Онлайн чтение книги Рассказы
Пиршество демонов

1

В тот год нам пришлось нарядиться римлянами, и должен сказать, что в тоге и с коротким мечом на боку я выглядел омерзительно. Впрочем, Грек выглядел куда омерзительнее.

Так уж повелось. Оканчиваешь колледж или университет, а потом год за годом являешься на традиционные встречи своего выпуска. Почему бы и нет? Тут тебе и старая дружба, и деньги, и возможность завязать полезные деловые связи. И опять-таки — деньги!

Ну, мне-то не повезло, как другим. Да что говорить! В этих словах история всей моей жизни: мне-то не повезло, как другим! Я не учился ни в Гарварде, ни в Принстоне, ни в Йеле. Даже в Колумбийском университете, Калифорнийском или Чикагском не учился. А учился я в Огле-могле. И не притворяйтесь, будто бы когда-нибудь слышали про Огл-могл, даже если я назову его полный титул: «Оглтропский агрономическо-механизаторский колледж». В нашем выпуске — то есть выпуске 1940 года — было пятьдесят восемь человек, а на десятую встречу явилось ровно тридцать.

Свинство, верно? Только тридцать старых выпускников ещё сохранили достаточно совести и студенческого духа, чтобы приехать на десятую годовщину, облачиться в римские тоги, напиться до одурения и обновить былую дружбу. А вот те, с кем больше всего хотелось бы повидаться и вспомнить молодость, — ну, например, Фейнбаргер («Пароходство Фейнбаргера»), Скруп из голливудской студии М&Ж, Диксон, член правления банка «Нейшнл сити», и прочие — те вовсе не явились. Все мы были очень разочарованы, а я особенно.

Короче говоря, вечером на банкете я сидел рядом с Эль Греко. Ну, просто никого больше там не было. Понятно, не с испанским художником — тот вообще-то умер, если не ошибаюсь. Я имею в виду Теобальда Греко, которого мы прозвали Греком.

Я назвал себя, а он тупо уставился сквозь толстые стёкла очков на мою физиономию.

— Хэмпстед? Хэмпстед?

— Вирджил Хэмпстед, — подсказал я. — Ты ведь меня не забыл. Старину Вирджи.

— Ага! — сказал он. — А в бутылке что-нибудь осталось, старина Вирджи?

Я налил ему. У меня создалось впечатление, позже подтвердившееся, что пить он не привык.

Я сказал:

— До чего же это здорово — снова увидеть всех ребят. Правда? Погляди-ка на Толстяка Детвэйлера! В жизни не видел ничего смешнее этого абажура, который он напялил вместо шляпы!

— Передай-ка мне бутылку, ладно? — потребовал Греко. — Вирджи, хотел я сказать.

— Всё ещё наукой занимаешься? — спросил я. — Ты всегда был голова, Грек. Даже сказать не могу, как я всегда завидовал вам, творческим людям. Сам-то я коммивояжёр. Моя территория в здешних местах, Грек, и скажу тебе: это золотое дно! Да, золотое дно. Если бы я знал, где раздобыть небольшой капитал, то сумел бы расширить операции и… Ну, не стоит нагонять на тебя скуку разговорами о моих делах. Так чем же ты сейчас занимаешься?

— Трансмутацией, — отчётливо выговорил он, уткнулся лицом в стол и захрапел.

Меня никто и никогда не называл шляпой — всякими другими словами называли, но не шляпой.

Я знал, что такое трансмутация. Был свинец — становится золотом, было олово — стало платиной, ну и прочее в том же духе. И вот на следующее утро, наглотавшись таблеток от головной боли и чёрного кофе, я навёл справки в колледже и выяснил, что Грек живёт неподалёку от колледжа. Потому-то он и был на нашей встрече — а то я никак не мог понять, почему он вдруг оказался там.

Я занял у Толстяка Детвэйлера денег на такси и поехал по адресу, который мне дали.

Это был не обыкновенный дом, а облезлое фабричное здание. Над входом висела вывеска:

Так как дело было в воскресенье, фабрика казалась пустой, однако я толкнул дверь и она открылась. Из подвала доносился шум, поэтому я спустился по лестнице и очутился в довольно-таки зловонной лаборатории.

Грек был там. Вытаращив глаза, длинный, тощий, он метался по лаборатории и, казалось, ловил бабочек.

Я кашлянул, но он меня не услышал. Он продолжал бегать, задыхаясь и что-то бормоча себе под нос, и размахивал в воздухе чем-то вроде электрического тостера на палке. Я присмотрелся. Нет, это был не тостер, но что это было, я понять не мог. Сбоку у этого приспособления имелся счётчик, и его стрелка бешено металась по шкале.

Что именно ловил Грек, я не рассмотрел.

Собственно говоря, я рассмотрел одно: ловить ему было нечего.

Попробуйте представить себе эту картину: Грек носится взад и вперёд, не спуская правого глаза со стрелки счётчика, а левым сверля пустоту. Он всё время натыкается на различные предметы, а потом вдруг останавливается и обводит взглядом стоящие на лабораторных столах приборы, а то щёлкнет выключателем или повернёт рукоятку и снова срывается с места.

Продолжалось это минут десять, и, по правде сказать, я уже начал жалеть, что не потратил деньги Толстяка Детвэйлера на что-нибудь более полезное. Грек, очевидно, свихнулся, другого быть не могло. Но раз уж я был здесь, то решил подождать, что будет дальше.

И действительно, через несколько минут Грек, по-видимому, изловил то, за чем гонялся, — во всяком случае, он остановился, тяжело дыша.

— Эй, Грек! — сказал я.

Он, вздрогнув, обернулся.

— А! — сказал он. — Старина Вирджи! — и привалился к столу, переводя дух.

— Чертенята! — выговорил он, отдуваясь. — Они, видно, думали, что на этот раз ускользнули. Но я с ними справился.

— Да, конечно, — сказал я. — Ещё бы! Можно я войду?

