Онлайн чтение книги Аня и Долина Радуг Rainbow Valley
ГЛАВА 13. Дом на холме

Там, где Долина Радуг спускалась к заболоченному лугу, в маленькой лощинке, скрытой от глаз за березами, всегда бежала холодная как лед и чистая как хрусталь вода маленького родника. Не так уж много людей знало о его существовании. Дети священника и дети доктора, разумеется, знали, так же как знали они все остальное о волшебной долине. Иногда они ходили к нему, чтобы просто попить, в другое время он выступал в их играх как романтический фонтан. Знала о нем и любила его Аня, так как он чем-то напоминал дорогой сердцу Ключ Дриад в Зеленых Мезонинах. Знала о нем и Розмари Уэст; это был родник, связанный с ее любовной историей. Восемнадцать лет назад она присела возле него в весенних сумерках и выслушала робкое признание Мартина Крофорда в горячей юношеской любви. В ответ она шепнула ему свой секрет, и они обменялись поцелуем и поклялись в вечной любви водами этого чистого лесного родника. Больше они никогда не стояли возле него вдвоем — Мартин вскоре после этого ушел в роковое плавание, но для Розмари родник всегда оставался дорогим местом, освященным чувствами того бессмертного часа юности и любви. Всякий раз, проходя мимо, она сворачивала в маленькую лощину на тайное свидание с былой мечтой — мечтой, думать о которой было уже не больно, а лишь сладко.

Родник был скрыт от посторонних глаз. Можно было пройти мимо в десятке шагов и даже не догадаться о его существовании. Два поколения успели смениться с тех пор, как громадная старая сосна упала почти поперек него. От дерева не осталось ничего, кроме разрушившегося ствола, из которого густо росли папоротники, создавая над водой зеленую крышу и кружевной деревянный экран. Рядом с ним рос клен с причудливо искривленным стволом, который сначала стлался по земле и лишь затем поднимался вверх, тем самым образуя необычную скамью, а на травы маленькой лощинки сентябрь набросил шарф из бледных дымчато-голубых астр.

Однажды вечером Джон Мередит, возвращаясь домой коротким путем через Долину Радуг после пастырского визита в дома прихожан, живших у входа в гавань, свернул в сторону, чтобы попить из маленького родника, который показал ему за несколько дней до этого Уолтер Блайт, когда они вдвоем долго беседовали, сидя возле него на кленовой скамье. При всей своей кажущейся застенчивости и отрешенности от всего мирского Джон Мередит сохранял мальчишеское сердце. В ранней молодости его называли «общительным малым», хотя никто в Глене св. Марии никогда не поверил бы этому. Он и Уолтер сразу потянулись друг к другу, так что их беседа оказалась очень искренней и доверительной. Мистер Мередит нашел ключ к самым сокровенным уголкам души мальчика, куда никогда не заглядывала даже Ди. С того часа им предстояло стать друзьями, и Уолтер понял, что никогда больше не будет бояться своего священника.

— Прежде мне и в голову не приходило, что со священником можно так близко познакомиться, — признался он матери в тот вечер.

Джон Мередит попил прямо из своей узкой белой ладони — ее железная хватка всегда удивляла людей, ранее не имевших случая обменяться с ним рукопожатием, — а затем присел на кленовую скамью. Он не спешил вернуться домой: место было красивое, к тому же он испытывал душевную усталость после череды довольно неинтересных разговоров со множеством положительных, но скучных людей. Всходила луна. Там, где он сидел, Долина Радуг была приютом безмолвных ветров, и над ней стояли, словно часовые, неподвижные звезды, но издали, с ее верхнего конца, доносились веселые голоса и детский смех.

Воздушная красота посеребренных лунным светом астр, мерцание воды в маленьком роднике, нежное журчание ручья, изящество и грация покачиваемых ветром папоротников — все это слилось в белой магии тихого вечера вокруг Джона Мередита. Он забыл о мелких неприятностях во вверенном ему приходе и о духовных проблемах; время вернулось на полтора десятка лет назад, и он снова был молодым студентом-богословом, а июньские розы, красные и душистые, украшали изящную и гордую головку его темноволосой Сесилии. Так он сидел и мечтал, как обыкновенный юноша… И в этот удивительно благоприятный момент Розмари Уэст сделала несколько шагов в сторону от тропинки, по которой возвращалась домой, и остановилась прямо перед ним в этом опасном, наводящем сказочные чары, безлюдном месте. Когда она приблизилась, Джон Мередит встал и увидел ее… впервые по-настоящему увидел.

