Онлайн чтение книги Роковое наследство
Глава двадцать первая

«Конечно, это глупо», — сказал себе Дьюит, злясь, что дворники плохо чистят лобовое стекло. Эта мелочь испортила ему всю поездку. Да и погода была скверная. Дождь и туман ухудшали видимость, на мокром шоссе нельзя было развивать скорость больше восьмидесяти даже на прямых. Чтобы поднять настроение, которое погнало его в канун Рождества в эту неожиданную поездку, он включил радио и шарил по шкале, пока не нашел классическую музыку: опус номер три ре-бемоль Иоганна Себастьяна Баха. И как всегда, включая радио или телевизор, приносившие ему звуки из пустого пространства, он особенно остро ощущал таинственность мира, в котором жил.

Но на этот раз он недолго об этом думал, даже звуки органа не могли отвлечь его от мыслей, которые все эти годы прятались в глубине его сознания. Он думал, удастся ли узнать хоть что-нибудь о Гилен, если поехать в богадельню в Чезвике и расспросить там, а потом разыскать кого-нибудь в Килдаре.

Четыре с половиной года прошло после трагедии в приморском городишке, но он не мог забыть Гилен. Он часто думал о ней, как и о других, кто играл в его жизни какую-то роль. Несколько недель назад он узнал, что старуху Скрогг выпустили из тюремной больницы и она снова вернулась в богадельню в Чезвик. Тогда он принял решение еще раз поговорить с ней, чтобы узнать от нее или от кого-нибудь в Килдаре, что стало с Гилен.

Он свернул в подъездную аллею и увидел, выезжая на стоянку, что все здание не освещено, свет горит только в обеденном зале. Обитатели богадельни собрались на празднование Рождества. Осторожно приоткрыв дверь, Дьюит увидел нарядную елку, украшенную фонариками и блестящими шарами. Вокруг нее сидело человек пятнадцать, которые отрешенно глядели на пламя свечей. Дьюит, обладавший профессиональной памятью на лица, сразу заметил, что среди обитателей богадельни нет никого из прежних. Видимо, те уже мирно почили за кладбищенской стеной и никто не вспоминал о них.

Один из стариков шел вперед со скрипкой. Он играл рождественскую мелодию, а слабые голоса поддерживали ее пением. Это было бесконечно печально. Алиса Скрогг отсутствовала в зале, значит, осталась в своей комнате. Когда Дьюит в сопровождении служанки вошел к ней, она сидела в углу в высоком черном кожаном кресле. Руки были сложены на коленях, а на лице было такое отсутствующее выражение, что казалось, будто она спит с открытыми глазами.

Дьюит подошел к старухе. Она изобразила на лице подобие улыбки и тихо захихикала.

— Они не верят, — сказала она, показав на изображение Богоматери на стене, — что вот она каждый вечер натирает мои больные ноги муравьиной кислотой. Но, клянусь Богом, она это делает. Если бы она была не так глупа, то не стала бы держаться за Финнигана. Она втыкает белую гвоздику в волосы, красится и наряжается, но мужчины только смеются над ней, а если и не сразу, то потом все равно прогоняют ее пинком. Да-да, такова жизнь. А вас прислал ко мне Господь, чтобы вы взяли меня с собой?

Дьюит, молча слушавший бессвязное бормотание, резко прервал ее:

— Прекратите! Если вы сумасшедшая, то я самый разумный человек на свете, но первое так же неверно, как и второе.

— Где мы с вами могли видеться? — Старуха пощелкала языком, как будто это помогало ей вспомнить.

— Вы совершенно точно знаете, где и когда мы встречались, — сказал Дьюит, усаживаясь напротив нее.

— Как вы думаете, что стало бы со мной, если бы я не была такой умной? — вдруг вполне нормально заговорила Скрогг. — Они никогда не упрятали бы меня в сумасшедший дом и никогда не выпустили бы оттуда. Но я успела надежно спрятать свои деньги, спрятала их в зеленый красивый горшок, а этот красивый зеленый горшок закопала под гнилой листвой в таком месте, о котором известно только мне одной. Я ведь не такая дура, чтобы доверять свои деньги банкам, — добавила она с истинно крестьянской хитростью. И снова захихикала. — Они все думают, что все завещано им, но тут я поступлю точно так, как мой Джером, — всех оставлю с носом.

— Сколько же вы закопали? — спросил Дьюит, как будто это было самое обычное дело.

— Восемь тысяч фунтов, — сказала старуха, не задумываясь. Видно было, как она рада, что может наконец спокойно говорить не притворяясь. — Они хотели отнять у меня все деньги, — доверительно продолжала Скрогг, — потому что они получены от контрабанды наркотиками, но я не так глупа, чтобы этого дожидаться! Отнять! Сначала пусть найдут, а потом отнимают, но они не нашли. И теперь все пресмыкаются передо мной и ухаживают за мной, а я поступлю, как Джером, точно, как он.

— Вы знаете, где сейчас Гилен? — наконец-то Дьюит произнес вопрос, из-за которого приехал. Но старуха как будто не слышала.

