Онлайн чтение книги Рассказы по понедельникам
ПОХЛЕБКА С СЫРОМ. © Перевод А. Кулишер

Комнатка в шестом этаже — мансарда с окнами, глядящими в небо, на стекла которых струи дождя падают отвесно. Кажется, что сейчас, с наступлением ночи, окна эти вместе с кровлей тонут во мраке и ненастье. Но комнатка приветлива, опрятна; войдя в нее, испытываешь чувство уюта, в особенности если на улице бушует ветер и потоки дождя с шумом льются по водосточным трубам. Ты словно в теплом гнездышке, на макушке высокого дерева. Сейчас гнездо пустует. Хозяин отсутствует. Но, по-видимому, он должен скоро вернуться — все в комнате ждет его. На огне, тлеющем в камине, кипит, весело булькая, котелок. Час, несколько поздний для котелка, и хотя котелок, судя по его обгорелым, закопченным бокам, видывал виды, порою все же его терпение истощается. Крышка подскакивает, из-под нее вырывается душистый пар, и по комнате распространяется чудесный аромат.

Ах, как вкусно пахнет похлебка с сыром!.. временами огонь, затухающий в камине, снова вспыхивает, зола осыпается, обугленные поленья разгораются, язычки пламени пробегают вдоль решетки и освещают низ комнаты, словно производят смотр, чтобы убедиться, все ли в порядке. Ну, разумеется, все в образцовом порядке, хозяин может вернуться, когда ему вздумается! Репсовые занавески на окнах плотно задернуты, полог кровати ложится мягкими складками, у камина хозяина ждет большое покойное кресло. В углу — накрытый стол, аккуратно заправленная лампа, столовый прибор, а рядом с прибором — книга, неизменный товарищ одиноких трапез. И как обгорели бока котелка, как поблекли от мытья цветы на тарелках, так и книга немного помята по краям. На всех этих предметах трогательный, слегка усталый отпечаток давней привычки. Чувствуется, что хозяин комнаты всегда возвращается поздно и что ему дорог скромный ужин, который потихоньку кипит, сохраняя в комнате тепло и распространяя аппетитный запах.

Ах, как вкусно пахнет похлебка с сыром!

Присматриваясь к этой опрятной холостяцкой комнате, я представляю себе, что здесь живет чиновник из числа тех аккуратных людей, которые вносят в домашнюю жизнь точность служебного табеля и порядок нумерованных папок. Раз он возвращается поздно, значит, у него ночная служба на почте или на телеграфе. Я так и вижу его сидящим в люстриновых нарукавниках и бархатной шапочке за решетчатым окошком; вижу, как он сортирует и штемпелюет письма или развертывает голубые полоски телеграмм, подготовляя парижанам — тем, кто спит, и тем, кто веселится, — все их дела на завтра… Нет, я ошибся. Совсем не то! Скользя по комнате, слабый свет камина озарил большие фотографии в золоченых рамах, развешанные по стенам. Одна за другой выступают из мрака величественно задрапированные фигуры: император Август,[13]Император Август-здесь имеется в виду персонаж трагедии Корнеля «Цинна» (1640); Магомет — герой одноименной трагедии Вольтера (1742); Феликс — персонаж драмы Корнеля «Полиевкт» (между 1640 и 1643 гг.). Магомет, правитель римской Армении Феликс; каски, венки, тиары, чалмы; и под всеми этими разнообразными уборами все то же величественное, гордое лицо — лицо хозяина этой обители, счастливого властелина, для которого на горячей золе тихонько варится ароматная похлебка…

Ах, как вкусно пахнет похлебка с сыром!..

О нет! Это не почтовый чиновник. Это император, владыка мира, один из тех избранников, кто в те вечера, когда ставят классические пьесы, потрясает своим мощным голосом своды Одеона. Стоит ему только сказать: «Стража! Схватить его!» — и стража повинуется. Сейчас он в своем дворце, по ту сторону Сены. В котурнах, в хламиде, он расхаживает по сцене, среди колонн, хмурит брови, со скучающим видом декламирует бесконечные классические тирады. Скучно играть перед рядами пустых кресел! Зала Одеона так обширна, и в ней так холодно в те вечера, когда идут трагедии!.. Но вдруг император, коченеющий в своей багрянице, чувствует, как по его телу пробегает живительный трепет. Глаза у него сверкают огнем, ноздри раздуваются. Он вспомнил, что его ждет теплая комната, накрытый стол, заправленная лампа — весь уют и порядок домашнего обихода, поддерживаемые с той чисто буржуазной педантичностью, которою актеры стремятся в частной жизни возместить некоторую беспорядочность жизни на сцене. В мыслях он уже снимает крышку с котелка и доверху наполняет разрисованную цветами тарелку…

Ах, как вкусно пахнет похлебка с сыром!..

С этой минуты он преображается. Тяжелые складки хламиды, мраморные лестницы, величественные портики — все это уже нисколько не тяготит его. Он оживляется, вносит больше пыла в свою игру, ускоряет течение действия. Подумайте: что, если там, дома, огонь погаснет?.. Видение с каждой минутой все приближается и воодушевляет его. О чудо! Его жар передается Одеону. Выйдя из своего сонного оцепенения, старые завсегдатаи первых рядов находят, что старик Маранкур бесподобен, особенно в последних сценах. И в самом деле: при наступлении развязки, в решающий момент, когда изменников закалывают, а принцесс выдают замуж, лицо императора поражает своим блаженным, умиленным выражением. Проголодавшись от всех этих волнений и выспренних тирад, он мысленно уже дома, у накрытого стола, и взгляд его переходит от Цинны к Максиму с благодушной, растроганной улыбкой, словно он уже видит перед собой тонкие белые нити, которые тянутся за ложкой, когда похлебка с сыром хорошо проварилась, в меру загустела и подана горячей…