Онлайн чтение книги Росас Rosas
ГЛАВА IV. Где доказывается, что дон Кандидо Родригес походит на дона Хуана Мануэля де Росаса

В то же самое утро, когда полномочный министр ее британского величества ревностно толок маис, предназначенный для масаморры Росаса, наш старый друг дон Кандидо Родригес в сюртуке цвета коринфского винограда, в надвинутом до самых ушей белом колпаке с двумя большими апельсиновыми корками, приклеенными к вискам, в старых суконных туфлях прогуливался под навесом своего дома, находившегося вблизи площади Пласа-Нуэва, засунув руки в карманы.

Его нервная походка, покрасневшие веки, беспорядочные жесты свидетельствовали не только о продолжительной бессоннице, но и о том беспокойстве, которое его удручало.

Стук в дверь заставил дона Родригеса остановиться. Не говоря ни слова, он осторожно подошел к двери и приставил глаз к замочной скважине. Не разглядев ничего, кроме груди какого-то человека, он решился наконец заговорить.

— Кто тут? — спросил он дрожащим голосом.

— Это я, мой дорогой учитель!

— Мигель?

— Да, Мигель, отворите.

— Отворить?

— Да, да, ради всех святых! Это именно я говорю.

— Это действительно ты, Мигель?

— Думаю, что так, доставьте мне удовольствие, откройте дверь — и вы сами увидите это.

— Послушай, отойди на несколько дюймов от замочной скважины, чтобы я мог разглядеть тебя.

Мигель готов был разнести дверь ударом ноги, но сдержался и исполнил желание своего учителя.

— Да, это действительно ты! — произнес дон Кандидо, открывая дверь.

— Да, сеньор, это я и, как видите, довольно терпелив с вами.

— Подожди, остановись, Мигель, не ходи дальше! — вскричал дон Кандидо, хватая за руку своего воспитанника.

— Черт возьми, что все это значит, сеньор дон Кандидо? Почему мне не надо идти дальше?

— Потому что я желаю, чтобы ты вошел сюда, в комнату Николасы.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего, но войди в куарто6Куарто — комната. Николасы!

— Но с вами ли я должен буду беседовать там?

— Да, со мной.

— Скверно.

— О вещах, очень серьезных.

— Еще хуже.

— Иди, Мигель.

— С одним условием.

— Говори, приказывай!

— Разговор не должен продолжаться более двух или трех минут.

— Иди, Мигель.

— Вы согласны?

— Согласен, иди.

— Тогда идем!

Дон Мигель вошел и сел в кресло, его старый учитель расположился около него.

— Пощупай мне пульс, Мигель.

— Я?

— Да, ты.

— Что я должен сделать?

— Ты поймешь, что у меня лихорадка, которая пожирает, сжигает, мучает меня с этой ночи! Что ты хочешь сделать со мной, Мигель? Что это за человек, которого ты привел ко мне?

— А, вас терзают сомнения? Разве вы его не знаете?

— Я его знал ребенком, как и тебя и других, когда он был маленьким, нежным, наивным и невинным, как все дети. Но теперь разве я знаю его взгляды, его настоящую жизнь, его знакомства? Разве я могу предполагать в нем невиновного человека, если ты приводишь его ко мне среди ночного мрака, если ты приказываешь мне прятать его от всех и если ничего не говоришь об этом деле? Разве я могу предполагать в нем друга правительства, если я не вижу девиза федерации и когда он носит белый с лиловыми крапинками галстук? Из всего этого не вправе ли я логично вывести заключение, что тут кроется политическая интрига, заговор, умысел, революция, в которой, быть может, я бессознательно и помимо своей воли принимаю участие, я — человек мирный, спокойный; я, который вследствие своего важного положения в качестве доверенного секретаря его превосходительства сеньора министра Араны, очень хорошего человека, каковы и его сеньора, и вся его почтенная семья, кончая слугами, должен в силу необходимости быть благоразумным и осмотрительным, лояльным при исполнении своих служебных обязанностей? Тебе кажется…

— Мне кажется, что вы потеряли способность рассуждать, сеньор дон Кандидо, и так я не хочу подвергнуться тому же и тратить даром свое время, то окончу этот разговор, а вы мне позволите пойти к Луису.

— Но сколько же времени он останется у меня?

— До тех пор, пока Богу будет угодно.

— Но это невозможно!

— Однако, это будет так.