Он пожал плечами. Не обращая на меня внимания, положил тостер на палке, щёлкнул какими-то выключателями и выпрямился. Свистящий звук постепенно затих, мерцавшие лампочки потухли. Другие продолжали гореть, но Грек, по-видимому, считал, что может кончить это своё занятие, в чём бы оно ни заключалось.

Потом подошёл ко мне, и мы пожали друг другу руки. Я сказал одобрительно:

— А симпатичная у тебя лаборатория, Грек. Не знаю, что это у тебя за оборудование, но оно очень доро… доброкачественное, хотел я сказать.

Он хмыкнул.

— Так и есть. И то и другое. Дорогое и доброкачественное.

Я засмеялся.

— Послушай, — сказал я, — ты вчера здорово накачался. Знаешь, что ты сказал мне о том, чем ты здесь занимаешься?

Он быстро взглянул на меня.

— Что?

— Ты сказал, что занимаешься трансмутацией, — и я засмеялся ещё громче.

Он смерил меня задумчивым взглядом, и мне было показалось… ну не знаю, что мне показалось, но мне стало не по себе. У него там было полно всяких непонятных штуковин, и его рука потянулась к одной из них.

Но потом он сказал:

— Старина Вирджи!

— Вот-вот, — подтвердил я поспешно.

— Я должен извиниться перед тобой, — продолжал он.

— Да за что же?

Грек кивнул.

— Я ведь забыл, — признался он смущённо. — Я только сейчас вспомнил, что это я с тобой бывал откровенен на последнем курсе. Единственный поверенный моих секретов. И ты сохранял мою тайну всё это время.

Я кашлянул.

— Брось! — сказал я великодушно. — Пустяки какие!

Он одобрительно кивнул.

— Да, это похоже на тебя, — сказал он, отдаваясь воспоминаниям. — Десять лет, а? И ты ни словом не проговорился, верно?

— Ни словом, — заверил я его, и это было чистой правдой. Я действительно ни словом не проговорился. Даже самому себе. Дело в том, что я не имел ни малейшего понятия, о чём он говорил. Я сохранил его тайну? Я даже не помнил, что это была за тайна! И теперь чуть с ума не сходил от злости.

— Я был уверен в тебе, — сказал Грек, вдруг оттаивая. — Я знал, что могу тебе доверять. Наверное, так — иначе я бы ничего не сказал тебе, правда?

Я скромно улыбнулся. И продолжал изо всех сил напрягать свою дурацкую память.

Потом он сказал:

— Ладно, Вирджи. Ты имеешь право на вознаграждение за то, что умел молчать. Вот что: так уж и быть, я скажу тебе, над чем я работаю.

И сразу у меня напряглась шея. Что он сказал? «Так уж и быть…»? Я сам часто пускал эту фразу в ход.

— Для начала, — сказал Грек, внимательно всматриваясь в меня, — тебя, может быть, интересует, чем я занимался, когда ты вошёл?

— Конечно, — ответил я.

Он немного поколебался.

— Некоторые… ну, частицы, нужные для моих исследований, постоянно стремятся к освобождению. Я могу держать их под определённым контролем лишь при помощи электростатических сил, генерируемых вот здесь, — и он взмахнул штукой, похожей на тостер на палке. — Назначение же их… Вот, посмотри!

Эль Греко начал возиться с мерцающими стеклянными приборами на одном из столов, а я наблюдал за ним, признаюсь, с некоторой долей подозрения.

— Что ты там делаешь, Грек? — спросил я довольно грубо.

Он оглянулся на меня. Тут я с удивлением обнаружил, что подозрение было обоюдным; он хмурился и медлил в нерешительности. Наконец он тряхнул головой.

— Нет! — сказал он. — На минуту я… Но ведь я могу доверять тебе? Могу? Тебе, который хранил мою тайну десять долгих лет!

— Ещё бы, — сказал я.

— Ну, ладно.

Он перелил воду из мензурки в трубку, изогнутую подковой и открытую с обоих концов.

— Смотри сюда, — сказал он. — Ты ещё помнишь хоть что-нибудь из курса физики, который нам читали в колледже?

— Да уж так получилось, что мне было некогда освежать…

— Тем лучше, тем лучше, — сказал он. — Значит, ты не сумеешь ничего украсть.

У меня даже дух захватило:

— Слушай-ка!..

— Не обижайся, Вирджи, — сказал он настойчиво. — Но ведь это — миллиард долларов. Впрочем, ерунда. Когда дойдёт до дела, то знай ты даже столько, сколько все наши дураки профессора вместе взятые, это всё равно не помогло бы тебе ничего украсть.

Он потряс головой, рассеянно улыбнулся и снова занялся своими мерцающими приборами. Сказать по правде, я весь кипел. С меня довольно! У него не было ни малейших оснований ставить мою честность под сомнение. Я и не помышлял использовать положение в ущерб ему, но раз так, то…

Он сам напрашивался на это! Буквально напрашивался.

Грек отрывисто постучал по изогнутой трубке стеклянной палочкой-мешалкой, требуя моего внимания.

— Я смотрю, — сказал я самым дружеским тоном, потому что благодаря ему я уже твёрдо знал, что буду делать.

— Прекрасно, — сказал он. — Итак, знаешь ли ты, чем я занимаюсь на этой фабрике?

— Ну… производишь удобрения… Так написано на вывеске.

— Ха! Ну нет! — сказал он. — Это просто ширма. Я разделяю оптические изомеры — вот что я делаю.

— И очень хорошо! — горячо поддакнул я. — Рад это слышать, Грек.

— Заткнись! — неожиданно прикрикнул он. — Ты же не имеешь ни малейшего представления о том, что такое оптический изомер, и сам это знаешь. Но попробуй немножко подумать. Это не физика, это — органическая химия. Есть такие соединения, которые существуют в двух видах, на первый взгляд идентичных во всех отношениях, кроме того, что одно представляет собой зеркальное отражение другого. Как перчатки на правую и левую руку: каждая из них есть другая, вывернутая наизнанку. Ты всё понял?

