Ей всё равно, сколько человек слышат их ссоры с Лордом, ей всё равно, с кем Слепой, если не с ней, её без разницы, голая она или одетая, девушка она или парень, это стайный зверь, таких выращивает Дом, и Курильщик отчасти прав — Рыжая монстр, как многие из нас, лучшие из нас. Будь я проклят, если попрекну её этим.
Падшие ли мы ангелы, усомнившиеся, что ничто есть ничто, и за это рожденные терять любимых и близких, одного за другим, а потом и собственную жизнь, чтобы убедиться, что были неправы?
Мужчину привлекают домой три вещи: постель, женщина и обед.
Иван поворачивается ко мне, но Шума у него нет, а по взгляду ничего не поймешь. — Рад видеть вас в добром здравии, мистер Хьюитт.
— Вы знакомы?! — вопрошает Дейви.
— Да, было дело, — все еще не сводя с меня глаз, отвечает Иван.
Я не говорю ни слова.
Я слишком занят разглядыванием картинок в своем Шуме.
Перед глазами у меня Фарбранч. Хильди, Тэм и Франсиа. Страшная резня. В которой Иван выжил.
По его лицу пробегает тень раздражения.
— Я заодно с теми, за кем сила, — говорит он. — Только так и можно выжить.
Я представляю себе горящий Фарбранч, мужчин, женщин и детей в огне.
Иван хмурится еще сильней
Как ни умел он разговаривать и сходиться с людьми, узнавать от них новое, все же он ясно сознавал, что есть нечто, отделяющее его от других, и это нечто – его саманство. Он видел, какую ребяческую или чисто животную жизнь ведут люди, которых он в одно и то же время любил и презирал. Он видел, как они хлопочут, страдают и седеют из-за вещей, которые, на его взгляд, совсем не стоили этого – из-за денег, маленьких удовольствий, мелких почестей. Он видел, как они упрекают и поносят друг друга, как они стонут от боли, которую самана переносит с улыбкой, как страдают от лишений, которых самана и не чувствует.
- Нет, все одним миром мазаны: легковерные, трусливые, лживые фанфароны. На вас нельзя положиться. Вы мните себя воинами, а на деле - марионетки, послушные своим капризам. Трубите о мужестве, а гонитесь за дешёвкой.
Одзу подумал, что за время войны исчезло всё, что может приносить людям счастье. В Японии не было ни одного человека, который бы чего-нибудь не лишился. У кого-то сгорел дом, у кого-то умерли или погибли родные, пропали друзья.
Помню, как я бродила по выставкам, по девятнадцатому веку: они же были одержимы гаремами. Гаремы на десятки картин, жирные женщины в тюрбанах или бархатных тюбетейках валяются на диванах, обмахиваются павлиньими перьями, за спиной на страже – евнух. Этюды недвижной плоти, воссозданной мужчинами, которые никогда там не бывали. Предполагалось, что картины эротичны – мне тогда казалось, они и были эротичны; но теперь я понимаю, о чем они в действительности. На картинах этих застылая живость; ожидание, предметы, которыми не пользуются. На картинах этих скука.
Но, может, скука эротична, когда женщины скучают для мужчин.
Во время войны людям кажется, что обязательно нужно кого-то винить. Кто не с нами, тот против нас. Души усыхают, становятся маленькими.
Извиниться ничего не стоит, а есть люди, которые совершают невежливости и никогда не извиняются, и их никто не любит.
Эта важнейшая особенность местной жизни явно недооценена бытописателями Шварцвальда. Удобрение, очевидно, главное богатство местного жителя, его казна, его сокровище, предмет его гордости, его картинная галерея, его собрание керамики, его коллекция безделок, свет его очей, его право на общественное признание, зависть и почет, — и его первая забота, когда приходит срок писать духовную.
Если вы говорите ребёнку, что у него всё получится или, наоборот, говорите, что у него не получится ничего, то всё именно так и будет.
... с выбранным злонамеренно или неосмотрительно дрянным именем дело обстоит не так, как, скажем, с репутацией человека, которая, если она замарана, может быть потом обелена — и рано или поздно, если не при жизни человека, то, по крайней мере, после его смерти, — так или иначе восстановлена в глазах света; но то пятно, — говорил он, — никогда не смывается...
Можно уважать права и мнения человека, даже не будучи с ним знакомым. Но самого человека ты сможешь уважать лишь после того, как найдешь в нем что-то достойное этого слова.
...никто не может унизить вас без вашего на то разрешения.
Некоторые люди терпеть не могут, чтобы их обгоняли.
- Размножаться с опережением -- вот наше оружие против удавов!
Уж эти мне петербургские весны, ветры да дождички со снежочком, – уж это смерть моя, Варенька!