— Мигель!

— Сеньор дон Кандидо, мой высокоуважаемый учитель, рассмотрим в двух словах наши взаимные отношения.

— Рассмотрим!

— Слушайте! Чтобы уберечь вас от тех опасностей, которым вы в наше время могли бы подвергнуться со стороны федерации, я заставил назначить вас частным секретарем сеньора Араны, правда это?

— Совершенно верно.

— Очень хорошо! Но сеньор Арана и все его секретари со дня на день могут быть повешены не по приказанию властей, а по воле народа, который может восстать против Росаса с минуты на минуту.

— О! — вскричал дон Кандидо, широко раскрыв глаза.

— Повешены, да, сеньор! — повторил Мигель.

— И секретари также?

— Да, и они также.

— Без пощады?

— Да!

— Это ужасно, — проговорил, задрожав от страха, дон Кандидо. — Так что, если я оставлю мою службу, я погибну от Масорки, если останусь, народ повесит меня: и в том, и в другом случае меня ждет смерть.

— Конечно, вот это логично.

— Адская логика, Мигель, причиной моей смерти будет твоя ошибка.

— Нет, сеньор, вы нисколько не пострадаете, если будете делать то, что я хочу.

— Что же я должен делать? Говори!

— Дело в том, что страна переживает теперь кризис: или Росас победит Лаваля или Л аваль Росаса, не так ли?

— Конечно, да.

— Хорошо. В первом случае вы будете иметь поддержку в лице Фелипе Араны, во втором — Луис послужит вам лучшими ножницами, которыми вы сможете разрезать народную веревку.

— Луис?

— Да, бесполезно говорить об этом и повторять еще раз.

— Так что…

— Так что вы должны держать у себя Луиса до тех пор, пока я не решу иначе.

— Но…

— Человек, менее великодушный чем я, купил бы вашу сговорчивость следующими словами; сеньор дон Кандидо, дневной приказ Лаваля, который вы отдали мне сегодня в копии, сделанной вами, весьма важен. При малейшей вашей нескромности этот ценный документ попадет в руки Росасу, сеньор дон Кандидо!

— Довольно, довольно, Мигель.

— Хорошо, довольно. Итак, мы согласны друг с другом?

— Согласны! О Боже, я таков же, как Росас, моя натура совершенно такая же, как у него, это ясно! — вскричал дон Кандидо, ходя по комнате и сжимая свои виски.

— У вас такая же натура, как у Росаса?

— Да, совершенно такая же.

— Черт возьми! Сделайте милость, объясните мне это, дон Кандидо, потому что если это так, то Луис и я могли бы сейчас оказать большую услугу человечеству.

— Да, Мигель, совершенно тождественная, совершенно! — отвечал дон Кандидо, не замечая, что Мигель потешается над ним.

— В чем же тождественная?

— В том, что я боюсь, Мигель, боюсь всего, что меня окружает.

— Ого! А вы знаете, что и сеньор губернатор боится?

— Знаю ли я! Вчера в канцелярии, когда я писал, вернее переписывал те бумаги, которые я тебе показывал, сеньор министр тихо разговаривал с сеньором Гарригосом, знаешь, что он сказал?

— Если вы мне это не скажете, то думаю, что мне невозможно будет отгадать это.

— Он сообщил сеньору Гарригосу, что сеньор губернатор приказал отнести на борт «Актеона» четыре шкатулки с унциями и что он предвидит момент, когда его превосходительство сядет на судно, потому что он боится всего, что его окружает.

— Ого!

— Это буквальные слова сеньора министра.

— Черт возьми!

— И вот я испытываю то же самое: боюсь всего, что меня окружает.

— И вы также, а?

— Да, и я, я и сказал тебе, что я похожу на его превосходительство, потому что к этому заключению приводит, это доказывает, красноречиво свидетельствует об этом то обстоятельство, что мы оба в одно время испытали одинаковые ощущения.

— Конечно! — произнес Мигель, размышляя о словах дона Кандидо.

— И это явление не могло бы произойти, если бы он и я не имел ли тождественной натуры, одинаково впечатлительной.

— Вы сказали, что четыре шкатулки с унциями отправлены на борт «Актеона».

— Четыре шкатулки, да.

— И что он боится?

— Да, боится.

— А сеньор Арана ничего не сказал по этому поводу?

