Онлайн чтение книги Рождение гигантов
Глава 5

Сумрачный подвал, который так не показался Ростику в прошлый раз, сейчас выглядел почти цивилизованно. Он был довольно ярко освещен какими-то зеркалами, которые образовывали сложную ломаную линию от большого зеркала, выставленного под солнце. Пол из литого камня был почти дочиста вымыт и выметен, так что при желании на нем можно было бы танцевать. Даже стены были промыты до высоты, до которой хватало поднятых рук бакумуров.

Рост слегка недоверчиво покосился на Сонечку, которая тут всем заправляла, и хмыкнул. Такая девчоночья тяга к чистоте его немного умилила. Примерно то же самое мнение обуревало и Кима, который не очень громко, но отчетливо буркнул:

– Сонь, ты бы еще сюда вязаные коврики постелила и картинки из журналов по стенам расклеила.

Соня немного недоверчиво воззрилась на Кима, потом так же негромко ответила:

– Ты не понимаешь, парень.

– Чего я не понимаю?

Не ответив и гордо тряхнув хвостом, в который были собраны ее волосы, Сонечка повернулась к тому новообразованию, которое они вместе с начальством рассматривали прошлый раз.

– Все-таки хотелось бы понять, что это такое? – предложил поделиться мнениями Пестель. Он стоял чуть поодаль, его голос прозвучал очень звонко и с эхом.

– Я, – Сонечка помялась, но положение хозяйки взяло вверх, она еще раз мельком окинула Ростика взглядом, как бы проверяя, позволено ли ей будет говорить в его присутствии, потому что именно он обычно разбирался в сложных ситуациях лучше всех, и выдохнула: – Мы решили, что это… как бы яйцо, из которого нечто вылупляется.

– Вот как? – не слишком определенно отозвалась Лада, но с явной поддержкой Сонечке.

– Эта штука ломается, как яйцо, – продолжила Сонечка. – Вот трещина, вот и вот.

Трещины действительно разбили «скорлупу» огромного овала, но что из него могло вылупляться нечто, в принципе требовало доказательств.

– Не слишком ли оно, то есть яйцо, – снова продемонстрировал скептицизм Пестель, – великовато для яйца? Это какого же размера должно быть?..

И он, вдруг вытащив из кармана небольшой блокнот и огрызок карандаша, принялся что-то вычислять. Рост покосился на него с неодобрением. Бумага и карандаши были редкостью теперь в Боловске, их следовало бы экономить, проделать простые умножения-вычисления можно было бы и на песке палочкой, в крайнем случае – пальцем. Правда, усилиями бакумурской части местного гарнизона песка или пыли тут теперь не наблюдалось.

– Понятно, – кивнула Лада. – Ты попросту устроила тут родильное отделение.

Такого определения, хотя оно было необыкновенно точным, Сонечка не ожидала и отвернулась теперь уже от всех. Кажется, несмотря на возраст, опыт и солидное положение даже в боловской иерархии, она побаивалась, что над ней будут смеяться. Какая-то она слишком чувствительная сделалась, решил Ростик.

Впрочем, замечать всякие такие вот нюансы было сейчас не время. Это у него получалось автоматически, а думать все-таки следовало о другом. О том, что должно было из этого… яйца получиться.

– Я против того, чтобы эту штуку считать яйцом, – сказал он неожиданно для всех, Лада даже слегка дрогнула.

– Почему? – спросил Пестель и шагнул поближе.

– Яйцо, или зерно, или что-то подобное всегда имеет достаточно возможностей для саморазвития. Уж не знаю, как это у них происходит, но их можно переносить, к тому же им необходима благоприятная среда и все такое. А это… – Он повертел пальцами в воздухе, пробуя найти подходящее слово. – Это скорее следует назвать автоклавом, так кажется, в биологии всякие пробирки для гомункулов называются?

– Называются, – подтвердил Пестель. – Только что же это за гомункулус, если принять во внимание объем автоклава? У меня получилось, что оно… То, что оттуда выползет, если выползет, может весить тонн семь, и рост у него будет… соответствующий, если принять, что оно будет смахивать на человека.

– Может, вызвать сюда стрелков? – спросила Лада.

– Нет, – резковато отозвалась Сонечка. – Мне кажется, ничего лишнего тут быть не должно.