-Знаешь, почему земля круглая? -Почему? - услышал он голос Фудзико. -Потому что Бог сделал ее круглой, чтобы те, кто расстался друг с другом, смогли опять встретиться.
Нельзя соперничать с первой любовью, особенно если она умерла.Ты всегда будешь чувствовать себя второй.
Мне необходимо быть с другими людьми, подумал он, необходимо, чтобы жить. Раньше, пока они не пришли, я еще мог жить здесь в одиночестве. Но теперь все изменилось, и пути назад нет. Невозможно перейти от людей к безлюдию. Это ведь я, испуганно понял он, это я завишу от них – слава богу, что они остались.
– А верят или не верят во что? В Бога? – спросил Сакердон Михайлович.
– Нет, – сказал я, – в бессмертие.
Временами мне кажется - где бы что важное ни происходило, я неизменно торчу за кулисами.
Я ненавижу людей, не умеющих прощать.
Это безумие - жить с мужчиной, который не уходит только потому, что ленится...
- Разве не красиво выглядит? Я только вчера это обнаружила! Ну то есть, ты же первый, кому я это показала!
- Да красиво, красиво.
- О, что это за вздох я только что услышала? По-твоему, это глупо?
- Да нет...
- Мне вдруг стало любопытно, почему я до сих пор играю с тобой в дочки-матери, вот как сейчас.
А ведь бывают же субъекты - уткнуться в книжку и читают, читают, читают или таращаться, как дураки, на эти озера, горы и все такое прочее.
Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть.
Он (Достоевский) знал, что революция, которую он ощутил в подземном, подпочвенном слое России, не приведет к свободе, что началось движение к окончательному порабощению человеческого духа
Париж - это нескончаемый бал-маскарад.
- Пока ты могла думать, что я красив, Кристина, ты ещё вернулась бы! Я знаю, ты вернулась бы. Но теперь, когда ты знаешь о моём уродстве, ты сбежишь навсегда.
Лос-Анджелесу не грозит вражеское вторжение: оккупанты просто не найдут, где припарковаться.
Если желания не исполняются, если в настоящем есть какие-то проблемы (со здоровьем, с деньгами, с пониманием своего предназначения, с детьми, с личной жизнью и т. д.), значит, где-то остались незакрытые долги.
Давненько я не брался за свой дневник. А жаль. По сути дела, это не дневник, а история болезни...
К политическим обществам не присоединяются без влияния со стороны.
На нее было приятно взглянуть и к тому же не очень противно слушать.
... однажды поведши себя как скотина, ты заново и заново скотствуешь сейчас, отказываясь признать свое скотство!
В наше время не принято верить в сверхъестественное. Сверхъестественное пугает. Куда как спокойнее жить в твердом убеждении, что никто не может дотянуться до тебя с помощью магии, чтобы убить во сне. Что вампиры существуют только в кино, а демоны – лишь нематериальное следствие психических расстройств.
Я повернулся с неприятным чувством зависимости, какое испытывает всякий, если хозяева делаются бесцеремонными.
Женщина может простить мужчине зло, которое он причинил ей, но жертв, которые он ей принес, она не прощает.
Глядишь, кажется, нельзя и жить на белом свете, а выпьешь — можно жить!
Боже, помоги мне быть таким человеком, каким считает меня моя собака.
- Если ты опять отвергнешь меня, моё мщение будет так же сильно, как и моя любовь.
Ее ум развился раньше, чем сердце, и она предпочитала литературных персонажей реальным героям. Первых можно было запереть в ящик стола, а со вторыми справиться было куда труднее.
Терпеть не могу, когда обнаруживается, что не вся вселенная ополчилась против меня. Это, можно сказать, выбивает почву из-под ног моей мании преследования.
- Любое решение, которое ты принимаешь, способно изменить мир. Лучше всего жить так, чтобы боги тебя не заметили. Хочешь быть свободным, парень, - живи тихо.
- Я хочу стать воином, героем.
- В детстве все хотят быть героями. Повзрослеешь - расхочется.
Когда я пишу эти строки, то повторяю про себя: «Я люблю тебя», не обращая внимания на слова, на набор текста, на компьютер, на окружающую обстановку. Я повторяю «Я люблю тебя», когда работаю, пишу, читаю, играю, разговариваю или размышляю, пытаясь постоянно очищаться, стирать и еще раз очищать все, что находится между мной и нулевым состоянием.
... в старости , которая уже не за горами, тщеславие особенно обременительно. Старость и сама по себе - нелегкая ноша.
Только дурак пойдет на более сильного врага в лобовую атаку.
1..110..143Бахвальство, которое распирает от самоуверенности, - вот вернейший признак невежества.