Онлайн чтение книги Роковое наследство
V. ПОДЗОРНАЯ ТРУБА

– Конечно, меня это нисколько не оправдывает, – продолжал Эшалот, – но господин Ренье тогда и впрямь вел себя довольно-таки подозрительно. Живопись он забросил, и, честное слово, я не раз подумывал: а не засасывает ли молодого художника тот же водоворот, что и всех прочих? Изредка он навещал Ирен. Не знаю, что уж он ей там нашептывал, беседовали они всегда очень тихо, но только после их разговоров глаза у нее всегда были полны слез.

Однажды шевалье Мора сказал мне: «Бедное дитя осталось сиротой, и за нее некому заступиться. А этот презренный доведет ее до сумасшествия». Я спросил, кого он называет «презренным». Мне и в голову не пришло, что речь идет о господине Ренье.

И знаешь, каков был ответ моего патрона? Он сказал:

– Очень мило с твоей стороны, что ты так привязан к юноше, с которым длительное время был в дружеских отношениях. Но не вступайся за него, ибо теперь он сильно изменился. Приемный отец сослужил ему дурную службу, приучив к расточительности. В один прекрасный день господин Винсент исчез, и денег молодому человеку стало брать неоткуда. А так как наш приятель ни в чем не привык себе отказывать, то он недолго думая решил примкнуть к сообществу Черных Мантий.

– Не может быть! – вскричал я. – Такой благородный человек – и вдруг...

– Да, мне это тоже крайне неприятно, – отозвался господин Мора, тяжело вздыхая, и прибавил как бы нехотя: – Как же я измучился! Ведь он и юную Ирен пытается втянуть в свои темные дела. Бедная девочка сопротивляется изо всех сил – ведь она у меня умница, и к тому же ее хранит моя любовь. Но каждый день ей приходится выдерживать такие баталии! Она тает на глазах! Больно смотреть на ее бледненькое личико. Я боюсь, как бы у нее не развилась чахотка...

И правда, с некоторых пор наша прекрасная Ирен стала слабеть, худеть, а ее болезненная бледность просто-таки бросалась в глаза.

Я – человек прямой, и я честно сказал патрону:

– И все-таки мне это странно, сударь. Вы, конечно, мужчина хоть куда и, когда захотите, можете кому угодно пятьдесят очков вперед дать, но и господин Ренье недурен собой. Он молод, красив, высок, статен, и мне непонятно, отчего это девушка предпочитает ему вас.

– Я моложе, чем ты думаешь, – отвечал господин Мора, с трудом сдерживая ярость. – И не выгляжу юным лишь потому, что на мое лицо наложили свою печать многие годы страданий и тревоги.

– Но все равно, – не отступал я, – сразу видно: вы старше господина Ренье лет на двадцать; это бросается в глаза, потому что вы между собой очень схожи. Только у него красивая шелковистая бородка, а вы бреетесь.

Господин Мора метнул в мою сторону ненавидящий взгляд, однако когда он заговорил, в голосе его слышался подавленный смешок:

– Ты что же, действительно считаешь, что этот презренный похож на меня?

– Похож как две капли воды и на вас, и на вашу сестру, – отвечал я. – Держу пари, что если его побрить или если вам приклеить бородку, то в сумерках и, само собой, на некотором расстоянии вас не отличишь друг от друга.

У моего патрона есть привычка: когда он что-нибудь обдумывает, начинает крутить большими пальцами. Вот и теперь после моих слов его пальцы пришли в движение, причем вдобавок он внимательнейшим образом еще и рассматривал носки своих ботинок. Я продолжал в надежде, что он изменит свое мнение о господине Ренье:

– А что до того, что, мол, он один из этих бандитов, то готов поклясться: в «Срезанном колосе» он никогда не бывает, и никто о нем там и слыхом не слыхивал.

– Главари не посещают «Срезанный колос», и по именам их там не знают, – проворчал господин Мора.

Тут мне было трудно что-нибудь возразить: что правда, то правда – многие имена остаются в тайне.

– Ну а юная Ирен? – не сдавался я. – Ведь если бы встречи с ним ей были так уж неприятны, она бы давно его прогнала. Она ведь вольна поступать, как ей вздумается.

Мой патрон поморщился, вконец раздосадованный.

– Эшалот, я так давно тебя прикармливаю – и никакого проку! Да будет тебе известно, что этот мерзкий господинчик учинил нынче ночью на меня покушение. Хотел прикончить меня самым подлым образом!

Черт побери, вот тут я опешил. Места здесь и прямь глухие, и если мне случается поздно возвращаться по Каштановой улице, то я всегда иду по середине мостовой. А господин Мора мне и рассказывает, что на углу улицы Пармантье, у скотобоен, его в темноте поджидали трое молодчиков... Но чую я, что в его рассказе что-то не так, хотя вроде бы соблюдено полное правдоподобие... Тебе еще не надоело меня слушать, дорогая?

Госпожа Канада вздрогнула и словно бы очнулась от сна.

