Онлайн чтение книги Рассказы
Опыт доктора Хейдеггера

Старый доктор Хейдеггер, известный своими причудами, пригласил однажды к себе в кабинет четырех почтенных друзей. То были три седобородых джентльмена, мистер Медберн, полковник Киллигру и мистер Гаскойн, и давно увядшая леди, вдова Уичерли, как ее все называли. Все четверо были унылые, скучные старики, которым не посчастливилось в жизни, и самая большая их беда заключалась в том, что они слишком долго зажились на этом свете. Мистер Медберн когда-то, в цвете лет, был богатым купцом, но потерял все свои деньги на одной рискованной спекуляции и теперь влачил почти нищенское существование. Полковник Киллигру свои лучшие годы, здоровье и состояние растратил в погоне за греховными наслаждениями, которые породили в нем целый выводок телесных и духовных немощей, не говоря уже о таких болезнях, как подагра. Мистер Гаскойн был скомпрометированный политический деятель, человек, пользовавшийся дурной славой — по крайней мере до той поры, покуда время не скрыло его от глаз нынешнего поколения, и теперь он доживал свой век в безвестности, спасшей его от позора. Что же до вдовы Уичерли, она, по слухам, была в молодости прославленной красавицей, но уже много лет жила уединенной, затворнической жизнью вследствие некоторых скандальных историй, восстановивших против нее местное общество. Достойно упоминания то обстоятельство, что все три названных старых джентльмена, мистер Медберн, полковник Киллигру и мистер Гаскойн, были в свое время возлюбленными вдовы Уичерли и даже некогда едва не перерезали из-за нее друг другу горла. И, прежде чем продолжать свое повествование, замечу вскользь, что как доктор Хейдеггер, так и все его гости пользовались славой людей, слегка тронувшихся в уме, как то нередко случается со стариками, у которых много забот или горестных воспоминаний.

— Дорогие друзья, — сказал доктор Хейдеггер, жестом приглашая их садиться, — я хочу просить вас принять участие в одном из тех небольших опытов, которыми я забавляюсь подчас здесь, в своем кабинете.

Если верить молве, кабинет доктора Хейдеггера служил вместилищем многих диковин. Это была полутемная старомодная комната, увитая паутиной и покрытая многолетней пылью. Вдоль стен стояло несколько дубовых книжных шкафов, нижние полки которых были уставлены рядами огромных фолиантов и покрытых россыпью готического шрифта in quarto[2]В четвертую долю листа (лат), а верхние — томиками in duodecimo[3]В двенадцатую долю листа (лат) в пергаментных переплетах. На среднем шкафу красовался бронзовый бюст Гиппократа, с которым, по уверению некоторых, доктор Хейдеггер имел обыкновение советоваться во всех затруднительных случаях своей практики. В самом темном углу комнаты стоял высокий и узкий дубовый шкаф, сквозь приоткрытую дверцу которого можно было, хоть и с трудом, разглядеть помещавшийся в нем человеческий скелет. В простенке между двумя шкафами висело зеркало в потускневшей золоченой раме, покрытое толстым слоем пыли. Об этом зеркале ходило много удивительных слухов. Рассказывали, например, что в нем живут духи всех умерших пациентов доктора и глядят ему прямо в глаза, когда бы он в это зеркало ни посмотрелся. Противоположную стену украшал портрет молодой дамы, изображенной во весь рост, в пышном наряде из шелка, парчи и атласа, краски которого, однако, потускнели от времени, как и краски ее лица. Около полустолетия тому назад доктор Хейдеггер должен был сочетаться браком с этой молодой дамой, но случилось так, что она, почувствовав легкое недомогание, проглотила какое-то снадобье, приготовленное по рецепту жениха, и умерла накануне свадьбы. Остается еще упомянуть главную достопримечательность кабинета: то был тяжелый, толстый фолиант, переплетенный в черную кожу, с массивными серебряными застежками. На корешке не было надписи, и никто не знал названия книги. Но было известно, что книга эта волшебная; однажды служанка приподняла ее, желая стереть пыль, — и тотчас же скелет застучал костями в своем шкафу, молодая леди с портрета ступила одной ногой на пол, из зеркала высунулось несколько страшных рож, а бронзовая голова Гиппократа нахмурилась и сказала: «Берегись!»

Таков был кабинет доктора Хейдеггера. В тот солнечный день, о котором идет рассказ, посреди комнаты стоял небольшой круглый столик черного дерева, а на нем — хрустальная чаша благородной формы и искусной работы. Лучи солнца, проникая между тяжелыми складками выцветших камчатых драпировок, падали на чашу, и от нее на пепельные лица пятерых стариков, сидевших вокруг стола, ложились мягкие отсветы. Тут же, на столе, стояли четыре бокала.

