Онлайн чтение книги Радиомозг
XI. ОТДЕЛ ТОЧНОЙ МЕХАНИКИ

Инженер Гэз посмотрел на часы. Было за полночь. Маленькая настольная лампа освещала середину письменного стола, за которым сидел Гэз. Он наклонился над большой развернутой картой мира и еще раз нахмурился. Потом откинулся назад и стал раскуривать потухшую трубку. Жадно вдохнул горячий дым и выпустил его к потолку ловкими сизыми колечками. Курение трубки всегда успокаивало Гэза и позволяло ему сосредоточиться на интересующем его вопросе.

Небольшой кабинет, примыкавший к лаборатории отдела точной механики, был обставлен скупо, почти бедно. В углу стоял кожаный диван, на котором обычно спал Гэз. Не в пример прочим заводским инженерам, Гэз не особенно заботился о том, чтобы обзавестись собственной квартиркой и дешевым уютом. Прямо из пекла гражданской войны Гэз попал во вновь открываемый при заводе «Красный химик» отдел, сразу как-то врос в завод, сроднился с отделом, вновь почувствовал себя хорошо среди станков аппаратов, послушных его мысли и воле.

Жизнь шла. Хозяйство страны возрождалось. Страна, как громадная губка, впитывала в себя товары, машины, плуги, тракторы, физические научные приборы, бесконечное количество предметов и не могла насытиться.

Гэзу некогда было выйти из своего отдела хоть раз на свежий воздух. Прогулку он делал себе так: из своего кабинета выйдет в лабораторию, предварительно открыв в окне большую форточку ровно на 12 минут, потом вернется в кабинет, захлопнет форточку и лежит на диване, вдыхая освеженный воздух. В остальное время Гэз – это бритый молодой человек в рабочей фланелевой куртке, с трубкой во рту.

Таков Гэз.

В дверь кабинета раздался осторожный стук.

– Да… Войдите, – негромко сказал Гэз и повернулся к двери.

Через порог мягко и осторожно перешагнул Мишутка.

– Это я… Как приказали, Оскар Карлович.

Часы над диваном тихо звякнули один раз.

– Вы аккуратны, Михаил Лукич. Ровно полчаса первого. Я рад вашей аккуратности. – Гэз положил докуренную трубку на край стола и добавил: – Заприте дверь на ключ. Садитесь. Только сначала вытрите ноги о коврик. В корпусе никого?

Мишутка вытер ноги о коврик у двери, повесил свою теплую куртку и кепку на вешалку, пригладил волосы и подошел к столу.

– Я сделал все так, как вы приказали мне. Трофим ходит сейчас вокруг корпуса с винтовкой, сторожит. Отец сторожит у складов. В мастерской нашего отдела все в порядке. Я заглянул во все уголки. Никого, кроме нас с вами, в корпусе нет.

– Вы еще не сели, Михаил Лукич? Садитесь и слушайте.

Мишутка сел и посмотрел прямо в лицо Гэза.

– Мне нужен человек. Такой, как вы, – начал Гэз. Мишутка насупился.

– Я не понимаю вас, Оскар Карлович.

Гэз перегнулся через стол к Мишутке.

– Сейчас поймете. Вы знаете, что я – инженер Гэз, беспартийный, работаю в качестве заведующего отделом точной механики этого завода?

Мишутка кивнул головой. Гэз еще ближе перегнулся через стол.

– Я работал, работаю и буду работать честно для Советской Республики, которая стала мне второй родиной. А вы, молодой комсомолец, хороший работник, я к вам пригляделся и могу вам доверить кое-что… – Гэз чуть прищурил глаза, и это у него вышло похожим на улыбку. – Вы уже насторожились, Михаил Лукич?

Мишутка не мог сдержать свое волнение и пригладил волосы, которые будто мешали ему. Гэз заметил это.

– Вы волнуетесь? И вы правы. Впрочем, виноват я. Я не умею стройно и красиво говорить. Я могу распутать труднейшую математическую задачу, изложить ее в точнейших формулах… Но говорить… Я никогда не подозревал, что это такая трудная штука…

– А вы, Оскар Карлович, просто говорите, – сказал Мишутка. – Напрямик говорите… По-товарищески… Я уж пойму.

– Хорошо, постараюсь.

Гэз взял трубку со стола и молча набил ее тугим заграничным табаком. Старательно раскурил ее и пахнул душистым дымом.

– Хорошо. Кратко и прямо к делу. Вы мне нужны как помощник и как свидетель. Внимание. С половины лета этого года (а сейчас у нас декабрь), работая над экранами для приема коротких радиоволн, заказ № 957, вы его знаете… я случайно наткнулся на одно явление. Почти каждую ночь вогнутый экран, наша заводская модель Д-7, в точно определенный по хронометру момент начинает принимать сигналы на короткой волне, идущей в одном направлении с юго-запада на северо-восток. Этим сигналам отвечает пункт в противоположном направлении. Затем следует перерыв десять-пятнадцать минут. Экраны не улавливают в этот промежуток времени ничего. А дальше идет музыкальная тарабарщина.

– Музыкальная? – переспросил Мишутка и обеими руками погладил себе голову.

– Да, – выдохнул с дымом Гэз. – Поэтому я и пригласил вас сегодня. Вы понимаете в музыке больше, чем я, и вы – наш, заводской…

– Я понимаю, Оскар Карлович.

Глаза у Мишутки заблестели. Гэз сдвинул брови.

