Онлайн чтение книги Радиомозг
XVII. ЧТО ЗНАЛ TAX

Tax несколько раз прошелся по своему рентгеновскому кабинету, потер бледные руки, как будто ему было холодно, и остановился перед сидевшим Гэзом.

– Так вот… Я несколько раз задавал себе вопрос: «неужели?» И теперь, после ознакомления с этими фактами, которые вы наблюдали, я заключаю, что «да». Вопрос о чтении мыслей научно разрешен. Мной. Но и еще кем-то или, вернее, во множественном числе – кеми-то, лицами, шифрованные переговоры которых вы уловили.

Tax заметил проскользнувшее по лицу Гэза недоумение и кивнул головой.

– Ну, да… Эти беспорядочные мелодии, которые так тщательно записывал Мишутка, не оставляют для меня сомнения, что это – шифр. И притом шифр – необыкновенный. По крайней мере, самые лучшие спецы, сотрудники товарища Акста, стали в тупик, когда я попробовал прибегнуть к их помощи. Это – шифр музыкальный, требующий от своего автора и читателя широкого образования. Когда я сам попробовал разобраться во всех таинственных явлениях, которые преследовали и преследуют меня, начиная с кражи из этого кабинета двух амперметров, то… За это время я выучился быть сыщиком, честное слово. Я прочитал все, что относится к вопросу о раскрытии преступлений, начиная с замечательной книги Ивана Якимова и кончая ежегодниками Центрального бюро по изучению преступности.

– Вы предполагаете, что и здесь преступление? – спросил Гэз.

– Это вы увидите после… А пока для меня ясно, что музыка, слышимая вами на небывало короткой волне ? шифр, где ноты – условные знаки букв или что-нибудь вроде этого. Некоторые люди имеют надобность скрывать свои переговоры, например, преступники, и пользуются своим воровским жаргоном, блатной музыкой. – Tax усмехнулся. – Тоже музыка, только из другой оперы. Потом идут перестукивания по Морзе, по числовой азбуке, по числовому коду, ключом к которому может служить любая условленная книга, хотя бы библия, например. Шифры разнообразны, как люди. Известны криптографы, решетки, буквенные шифры, угловые и т. д. Интересные штуки. Но все-таки нет шифра, которого в конце концов нельзя было бы расшифровать и прочесть.

– И вы, доктор, надеетесь? – выдохнул Гэз. В кабинете нельзя было курить, и Гэз поэтому страдал.

– Не только надеюсь, но и уверен. Я сам играю на скрипке, и музыка для меня не совсем пустое место… А теперь к делу. Сущность моей работы над мозгом…

– Простите, я перебью вас, доктор, – взмолился Гэз, – разрешите мне закурить, без трубки я не могу слушать…

Tax привычно кивнул головой. Гэз закурил и сказал:

– Еще вопрос… Почему вы делитесь результатами своих работ со мною, а не со своими коллегами-врачами? Ведь у нас есть даже специальный институт по изучению мозга.

Tax вместо ответа принялся ходить по кабинету из угла в угол и молчал. Потом встал посередине кабинета и скорбно наклонил голову.

– Да, в присяге моей, докторской, сказано: «Обещаю сообщать ученому миру все, что открою»… Но сам ученый-то мир. Он тоже не орден безгрешных высших существ. И в нем кипят человеческие страсти… Публика видит представление, спектакль, интересные декорации, а на оборотной стороне действуют свои пружины. – Голос Таха дрогнул. – Когда я пять лет назад, работая над культурами бактерий в безвоздушном пространстве, натолкнулся на факты, которые привели меня к тому, что неизвестный до того возбудитель кори мирно сидел у меня в пробирке, как вы тут сейчас сидите в кабинете, то я имел несчастие доложить об этом на ученой конференции. И вы знаете? Меня заклевали, я лишился места, а работа моя находится на проверке за границей. Оттуда до сих пор ни ответа, ни привета. А я жду, что придет из-за границы книжка иностранного журнала, и там будет напечатано, что, мол, такой-то (не я, не я, нет…) иностранный профессор открыл возбудителя кори. Наши же «Вечорки» затрубят: «Борьба с корью?» Анкеты, статьи… Наркомздравцы и ученые поедут в ту же самую заграницу восхищаться открытием… А я?.. Я?.. Я уже бросил бактериологию… Официально я – рентгенолог, зарабатываю себе на хлеб, трачу здоровье в работе, где эти проклятые икс-лучи пронизывают тебя, расшатывают… О, да что говорить.

– Покурите, – просто сказал Гэз. – Это успокаивает нервы.

Tax вынул из портсигара тонкую папироску и затянулся горьким дымом.

– Чуть-чуть примешано индийской конопли. Чудная вещь. Настраивает мозг на фантастику.

Tax в несколько затяжек выкурил папироску и от окурка закурил свежую. Начал тихо, почти про себя.