– А когда оно, собственно, собирается вылезти? – зевнул Ким. – Ждать – дело неплохое, но слишком долго тут болтаться – глупо.

– Я не знаю точно, – зачастил вдруг Ромка, явственно опасаясь, что его прервут и не дадут договорить, – но мы вглядывались в это… яйцо, или в автоклав, если снизу через пол действительно подведены всякие питающие трубки… – Он сбился, слегка покраснел, но это же позволило ему и мобилизоваться. Он даже головой чуть дернул. Рост узнал этот жест, он и сам так делал, когда волновался. – И вот что нам показалось, его рождение… или вылупление, можно стимулировать.

– Во-первых, кому это – нам? – спросил Ким.

И откуда-то сбоку, из-за угла, совершенно не освещенного солнечными отражателями, вдруг выступил Витек Кошеваров, сын Раи Кошеваровой и, буквально с пеленок, Ромкин друг. За ним еще более неясно проявилась фигура Ефрема, сына Сонечки от ее первого мужа – Бойца, которого Рост никогда не мог забыть. Поднапрягшись, Ростик почему-то вспомнил, что Сонечка, да и многие другие, величали его детским прозвищем – Фрема. Или Фремом, но сейчас это было неважно.

– И мне, – на всякий случай добавила Сонечка. Вероятно, чтобы поддержать этих вот пацанов.

– А во-вторых, – продолжил Ким, – поясни, пожалуйста, как это – стимулировать?

– Нужно ему показать, что мы рады будем, если он появится, – тихо отозвался Ромка.

– Ты что же, считаешь, что оно, как Рост говорит, нас читает? – спросила Лада.

М-да, решил Ростик, с лидерскими повадками у Ромки пока не слишком. Может, он этому и не научится. Тогда, пожалуй, ему один путь – в университет, а не в офицеры. Без ясно обозначенного волевого фактора хороших командиров не бывает.

– Рост, – позвал Пестель, – ты что-нибудь понял?

– Пробую, – со вздохом признался Ростик, подошел к автоклаву чуть ближе. Оглянулся. – Сонечка, мне говорили, что тут чуть не половина старцев аймихо собрались, а мы еще ни одного не видели.

– Они наверху, позвать?

– Не надо, если сами не хотят в этом участвовать, значит, у них есть на то причины.

Аймихо были сложным народом, могли помогать и издалека, если вообще согласны помогать.

Рост попробовал расслабиться, потом нашел свои мысли чересчур сумбурными и отвлеченными от дела, за которое ему полагалось бы взяться. Сесть нужно, подумал он, будет легче, но стоит ли? Как-то это все… по-шамански выходит.

Сначала не было ничего, мысли постепенно успокаивались, потом вдруг он понял, что чувствует аймихо, они действительно были неподалеку и ждали, может быть, его усилий. Затем он попробовал мысленно ощупать яйцо. Оно было холодноватым, гладким и выглядело… каким-то жидким. Ничего другого в мыслях больше не проявлялось, может, Рост еще рано решил его «стимулировать»?

А потом вдруг, он даже сам не понял, что это такое и как это произошло, он почувствовал, что уже не один и даже не с аймихо тут находится, а… да, с кем-то, кто его ждал. И этот «кто-то» его со всех сторон осматривает. Проверяет вслепую, словно бы очень точным и тонким инструментом, гораздо точнее, чем просто пальцами, и в целом находит подходящим… Для чего-то, чего Рост не мог понять. Это было бы больно и жестоко, это было бы даже ужасно и отвратительно, если бы… он не знал, что именно для этого и предназначен этим самым существом, которое впервые, кажется, проявило желание выйти из автоклава.

И еще Рост понял, что остатки скорлупы, на которую было потрачено столько жизненных сил, следовало после рождения… «кого-то» вернуть в автоклав, он все эти скорлупки собирался растворить и еще не раз использовать.

Он ощутил, что его поддерживает Ромка. Поднял голову, нашел его, вдруг оказавшегося на грани обморока, но его за плечи держали Витек с Фремом.

– Молодец, – прошептал Ростик, – здорово ты…

– Я не знаю, что это такое.

Ромке это было внове, он был измочален гораздо серьезнее Ростика, он даже боялся того, что произошло. Хотя Росту было понятно, что теперь, пожалуй, Ромкин путь будет не менее трудным и путано-замысловатым, чем у него самого. Отчего так получилось, Рост не знал, даже не пытался гадать, но… Ничего другого Ромке теперь не светило, он был ментатом, может быть, необученным, стихийным, природным, но не менее сильным, чем иные из аймихо. Жаль, лучше бы он был как все, подумал Ростик.

