие! Я не намерен нарушать вашу монополию на дешёвые чудеса. Буду лежать смирно, как мышь, там, где меня положат.
Видимо, жизнь повсюду одинакова: грязь, мерзость, постыдные тайны, тёмные закоулки. Но жизнь есть жизнь – и надо брать от неё всё, что можно.
Даже и две минуты не хочу быть серьёзным, друг мой. Ни жизнь, ни смерть не стоят того.
Унция свинца – превосходное средство от бессонницы.
Приучая невежественных людей к виду крови, вы уменьшаете в их глазах ценность человеческой жизни.
Душа немая, у неё нет голоса, она не может кричать. Она должна терпеть, терпеть и терпеть...
Мы не имеем права умирать только потому, что это кажется нам наилучшим выходом.
В наших поступках мы не должны руководствоваться тем, любят нас или ненавидят.
Если человек вам не нравится, то всё, что он делает, непременно дурно.
Я верил в вас, как в бога. Но бог – это глиняный идол, которого можно разбить молотком.
В счастливые дни много не нагрешишь.
К политическим обществам не присоединяются без влияния со стороны.
А уж если врать, так врать забавно.
Какая вы бледная! Это потому, что вы видите в жизни только её грустную сторону и не любите шоколада.
Чувствовать или не чувствовать боль – зависит от твоей воли; он не хочет её чувствовать, он заставит её утихнуть.
Я боюсь... темноты. Иногда я просто не могу оставаться один ночью. Мне нужно, чтобы рядом со мной было живое существо. Темнота, кромешная темнота вокруг... Нет, нет! Я боюсь не ада! Ад – это детская игрушка. Меня страшит темнота внутренняя, там нет ни плача, ни скрежета зубовного, а только тишина... мёртвая тишина.
Он даже слишком хорош для нашего грешного мира, и его следовало бы вежливо препроводить в другой.
«Будьте добры подписать свой собственный смертный приговор. Моё нежное сердце не позволяет мне сделать это». До такой гадости может додуматься только христианин, кроткий, сострадательный христианин, который бледнеет при виде слишком туго затянутого ремня.
Давайте помолчим. Когда один из нас умрёт, другой вспомнит эти минуты. Забудем шумный мир, который так назойливо жужжит нам в уши, пойдём рука об руку в таинственные чертоги смерти и опустимся там на ложе, усыпанное дремотными маками. Молчите! Не надо говорить.
Что толку в клятвах? Не они связывают людей.
Мы не вправе отдавать все наши помыслы мертвецам.
Если бы у вас была хоть малейшая возможность изменить то, что сделано, тогда стоило бы задумываться над старыми ошибками. Но раз их нельзя исправить – пусть мёртвые оплакивают мёртвых.
Я думаю, что мёртвым лучше оставаться мёртвыми. Прошлое трудно забыть. И на месте вашего друга я продолжал бы оставаться мёртвым. Встреча с привидением – вещь неприятная.
Он или необыкновенно умный негодяй, или величайший осел.
Бесконтрольная власть развращает людей.
В террористических убийствах самое страшное то, что они становятся чем-то заурядным, на них начинают смотреть, как на нечто обыденное, у людей притупляется чувство святости человеческой жизни.
Во всякой привычке есть что-то дурное, рабское.
Самый верный способ попасться – это убедить себя в провале заранее.
— <...> А если так, каким образом вы избежите цензуры?
— Я не буду ее избегать. Я просто перестану с ней считаться.
"я – твоя мать и буду волноваться за тебя, даже когда тебе стукнет сорок"
1..141..143Франц возмужал от любви. Эта любовь была чем-то вроде диплома, которым можно было гордиться.