— Дорогие друзья мои, — повторил доктор Хейдеггер, — я собираюсь произвести чрезвычайно любопытный опыт, для которого мне нужна ваша помощь. Могу ли я на нее рассчитывать?

Как мы уже говорили, доктор Хейдеггер был весьма чудаковатый старый джентльмен, и его эксцентричность послужила поводом к тысячам фантастических толков. К стыду моему, должен сознаться, что многие из этих рассказов исходили от меня; и если что-либо в настоящем повествовании покажется читателю неправдоподобным, мне ничего не остается, как принять клеймо сочинителя небылиц.

Услыхав от доктора о предполагаемом опыте, гости решили, что речь идет о чем-нибудь не более удивительном, чем умерщвление мыши с помощью воздушного насоса, исследование под микроскопом обрывка паутины или об ином подобном же пустяке из тех, какими он имел обыкновение докучать ближайшим друзьям. Но доктор Хейдеггер, не дожидаясь ответа, проковылял в дальний угол комнаты и воротился, держа в руках тот самый тяжелый, переплетенный в черную кожу фолиант, которому городская молва приписывала волшебные свойства. Щелкнув серебряными застежками, он раскрыл книгу, перелистал несколько испещренных готическими письменами страниц и вынул оттуда розу, или, вернее, то, что некогда было розой, — ибо теперь зеленые листочки и алые лепестки приняли одинаковый бурый оттенок, и древний цветок, казалось, готов был рассыпаться в прах под пальцами доктора.

— Этот цветок, — сказал со вздохом доктор Хейдеггер, — эта увядшая и осыпающаяся роза расцвела пятьдесят пять лет тому назад. Ее подарила мне Сильвия Уорд, чей портрет висит вон на той стене, и я собирался вдеть ее в петлицу в день нашей свадьбы. Пятьдесят пять лет она хранилась между страницами этого древнего фолианта. Теперь скажите: возможно ли, по-вашему, чтобы эта роза, прожившая полстолетия, зацвела снова?

— Вздор! — сказала вдова Уичерли, сердито тряхнув головой. — Это все равно что спросить, возможно ли, чтобы зацвело снова морщинистое лицо старухи.

— Смотрите же! — ответил доктор Хейдеггер. Он снял крышку с чаши и бросил увядшую розу в жидкость, которой эта чаша была наполнена. Сначала цветок неподвижно лежал на поверхности, как будто не впитывая в себя влагу. Вскоре, однако, стала заметна совершающаяся в нем удивительная перемена. Смятые, высохшие лепестки зашевелились и заалели — сначала слегка, потом все ярче, как будто цветок оживал после глубокого сна, похожего на смерть; тонкий стебель и листья вновь сделались зелеными, и роза, прожившая полстолетия, предстала перед зрителями такой же свежей, как была тогда, когда Сильвия Уорд подарила ее своему возлюбленному. Она едва распустилась, несколько нежных пунцовых лепестков еще целомудренно прикрывали влажную сердцевину, в глубине которой блестели две-три капли росы.

— Очень милый фокус, — сказали друзья доктора — довольно, впрочем, равнодушно, потому что они и не таких чудес насмотрелись на представлениях заезжего иллюзиониста. — Расскажите, как вы это сделали.

— Слыхали вы когда-нибудь об Источнике юности? — спросил доктор Хейдеггер. — Том самом, который два или три столетия тому назад искал отважный испанец Понсе де Леон?

— Но разве Понсе де Леон нашел его? — спросила вдова Уичерли.

— Нет, — ответил доктор Хейдеггер. — Потому что он искал не там, где нужно. Знаменитый Источник юности, насколько мне известно, находится в южной части полуострова Флориды, неподалеку от озера Макако. Он берет свое начало под сенью нескольких гигантских магнолий, которые растут там уже много веков, но благодаря чудесным свойствам воды до сих пор свежи, как фиалки. Один мой знакомый, зная мой интерес к подобным вещам, прислал мне то, что вы видите в этой чаше.

— Гм, гм! — сказал полковник Киллигру, не поверивший ни одному слову из рассказа доктора. — А интересно, какое действие оказывает эта жидкость на человеческий организм?

