Мне вспоминается какая-то древняя восточная поговорка: «Не дай бог испытать то, к чему можно привыкнуть». Да. Привыкли.
Я открыла двери очень смело. Это была настоящая храбрость отчаяния. Прыгать в пропасть лучше с разбега, не останавливаясь на ее краю и не оглядываясь на прекрасный мир, оставляемый навсегда.
А я лежу с открытыми глазами на средних нарах, и в голову мне приходят самые еретические мысли о том, как условна грань между высокой принципиальностью и узколобой нетерпимостью, и еще о том, как относительны все человеческие системы взглядов и как, наоборот, абсолютны те страшные муки, на которые люди обрекают друг друга.
То было время величайшего волнения и подъема. Вся страна рвалась в бой — шла война, в груди всех и каждого горел священный огонь патриотизма; гремели барабаны, играли оркестры, палили игрушечные пистолеты, пучки ракет со свистом и треском взлетали в воздух; куда ни глянь — вдоль теряющихся вдали крыш и балконов сверкала на солнце зыбкая чаща флагов; каждый день юные добровольцы, веселые и такие красивые в своих новых мундирах, маршировали по широкому проспекту, а их отцы, матери, сестры и невесты срывающимися от счастья голосами приветствовали их на пути; каждый вечер густые толпы народа затаив дыхание внимали какому-нибудь патриоту — оратору, чья речь задевала самые сокровенные струны их души, и то и дело прерывали ее бурей аплодисментов, в то время как слезы текли у них по щекам; в церквах священники убеждали народ верой и правдой служить отечеству и так пылко и красноречиво молили бога войны ниспослать нам помощь в правом деле, что среди слушателей не нашлось бы ни одного, который не был бы растроган до слез. Это было поистине славное, удивительное время, и те немногие опрометчивые люди, которые отваживались неодобрительно отозваться о войне и усомниться в ее справедливости, тотчас получали столь суровую и гневную отповедь, что ради собственной безопасности почитали за благо убраться с глаз долой и помалкивать.
Наши руки - земля, наши тела - глина, наши глаза - дождевые лужи. Мы не знаем, живы ли ещё.
Жизнь здесь, на пределе смерти, чудовищно прямолинейна, ограничивается самым необходимым, все прочее спит беспробудным сном; в этом наша примитивность и наше спасение. Будь мы сложнее, давно бы сошли с ума, дезертировали или погибли.
До чего бессмысленно все, что было когда-либо написано, сделано, подумано, если возможно вот такое! Наверно, все ложь и ничтожность, коль скоро культура тысячелетий даже не сумела воспрепятствовать тому, чтобы проливались эти реки крови, чтобы сотнями тысяч существовали эти пыточные застенки.
Война загубила нас для всего. Мы уже не молодежь. Уже не хотим штурмовать мир. Мы беглецы. Бежим от себя. От своей жизни. Нам было восемнадцать, мы начинали любить мир и жизнь, а пришлось по ним стрелять. Первый разорвавшийся снаряд попал нам в сердце. Мы отлучены от созидания, от стремления, от движения вперед. Мы более в них не верим, мы верим в войну.
Мне хочется вернуть спокойную увлеченность, ощутить то сильное, неизъяснимое притяжение, с каким я раньше подходил к своим книгам. Пусть ветер желаний, веявший от разноцветных корешков, снова охватит меня, пусть растопит тяжелую, мертвую свинцовую глыбу где-то во мне и снова разбудит нетерпеливое предвкушение грядущего, крылатую радость перед миром мыслей, пусть возвратит потерянную готовность моей юности.
Мы одиноки, словно дети, и умудрены опытом, словно старики, мы черствы, печальны и ребячливы, – я думаю, мы потеряны.
Вот и с человеком, коли дать ему чуток власти, происходит аккурат то же самое – он ее хватает. Получается этак совершенно нечаянно, ведь человекв первую очередь животное, разве только по верху, словно в бутерброде со смальцем, намазано маленько порядочности.
О земля с твоими складками, ямами и впадинами, куда можно броситься, схорониться! Земля, в судороге кошмара, во всплеске истребления, в смертельном рыке разрывов ты дарила нам могучую встречную волну обретенной жизни!
Быть хорошим - значит жить в согласии с самим собой. А кто принужден жить в согласии с другими, тот бывает в разладе с самим собой.
Как будто мы были когда-то монетами разных стран; потом их переплавили, и теперь на них оттиснут один и тот же чекан. Чтобы отличить их друг от друга, нужно очень тщательно проверить металл, из которого они отлиты. Мы прежде всего солдаты, и лишь где-то на заднем плане в нас каким-то чудом стыдливо прячется человеческая личность.
Чей-то приказ превратил эти безмолвные фигуры в наших врагов; другой приказ мог бы превратить их в наших друзей. Какие-то люди, которых никто из нас не знает, сели где-то за стол и подписали документ, и вот в течение нескольких лет мы видим нашу высшую цель в том, что род человеческий обычно клеймит презрением и за что он карает самой тяжкой карой.
– Во-первых, о том, какую огромную силу ума вы потратили, чтобы дойти до цели. Что совершили бы вы на свободе!
– Может быть, ничего. Я растратил бы свой ум на мелочи. Только несчастье раскрывает тайные богатства человеческого ума; для того чтобы порох дал взрыв, его надо сжать. Тюрьма сосредоточила все мои способности, рассеянные в разных направлениях; они столкнулись на узком пространстве, – а вы знаете, из столкновения туч рождается электричество, из электричества молния, из молнии – свет.