— Конечно, — сказал я.

Он задумчиво посмотрел на меня, потом пожал плечами.

— Ну, неважно. Так вот, их называют d- и l-изомерами; от латинского dextro и leva, правый и левый. И хотя они идентичны во всём, кроме того, что являются зеркальными отражениями друг друга, иногда оказывается, что один изомер гораздо более ценен, чем другой.

— Это мне понятно, — сказал я.

— Я так и предполагал. Изомеры эти можно разделить, но это дорогой процесс. А вот мой способ дешёв. Мой способ быстр и прост. Я использую демонов.

— Послушай, Грек! Это уж чересчур.

Он сказал скучным голосом:

— Не разговаривай, Вирджи. Просто слушай. Меньше устанешь. Но имей в виду, что то, о чём я сказал, это лишь самое пустяковое применение моего открытия. Так же просто я мог бы использовать его для отделения урана-235 от урана-238. Собственно говоря, я уже… — Он оборвал фразу, наклонил голову набок, искоса взглянул на меня и дал задний ход.

— Ну, это неважно. Тебе известно, что такое демон Максвелла?

— Нет.

— Молодец, Вирджи! Молодец! — одобрительно сказал он. — Я знал, что стоит мне только подождать, и я вытяну из тебя правду. («Опять двусмысленное замечание», — подумал я.) — Но ты, разумеется, знаешь второй закон термодинамики?

— Разумеется!

— Я ждал от тебя именно такого ответа, — сказал он невозмутимо. — В таком случае тебе известно, что если ты, например, положишь кубик льда в стакан с тёплой водой, то лёд растает, вода охладится и в стакане не окажется льда, но зато температура воды понизится. Правильно? И это необратимый процесс. То есть ты не можешь взять стакан холодной воды и — раз, два, три! — получить отдельно тёплую воду и лёд. Верно?

— Естественно, — сказал я. — Боже ты мой! Я хочу сказать, что это глупо.

— Очень глупо, — согласился он. — Итак, ты это знаешь? Ну, так смотри.

Он не сказал «раз, два, три!», но подкрутил что-то в одном из своих приборов.

Раздался слабый свист, что-то забулькало, затрещало, как трещат крупные искры, пробегая между раздвинутыми электродами в каком-нибудь фильме ужасов.

От воды пошёл лёгкий пар.

Но только у одного конца трубки! С этого конца шёл пар, а в другом конце был… был…

Там был лёд! Сначала тонкая корочка, потом она стала толще, а у другого открытого конца изогнутой трубки вода неистово забурлила. Лёд на одном конце — пар на другом!

Глупо?

Но я же видел это своими глазами!

Впрочем, в тот момент я не знал, что ничего другого не увижу.

Случилось же это потому, что в эту минуту в лабораторию, пыхтя, спустился Толстяк Детвэйлер.

— А, Грек, — прохрипел он с порога. — А, Вирджи! Я хотел поговорить с тобой до своего отъезда.

Он вошёл в комнату и, отдуваясь, развалился в кресле: утомлённый бегемот, изнывающий с похмелья.

— О чём же ты хочешь поговорить со мной? — спросил Грек.

— С тобой? — Толстяк обвёл взглядом лабораторию со снисходительной и брезгливой усмешкой, точно взрослый, который глядит, как чумазые ребятишки лепят пирожки из грязи.

— Да не с тобой, Грек. Я хотел поговорить с Вирджи. Насчёт перспектив твоей территории. Я поразмыслил о твоих словах. Не знаю, известно ли тебе, что мой отец скончался прошлой зимой и оставил мне… ну, некоторые обязательства. И мне пришло в голову, что ты, возможно, захочешь, чтобы я вложил в дело кой-какой…

Я не дал ему докончить. Я вытащил его оттуда так стремительно, что мы даже не успели попрощаться с Греком. И все эти штучки с демонами, горячей и холодной водой и так далее выскочили у меня из головы, словно ничего этого и не было. Старина Толстяк! Откуда же мне было знать, что его папаша оставил ему такой лакомый кусочек, как тридцать тысяч долларов наличными?

2

Ну, затем начались деловые неудачи. В результате мне пришлось пропустить несколько последующих встреч. Но зато у меня было достаточно времени для размышлений и занятий в часы, свободные от работы на ферме и в мастерской, где мы штамповали для штата автомобильные номера.

Когда я вышел, я принялся разыскивать Эль Греко.

Я потратил на это полгода и зря. Эль Греко куда-то переехал вместе со своей лабораторией и не оставил адреса.

Но я хотел найти его. Так хотел, что дышать было трудно — ведь теперь я отчасти понимал, о чём он тогда говорил. И я продолжал поиски.

Но я его не нашёл. Он нашёл меня.

В один прекрасный день он вошёл в убогий номер гостиницы, где я тогда жил, и я едва узнал его, таким преуспевающим и цветущим он выглядел.

— Да ты выглядишь просто великолепно, Грек! — сказал я с энтузиазмом тем большим, что это было правдой. Годы не прибавили ему ни фунта веса, ни морщинки — скорее наоборот.

— Ты и сам неплохо выглядишь, — сказал он и пристально посмотрел на меня. — Особенно для человека, не так давно вышедшего из тюрьмы.

— А! — я закашлялся. — Ты знаешь об этом?

— Я слышал, что Толстяк Детвэйлер подал на тебя в суд.

— Ах так, — я встал и начал освобождать сиденье стула от всякого наваленного на него хлама. — Ну что же… очень приятно… Как ты разыскал меня?

— С помощью сыскного бюро. За деньги можно купить сколько угодно услуг. А денег у меня сколько угодно.

— А! — я снова кашлянул.

Грек, кивая головой, задумчиво смотрел на меня. Во всём этом одно было безусловно хорошо: хоть он и прослышал про мою размолвку с Толстяком, а всё-таки постарался меня отыскать. Следовательно, ему было что-то нужно от меня, а не наоборот.