Рост уже немного пришел в себя. Приказал:

– Ромку отвести наверх, он… тоже как-то запечатлелся в образе того, кто сидит в яйце. Уж не знаю, что произошло, но это так. Сонечка, – он повернулся к местной командирше, – вызови к нему аймихо, пусть его посмотрят. Для него это – немного слишком.

– А с автоклавом-то что? – спросила Лада.

– Сейчас все увидим своими глазами, – уверенно отозвался Ростик. И не зря.

В подвале вдруг гулко, словно треснуло большое и толстое бревно, хлопнуло, потом Пестель молча указал пальцем… Трещина в оболочке автоклава расширилась, стала неровной, ломаной и соединилась с другими такими же, прежде едва заметными трещинками. Потом кусок с две ладони, не больше, куда-то провалился и стал виден край… скорлупы.

Она была толстой, пожалуй, сантиметра три или даже чуть больше. Изнутри влажно поблескивала какая-то пленка, тоже не слишком тонкая, но замечательно похожая на пленочку, которая изнутри покрывает поверхность куриного яйца. Рост, кажется, понял, почему автоклав – не самое удачное определение того, что они перед собой видели, и почему Сонечка этого названия избегала.

– Ну, еще немного, – почти сурово попросил Ким неизвестно кого.

Но прошло почти четверть часа, прежде чем яйцо стало раскалываться дальше. Пестель даже заскучал и хотел было заглянуть в образовавшуюся дырочку, только Рост его не пустил. Почему-то это было опасно и, конечно, совершенно не нужно.

Расколовшись еще на несколько неодинаковых кусков, верхушка яйца стала похожа на неудачное подобие мозаики, только однотонной, и стало заметно, что эти куски поднимаются, словно бы дышат, следовательно, существо, которое находилось под ними, шевелилось.

– Теперь, – попросил Ростик, – все – назад.

Отступив к той стене, у которой стоял Фрема с Витьком Грузиновым, вся компания расположилась ждать дальше, но очень много времени ожидание не заняло. Вдруг, словно от внутреннего взрыва, автоклав, или яйцо, лопнул, осколки разлетелись чуть не во все стороны, хотя большая их часть соскользнула вниз, не оторвавшись от общей пленки, и из яйца медленно, неуверенно, но весьма упорно появилось… Это было что-то мокрое, качающееся от слабости и необыкновенно большое. Уже через мгновение Ростику, который все это наблюдал, было непонятно, как в таком вот относительно небольшом объеме автоклава помещалось такое создание.

А существо выпрямилось, теперь оно стояло на двух ногах в разбитом автоклаве, как в корытце, и упиралось головой в потолок подвала. Свет от зеркал освещал только его торс, ноги до колена и руки ниже локтей. Каждому было видно, что существо это лишено каких-либо половых признаков, а под его не очень волосатой кожей волнами перекатывались мускулы. Больше всего это было похоже на… на то, если бы ожило одно из тех деревьев, из которых состоял лес дваров.

Покачавшись, гигант вдруг выпал вперед, на руки, и стала видна его голова, опущенная, совершенно голая, без малейших признаков волос. Да и головой это сложно было назвать, она находилась как-то в середине плеч, глубоко уходила в грудь, почти не способна была двигаться, зато была отлично защищена от любого удара.

И все-таки это существо обладало достаточной подвижностью, чтобы поднять лицо к свету, льющемуся в подвал сверху, от зеркал. И оно двинулось вперед, на свет. Еще неуверенно, трудно, с каким-то даже хрустом в суставах… Лишь спустя некоторое время Рост понял, что существо попросту давило остатки скорлупы, которая местами на него налипла.

– Здорово! – шепотом проговорила Лада.

– А по-моему – урод, – высказался Ким.

Но Ростик слышал эти слова как бы краем сознания, он смотрел на существо перед собой и отчетливо понимал, что ему нужно. Он почти выкрикнул:

– Еды!.. Любой, зерна, или молдвуна, или… Нет, мясо он сможет только потом… И воды, много воды, хотя, тоже нет – воду он найдет сам.