До этого он встречал ее раза два в церкви и пожал ей руку — рассеянно, как пожимал каждому, с кем сталкивался в проходе между скамьями на своем пути к кафедре. Больше он нигде никогда не видел ее, так как сестры Уэст принадлежали к англиканской церкви, а большая часть местных англиканцев проживала в Лоубридже, так что у него никогда не было причин для визита в их дом. Если бы накануне этого вечера кто-нибудь спросил Джона Мередита, как выглядит Розмари Уэст, он не сумел бы ответить на вопрос. Но ему было суждено навсегда запомнить ее такой, какой она явилась перед ним возле родника, в романтическом ореоле, подаренном ей добрым лунным светом.

Она, безусловно, ничуть не походила на Сесилию, которую он всегда считал своим идеалом женской красоты. Сесилия была миниатюрной, бойкой брюнеткой, Розмари Уэст — высокой, спокойной блондинкой; однако Джон Мередит подумал, что никогда еще не видел такой красивой женщины.

Она была без шляпы, и ее голову обвивали тугие жгуты гладких волос теплого золотистого цвета — «цвета свежих конфет из патоки», как выразилась Ди Блайт. У нее были голубые глаза, большие и ясные, которые, казалось, всегда смотрели очень приветливо, высокий белый лоб и тонкие черты лица.

Розмари Уэст всегда называли «мягкой» женщиной. Она была настолько милой и кроткой, что даже ее благородные, величественные манеры не создали ей репутацию «заносчивой». Жизнь научила ее смелости, терпению, умению любить и прощать. Когда-то она следила, как парусник, на борт которого взошел ее возлюбленный, уплывал из гавани Четырех Ветров прямо в закат. Но, хотя она еще много дней смотрела в ту сторону, ей так и не довелось увидеть его возвращение. Это печальное бдение лишило ее глаза прежнего беззаботного девического выражения, однако она все еще выглядела на удивление молодой. Быть может, так казалось потому, что она всегда сохраняла восторженно-удивленное отношение к жизни, с которым большинство из нас расстается в детстве, — отношение, которое не только приводило к тому, что юной казалась сама Розмари, но и создавало в сознании каждого, кто разговаривал с ней, приятную иллюзию собственной молодости.

Джон Мередит был поражен ее очарованием, а Розмари — его присутствием. Она никогда не думала, что встретит кого-нибудь возле этого уединенного источника, и менее всего этого отшельника, недавно поселившегося в Глене св. Марии. Она чуть не уронила тяжелую стопку книг, которые несла домой из деревенской библиотеки, и, желая скрыть свое замешательство, прибегла к одной из тех маленьких уловок, к которым порой прибегают даже правдивейшие из женщин.

— Я… я пришла попить, — пробормотала она с запинкой в ответ на серьезное приветствие мистера Мередита: «Добрый вечер, мисс Уэст».

Она чувствовала, что ведет себя непростительно глупо, и ей очень захотелось себя как следует встряхнуть. Но Джон Мередит не был тщеславным человеком и знал, что она, вероятно, точно так же вздрогнула бы, если бы неожиданно встретила здесь пожилого церковного старосту Клоу. Ее смущение позволило ему почувствовать себя непринужденно, и он забыл свою робость; к тому же при свете луны даже самый застенчивый из мужчин может иногда стать довольно смелым.

— Позвольте мне сделать для вас чашку, — сказал он с улыбкой.

Поблизости была чашка — треснувшая, без ручки, голубая чашка, спрятанная детьми под кленом; но он не подозревал о ее существовании, а потому шагнул к одной из берез и оторвал кусок белой бересты. Затем он ловко превратил ее в треугольную чашку, наполнил водой из родника и подал Розмари.