Он вдруг сказал:

— Вирджи, ты свалял большого дурака!

— Свалял, — честно признался я. — И ещё какого! Ты даже представления не имеешь, какого. Но теперь я поумнел. Грек, дружище, то, что ты говорил мне про этих демонов, меня заинтересовало. В тюрьме у меня было много времени для чтения. Ты увидишь, что я уже не такой невежда, каким был, когда мы разговаривали прошлый раз.

Он язвительно засмеялся.

— Смешно! После четырёх лет колледжа ты сохранил всё своё первозданное невежество, но пребывание за решёткой сделало из тебя образованного человека.

— И переродило меня.

Он мягко заметил:

— Но, надеюсь, не до конца?

— Преступление — вещь невыгодная, разве что оно совершается в рамках закона. Это главное, чему я научился.

— Даже и тогда оно невыгодно, — сказал он мрачно. — Деньги, конечно, приносит. Но что проку в деньгах?

Что можно ответить на такие слова? Я сказал, осторожно зондируя почву:

— Я так и понял, что ты разбогател. Если ты мог с помощью своих демонов отделить уран-235 от урана-238, значит, ты мог бы с их помощью отделять золото от морской воды. Да и вообще ты мог их использовать просто чёрт знает для чего.

— Чёрт знает для чего, — согласился он. — Вирджи, ты мог бы мне помочь. Я вижу, ты занимался Максвеллом.

— Верно.

Это была сущая правда. Тюремная библиотека дала мне массу полезного — в частности, я узнал всё, что можно было узнать о Клерке Максвелле, одном из величайших физиков мира, о его крошках-демонах. В своё время я тщательно прорепетировал всё это для встречи с Эль Греко.

— Допустим, — начал я, — у вас имеется маленькая камера внутри трубы, по которой течёт газ или жидкость… Так говорил Максвелл. Допустим, что в камере имеется маленькая дверка, позволяющая молекулам входить или выходить. Вы ставите у дверки демона — так Макси сам их назвал. Демон видит, что приближается горячая молекула, и открывает дверку. Видит холодную — закрывает. Мало-помалу все горячие молекулы оказываются по одну сторону дверки, а все холодные молекулы, то есть те, что движутся медленно, — по другую. Пар с одной стороны, лёд — с другой, вот к чему это сводится в конечном счёте.

— Ты видел это собственными глазами, — напомнил мне Теобальд Греко.

— Не отрицаю, — ответил я. — Не отрицаю и того, что ничего тогда не понял. Но теперь понимаю.

Я много чего понимал теперь. Если можно разделять изотопы, значит, можно разделять и элементы. Пускай-ка ваш демон открывает дверку для платины и закрывает для свинца. Да ведь он в мгновение ока может сделать вас богачом!

Что он и сделал с Греко.

— Вот первый взнос, — сказал Греко, вытащил что-то из кармана и вручил мне. Это был металлический брусок, похожий на шоколадный батончик, какие выкидывают автоматы за цент, — если вы ещё не забыли дней детства. Брусок сверкал, брусок сиял. А цвет его был красновато-жёлтым.

— Что это? — спросил я.

— Золото, — сказал он. — Оставь его себе, Вирджи. Оно извлечено из морской воды, как ты и говорил. Считай это авансом в счёт твоего жалованья.

Я взвесил брусок в руке. Попробовал на зуб. Я сказал:

— Кстати, о жалованье…

— Любое, какое тебе угодно, — скучным голосом ответил он. — Миллион долларов в год? Почему бы и нет?

— Почему бы и нет? — повторил я за ним, несколько ошарашенный.

Ну а потом я просто сидел и слушал, а говорил он. Что же ещё мне оставалось делать? Даже не могу сказать, что я его слушал; во всяком случае, слушал не с полным вниманием, потому что мысль о миллионе долларов в год то и дело застилала от меня смысл его слов. Но общее представление получил. Возможности были неограниченные. Теперь я это хорошо понимал.

Золото из морской воды? Да, конечно. Но ещё энергия, свободная энергия, бери — не хочу. Энергия молекул воздуха, например. Холодильники охлаждались бы, котлы давали бы пар, дома обогревались, домны плавили металл — и всё это без топлива! Самолёты могли бы летать без капли бензина в баках! Всё, что угодно.

Миллион долларов в год…

И это только начало.

Я очнулся.

— Что?

Грек смотрел на меня. Он повторил терпеливо:

— Меня разыскивает полиция.

— Тебя? — изумился я.

— Ты слышал, что было в Гранд-Рапидс?

Я прикинул.

— Постой, постой. Пожар. Большой пожар. Так это был ты?

— Не я. Мои демоны. Демоны Максвелла, или демоны Греко, как их следовало бы назвать. Максвелл говорил о них; я их использую — когда они не эксплуатируют меня. В тот раз они спалили полгорода.

— Теперь вспоминаю, — сказал я.

Газеты были полны этим.

— Они тогда вырвались на свободу, — мрачно сказал Грек. — Но это ещё не худшее. Тебе придётся отрабатывать свой миллион в год, Вирджи.

— Как так — вырвались!

Грек пожал плечами:

— Система контроля не совершенна. Иногда демоны ускользают. Я ничего не могу с этим поделать.

— Ну а как же ты их контролируешь?

Он вздохнул.

— Собственно говоря, это даже трудно назвать системой контроля, — ответил он. — Только максимум того, что я могу сделать, чтобы помешать им вырваться.

— Но ведь ты сказал, что иногда разделяешь металлы, а иногда получаешь энергию. Если ты говоришь, что не можешь управлять ими, то откуда же демоны знают, чего ты от них хочешь?

— А как ты объяснишь яблоне, что на ней должны вырасти яблоки того, а не иного сорта?

Я уставился на него.

— Но чего тут объяснять, Грек? Я хочу сказать, что на каждой яблоне растут яблоки одного какого-то сорта.