— Когда я выходила за Джерома, я была так счастлива! — Ее взгляд ожил, ее неистребимая жизненная сила снова пробудилась. — Надо вам сказать, что и тогда я была уже на голову ниже других девушек: зубы кривые, а с моим носом я ничего не могла бы выиграть даже на самом скромном конкурсе красоты. Я получила небольшое наследство, всего двести фунтов, но по тем временам это были большие деньги, и это решило дело. Красавец Джером взял не Мэри и не Бесси, а меня. Ну если уж быть до конца честной, он взял мои двести фунтов. Да-да, тогда я, глупая гусыня, с ума сходила от счастья, а для него была не лучше хромой вороны. Только на то и годилась, чтобы снимать ему сапоги. Я трудилась с утра до ночи, вечно ходила с животом и рожала каждый год по ребенку, но в живых остались только три девочки, а он знай себе развлекался… Но теперь его нет, давно уже нет, а я все жива и тверда, как дуб. Я доживу до девяноста лет. А эти все вокруг будут за мной ухаживать и нянчиться со мной, но если они думают добыть красивый горшок с деньгами, то я сыграю с ними шутку даже тогда, когда меня не станет. Пусть копаются в прелых листьях, мои деньги они все равно никогда не найдут! Они их не получат.

— Где Гилен, чем она занимается? — повторил Дьюит.

Старуха помолчала минут пять, но потом, как бы проснувшись, сказала тихо и проникновенно:

— Бедная девочка! Она осталась жива, а потому ей досталось больше всех.

— По почему вы не помогаете ей? Она в Килдаре?

Скрогг внимательно досмотрела на него.

— Однако вы большой хитрец. Но, между прочим, я всегда это знала, еще с первой нашей встречи. Да, я помогала ей, но не спрашивайте почему. Ведь это она чуть не довела до того, чтобы мне сняли голову, и все же… Вы не поверите, но если вам удастся ее увидеть, то вы убедитесь, что она счастлива, наверняка счастливее всех нас. Она вышла замуж за Финнигана, и у них в Лондоне свое дело — то ли аптека, то ли прачечная, все забываю, что именно.

Дьюит встал. Он и сам не понял, как это вдруг получилось, но вдруг комната показалась ему не такой мрачной и судьба старой Скрогг не такой безрадостной. Он даже попытался пошутить:

— Откроете мне свою тайну, где вы спрятали горшок с восемью тысячами фунтов?

Она долго и серьезно размышляла, потом ответила с каким-то грудным смешком:

— Ладно, вам я скажу, но дайте мне слово, что вы никому ее не выдадите. Из всей суммы ни церковь, ни примерный братец Джойс, ни О'Брайен, ни Хейкет и никто другой не получат ни гроша! Пусть лопнут от злости! Все получит Гилен, только она одна. Она единственная из всех, кто никогда ничего у меня не просила. Она и сегодня, в Сочельник, не пришла, чтобы изобразить чувства, которых не питает ко мне, как и я к ней, и именно поэтому… Подойдите ближе, я скажу вам на ухо, — потребовала она. И когда он нагнулся, сказала: — Ну и дурак же ты! Если ты тогда не смог ничего из меня выудить, так ты думаешь, я сейчас не сумею держать язык за зубами?

* * *

Через полчаса Дьюит остановил свою машину на рыночной площади в Килдаре. Хотя был вечер перед Рождеством, когда на улицах вообще никого не встретишь, все-таки чувствовалось, что городок уже не такой пустынный и заброшенный, как несколько лет назад. На улицах появились новые фонари, над витринами светились неоновые рекламы, а витрины были оформлены богато и со вкусом.

Прежде всего Дьюит подошел к дому О'Брайена, который вышел на пенсию и жил теперь на улице Линкольна. Дьюит только хотел позвонить, как вдруг в одном из окон зажегся свет и сквозь тюлевые занавески стало видно, что делается в комнате. Посреди комнаты стоял О'Брайен, казалось, он не знал, чем заняться. Потом он сел за стол, возле которого стояла елка с погашенными свечами. Под елкой лежали разные подарки, среди них альбом для марок. О'Брайен раскрыл его, и его лицо расплылось от удовольствия, Он сиял, как мальчишка, получивший игрушку, о которой долго мечтал.

Оглянувшись на дверь, как будто делает что-то недозволенное, он подкрался к письменному столу, где стояла миска с плюшками. Одну он проглотил сразу, а три или четыре спрятал в карман. Потом погасил свет и вышел.

Повернув на улицу в сторону рыбачьего поселка, Дьюит еще издали увидел, что гостиница «Под бледной луной» заново отстроена. Новые стены были песочного цвета, а балки — зеленого. Весь дом производил приятное впечатление, но у Дьюита не было желания войти.

Он уже хотел вернуться, как вдруг услышал шаги со стороны кладбища. На этот раз О'Гвинн шел не с кладбища, а из своей хижины, которая была ближе к морю. Он нес на плече основательно вздувшийся мешок из-под сахара, а в нем дребезжало что-то металлическое. Когда О'Гвинн, как всегда навеселе, напевая песенку, приблизился, Дьюит вышел из тени и окликнул его.

В ужасе старик уронил мешок, набитый обломками металлических венков, которые могильщик надеялся даже в Сочельник кому-нибудь сбыть за капельку виски. Узнав Дьюита, он пробормотал, ухмыляясь:

— Неужели вам так уж нравится пугать порядочных людей по ночам? Разве вы не можете улечься вовремя в постель, как все прочие?

Он хотел еще что-то сказать, но тут дверь гостиницы распахнулась, и на улицу вышел молодой человек в сопровождении девушки. По их акценту было слышно, что они не ирландцы.

Мужчина сказал:

— Эта противная слякотная сырая погода никуда не годится. А у нас в Осло уже снег.

Девушка мечтательно вздохнула:

— Но зато тут так романтично! Совсем как в сказке.

Когда они ушли, О'Гвинн заметил:

— Будь у меня не мешок с железками, а букет роз, я сейчас стал бы богаче на пару монет!

Дьюит сунул ему в руку какие-то деньги и вернулся в машину…