Сонечка куда-то дернулась, а Рост вдруг попятился, потому что существо, по-прежнему с поднятым лицом, напряженно и вполне осмысленно нашло его взглядом. Глаза у него были большие, очень темные, без малейших признаков радужки, зато с мощным хрусталиком, как у кошки.

Ростик не почувствовал, как его плечи уперлись в стенку подвала, а его ноги сами собой сложились. Он опустился сначала на корточки, потом сел на пол.

Он не понимал, что происходит с ним, никогда еще не ощущал такого безудержного, такого… подчиняюще-властного давления на свое сознание. И он медленно, но верно начал понимать, что значит простенькое на первый взгляд значение этнологического термина – запечатлевание. Это было больше, чем слово, это было даже что-то более значимое, чем функция. Это был приказ, не подлежащий обсуждению или расшифровке. И в этом очень много было от биологии, как бы Ростик ни стремился этого избежать.

Снова рядышком оказалась Лада и кто-то еще, но это было неважно. Гораздо существеннее было то, что по ступеням спускались три бакумурские женщины, почти незаметные, как привидения, которых не видят те, кому они не хотят показываться. Одна на огромном подносе волокла весьма грубо и неаппетитно выглядевшие куски не слишком свежего молдвуна, видимо, привезенные из недалекого отсюда Лагеря пурпурных. Другая перла большой и жестковатый мешок, связанный из грубоватой травы, в котором на каждом шагу шуршала сухая как песок фасоль. Третья несла относительно небольшую глиняную бадейку, в которой что-то плескалось.

– Ишь, словно Гулливера лилипутицы кормят.

Кажется, это был голос Пестеля, но может быть, и кого-то еще. Рост по-прежнему не мог определиться в этом мире, он только и был способен разглядывать, как это… существо жует, запихивая пищу в пасть не слишком уверенными, медленными, хотя и надежными движениями. На долгий миг ему показалось, что именно он научил… Гулливера есть. Сам гигант почему-то не был этому обучен.

– Слушайте, а давайте его на воздух выведем, чтобы точно измерить рост. А то у меня не получается… – вот это точно Пестель. И о какой же ерунде он говорит, мелькнуло в голове у Ростика.

– Чего тут измерять? Высота подвала – семь метров ровно, – отозвалась Сонечка. И что-то добавила, чего никто, кажется, не расслышал.

– Еще бы неплохо было понять, зачем он? – спросил Ким.

– Зачем-нибудь да нужен, – опять Сонечка. Она отчего-то волновалась и уже пробовала взять Гулливера под защиту, хотя тот в этом совсем не нуждался.

Пить Гулливер тоже не умел. Он сделал основательную попытку прилечь на пол перед бадейкой, но… Бадейка раскололась, залив пол водой. Существо наклонилось, чтобы лизнуть пол, но Рост неожиданно для себя приказал:

– Нет, так нельзя!

И Гулливер, недоверчиво хрюкнув, отполз от грязноватой лужицы.

Наверх, беззвучно на этот раз предложил ему Ростик, там есть ручей. Даже небольшая речка… Только не утони, пожалуйста. И тут же он понял, что выражение «обжечься мыслью» – не просто поэтическая метафора. Потому что его обдало таким ответным вниманием Гулливера, что именно – обожгло.

Гигант, даже лежа, немного покачался, но сумел подняться на четвереньки и тяжело от набитого брюшка, которое теперь слегка раздулось, пополз к выходу. Рост снова подумал, на этот раз почти сам, без давления этого… монстрика, мол, хорошо, что тут такие здоровые дверные проемы устроены. И снова, как эхо после этой мысли, понял – а это мало что значит. При желании Гулливер был способен проложить себе путь на свободу, сокрушив любые узкие проемы.

– Он не слишком быстрый, – поделился наблюдением Пестель. И сразу же, вслед за этим: – Эх, обследовать бы его…

– Ага, а он тебя – хлоп, и сожрет. У него с этим, кажется, однозначно.

На этот раз Ростик даже не понял, кто Жорке ответил: Лада или Ким.

Гулливер выполз из подвала, пытаясь прийти в себя, потряс головой, хотя получалось, что трясет он плечами, и только тогда понял, что умеет двигаться по-другому. Люди тоже следом за гигантом оказались во дворе завода, под солнцем, причем Ростика придерживала Лада, она продолжала о нем заботиться, памятуя, как он сполз по стеночке непонятно отчего.