— Это вы можете испытать на себе, любезный полковник, — отвечал доктор Хейдеггер. — Я приглашаю каждого из вас, мои уважаемые друзья, выпить столько этой чудотворной влаги, сколько понадобится, чтобы вернуть вам цветение юности. Что до меня, мне стольких тягот стоило состариться, что я не спешу вновь помолодеть. Поэтому, с вашего разрешения, я буду лишь наблюдать за ходом опыта.

Говоря это, доктор Хейдеггер в то же время наполнил все четыре бокала водой Источника юности. По-видимому, она содержала в себе какой-то шипучий газ, так как со дна бокалов беспрестанно поднимались мелкие пузырьки и лопались на поверхности, рассыпая серебристые брызги. От напитка исходил приятный аромат, суливший бодрящее и освежающее действие, и гости, ничуть не веря в возможность омоложения, тем не менее готовы были тотчас осушить бокалы. Однако доктор Хейдеггер просил их повременить.

— Прежде чем пить, уважаемые друзья, — сказал он, — было бы хорошо, если б каждый из вас вывел из опыта прожитой жизни кое-какие общие правила, которыми он мог бы руководствоваться, подвергаясь вторично всем искушениям молодости. Ведь просто срам и стыд, если вы не сумеете воспользоваться своеобразными преимуществами своего положения и стать образцом добродетели и благоразумия для всех молодых людей нашего века.

Четверо почтенных друзей доктора в ответ только засмеялись слабым дребезжащим смешком — до того нелепой показалась им мысль, что теперь, зная, как горько раскаяние, идущее по пятам за грехом, они могли бы вновь поддаться соблазну.

— Так пейте же, — с поклоном сказал доктор. — Я счастлив, что столь удачно выбрал участников своего опыта.

Трясущимися руками все четверо поднесли бокалы к губам. Если напиток действительно обладал теми свойствами, которые ему приписывал доктор Хейдеггер, трудно было найти четырех человеческих существ, которые более остро нуждались бы в его живительном воздействии. Казалось, они никогда не знали молодости и ее наслаждений и, явившись плодом старческого слабоумия природы, всегда были теми седыми, хилыми, немощными и жалкими созданиями, которые, сгорбившись, сидели теперь вокруг стола доктора, настолько дряхлые телом и духом, что даже перспектива вновь обрести юность была бессильна вдохнуть в них жизнь. Они выпили и поставили бокалы на стол.

И сразу же что-то изменилось к лучшему в облике всех четверых, как бывает после бокала доброго вина, — да к тому же веселый солнечный луч в это мгновение озарил их лица. Здоровый румянец проступил сквозь пепельную бледность щек, придававшую гостям доктора сходство с мертвецами. Они взглянули друг на друга, и им почудилось, будто какая-то волшебная сила в самом деле принялась стирать глубокие и зловещие знаки, давно уже начертанные временем на их челе. Вдова Уичерли поправила свой чепец, так как в ней снова проснулась женщина.

— Дайте нам еще этого чудесного напитка! — взволнованно закричали они. Мы помолодели, но мы все-таки слишком стары! Скорее дайте нам еще!

— Терпение, терпение! — остановил их доктор Хейдеггер, с философской невозмутимостью наблюдавший за ходом опыта. — Вы старились в течение многих лет, а помолодеть хотите меньше чем в полчаса! Но, впрочем, вода к вашим услугам.

Он снова наполнил бокалы эликсиром юности, которого еще довольно оставалось в чаше, чтобы половину стариков города сделать ровесниками собственных внучат. Только что заискрились у краев пузырьки, как гости доктора уже схватили бокалы со стола и одним духом осушили их. Но что это не наваждение ли? Они еще не успели проглотить волшебное питье, а уже во всем их существе совершилась перемена. Глаза стали ясными и блестящими, серебристые кудри потемнели, и за столом сидели теперь трое джентльменов средних лет и женщина еще в полном цвету.

— Дорогая вдовушка, вы очаровательны! — воскликнул полковник Киллигру, не сводивший глаз с ее лица, от которого тени старости отлетели, как ночной сумрак перед пурпуром зари.