Розмари взяла ее и выпила до дна, чтобы наказать себя за свою маленькую ложь: пить ей совершенно не хотелось, а осушить довольно большую чашку воды, когда не жаждешь, — это в известной мере тяжкое испытание. Однако воспоминанию об этих трудных глотках воды предстояло стать очень приятным для Розмари. Потом ей даже стало казаться, будто было в этом что-то от ритуала причастия. Возможно, на такую мысль навело ее то, что сделал священник, когда она вернула ему чашку: он снова наклонился к роднику, наполнил ее и выпил сам. Он коснулся чашки губами именно в том месте, где прежде ее касались губы Розмари, — что, как прекрасно понимала сама Розмари, было чистой случайностью. Тем не менее, это маленькое обстоятельство приобрело в ее глазах необычно глубокий смысл. Они оба выпили из одной чашки. Розмари невольно вспомнились слова ее старой тетушки о том, что, если два человека попьют из одного сосуда, в будущем они — на радость или на горе — будут каким-то образом связаны друг с другом.

Джон Мередит неуверенно повертел чашку в руках, не зная, что делать с ней дальше. Самым логичным было бы выбросить ее, но почему-то ему не хотелось делать это. Розмари протянула руку и сказала:

— Отдайте ее мне. Вы так умело ее сделали. Я давным-давно не видела чашек из бересты… а раньше их часто делал мой младший брат… когда был жив.

— Я научился делать их еще в детстве, когда однажды летом ходил в поход с друзьями. Нас вел один старый охотник. Он-то и научил меня, — сказал мистер Мередит. — Позвольте, мисс Уэст, я понесу ваши книги.

Растерявшись, Розмари вновь прибегла к маленькой лжи и попыталась уверить его, что они совсем не тяжелые. Но мистер Мередит взял их у нее с довольно властным видом, и они вместе покинули лощинку. Это был первый случай, когда Розмари постояла у родника, не вспомнив о Мартине Крофорде. Тайное свидание с прошлым не состоялось.

Тропинка огибала болотистую часть долины, а затем круто шла вверх по длинному лесистому холму, на вершине которого стоял серый дом сестер Уэст. С холма, сквозь листву деревьев, Розмари и Джон Мередит видели залитые лунным сиянием ровные зеленые луга. Но маленькая тропинка была узкой и тенистой. По обе стороны от нее густо росли высокие деревья, а в вечернем сумраке деревья никогда не бывают такими дружелюбными к человеческим существам, какими мы знаем их при дневном свете. Они отгораживаются от нас сгущающейся тьмой. Они шепчутся и замышляют заговор. Если они протягивают нам руку, ее прикосновение кажется враждебным, испытующим. Люди, бредущие среди деревьев после наступления сумерек, всегда невольно стараются держаться поближе друг к другу, словно вступая — физически и духовно — в союз против неких враждебных сил, окружающих их. Розмари и Джон Мередит шли бок о бок, и ее платье слегка задевало его. Даже рассеянный священник, который был еще довольно молодым человеком — хотя твердо верил, что навсегда оставил всю романтику жизни в прошлом, — не мог остаться бесчувственным к очарованию лунной ночи, лесной тропинки и красивой спутницы.

Никогда нельзя с уверенностью сказать, что наша жизнь кончена. Судьба имеет обыкновение переворачивать очередную страницу и показывать нам начало новой главы в тот самый момент, когда нам представляется, что наша история завершилась. Эти двое думали, что все в их сердцах принадлежит безвозвратно ушедшему прошлому, однако обоим совместная прогулка на холм доставила большое удовольствие. Розмари обнаружила, что гленский священник отнюдь не такой робкий и неразговорчивый, каким его представляют. Ему, казалось, было совсем не трудно говорить много и свободно. Как изумились бы гленские домохозяйки, услышав его бойкие речи! Но ведь большинство гленских домохозяек только пересказывали сплетни и обсуждали цены на яйца, а Джона Мередита не интересовало ни то, ни другое — о чем ему было говорить с ними? А с Розмари он говорил о книгах, о музыке, о событиях в мире и немного о собственном прошлом и нашел, что она способна понять его и поддержать беседу. Оказалось, что у Розмари есть книга, которую мистер Мередит не читал, но давно хотел прочесть. Она сказала, что может одолжить ему эту книгу, и когда они дошли до старого фермерского дома на холме, он вошел следом за ней, чтобы воспользоваться ее любезным предложением.

Дом был старомодным, серым, густо увитым плющом, из-за которого дружески подмигивал горевший в гостиной свет. Окна дома выходили на Глен, посеребренную лунным светом гавань, песчаные дюны и стонущий океан. Розмари и Джон прошли через сад, в котором всегда, казалось, сохранялся запах роз, даже когда розы не цвели. У ворот дружно росла семья лилий, по обе стороны широкой дорожки, ведущей к двери, тянулись клумбы астр, а на гребне холма за домом темнело на фоне неба кружево елей.

— У вашего порога — целый мир, — заметил Джон Мередит, вдыхая воздух полной грудью. — Какой вид!.. Какой горизонт! Глен расположен в низине, и порой мне становится там душно. А здесь, наверху, вы можете дышать.

— Сегодня нет ветра, — ответила Розмари со смехом. — Если бы он был, у вас бы перехватило дыхание. В каком бы направлении ни дул ветер, он всегда дует на нас. Не гавани, а этому холму следовало бы дать название Четыре Ветра.

— Я люблю ветер, — улыбнулся он. — Дни, когда нет ветра, кажутся мне мертвыми . Ветер пробуждает меня. — Он смущенно рассмеялся. — В безветренные дни я погружаюсь в сон наяву. Вам, без сомнения, известна моя репутация в этом отношении, мисс Уэст. Если я не узнаю вас в следующий раз, когда мы встретимся, не относите это на счет дурных манер. Пожалуйста, поймите, что это всего лишь рассеянность, и простите меня… и заговорите со мной.

В гостиной они застали Эллен Уэст. Она сняла очки и, положив их на книгу, которую читала, взглянула на вошедших с удивлением, к которому примешивалось еще какое-то чувство. Однако она дружески пожала руку мистеру Мередиту, и он сел и побеседовал с ней, пока Розмари искала книгу, которую собиралась одолжить ему.

Эллен Уэст была на десять лет старше Розмари и очень отличалась от нее. Даже не верилось, что они сестры. Эллен была смуглой и крупной, с черными волосами, густыми черными бровями и ясными глазами серовато-голубого цвета, напоминающего цвет воды в заливе при северном ветре. С виду она казалась довольно суровой и неприступной, но на самом деле была очень веселой, с сердечным журчащим смехом, приятным низким голосом, в котором слышалось что-то мужское. Однажды в разговоре с Розмари она вскользь заметила, что очень хотела бы поговорить с местным пресвитерианским священником, чтобы посмотреть, как он выйдет из положения, если женщина в споре загонит его в угол своими аргументами. Теперь ей представилась такая возможность, и она оживленно вступила с ним в дискуссию по вопросам мировой политики. Мисс Эллен, большая любительница чтения, в это время как раз жадно глотала, главу за главой, толстую книгу о германском кайзере, а потому тут же потребовала от мистера Мередита высказать мнение о нем.

— Опасный человек, — таков был его ответ.

— Охотно верю! — кивнула мисс Эллен. — Помяните мое слово, мистер Мередит, этот человек еще начнет с кем-нибудь войну. Он просто жаждет войны. Он хочет, чтобы мир запылал.

— Если вы предполагаете, что он ни с того ни с сего затеет большую войну, то должен сказать, что едва ли разделяю это мнение, — возразил мистер Мередит. — Время подобных конфликтов прошло.

— Да полно вам! Вовсе оно не прошло! — во весь голос воскликнула Эллен. — Отдельные мужчины и целые нации никогда не прекратят вновь и вновь ставить себя в дурацкое положение и прибегать к кулачным аргументам. Золотой век не настолько близко, мистер Мередит, и вы не можете не разделять мое мнение. Что же до этого кайзера, помяните мое слово, он еще наделает кучу бед! — и мисс Эллен выразительно ткнула длинным пальцем в книгу, лежавшую у нее на коленях. — Да-да, если его поползновения не пресекут в самом начале, он наделает бед! Мы еще увидим это… да, вы и я увидим это, мистер Мередит. А кто осадит этого человека? Англия должна была бы это сделать, но она не хочет. Так кто же его осадит? Скажите мне, мистер Мередит.