— Ясно, что он сказал. Сеньор министр обладает логикой такой же верной, как моя: «Мы должны хорошенько подумать и о себе, друг Гарригос! — произнес он. — Мы не причинили зла никому, напротив, мы делали столько добра, сколько могли, однако будет благоразумнее и нам уехать, как только это сделает сеньор губернатор». — И вполне логично, Мигель, и мне уехать после отъезда министра, хотя бы через Риачуэло и скрыться на острове Касахем.

— А Гарригос ответил что-нибудь?

— Его мнение было иное.

— А! Он хочет остаться?

— Нет, он пытался доказать дону Фелипе, сеньору министру, хотел я сказать, что благоразумнее не дожидаться отъезда губернатора, когда положение будет слишком опасным. Но затем они стали говорить так тихо, что я уже ничего более не мог слышать.

— Однако, в другой раз вы постарайтесь навострить ваши уши.

— Ты сердишься на меня, мой дорогой и уважаемый Мигель?

— Нет, сеньор, но раз я даю вам известные гарантии для настоящего и будущего, то хочу, чтобы вы служили разумно и с большей пользой.

— По мере возможности я буду это делать, Мигель! Ты уверен, что я не подвергаюсь теперь никакой опасности?

— Да, уверен.

— Луис долго останется здесь?

— Уверены ли вы в Николасе?

— Как в самом себе: она ненавидит всех этих людей с тех пор, как они убили ее сына, ее доброго, нежного, любящего сына, как только она догадалась, что Луис скрывается, она стала служить ему с еще большей заботой, внимательностью, пунктуальностью, с еще большей…

— Пойдем к Луису, сеньор дон Кандидо!

— Идем, мой дорогой и уважаемый Мигель. Он в моем кабинете.

— Да, но вы проводите меня только до дверей. Я врач души моего друга, а вы знаете, что врачи обыкновенно говорят наедине с пациентами.

— Ах, Мигель!

— Что такое, сеньор?

— Ничего, входи. Пройди вперед. Я пойду в гостиную! — отвечал дон Кандидо, оставляя Мигеля.

— Здравствуй, мой дорогой Луис, — проговорил молодой человек, входя в комнату своего друга, который лениво сидел в старом кресле, опираясь локтями на стол.

— Я думал, что не увижу тебя в этой скверной тюрьме, где не имею известий ни о ком! — отвечал дон Луис недовольным тоном.

— Хорошо, мы начинаем с упреков?

— Я думаю, что прав: теперь десять часов утра.

— Правда, десять часов.

— Эрмоса?

— Она совершенно здорова, благодаря Богу, но не тебе, который делает все, чтобы причинить ей неприятности.

— Я?

— Вот доказательство этого! — сказал дон Мигель, указывая ему на разбросанные листы бумаги, на которых имя доньи Эрмосы было написано более сотни раз вдоль, вкось и поперек.

— Ах! — сказал, краснея, дон Луис и попытался спрятать бумаги.

— Нет, — возразил молодой человек, беря у дона Луиса из рук бумаги и бросая их в огонь. — Вот что следует сделать с ними!

— Я согласен с тобой, — произнес дон Луис, — но теперь я немедленно хочу вернуться в Барракас.

— Я понимаю это желание.

— Я исполню его.

— На этот раз, нет.

— Кто же мне помешает?

— Я!

— О, кабальеро, это значит слишком злоупотреблять дружбой!

— Если вы так думаете, сеньор Бельграно, то ничего нет проще…

— Что?

— Вы можете, когда вам угодно вернуться в Барракас, только я должен вас предупредить, что, когда вы прибудете туда, моей кузины там уже не будет.

— Мигель, ради Бога, не делай меня еще более несчастным, чем я уже есть на самом деле, я не знаю, что говорю!

— Хорошо, теперь, когда ты становишься благоразумным, будем продолжать. Послушай, что произошло.

Дон Мигель рассказал своему другу о событиях предшествующей ночи, не забывая и вторжение генерала Л аваля.

— Правда, я не могу вернуться в Барракас, не компрометируя ее! — проговорил с отчаянием дон Луис.

— Ты говоришь как разумный человек, Луис. Сейчас единственное средство спасти Эрмосу — это держаться тебе подальше от Росаса, так как, предполагая даже, что я смогу освободить ее от доносов масоркерос или от жестоких мер тирана, от нее самой я не смогу ее спасти, если она будет знать, что ты подвергаешься опасности.