– Мозг. Нервы… Еще Халлибёртон сравнивал мозг со сложной центральной телеграфной станцией, откуда во все закоулки страны идут провода – нервы. На станцию летят сообщения, их получают, распределяют и сдают в центральное бюро, которое соответствует в мозгу нервным группам нервных клеток, называемых нами нервными центрами. В такой системе телеграфа бюро – самая важная часть. Ощущения, идущие по нервам из различных частей организма, именно в мозговых центрах сгущаются в определенные, качественно окрашенные комплексы, которые мы называем мыслями. Центры постоянно обмениваются между собой комплексами, и нам кажется, что мысли текут. Но что заставляет работать эти центры? Лазарев в своей пророческой книге «Ионная теория возбуждения» писал, что в клетках мозговых центров должны быть заложены вещества, дающие периодическую пульсацию, как химической реакции, так и электродвижущей силы. Так как периодическая электродвижущая сила, возникающая в определенном месте пространства, должна непременно создавать в окружающей среде переменное электромагнитное поле, распространяющееся со скоростью света…

– Это известно каждому радиолюбителю, – отозвался Гэз. – Дальше?

– То дальше мы должны, следовательно, ожидать, что всякий наш двигательный или чувствующий акт, рождающийся в мозгу, должен передаваться в окружающую среду в виде пульсирующих электромагнитных волн.

– Вот как? – с интересом двинулся всем телом Гэз. – Продолжайте.

Tax опять прошелся по кабинету, провел рукой по лбу, как бы собираясь с мыслями, и продолжал:

– В каком-то году, не помню, лет десять назад, Гурвич в обществе патологоанатомов сообщил, что по его наблюдениям клетки организма, в которых происходит деление и которые размножаются, испускают из себя лучистую энергию, действующую на другие клетки, и они тоже тогда, под влиянием этих лучей, начинают размножаться. Эти лучи – электромагнитные волны – проникали через экраны, через газы, через твердые вещества и действовали на расстоянии. Опыты Гурвича были тщательны и не оставляли никаких сомнений. Вскоре голландский ученый Цваардемакерс нашел, что пульсация сердца зависит от распада атомов калия, который постоянно находится в крови, протекающей через сердце. В человеке 650 триллионов атомов калия. Из них каждую секунду распадаются около 80 тысяч атомов, причем освобождаемая энергия и является причиной непрестанного биения сердца. – Tax провел рукой по лбу: – Продолжать?

– Конечно, – сказал Гэз.

– Я нашел, что источником пульсации мозговых центров, подобно калию для сердца, служит распад атомов элемента, который в новой системе Бора, дополнившего систему Менделеева, обозначен под номером 15, имеет атомный вес 31,04, который стоит в одном ряду с натрием, магнием, серой и хлором и в одной группе с азотом и мышьяком…

– Вы говорите о фосфоре? – спросил Гэз, раскуривая в трубке новую порцию табаку.

– Да, о фосфоре. Еще в прошлом столетии ученых поражало необычайное богатство мозговой ткани фосфором. Они восклицали: «Без фосфора нет мысли». Для меня же было ясно, что мозг – это типичнейший аккумулятор, в котором энергия накоплена в виде атомов фосфора, крайне слабо связанных с белковыми веществами, которые в мертвом виде были давно известны химикам.

Это фосфатиды, церебрины и прочие вещества, которые добывались из мертвого мозга. В живом мозге идет активный процесс, совсем как в аккумуляторе. Во время бодрствования, когда мозг со всеми центрами ведет активную работу, атомы фосфора отрываются от молекул специальных мозговых белков, да и сами разрушаются, вызывая те волны, о которых писал Лазарев. Электродвижущая сила такого аккумулятора-мозга уходит на умственную деятельность. Напряжение падает, аккумулятор разряжается, мозг устает. И тогда наступает сон, во время которого организм заряжает аккумулятор-мозг фосфором. Центры работают вразнобой, еле-еле, и сновидения вьются в мозгу спящего.

– Значит, – спросил Таха Гэз, – если бы удалось уловить мозговые электромагнитные волны, которые при каждом мыслительном процессе и из каждого нервного центра будут различны, и найти ключ к их чтению, то чтение мыслей стало бы действительным фактом?

– Да, – тихо ответил Tax. – Я уже сказал, что я нашел вещество, которое способно уловить эти волны. Я назвал их «це-волны» или «це-лучи», от слова «церебрум», по-латыни – мозг. Ведь рентгеновские лучи, – Tax показал на аппараты, стоявшие в кабинете, – существовали в природе и до Рентгена, но только он случайно наткнулся на соединение барий-платину, которое светилось под влиянием икс-лучей, и перед наукой открылась новая область. Це-волны, имеющие бесконечно малую длину, подобно рентгеновским лучам, заставляют светиться экран. Только вместо барий-платины я воспользовался хлорокисью гафния, элемента, открытого, если вы помните, инженер…

– Химиками Хевези и де Ностером в 1923 году, – договорил Гэз.

– Да, в Копенгагене, – наклонил голову Tax. – Гафний – из семейства редких элементов, к которым принадлежат лантан, церий, неодимий, европий, эрбий, тулий… Не правда ли, это очень похоже на список имен, которые печатаются в современных, календарях?.. Итак, хлорокись гафния позволила мне сделать ощутимыми мозговые це-волны, и вот перед вами, инженер…

Tax указал на небольшой экран, помещавшийся в стене.

– Перед вами аппарат для чтения мыслей.