— Точно так же и с демонами! Ты, кажется, действительно поумнел? Это — как выведение собачьих пород: берёшь потомство какой-то одной дворняжки, а через несколько поколений можешь получить эрделя, таксу или шпица. Как именно? С помощью отбора. Колонии моих демонов растут, они расщепляются; новые разновидности приспосабливаются к новым условиям. Эволюционный процесс. Я только помогаю ему — и всё.

Задумавшись, он взял из моих рук золотой брусок.

Вдруг он с силой швырнул его в стену.

— Золото! — неистово выкрикнул он. — Но кому оно нужно? Помощь мне нужна — помощь! Вирджи, если я смогу купить твою помощь за золото, ты его получишь. Но я в полном отчаянии! И ты придёшь в отчаянье, если впереди тебя будет ждать лишь гнусная, унизительная смерть от малолетства и…

Я перебил его:

— Что это?

Где-то поблизости хрипло и тоскливо заревела сирена.

Грек оборвал фразу на полуслове и замер, как затравленный зверь.

— Мой номер! — прошептал он. — Всё моё оборудование… на следующем этаже!

Я попятился с некоторой тревогой. Он производил не слишком приятное впечатление: тощий, длинный, с дикими глазами. Его худоба меня вполне устраивала — будь он сложён пропорционально своему росту, вот тогда бы я действительно встревожился, увидев его вытаращенные испуганные глаза и услышав всю эту бессвязную нелепицу. Впрочем, у меня не было времени тревожиться. По коридорам загромыхали шаги. В отдалении перекликались голоса.

Снова взвыла сирена.

— Пожарный сигнал! — крикнул Грек. — Гостиница горит!

Он вылетел из моей комнаты в коридор.

Я бросился за ним. Пахло палёным — не горящими сухими листьями или бумагой, нет. Это был запах горящих химикалий, запах горящей кожи, запах пожара в курятнике. В нём было много разных оттенков — порохового дыма, жжёных перьев, удушливого смрада горящего масла, бодрящего аромата пылающих поленьев. В первое мгновение я было подумал, что это типичный запах горящей гостиницы, но ошибся.

— Демоны! — завопил Грек, и спешивший мимо коридорный задержался, чтобы окинуть нас подозрительным взглядом. Грек кинулся к лестнице и затем — вверх по ступенькам.

Я последовал за ним.

Да, горел номер Грека — в этом можно было не сомневаться, так как он упорно пытался проникнуть туда. Но не мог. Из двери вырывались клубы чёрного дыма и оранжевое пламя. От ведра воды, которое притащил дежурный администратор, толку не было никакого.

Я отошёл подальше. Но Грек с бледным, искажённым лицом нырнул в дым.

Я остановился у лестницы. Пламя заставило Грека отступить, однако он предпринял ещё одну попытку. Но огонь вновь отогнал его, и на этот раз окончательно.

Шатаясь, он заковылял ко мне.

— Идём! Ничего сделать нельзя!

Он повернулся и невидяще уставился на коридорных и горничных, которые передавали по цепочке вёдра с водой.

— Эй, вы! Что вы, по-вашему, делаете? Это же…

Он умолк и облизнул губы.

— Это горит бензин, — соврал он. — А ещё у меня в багаже — динамит. Скорее выводите всех из гостиницы, слышите?

Как я уже сказал, это было ложью. Но гостиница тут же опустела. А затем…

Что ж, это вполне мог бы быть и бензин, и динамит. Багрово полыхнуло, глухо и раскатисто ухнуло, и вся крыша четырёхэтажного здания взлетела на воздух.

Я схватил Грека за локоть.

— Лучше уйдём отсюда, — сказал я.

Он тупо посмотрел на меня. Готов поклясться, что он меня не узнал. В глазах его было страдание.

— Поздно! — прохрипел он. — Поздно! Они опять на свободе!

3

Вот так я стал работать у Теобальда Греко, в его лаборатории в Южной Калифорнии, где мы кое-как восстановили погибшую аппаратуру.

В одно прекрасное утро я проснулся и обнаружил, что мои волосы побелели.

— Грек! — завопил я.

На мой крик бегом явилась Минни. Кажется, я ещё не упоминал Минни. Она была воплощением представлений Грека об идеальном лаборанте — глупая старуха, никому в целом мире не нужная и, по-видимому, совсем одинокая. Она вошла, уставилась на меня и залилась кудахтающим смехом, от которого мёртвые проснулись бы.

— Мистер Хэмпстед! — дребезжала она. — Ну и вид же у вас!

— Где Греко? — крикнул я и оттолкнул её с дороги.

В пижаме и купальном халате я кинулся вниз по лестнице в комнату, которая когда-то была кухней, а теперь стала лабораторией Греко.

— Смотри! — завопил я. — Что ты на это скажешь?

Он повернулся и посмотрел на меня.

Несколько секунд спустя он покачал головой.

— Этого я и боялся, — пробормотал он. — Люди в детстве часто бывают белобрысыми, верно? Вот ты и стал опять белобрысым.

— О чём ты, Грек? У меня же волосы теперь совсем седые!

— Не седые, — уныло поправил он меня. — Они у тебя льняные. К ним возвратилась молодость. За одну ночь — так иногда бывает. Я предостерегал тебя, Вирджи. Я говорил тебе, что есть опасность. Теперь ты знаешь. Дело в том…

Он запнулся, взглянул на меня, потом отвёл глаза.

— Дело в том, — продолжал он, — что ты молодеешь, как и я. Если мы не найдём какого-нибудь выхода, ты тоже умрёшь от помолодения.

Я уставился на него.

— Ты говорил это и раньше — о себе. Я думал, ты просто оговорился. Но ты действительно хочешь сказать, что…

— Сядь, — приказал он. — Вирджи, я ведь сказал тебе тогда, что ты помолодел. Это не просто так казалось. Это всё — демоны, и не только ты и я — но и многие другие. Сначала — Гранд-Рапидс. Затем — когда сгорела гостиница. В зоне воздействия оказалось множество людей, а у тебя шансов было больше, чем у остальных. Думаю, для тебя это началось ещё в тот день, когда ты зашёл ко мне на фабрику, а я ловил ускользнувших демонов. Пожалуй, я тогда изловил не всех.