– Я усыпил тебя? Не слишком это лестно, когда...

– Нет-нет, – запротестовала она. – Я вовсе не спала. Какое там! Я просто заслушалась – до того интересная история. Но в ней есть что-то недосказанное, и дело не в том, что ты не успел еще всего рассказать. Тут есть что-то странное, и я все пытаюсь понять... Чует мое сердце, неспроста этот господин Мора... Ясно, что нападение ночью – вранье, чушь собачья. Ну, говори же, говори! Чего в конце концов он от тебя потребовал?

–  Вот поистине государственный ум! – восхищенно воскликнул Эшалот. – Ты проницательнее самого Вольтера. Разумеется, чушь, потому что в подтверждение своих слов господин Мора показал мне жалкую царапину на плече и крохотный синяк на запястье. А поручил он мне установить подзорную трубу в комнате прекрасной Ирен.

– Подзорную трубу? – переспросила укротительница, думая, что ослышалась.

– Ты удивлена? Я тоже был немало озадачен. Мне предстояло сыграть в первом действии спектакля роль на первый взгляд вполне безобидную, а на самом деле – роковую.

– Настоящего мужчину, – сказал мне господин Мора, – не запугаешь подлыми нападениями из-за угла. Однако в дальнейшем он будет действовать осмотрительнее и запасется оружием, которое поможет ему дать достойный отпор любому негодяю. Не волнуйся, я их все равно одолею.

Меня же волнует только моя Ирен. Небеса послали мне ангела, и яне могу равнодушно наблюдать за ее страданиями. Я знаю, что ты мне скажешь: «Если молодой человек – ваш враг, встретьтесь с ним в открытом бою». Беда в том что, обладая немалой отвагой, я от природы питаю отвращение к кровопролитию. К тому же я поклялся прахом своих предков, что не подвергну свою жизнь опасности до тех пор, пока не верну нашему славному роду всех исконно принадлежавших ему владений. От своей клятвы мне отступать нельзя, а посему лучше я прибегну к хитрости и устраню моего противника, не причинив ему вреда. Дело это деликатное, и только ты способен с ним справиться. Ты должен будешь установить в комнате моей любимой подзорную трубу. Хочешь заработать сто франков разом? Они твои, а вот и подзорная труба, видишь, вон там, около кровати.

Вроде бы вполне невинное поручение, но я все-таки захотел кое-что уточнить, и он охотно объяснил:

– Подзорная труба поможет Ирен вновь обрести здоровье и душевный покой. Со временем ты и сам поймешь, что ей предстоит выбор между распутником, чьи визиты к ней ставят под угрозу ее честь и репутацию и прогнать которого ей мешает лишь детская привязанность да еще клятвы, что заставил ее дать отец, – она находилась тогда в том нежном возрасте, когда ребенок еще не способен отвечать за свои поступки, – и человеком богатым, происходящим из древнего знатного рода, желающим сделать ее своей законной супругой и сулящим ей блестящее будущее, то есть – мной!

Ну, что бы ты сказала на это, Леокадия?

– Что ты спрашиваешь меня, балбес? – проворчала Леокадия. – Я-то тут при чем? Ну же, рассказывай дальше!

– Прошу прощения, сударыня, – радостно вскричал Эшалот, придя в полный восторг. – Ваше не слишком любезное обращение со мной свидетельствует о том, что выи в самом деле взволнованы и мой рассказ вас всерьез увлек. Итак, я продолжаю.

Желая нашей юной вышивальщице только добра, я согласился взять предложенные мне сто франков. Тогда господин Мора установил трубу на подставке посреди комнаты и направил ее в сторону открытого окна, выходящего на кладбище.

– Смотрите внимательнее, – приказал он. – Из окна Ирен открывается тот же вид, что и отсюда. Гляди, вон там справа, в конце кладбища растут два высоких платана. Поверни трубу ко второму, тому, что повыше, чтобы можно было хорошо рассмотреть дом, белеющий вдалеке. Ну-ка, попробуй заглянуть в окуляр.

Я стал настраивать трубу. Белый дом этот стоит у самого Булонского леса в конце улицы Волер.

– Ну, и что же ты видишь? – спросил мой патрон.

– Фасад с закрытыми ставнями, – ответил я. – А дом-то, небось, приносит хозяину неплохой доход.

– Хватит болтать, рассказывай, что ты видишь.

– Теперь я вижу маленький красный домик. Он весь утопает в зелени. Это скорее сторожка, в таких живут во время жатвы.

– Ставни в нем тоже закрыты?

– В нем только одно окно, высокое и узкое, и выходит оно на деревянную резную галерею... Постойте-ка, я вижу даму... Довольно хорошенькая, только очень уж у нее большое декольте. Она курит, а курение не к лицу представительницам слабого пола...