– Я сам так думал сначала, но все это не так просто. Нам надо кое-что припомнить. В конце октября у меня из лаборатории были похищены два миллиамперметра, которые служили мне при работах над экранами. Без них у меня вся работа стала. А в ту ночь, когда у нас на заводе было юбилейное торжество, я нахожу их у себя вот на этом письменном столе… Меня это поразило и… взбесило. Я как был, вот в этой куртке, пошел к директору, нашел его в клубе и доложил об этом чудесном возвращении… Потом я узнал от вас, что произошло в ту ночь в доме вашего отца, и не знаю, но кажется мне, что связь тут во всем этом есть…

Часы приглушенно пробили час. Гэз привстал с кресла.

– У нас с вами мало времени. Подойдите сюда и посмотрите на карту.

Мишутка обошел вокруг стола и встал рядом с Гэзом. Гэз отодвинулся немного в сторону и начал говорить:

– Возьмите линейку и транспортир. Смотрите на карту. Вы знаете, что всякие электромагнитные волны, будь то электрические, тепловые, световые, распространяются от источника своего возникновения во все стороны, шарообразно… Волны, которые принял и уловил я, идут в одном направлении. Я точно определил направление потока этих волн. Глядите на карту. Это развернутая карта земли. Вот Европа. Вот европейская часть нашего Советского Союза. Вот наш город. Если провести через наш город, эту небольшую точку, как и вообще через всякую точку на земном шаре, линию, соединяющую полюсы земли, северный и южный, то эта линия есть…

– Меридиан данного пункта, – договорил Мишутка.

– Вы не забыли географии, – отозвался Гэз и продолжал: – Поток интересующих нас волн несется по направлению, пересекающему меридиан нашей лаборатории, а на карте – нашего города (это несущественно) по определенным углам с северо-востока… Отсчитайте по транспортиру 74 градуса и ведите прямую линию на юго-запад… Куда она идет?

Мишутка отсчитал угол в 74 градуса и приложил к карте линейку, посмотрел, сказал:

– Линия проходит… через Витебск, Минск, немного севернее Варшавы, почти мимо Лейпцига, через Париж…

– Превосходно! – Гэз вынул трубку изо рта и ткнул ею в место карты, где был обозначен Париж. – Вот… довольно. Далее линия пойдет через французский город Нант, пересечет Бискайский залив, коснется мыса Ортегаль на севере Испании и так далее. Она может быть продолжена через Атлантический океан вплоть до Северной Америки, которую перережет через Флоридский полуостров и затеряется в пустынных плоскогорьях Мексики… Но это неважно. Важен Париж.

– Почему Париж? – недоумевающе спросил Мишутка.

– У меня к этому есть крошечное основание, которое может показаться смешным, но я думаю, что я прав, сосредоточивая внимание именно на Париже или пункте вблизи его. Это вопрос только более точного вычисления, не больше. Дело в том, что земля вращается вокруг своей оси с запада на восток, как шашлык на вертеле, последовательно подставляя солнечным лучам в течение суток все точки поверхности. Так. Для всех точек, расположенных на одном меридиане, время будет точно одно и то же, один и тот же час суток. Когда в Москве по солнцу полдень, то полдень и в Кимрах, и в Кашине, и в Дмитрове, в Туле, в Ливнах, в Старом Осколе и так далее. В местах к востоку от этого меридиана время в этот момент уже перешло за полдень и тем дальше перешло, чем само место расположено дальше к востоку. На запад же – наоборот. Когда в Москве полдень, то, считая к западу, в Ленинграде будет еще только 11 часов 30 минут 56 секунд утра, в Варшаве – 10 часов 53 минуты 48 секунд, в Берлине – 10 часов 22 минуты 56 секунд, а в Париже – 9 часов 39 минут 4 секунды утра. Иными словами, парижское время запаздывает по отношению к нашему на 2 часа 20 минут 54 секунды. Сигналы начинаются, по моему хронометру, сверенному с полуночным сигналом времени, который дается по радио с Эйфелевой башни, точно в 1 час 20 минут 54 секунды пополуночи. Спрашивается, какому парижскому времени соответствует это наше время?

– Одиннадцати часам вечера, – без запинки ответил Мишутка.

– Совершенно верно. Одиннадцать часов вечера по парижскому времени – это условленный момент для посылки коротких направленных волн, которые я поймал и которые нас интересуют. Теперь идемте в лабораторию. Нам остается ровно четыре минуты на настройку приемника.

В лаборатории Гэз зажег свет. На столе посередине лаборатории стоял блестящий металлический вогнутый экран; укрепленный на вращающемся плоском диске, позволяющем отсчитывать углы поворота. Такой же экран стоял рядом, но вогнутостью был повернут в противоположную сторону. Система проводов шла от экранов, соединяясь с усилителями. Телефонные трубки лежали рядом. Гэз указал Мишутке на диск внизу экрана.

– 74 градуса на юго-запад по компасу. Направление Париж. На вогнутый экран в таком положении – самая лучшая слышимость. Берите телефонную трубку, я беру тоже.

Гэз приложил телефон к уху и взглянул на хронометр.

– Ровно час двадцать минут ночи… Четыре секунды… Раз…

Мишутка приник к своей телефонной трубке.

– Два… Три… Четыре…

В телефонной трубке отдаленно зазвучало. Гэз мотнул Мишутке головой.

– Слышите? На небывало короткой волне…

Мишутка слушал сначала серьезно, потом улыбнулся.

– Дайте мне карандашик, Оскар Карлович. Это же пустяки. Это – ноты… Я сейчас запишу мелодию. Она вертится на фа-ре-ля-си-ми.

Гэз протянул Мишутке карандаш.

– Пожалуйста.