— Ты хочешь сказать, что я…

Он кивнул.

— Некоторые демоны вызывают омоложение. И в тебе сидит колония таких демонов.

Я судорожно сглотнул и сел.

— Ты хочешь сказать, что я буду становиться всё моложе и моложе, пока в конце концов не превращусь в младенца? А тогда… что же тогда, Грек, а?

Он пожал плечами.

— Откуда я знаю? Спроси у меня лет через десять. Посмотри на меня, Вирджи! — вдруг громко выкрикнул он. — Сколько лет ты мне дашь по виду? Восемнадцать? Двадцать?

Это была сущая правда. Он выглядел не старше. Смотря на него изо дня в день, я не замечал перемены. Тем более что я помнил его с той поры, как мы учились, и думал о нём как о молодом. Но ведь ему самое меньшее сорок лет, а выглядел он совсем зелёным мальчишкой.

Он сказал:

— Я ношу в себе демонов уже шесть лет. Судя по всему, они разборчивы и населяют не весь организм, а только некоторые его органы: сердце, лёгкие, печень. Может быть, кости. И некоторые железы — оттого-то я и чувствую себя физически таким бодрым. Но не мозг — во всяком случае, пока. К счастью.

— К счастью? Но это же ошибка, Грек! Если бы твой мозг тоже становился моложе…

— Дурак! Если бы это было так, я забыл бы всё, что узнал, точно магнитофонную ленту пустили бы в обратном направлении. Вот та опасность, Вирджи, грозная опасность, которая нависла надо мной. Вот почему мне нужна была помощь! Ведь если однажды я всё забуду — это конец. Не только для меня — для всех. Потому что никто больше в целом свете не знает, как ими управлять. Никто, кроме меня… и тебя, если мне удастся тебя выучить.

— Так, значит, они на свободе? — я задумчиво ощупал свои волосы. Что ж, это не было неожиданностью. — Их много?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Когда в Австралии выпустили первую партию кроликов, разве можно было сказать, сколько их будет поколений через двадцать?

Я присвистнул. Минни просунула голову в дверь и хихикнула. Я отмахнулся от неё.

— Вот ей бы твои демоны пригодились, — заметил я. — Иногда я думаю, что она держится слишком молодо для женщины, которой стукнуло не меньше шестидесяти.

Греко захохотал сумасшедшим смехом.

— Минни? Она работает у меня год. Когда я её нанимал, ей было восемьдесят пять!

— Не могу поверить!

— Тогда начинай тренироваться.

Это было трудно, очень трудно. Но я поверил. И теперь речь шла уже не о миллионе долларов в год.

Теперь меня подгоняла мысль, что мне придётся кончить свои дни беззубым пищащим младенцем — а то и похуже! Чтобы предотвратить это, я готов был заставлять свои мозги работать до изнурения.

Первым делом надо было учиться — выучить всё о так называемых «странных частицах». Вы о них когда-нибудь слыхали? Это не мой термин — так их называют физики. Позитроны. Нейтрино. Пи-мезоны и мю-мезоны, плюс и минус, лямбда-частицы, К-мезоны — положительные и отрицательные, антипротоны, антинейтрино, сигма-частицы — положительные, отрицательные, нейтральные, ну и ещё…

Ладно. Хватит и этого. Однако физика порядочно продвинулась с тех пор, когда я прогуливал лекции в Огле-могле. И появилось много нового, что нужно было постичь.

Дело в том, что некоторые из этих «странных частиц» оказались куда более странными, чем думало большинство физиков. Некоторые из них в определённых комбинациях и были «демонами» Греко.

Мы покупали животных — мышей, кроликов, морских свинок, даже собак. Мы заражали молодые особи теми демонами, которые сидели в нас самих. Это было просто, до ужаса просто: нам нужно было всего лишь несколько раз потрогать их. А затем мы наблюдали, что получается.

Они умирали. Умирали от помолодения.

Тот или иной жизненно важный орган регрессировал до эмбрионального состояния, и зверьки умирали — той же смертью, какой должны были умереть мы с Греко, если не найдём противоядия. Такой же смертью, какая грозила всему миру. Было ли это лучше, чем возвращение в эмбриональное состояние, а потом и в безжизненную зародышевую клетку? Этого я не мог решить. Всё равно — умирать; когда эмбриональному сердцу или печени приходится обслуживать взрослый организм, результат может быть только один — смерть.

Но и после смерти демоны продолжали действовать. Собака, которую мы кормили останками морских свинок, последовала за ними в небытие за какие-то несколько недель.

Интересным случаем была Минни.

Энергия, с которой она исполняла свои обязанности, возрастала день от дня, и провалиться мне на месте, если однажды за спиной Греко я не поймал на себе её взгляд, отдававший Мэрилин Монро.

— Может быть, мы её уволим? — спросил я у Эль Греко, рассказав ему об этом.

— За что?

— Она мешает работе!

— Эта работа и так ни черта не стоит, — сказал он угрюмо. — У нас ничего не получается, Вирджи. Если бы ещё процесс развивался равномерно, в предсказуемом темпе. Но посмотри на неё. Она набирает скорость! Она сбросила пять лет за последние две недели.

— Ну, ей это не повредит, — сказал я сердито.

Он пожал плечами.

— В зависимости от того — где. Её нос? Он стал маленьким, как у пятнадцатилетней девочки. Волосы на лице? Они почти исчезли. Кожа? Ну, я полагаю, слишком молодой кожи не существует, не говоря, конечно, об оболочке зародыша, но… Погоди-ка!

Он уставился в открытую дверь.

Там стояла Минни и хихикала.

— Пойдите сюда! — скомандовал он громовым голосом. — Пойдите сюда, слышите! Вирджи, смотри на её нос!

Я посмотрел.

— Брр! — сказал я про себя.