— Что же делать, Мигель, что делать?

Отказаться видеть ее в течение нескольких дней.

— Невозможно!

— Иначе ты погубишь ее.

— Я?

— Ты!

— О! Я же не могу.

— Тогда ты не любишь ее!

— Я не люблю ее! — вскричал он, негодующим голосом. — О, Боже мой, Боже мой! — И дон Луис закрыл свое лицо руками.

Наступило молчание.

Наконец, дон Луис поднял голову.

— Довольно унывать! — вскричал он, тряхнув головой. — Что по-твоему я должен делать, Мигель? — прибавил он спокойным тоном.

— Прожить несколько дней, не видя Эрмосы.

— Пусть будет так.

— Если политические события сложатся так, как мы желаем, тогда говорить нечего.

— Конечно.

— Если, наоборот, они будут для нас неблагоприятны, тогда ты эмигрируешь.

— Один?

— Нет, не один.

— Эрмоса будет меня сопровождать? Ты думаешь, что она согласиться последовать за мной?

— Я в этом уверен, и не только она, но и некоторые другие твои знакомые.

— Ты прав, Мигель, уедем за границу; воздух нашего отечества губителен для нас.

— Несмотря на это, тебе все же надо дышать им до тех пор, пока все не кончится так или иначе.

— Но если это будет продолжаться долгое?

— Это невозможно.

— Однако может случиться задержка в операциях Лава-ля, и тогда…

— Тогда все будет потеряно, малейшее промедление погубит Лаваля.

— Но нет, мой друг, еще не все будет потеряно, впрочем, Лаваль придет, может быть, дня через два или три.

— Я знаю, что многие разделяют эту надежду, но у меня ее, нет и я имею на это тысячу причин, поверь мне, все зависит от случая.

— Если предположить, что война затянется, то как же я буду жить без Эрмосы?

— Ты увидишься с нею, но не в Барракасе.

— Могу я войти на одну минуту, мои дорогие и уважаемые ученики? — спросил дон Кандидо, просовывая верхушку своего белого колпака в дверь.

— Войдите, мой дорогой и уважаемый учитель! — отвечал дон Мигель.

— Новость, Мигель, событие, такая вещь…

— Сделайте милость, скажите все сразу, сеньор дон Кандидо.

— Вот в чем дело! Я прогуливался под навесом, так как это облегчает мою головную боль, от которой я сейчас страдаю, прогуливался и прикладывал апельсинные корки: надо вам сказать, что апельсинные корки, приклеенные к вискам, сообщают моему организму способность…

— Излечивать вас, делая других больными. В чем же дело? — нетерпеливо вскричал молодой человек.

— Я подхожу к сути дела.

— Подходите сразу, во имя всех святых!

— Подхожу, пылкая голова! Итак, я сказал уже, что прогуливался под навесом, как вдруг услышал, что кто-то остановился у дверей. Беспокойный, нерешительный, встревоженный я подошел и спросил, кто там. Я был уверен в правдивости ответа и потому отворил дверь. Как ты думаешь, кто это был, Мигель?

— Не знаю, но хотел бы, чтобы это был дьявол!

— Нет, это был не дьявол, нет! Это был Тонильо, твой любящий, верный Тон…

— Тонильо здесь?

— Да, под навесом. Он говорит, что хочет видеть тебя.

— Кончите ли вы, тысячу чертей? — вскричал дон Мигель, бросаясь вон из кабинета.

— Что за характер! Послушай, Луис, ты кажешься мне более разумным, необходимо, чтобы…

— Сеньор, будьте любезны, оставьте меня в покое!

— Ay! Malo!7Ай! Плохо! (исп.) Ты таков же, как и твой друг. На что рассчитываете вы, безумные молодые люди, когда вы бешено несетесь по бурной стремнине?

— Мы рассчитываем на то, что вы оставите нас на минуту одних, сеньор дон Кандидо! — отвечал дон Мигель, входя в кабинет.

— Нам угрожает какая-нибудь опасность? — боязливо спросил профессор.

— Решительно никакой, это частные дела между Луисом и мной.

— Но сегодня мы образуем одно неразрывное тело!

— Ничего, мы его моментально разделим. Сделайте одолжение, оставьте нас одних!

— Оставайтесь! — произнес старик, простирая свои руки к молодым людям, и величественно покинул кабинет.

— Наши дела осложняются, Луис!

— