Онлайн чтение книги Рассказы на ладони
Привязанный муж

Нет никакого сомнения в том факте, что мужья привязаны к своим жёнам. Кроме того, зарегистрированы случаи, когда жена привязывает к себе мужа в буквальном смысле этого слова — какой-нибудь бечевой или чем там ещё. Бывает, что за руку. Бывает, что и за ногу. Ну вот, например, вообразите себе, что жена обездвижена тяжкой болезнью. Муж исполняет роль сиделки. Больной жене весьма утомительно каждый раз подавать голос, чтобы разбудить мужа. А ведь бывает ещё хуже: парализованная жена почивает в спальне, а вот её муж расположился в другой комнате. И как тогда ей разбудить своего муженька? Мне кажется, что лучше всего было бы привязать к его руке настоящую верёвку и подёргать за неё.

Больной жене всегда весьма грустно. И потому непременно находится какой-нибудь важный повод, чтобы разбудить мужа. Вон облетают под осенним ветром листья, вот сон нехороший привиделся. Да и вообще — мыши скребутся. Словом, есть о чём поговорить. Потому что как-то нехорошо выходит — она тут бодрствует, а он, видите ли, почивать изволит.

«В последнее время вы ведёте себя весьма странно. Я дёргаю-дёргаю, а вы всё спите и спите. Нужно бы к верёвочке колокольчик привязать. Такой ма-аленький колокольчик из чистого серебра». Вот такие затеи приходят ей в голову. А теперь вообразите себе осеннюю ночь и звон этого серебряного колокольчика, поднимающего мужа с постели. Очень грустная это музыка получается.

Ранко практиковала привязывание мужа за ногу. В то же время она была поклонницей совсем другой музыки — весьма далёкой от дребезжания колокольчика, приводимого в движение дрожащей и болезненной рукой. Ранко танцевала в кафе-шантане. И хотя с наступлением осени становилось всё холоднее, а её раскрашенное тело на пути от гримёрной к сцене успевало покрыться гусиной кожей, под звуки джаза довольно скоро её пудра промокала от пота. И тот, кто чересчур внимательно наблюдал за движениями её ног, будто бы живших своей отдельной и беззаботной жизнью, вряд ли мог представить себе, что бечева соединяла их с одним-единственным мужчиной. Я говорю «соединяла бечева», но на самом-то деле это именно Ранко привязывала мужа за ногу.

Было уже десять вечера, когда Ранко залезла в ванную при гримёрной. Только четыре дня из десяти она могла позволить себе такое. В остальные шесть репетиции заканчивались в два, в три, а то и на рассвете. И хотя в её доме возле парка Асакуса проживало немало людей из театрального мира, всё равно в час ночи парадную дверь запирали на «собачку», так что открыть её можно было только изнутри.

В гримёрной Ранко как-то нечаянно обмолвилась: «Мы живём на третьем этаже и делаем так: спускаем из окна верёвку. А верёвку он привязывает к ноге. Я снизу подёргаю — он проснётся и откроет мне дверь».

— То есть ты живёшь с настоящим канатом?

(«Канатом» в театральном мире называют мужчину, который живёт за счёт женщины).

— Ранко, ты говоришь ужасные вещи. Ты только сама подумай. Вот я подёргаю за верёвку, а он подумает, что это ты, и откроет дверь. Он ведь со сна ничего не соображает. До самой постели меня доведёт. Надо будет попробовать. Неплохая идея.

Ладно бы над её секретом подсмеивались только в гримёрной. Но — вот ведь неудача! — о нём стало известно и неким юным хулиганам. Они получали контрамарки за то, чтобы со своей галёрки хором выкрикивать имена соответствующих актрис. Такое у них было занятие. И вот они-то и решили подёргать Ранко за её секрет.

«Слушай-ка внимательно. Какие-то наглецы вознамерились подёргать сегодня за нашу с тобой верёвочку», — сообщила мужу Ранко по телефону из гримёрной. Муж сонно промямлил: «Вот как… Ну что ж, поднимаю её наверх».

«Нет, подожди, у меня есть идея», — засмеялась Ранко. «Ты только пойми, это, конечно, юные разбойники. Но они ведь вызывают на "бис" и меня. Так что они работают на мою славу. И я хочу их отблагодарить по-умному. Ты им на свой конец верёвки привяжи чего-нибудь вкусненького. Ну, например, булочку. Эти ребята, наверное, ничего с утра и не ели. Доставим им удовольствие. Пусть говорят, какая я добрая — моей славе это не повредит».

«Хорошо», — нищий поэт на другом конце провода утвердительно зевнул, хотя у него не было денег даже на то, чтобы купить простого хлеба. Он осмотрелся. В комнате не было ничего подходящего, кроме букета цветов, который достался Ранко в театре. Ну что ж, посмотрим, обрадуются ли озорники цветам, а не булке.

Когда один из этих весёлых хулиганов со всей силы дёрнул за верёвку, она подалась на удивление легко, и к ним спустилось нечто, завёрнутое в газету. Они задрали головы — окно на третьем этаже было затворено. Они развернули газету — там были цветы. Это были искусственные цветы, надёрганные мужем Ранко из букета. Мальчишки обрадованно закричали: «Шикарно, ну ты даёшь, Ранко!»

— Здорово придумала, уважаем!

— Нужно завтра эти цветы бросить ей на сцену!

Каждый мальчишка засунул себе по цветку за отворот кимоно, рукава отвисали под тяжестью искусственных цветов.

— Ребята, а с чего это мы взяли, что это фокусы Ранко?

— И вправду. Она ведь ещё в гримёрной.

— Тогда это проделки её мужа.

— Ещё лучше!

— Он ведь как-никак поэт!

Как бы то ни было, но на следующий день цветы были брошены к ногам Ранко.

Однако Ранко не была бы актрисой в Асакуса, если бы она возвращалась домой так поздно только из-за ночных репетиций. Со своими коллегами она частенько заходила в одну закусочную в весёлом квартале Ёсивара, где сакэ подавали до трёх ночи. Бывало, что клиент приглашал её и в какое-нибудь более освещённое заведение. Про всё это было прекрасно известно нашим озорникам. После того, как они получили в подарок цветы, их симпатии были на стороне мужа.

«Давайте-ка проучим её. Кто-то из нас пойдёт прогуляться с её мужем. Другой в это время поднимется к ним в комнату, соберёт свёрток с её одеждой и косметикой и привяжет его. Когда она пьяная вернётся домой и дёрнет за верёвочку, к её ногам упадут её пожитки. Вместе с записочкой: «Хватит, мне надоело, убирайся!»

Приготовления были закончены. Ранко прогуливалась вместе со своим клиентом. И вдруг откуда ни возьмись — мальчишка. «Послушай, Ранко, а ты не боишься, что за твои номера муж тебя выгонит из дому?»

— Брось! Он у меня там привязанным спит.

[1930]