Мистер Мередит не мог сказать, но они углубились в интересную дискуссию о германском милитаризме, которая продолжалась еще долго после того, как Розмари нашла нужную книгу. Розмари не присоединилась к их беседе. Она опустилась в кресло-качалку за спиной Эллен и задумчиво гладила большого и важного черного кота. Джон Мередит обсуждал важные события европейской политики с Эллен, но чаще поглядывал на Розмари, чем на свою собеседницу, и Эллен заметила это. Когда Розмари проводила его до дверей и вернулась, Эллен поднялась с кресла и взглянула на нее с видом обвинителя.

— Розмари, этот человек собирается ухаживать за тобой.

Розмари вздрогнула, как будто это были не слова, а удар. Они лишили приятный вечер всего его удивительного очарования. Но Розмари не хотелось, чтобы сестра заметила, какую боль причинила ей.

— Глупости, Эллен, — сказала она и засмеялась — слишком уж, пожалуй, беспечно. — Тебе за каждым кустом мерещится жених для меня. Да он сам рассказал мне сегодня все-все о своей жене… как дорога она была ему… и какую пустоту оставила в его существовании после своей смерти.

— Ну, может быть, у него такой способ ухаживать, — возразила Эллен. — У мужчин, насколько я понимаю, разные подходы бывают. Но не забывай о своем обещании, Розмари.

— Мне нет необходимости ни забывать, ни помнить о нем, — сказала Розмари немного устало. — Ты забываешь, Эллен, что я старая дева. Это всего лишь твои сестринские иллюзии, будто я все еще молода, прекрасна и опасна. Мистер Мередит хочет просто дружбы… а может быть, даже дружбы не хочет. Он забудет о нас обеих задолго до того, как вернется к себе домой.

— Я не против того, чтобы вы с ним дружили, — пошла на уступку Эллен, — но помни: дальше дружбы в ваших отношениях не заходить! Вдовцы всегда вызывают у меня подозрение. У них нет никаких романтических представлений о дружбе между мужчиной и женщиной. У них обычно серьезные намерения. Что же до этого пресвитерианина, не пойму, почему его называют застенчивым. Он ничуть не застенчивый, хотя, возможно, рассеянный… настолько рассеянный, что забыл попрощаться со мной, когда ты пошла проводить его до двери. И к тому же он далеко не глуп. Тут в округе так мало мужчин, которые могут поддержать умный разговор. Я приятно провела время и не против видеть этого человека почаще. Но никакого флирта, Розмари, помни… никакого флирта!

Розмари давно привыкла к тому, что стоит ей поговорить минут пять с любым холостым мужчиной моложе восьмидесяти и старше восемнадцати, как Эллен уже предостерегает ее от флирта. Она всегда от души смеялась над этими предостережениями. На этот раз они не рассмешили ее… они вызвали у нее легкое раздражение. Кто хочет флиртовать?

— Не говори глупостей, Эллен, — сказала она с непривычной резкостью, взяв в руки свою лампу. Наверх она ушла, не пожелав сестре доброй ночи.

Эллен с сомнением покачала головой и взглянула на черного кота.

— На что же она так рассердилась, Сент-Джордж? «Взвыл — значит, задело» — я много раз слышала эту поговорку, Джордж. Но она обещала, Сент… она обещала, а мы, Уэсты, всегда держим слово. Так что, даже если он хочет флиртовать, это не имеет значения, Джордж. Она обещала. Я могу не тревожиться.

А наверху, в своей комнате, Розмари долго еще сидела у окна, глядя через залитый лунным светом сад на далекую сияющую гавань. Она испытывала неясную грусть и беспокойство. Неожиданно она почувствовала, что устала от грез, которые давно утратили свою свежесть. А под окном неожиданно налетевший легкий ветерок рассеял по саду лепестки последней красной розы. Лето прошло — наступила осень.