— Да нет же! — закричал Греко. — Вирджи, разве ты не видишь её носа?

— Что за чушь. Конечно, я его видел. Длинный, крючковатый.

И тут я действительно увидел.

— Он удлинился! — прошептал я.

— Правильно, милый! Правильно! По крайней мере один изгиб восстановился. Видишь, Вирджи?

Я кивнул.

— Она… Она снова начинает стареть.

— Лучше! Гораздо лучше, — торжествовал он. — Это быстрее нормального старения, Вирджи. Значит, существуют и демоны, вызывающие старение!

Луч надежды!

Но он тут же погас. Конечно, Грек прав, но что толку было от его правоты!

Демоны старения действительно существовали. Мы изолировали их в некоторых из наших подопытных животных. До этого нам пришлось долго уламывать Минни, но в конце концов она согласилась и стояла смирно, пока Греко, ужасно ругаясь, брал у неё биопсию; Минни это совсем не нравилось и только вознаграждение в сто долларов смягчило её упрямство. Твёрдая углекислота заморозила кожу на её носу, а потом Греко скальпелем отделил тонкий лоскуток ткани от самого кончика. Грек немного поколдовал над лоскутком и к концу дня мы испытали его действие на некоторых мышах.

Мыши умерли.

Что ж, в некотором отношении опыт можно было назвать удачным: они умерли от старости. Но ведь всё-таки умерли. Действие препарата сказалось только через три дня, но зато оно было очень эффектным. Вначале это были молодые мыши, в полном расцвете мышиной силы. Когда же за них принялись новые демоны, они мгновенно стали дряхлыми и облезлыми — похожими на старых бездомных бродяг из Бауэри [район нью-йоркских трущоб], над которыми сказочная фея махнула по ошибке не той палочкой. А через два дня они были мертвы.

— Я считаю, что мы кое-чего добились, — задумчиво сказал Греко.

Но я этого не считал, и был прав. Смерть — это смерть. Мы могли убивать животных, делая их слишком молодыми. Мы могли убивать животных, делая их слишком старыми. Но сохранить их жизнь, раз уж демоны вселились в них, мы не могли.

У Греко появилась идея смешать оба вида демонов! Взять какое-нибудь животное, в котором уже есть демоны омоложения, и добавить к ним демонов, работающих в обратном направлении.

Одно время казалось, что из его идеи выйдет толк, — но только одно время. Недели через две та или другая разновидность демонов обязательно брала верх. И животные умирали.

С мышами это происходило быстро, с людьми — медленнее. Минни ещё жила, однако её нос становился всё длиннее и на лице опять появилась растительность. Однако цвет лица у неё стал прекрасным, а сгорбленная спина выпрямилась.

И тогда впервые за всё время мы начали читать газеты.

«Странная эпидемия в Элджине!» — вопила «Чикаго трибюн», а дальше описывалось, что в пригородах Элджина в Иллинойсе свирепствует неизвестная доныне болезнь, симптомом которой было помолодение.

«В Окленде заболевание „детская кожа“ поразило свыше 10.000 человек»,  — кричал сан-францисский «Экземинер». Нью-йоркская «Ньюс» обнаружила тысячи случаев в Бруклине. В Далласе целая больница была эвакуирована, чтобы освободить место для жертв нового недуга.

И ещё и ещё.

Мы посмотрели друг на друга.

— Их там легионы, — глухо сказал Теобальд Греко, — а у нас ещё нет способа лечения.

4

Всё в мире пошло кувырком. И тут исчезла Минни, истерически выкрикивая, что донесёт на нас властям. Не стану отрицать, что я встревожился.

А наши эксперименты не продвигались. Беда в том, что эти разновидности демонов — вызывающая старение и вызывающая омоложение — не сочетались. Если в какой-то части организма поселялась одна из них, другая уходила. Более многочисленные уничтожали слабейших; равновесия не возникало. Мы снова и снова проводили опыты на мышах, и никакого сомнения не оставалось.

До сих пор на свободе были только демоны омоложения. Но теперь, когда Минни сбежала от нас, это было только вопросом времени. Разносчики демонов из Гранд-Рапидс и из гостиницы распространили их по Калифорнии и восточному побережью, на север и на юг, по всей стране, а к этому времени, возможно, по всему миру. Распространение демонов старения должно было идти не так быстро, поскольку разносчицей была одна только Минни, но конечный результат мог быть только таким же.

Греко запил.

— Это конец, — повторял он безнадёжно. — Мы ничего не можем сделать.

— Нет, Грек! Мы не имеем права сдаваться!

— Какая разница? Демоны заполонили всю землю, Вирджи! Люди, о которых пишут в газетах, умрут от помолодения. И другие тоже умрут. Даже растения, и животные, и микроорганизмы тоже вымрут, как только демоны приспособятся к ним. А потом — почему же нет? — и воздух… Камни, океан, даже сама Земля. Вспомни, энтропия Вселенной, как предполагают, стремится к максимуму не только в целом, но и в каждой отдельной части пространства. Эволюция Земли пойдёт вспять, причём пятнами, а это, может быть, ещё хуже, потому что некоторые области будут эволюционировать, другие регрессировать, как это происходит в моём теле. Да сжалится над миром бог, старина Вирджи! Ведь дело не ограничится только Землёй — что способно остановить распространение демонов? На Луну, на другие планеты — и дальше, за пределы солнечной системы, на другие галактики даже. Почему бы и нет? И тогда…

— ГРЕКО!

Чудовищный, металлический, нечеловеческий голос наполнил комнату. Он нёсся снаружи. Я подпрыгнул на целый фут. Голос звучал как зов демона! Но я взял себя в руки и сообразил, что это кричит громкоговоритель, установленный на улице.

— ГРЕКО! МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ. ВЫХОДИ!

Мной овладело знакомое неприятное ощущение.

— Полиция! — крикнул я. — Греко, это полиция!

Он вяло посмотрел на меня и покачал головой.

— Нет. Вероятнее, что ФБР.