– Вот и все, что от тебя требовалось, – прервал патрон мою болтовню. – Как видишь, дело нехитрое. Теперь от > тебя зависит покой и счастье прекрасной Ирен, не говоря уж о моем благополучии. Слушай и запоминай: я сейчас ухожу по одному очень важному делу, а ты останешься здесь за хозяина. В буфете есть вино и холодная говядина, поешь, я разрешаю. В общем, ешь, пей, кури в свое удовольствие, чувствуй себя как дома. Неровно через час взгляни в подзорную трубу – и тебе станет ясно, почему я хочу, чтобы моя дорогая Ирен увидела то, что увидишь ты.

Прощай.

Он ушел. Я, конечно же, воспользовался его любезностью и наскоро перекусил холодным мясом, запивая его старым добрым вином. А потом набил себе трубку его табаком – отменным, надо сказать, табачком – и закурил.

Я сидел перед открытым окном, и до меня долетала чудесная песенка прекрасной Ирен: девушка, сидя за работой, всегда пела. Чудное дитя! И я думал о том, как же это славно – заработать сто франков, радея о благополучии и счастье такого чарующего создания.

Время от времени я поглядывал в подзорную трубу. Забавное занятие. Девица вскоре докурила папироску и принялась за ликеры и пирожные. Ну, скажу я тебе, зрелище! Потом она стала призывно махать руками, и к ней тотчас же поднялись трое офицеров-артиллеристов, которые принялись без всяких церемоний обнимать за талию... Ну, хватит об этом. Ты и так наверняка догадалась, что это за дама, можно и не уточнять. Пусть я большой грешник, однако же надо отдать мне должное: в нравственном отношении я безупречен. В трубу я больше не смотрел: боялся оскорбить свою стыдливость. Довольно долго я предавался размышлениям в глубоком хозяйском кресле, но вот прозвонили часы, и я понял, что час прошел. Я встал и в последний раз поглядел в подзорную трубу. Декорации переменились. Не было уже ни бутылок, ни стаканчиков, ни папирос, ни офицеров; Девица сидела в своей гостиной неподалеку от окна, и вид у нее при этом был преважный. А перед ней на коленях стоял красивый молодой человек, и я сразу подумал: «Где-то я уже встречал этого дурачка!» Там явно происходило объяснение в любви, и участники сценки заставляли вспомнить о бронзовых фигурках, которые частенько украшают каминные часы. Любопытно подглядывать вот так издалека. Я чуть было не забыл, для чего я здесь. А говорят, в Англии изобрели такие трубы, что можно даже увидеть лунных жителей! Но это к делу не относится. Внезапно я опомнился. Приглядевшись повнимательнее, я узнал в молодом человеке господина Ренье!

Я был потрясен. Такого я никак не ожидал. Выходит, господин Мора сказал мне правду, и Ренье и впрямь мерзавец, обманывающий несчастную Ирен! А она, бедная, все вышивает и поет себе какую-то песенку, ни о чем не подозревая... Гнев воспламенил меня. Я и думать забыл о ста франках. Я хотел одного: предупредить девушку, пока не поздно, спасти ее! Согласись, при таких обстоятельствах это было вполне естественным желанием. Через мгновение я был у ее двери и стучал что есть силы.

– Кто там?

– Это я, Эшалот! Ваш сосед из мансарды. Я должен показать вам одну любопытную штуку, – говорю я.

Она сейчас же отворила дверь, так что, Как видишь, не зря мой патрон велел мне улыбаться и приветливо здороваться с ней при каждой встрече. Такие, как господин Мора, прежде чем нанести удар, продумают все до малейшей подробности, ничего не упустят из виду. Их замыслы столь тщательно отделаны, что напоминают изящную лепнину Пале-Рояля.

– Что вам угодно, любезнейший господин Эшалот? – спросила Ирен, глядя на меня своими огромными светлыми глазами. Она улыбалась, но в улыбке ее все же сквозило высокомерие. Сама знаешь, она очень смахивает на какую-нибудь знатную даму. На миг я растерялся, но только на миг. Меня ободрила мысль, что я действую ради ее блага.

– Сейчас я принесу вам одну вещь, – сказал я, – и вы кое-что увидите...

Я бросился в комнату господина Мора и тотчас же вернулся с идеально настроенной трубой. Я установил ее не подставке возле окна. Пока я возился с ней, услышал, как юная Ирен прошептала:

– Бедняга! Да он, верно, помешался!

Взглянув в сторону сторожки, я был несколько удивлен тем, что девица и господин Ренье так и застыли в прежних позах, словно играли в живые картины. Но понимаешь ли, я слишком волновался тогда и уже ничего не соображал. Я обернулся к прекрасной Ирен и проговорил:

– Поглядите, помешался ли я.

Она нехотя взглянула в трубу, мгновенно все поняла и страшно побледнела. Я видел, что по всему ее телу пробежала дрожь. Мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок, и я уже задавал себе вопрос: «А может, она всё-таки любит господина Ренье?» Но когда она посмотрела на меня, лицо ее было спокойным и холодным, как лицо мраморной статуи.

– Господин Мора говорил мне, – прошептала она. – Я и без того доверяю ему... Но я все равно рада, что смогла удостовериться... Благодарю вас, друг мой.