– Но мне кажется, – возразил Франц, – поскольку вы одновременно становитесь и судьей, и палачом в вашем собственном деле, трудно удержаться на границе закона и самому не подпасть под его власть. Ненависть слепа, гнев безрассуден, и кто упивается мщением, рискует испить из горькой чаши.
Почему-то история не умеет учить. Сколько бы павших империй и цивилизаций ни вошло в её нескончаемые безупречные скрижали, каждая новая верит, что уж она-то будет жить вечно, что её-то не тронут правящие природой всех вещей неукротимые силы разложения. Я лишь расставляю сети. Тираны с императорами приходят и уходят, цивилизации достигают расцвета и гибнут, но рыбаки всегда будут забрасывать сети, крестьяне пахать землю, а пастухи пасти стада. Мы - те, с кого начинаются цивилизации, а когда очередной из них приходит конец, новая опять начинается с нас.
Узнать тебе пора,
Что при подъёме кажется сначала
Всегда крутою всякая гора.
- Ты не знаешь, что такое настоящая дружба, Генри. Да и вражда настоящая тебе тоже незнакома. Ты любишь всех, а любить всех - значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны.
Мудрость владыки заключается в его способности правильно выбирать себе помощников.
- Если идти все прямо да прямо, далеко не уйдешь...
А у твоей жены ляжки волосатые. Как у сатира. Мокрица ты, герой… Слизь.
- Вы бедняки, вот и пресмыкаетесь перед богачом.
- Неправда! Благородный человек и в бедности сохраняет красоту своей души.
- Когда весь мир земной
Мне кажется печальным,
Хочу средь горных скал
Убежище найти,
Навеки от людей укрыться.
Дай Бог тебе оказаться в раю за полчаса до того, как дьявол узнает о твоей смерти.
Этого мало! Это даже нельзя назвать страданием! Покажите мне ярость
сражения, которая леденит душу!
Значит, можно вырасти и все равно не стать сильным? Значит, стать взрослым вовсе не утешение? Значит, в жизни нет прибежища? Нет такой надежной цитадели, что устояла бы против надвигающихся ужасов ночи?
- Как я уже говорил, ты очень глупый. К счастью, ты еще молод, даже Бог иногда прощает юношей за их упущения.
- Бог?
- О, да это просто старый ублюдок, не принимай близко к сердцу.
Даже если эта дыра бесконечно пуста, я наполню её. Если не справлюсь, то попрошу помощи у тех, кто связал с тобой свои сердца. Не существует такой утраты, которую невозможно заменить любовью.
Смерть - не противоположность жизни, а лишь часть одного и того же процесса.
Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например - не читать их.
Лучше не поддаваться слабости. Шагнуть в пропасть гораздо легче, чем из нее выбраться.
Что делает взгляд удава страшным? Полное отсутствие мысли..В сущности, что такое удав? Удав -- это ползающий желудок.
Он давным-давно понял - общество на каждом шагу наносит тебе оскорбления и надо терпеть, утешаясь сознанием, что, если держаться начеку, всегда наступает время, когда самый маленький человек может отомстить тому, на чьей стороне сила. Уверенность в этом удерживала Дона от гордыни, питая то смиренномудрие, которое так ценили в нём приближённые.
Сила покоилась на мышцах его загорелых рук, и власть улеглась ему на плечо.
Сами создавайте то, что может спасти мир, — и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу.
Я знаю только одно: в какой-то момент мне кажется, что у меня все отлично, жизнь прекрасна и я всем довольна. Но уже в следующий мне хочется поскорее убежать – не важно куда, я не нахожу себе места, и мне не на что опереться, чтобы сохранить равновесие.
Мне нравятся поезда, и что с того? Поезда просто прекрасны.
Я очень плохо сплю, не могу уснуть ночью, и эта проклятая бессонница измучила меня. Я ненавижу её больше всего на свете. Я лежу, а мой мозг постоянно работает - тик, тик, тик, тик.
Мы со старшим братом собирались стать путешественниками и колесить по дорогам. Собирались проехать на мотоциклах от Парижа до Лазурного берега или вдоль всего тихоокеанского побережья США - от Сиэтла до Лос-Анжелеса; мы хотели повторить маршрут Че Гавары от Буэнос-Айреса до Каракаса.
Человек любит свою смерть не видя ее, в каждом из поступков, подводящих его к собственному необходимому уничтожению.
Кто всё поймёт, тот всё и простит.
— Ненавижу несчастненьких. Вечно капают слезами прямо на меня. Лучше бы злились, право слово.
Как это верно, что слова — лишь бледные тени того множества мыслей и ощущений, что стоит за ними! Слова — это крохотные слышимые звенья звуков, но связывают они большие чувства и стремления — то, что нельзя услышать.
«Усталость тела, – говорил Леонид, – не должна мешать ходу размышлений».
Зло от невежества заполняет собой всю Землю; она калечит душу, заточенную в теле.
Человечность проявляется в том, что ты делаешь для людей, а также в том, умеешь ли ты правильно оценивать свои достоинства и отдавать должное достоинствам других.
1..678910..143Весьма немногие среди нас не лелеют в своей душе чувство самодовольства, связанного с какой-то действительной или мнимой чертой характера, которая выделила бы их среди окружающих. гордость и тщеславие - разные вещи, хотя этими словами часто пользуются как синонимами. Человек может быть гордым. не будучи тщеславным. Гордость скорее связана с нашим собственным о себе мнением, тщеславие же - с мнением других людей, которое нам бы хотелось, чтобы они составили о нас.