Вот мы и дождались. Я вышел на улицу, не дожидаясь разрешения Греко.

Я остановился на пороге, и три ярких луча ударили мне прямо в глаза. Лабораторию со всех сторон окружали машины, но я их не видел. Я вообще ничего не видел после того, как были включены эти прожекторы. Я окаменел и боялся шевельнуться — хотел, чтобы они поняли, что я не Греко и у меня нет оружия.

Они это поняли.

И позволили мне выйти.

Меня посадили в одну из машин и рядом со мной сел худощавый сероглазый молодой человек в шляпе с узкими полями, вежливо не спускавший с меня глаз. Мне позволили посмотреть, что будет дальше. А это было совсем не смешно.

Греко так и не вышел. Они все кричали ему через громкоговоритель, и наконец он отозвался — голосом слабым и спокойным, который, казалось, шёл ниоткуда. Он сказал только:

— Уходите. Я не выйду. Предупреждаю: не пытайтесь ворваться силой.

Но, конечно, он знал, что они не послушаются.

Они и не послушались. Они попытались применить силу.

А он, как в романе, тоже применил силу в ответ.

Когда я вышел, дверь дома захлопнулась. Они выломали из забора столб и пустили его в ход, как таран, но он тут же загорелся. Они разыскали железный брус от старой кровати и попробовали пустить в дело его. О чём тут же и пожалели: он расплавился посредине, обдав их огненными брызгами.

Вежливый молодой человек сказал, забыв про вежливость:

— Эй, ты, что он там делает? Что у него там такое?

— Демоны, — сказал я тупо. Зря я так сказал, но что мне оставалось? Пытаться втолковать федеральному агенту уравнения Максвелла?

Они предприняли ещё одну попытку, их было по крайней мере человек пятнадцать-двадцать. Они побежали к окнам, и окна разлетелись и окатили их вишнёво-красным дождём расплавленного стекла.

Они попытались вновь сунуться через пустые рамы, когда никаких стёкол уже не осталось, и рамы заполыхали вокруг них. Голубой дым вспыхнул белизной в жёлтом свете пламени и белом — прожекторов. Они пробовали и в одиночку — крадучись, и группами человек по десять — громко вопя.

Это было безнадёжно. Безнадёжно для обеих сторон, потому что они не могли ворваться в дом, а Грек не мог выбраться из него, так как они не уходили. Даже тогда, когда с глухим хлопком и жёлтой вспышкой взорвался бензобак одной из машин. Только я и худощавый молодой человек в мгновение ока выскочили из машины. И тут все машины взлетели на воздух. Но они не отступились. Тогда их пистолеты начали стрелять сами собой, не дожидаясь, чтобы кто-нибудь нажал на спуск, а стволы размягчились, потекли и разбрызгались по земле. Но у них ещё оставались руки, и они не отступили.

Грек не то спятил, не то потерял контроль над демонами — что именно произошло, сказать невозможно. Вдруг раздался зловещий воющий рёв — и целое дерево запылало от корней до верхушки. Гигантский старый дуб, ярдов двадцать высотой, простоявший там лет двести, не меньше. Однако демоны Греко всё переделали по-своему. Дуб вспыхнул и взлетел на воздух, выбрасывая снопы пламени и искр, как римская свеча. Может, Грек думал, что это их напугает. Может, так оно и было. Но вдобавок они пришли в бешенство. Они все разом, все до одного, кроме моего приятеля, бросились к самому большому, самому зияющему из окон…

И отскочили назад с проклятиями и воплями, сбивая с одежды пламя.

Струи пламени вырвались изо всех окон и дверей. Старый дом, казалось, вдруг разбух и через полсекунды превратился в огненный тюльпан.

Тут приехали пожарные, но они немного опоздали. О, они вытащили Греко, причём даже живым. Но от лаборатории остался только пепел. Это был третий пожар за карьеру Греко, и притом самый опасный, так как прежде на свободу вырвалась только горстка демонов омоложения, а теперь — мириады демонов обоих видов.

Наступил конец света.

Я это знал.

А жаль, что я ошибся. Вчера я был у Греко. Он женат, и у него чудесный сын. Смотреть на них — одно удовольствие: красивая пара в самом расцвете сил и милый карапуз, только-только научившийся ходить.

И всего один минус: карапуз — это Греко.

Он больше не называет себя Греко. А как вы поступили бы на его месте при нынешних обстоятельствах? Грек успел обеспечить себе порядочное состояние, и я тоже, конечно; правда, деньги теперь не так уж много значат.

Его мозг не был затронут, только тело. Полагаю, что ему повезло. Иной раз демоны поражают мозг своих жертв, и тогда…

Ну, в общем довольно скверно получается.

Через некоторое время Греко понял, что происходит. В мире расплодились оба вида демонов, и оба эти вида со временем поселились в каждом индивидууме.

Но они не убивают друг друга.

Просто один вид растёт быстрее, захватывает всё в свои руки, и так до тех пор, пока не израсходуются все молекулы, которые нужны этому виду. Тогда верх берёт другой вид.

Потом первый.

Потом снова второй…

Мыши живут недолго, и как нельзя балансировать иглой на кончике носа, потому что она слишком коротка, так и короткого мышиного века не хватает для достижения равновесия.

Но человеческая жизнь…

Однако надо же всё это привести в порядок.

Плохо и то, что во всех семьях всё перемешано, как в семье Греко — сам он сейчас омолаживается, его сын старится, а Минни (я, кажется, забыл упомянуть, что женился он на Минни?), Минни завершила второй цикл омоложения и теперь снова старится.

Но есть вещи и похуже этой.

Начать с того, что, видно, не так уж далеко то время, когда мы израсходуем всё пространство. Я имею в виду не время, а именно пространство. Жизненное пространство.

Ну, пусть теперь люди, достигнув зрелости, начинают попеременно молодеть и стареть без конца. Это-то ладно…

Но, чёрт побери! Хотел бы я, чтобы хоть время от времени кто-нибудь умирал!

Перевод Г. Хромова