Хорошенькая вдовушка знала по опыту прошлых лет, что в своих комплиментах мистер Киллигру не всегда исходит из верности истине; поэтому она вскочила и бросилась к зеркалу, замирая от страха, как бы не увидать в нем безобразное лицо старухи. Между тем трое джентльменов всем своим поведением доказывали, что влага Источника юности обладала некоторыми опьяняющими свойствами; впрочем, выказываемая ими легкость в мыслях могла бы быть просто следствием приятного головокружения, которое они почувствовали, внезапно избавившись от бремени лет. Мистер Гаскойн, видимо, был поглощен размышлениями на какие-то политические темы, но относились ли они к прошлому, настоящему или будущему, определить было нелегко, так как на протяжении этих пятидесяти лет были в ходу одни и те же идеи и сентенции. Он то изрекал трескучие фразы о любви к отечеству, национальной гордости и правах народа, то лукавым, двусмысленным шепотком бросал какие-то крамольные намеки, столь, однако, туманные, что даже сам он едва ли улавливал их сущность; то, наконец, принимался декламировать с верноподданническим пафосом в голосе, словно его отлично слаженным периодам внимало царственное ухо. Тем временем полковник Киллигру напевал веселую застольную песню, позванивая бокалом в такт припеву, причем его взор то и дело возвращался к округлым формам вдовы Уичерли. Сидевший напротив него мистер Медберн углубился в сложные денежные расчеты, в которые странным образом вплетался проект снабжения Ост-Индии льдом с помощью четверки китов, впряженных в полярный айсберг.

Что до вдовы Уичерли, она стояла перед зеркалом, жеманно улыбаясь и делая реверансы собственному изображению, словно старому другу, любимому больше всех на свете. Она почти вплотную прижимала лицо к стеклу, чтобы рассмотреть, действительно ли исчезла какая-нибудь давно знакомая складочка или морщинка. Она проверяла, весь ли снег растаял в ее волосах и можно ли без всяких опасений сбросить с головы старушечий чепец. Наконец, круто повернувшись, она танцующей походкой направилась к столу.

— Мой милый доктор! — воскликнула она. — Прошу вас, налейте мне еще бокал.

— Сделайте милость, сударыня, сделайте милость, — с готовностью отозвался доктор Хейдеггер. — Взгляните! Я уже наполнил все бокалы.

И в самом деле, все четыре бокала стояли на столе, до краев полные чудесной влаги, и на поверхности вскакивали пузырьки, переливаясь радужным блеском алмазов. День близился к закату, и сумрак в комнате сгустился, но мягкое и ровное сияние, похожее на лунный свет, исходило от чаши и ложилось на лица гостей и на почтенные седины самого доктора. Он сидел в дубовом кресле с высокой спинкой, покрытой замысловатою резьбою, похожий в своем величавом благообразии на олицетворение того самого Времени, могущество которого еще никто не пытался оспаривать до этой четверки счастливцев. И даже они, торопливо осушая третий бокал с водой Источника юности, почувствовали безотчетный страх перед загадочным выражением этого лица. Но в следующее мгновение хмельной поток молодых сил хлынул в их жилы. Они были теперь в самом расцвете счастливой юности. Старость с ее унылой свитой забот, печалей и недугов осталась позади, как воспоминание о неприятном сне, от которого они с облегчением пробудились. Душа вновь обрела ту недолговечную свежесть, без которой быстролетные впечатления жизни кажутся лишь галереей потускневших от времени картин, и мир волшебно заиграл перед ними всеми своими красками. Они чувствовали себя подобно первозданным существам в первозданной вселенной.

— Мы молоды! Мы молоды! — ликуя, кричали они. Юность, как ранее глубокая старость, стерла характерные особенности каждого, столь ярко выраженные в среднюю пору жизни, и сроднила их между собой. То были теперь четверо шаловливых юнцов, резвившихся со всем безудержным весельем, присущим их возрасту. Удивительным образом их задор проявлялся охотнее всего в насмешках над той самой немощью преклонных лет, жертвами которой они были еще совсем недавно. Они громко потешались над своей старомодной одеждой, над долгополыми сюртуками и двубортными жилетами молодых людей, над чепцом юной красавицы. Один ковылял по паркету, подражая походке старого подагрика; другой оседлал нос очками и с притворным вниманием перелистывал страницы волшебной книги; третий уселся в глубокое кресло, передразнивая исполненную величавого достоинства позу самого доктора. Потом все трое, радостно крича, стали прыгать и носиться по комнате. Вдова Уичерли — если только можно назвать этим именем цветущую девушку — подбежала к креслу доктора с лукавой улыбкой на розовом личике.

— Доктор, милый мой старичок! — воскликнула она. — Вставайте-ка, я хочу потанцевать с вами! — И все четверо захохотали пуще прежнего, представляя себе, как смешон будет старый доктор за этим занятием.

— Прошу извинить меня, — спокойно ответил доктор. — Я стар, у меня ревматизм, и время танцев для меня давно миновало. Но я думаю, любой из этих молодых джентльменов будет счастлив стать в пару с такой прелестной дамой.