Заводской двор мигом опустел, лишь у самой дальней стены нестройной кучкой копошились бакумурши, кажется, те самые, которые принесли еду. Они мало что понимали, но на всякий случай приготовили еще одно такое же подношение, около них в напряженных позах стояли с полдюжины аймихо. Вот они-то изрядно побаивались того, что происходило на их глазах, и, к сожалению, это передавалось всем волосатикам.

Рост отмахнулся от этих мыслей, они были малозначимы сейчас. А бакумуров после пары-тройки часов вполне можно было успокоить, решил он, если некоторые и разбегутся, то основная команда все равно останется, уж слишком им тут привольно и сытно жилось… Он понял, что пристально вчитывается в волосатиков, а этого сейчас делать не следовало. Необходимо было думать о чем-то другом, хотя и непонятно – о чем же именно?

Гулливер вытолкался из заводского двора и попробовал покататься в песке, избавляясь от остатков скорлупы, или точнее – от слизи, которая теперь, видимо, высохла и стягивала кожу. Делал он это по-прежнему не слишком ловко и совсем даже не быстро, но… Рост был готов заложить свою душу, что это у него временно. Потому что даже в этих не слишком еще умелых движениях читалась… да, определенно читалась способность быть быстрым, как аглор, и неостановимо мощным.

Рост наконец определил, кто находился с ним рядом у плеча, помимо Лады. Он и сказал:

– Ихи-вара, он научится.

Невидимка откинула капюшон нузы, посмотрела на Ростика своими изумительными глазами, не дрогнув ни одним мускулом прекрасного лица.

– Наши дети тоже не слишком ловкие, когда рождаются. – Она помолчала. – И как это у вас, людей, все так вот получается? Ведь вы, если к вам не приглядеться, почти не способны на такое…

– Что она говорит? – потребовала перевода Лада, лишь тогда Ростик понял, что они разговаривали на едином.

До них вдруг долетел голос Пестеля:

– Я все-таки полагаю, что существо с такой массой не способно быть очень уж эффективно. Его мускулы и костяк просто не в состоянии обеспечить значительную… юркость и точность движений.

– Вспомни динозавров всяких, – ответил ему Ким. – Еще на Земле, конечно. А весили они десятки тонн… И были достаточно эффективны для выживания.

– Положим, не «десятки», а около десяти, и выживание их было возможно в условиях избыточного растительного мира… К тому же мне почему-то кажется, что своего рассудка, так сказать, своей воли у этого… монстра нет. Возможно, нет даже ощущений, кроме самых простых, на уровне рефлексов.

Словно опровергая это заявление, Гулливер вдруг поднялся на ноги. Со стороны со своими непомерно длинными руками, растущими из необыкновенно мощной грудной клетки, на непропорционально коротких ногах, с головой, почти утонувшей в груди, он казался откровенно уродливым. Он поворачивался всем туловищем, осматриваясь, а потом, вдруг с шумом вдохнув побольше воздуха, затопал к ручью в двухстах метрах от завода.

С него сыпался высыхающий песок, и шел он, еще пошатываясь, но уже не полз. А когда добрался до ручья, то плюхнулся в него, лицом вниз. Ростик на миг жутко испугался, что тот захлебнется, но Гулливер блаженно раскинул руки, и вдруг легко, словно всю жизнь умел плавать, перевернулся на спину, причем вода теперь покрыла почти все его тело, лишь нос и выпуклый лоб оказались на поверхности. А потом он лил эту воду себе на грудь и живот. Так иногда делал и Ростик, так делают все люди, зачерпывая воду ладонями и нагоняя на себя приятные волны.

– Все-таки, – не успокаивался Пестель, – где же Ростик?.. Ага, ты тут. Слушай, всеведающий наш, как же он будет тут жить?

Ростик улыбнулся ему, хотя до Пестеля было шагов двадцать и разговор на таком расстоянии сейчас представлялся ему немыслимо трудной задачей.

– Пока не знаю. Но это ничего не значит. – И убежденно добавил: – Почему-то мне кажется, что за эффективность Гулливера опасаться не стоит. Он гораздо лучше приспособлен к жизни, чем многие и многие из нас. – Он подумал и уже с некоторой долей сомнения добавил: – Может быть, он вообще – бессмертный.