— Потанцуйте со мной, Клара! — воскликнул полковник Киллигру.

— Нет, нет, со мной! — закричал мистер Гаскойн.

— Она еще пятьдесят лет назад обещала мне свою руку, — запротестовал мистер Медберн.

Все трое окружили ее. Один жал ей руки со страстной силой, другой обхватил ее за талию, третий погрузил пальцы в шелковистые локоны, выбивавшиеся из-под вдовьего чепца. Краснея, вырываясь, смеясь, задыхаясь, уговаривая, обдавая своим теплым дыханием лица всех троих по очереди, она безуспешно пыталась освободиться из этих тройных объятий. Трудно было представить себе более оживленную картину борьбы юных соперников за прелестную добычу. Говорят, однако, что в силу какого-то странного обмана зрения — быть может, из-за старомодных костюмов и сумрака, царившего в комнате, — в высоком зеркале отразилась смехотворная драка трех сгорбленных, седых стариков из-за костлявой, морщинистой и безобразной старухи. Но они были молоды, пыл их страстей говорил об этом. Распаленные кокетством девушки-вдовы, которая не уступала, но в то же время и не очень сопротивлялась их ласкам, трое соперников стали обмениваться грозными взглядами. Не выпуская соблазнительной добычи, они свирепо вцепились в горло друг другу. В суматохе кто-то толкнул стол, он опрокинулся, и чаша разбилась на тысячу кусков. Драгоценная влага юности сверкающим ручьем разлилась по полу и намочила крылья пестрого мотылька, который, состарившись с приближением осени, уже не мог летать и ждал смерти. Он тотчас же встрепенулся, порхнул через всю комнату и опустился на снежные кудри доктора Хейдеггера.

— Полно, полно, джентльмены! Полно, госпожа Уичерли! — воскликнул доктор. — Я решительно протестую против подобного бесчинства.

Они вздрогнули и остановились, ибо в этот миг им почудилось, что седое Время зовет их из солнечной юности назад, в холодную и мрачную долину преклонных лет. Они оглянулись на доктора Хейдеггера, который по-прежнему сидел в своем резном кресле, держа в руках полустолетнюю розу, подобранную им среди осколков разбитой чаши. По его знаку четыре виновника беспорядка уселись на свои места — довольно, впрочем, охотно, так как, несмотря на возвращенную молодость, резкие движения утомили их.

— Роза моей бедной Сильвии! — вскричал вдруг доктор Хейдеггер, разглядывая цветок при свете вечерней зари. — Она, кажется, вянет опять!

Да, так оно и было. На глазах у склонившихся над нею людей роза съеживалась все быстрее и быстрее, покуда не сделалась снова такой же сморщенной и сухой, какой была до того, как попала в чашу. Доктор стряхнул с ее лепестков последние капли влаги.

— Она и такою дорога мне не меньше, чем в своей утренней свежести, сказал он, прижимая увядшую розу к своим увядшим губам.

При этих словах мотылек спорхнул с его седых кудрей и бессильно упал на пол. Гости доктора вздрогнули. Их вдруг стал пробирать какой-то странный холодок, и трудно было понять, чего он коснулся раньше — души или тела. Они взглянули друг на друга, и им почудилось, что каждое отлетающее мгновение крадет у них какую-нибудь привлекательную черту, оставляет новую морщинку на коже, которая только что была гладкой и свежей. Не наваждение ли это было? Неужели течение целой жизни уместилось в этот короткий час, и теперь они снова — четыре старика, гости старого своего друга доктора Хейдеггера?

— Значит, мы опять состарились? Так скоро? — горестно воскликнули они.

Увы, это была правда. Действие влаги юности оказалось более преходящим, чем власть вина. Опьянение рассеялось. Да! Они снова были стариками. Судорожным движением, в котором еще сказалась женщина, вдова костлявыми ладонями закрыла лицо, моля, чтобы гробовая крышка скрыла его навек, раз ему не суждено более быть прекрасным.

— Да, друзья мои, вы снова стары, — сказал доктор Хейдеггер, — а влага юности — взгляните! — вся пролита на пол. Что ж, я не сожалею об этом, ибо если бы даже источник забил у моего порога, я и тогда не нагнулся бы, чтоб смочить в нем губы, даже если б опьянение длилось не минуты, а годы. Таков урок, который вы мне преподали.

Но для четверых друзей доктора это не послужило уроком. Они тут же решили совершить паломничество во Флориду, чтобы утром, днем и вечером вкушать от Источника юности.

Перевод Е. Калашниковой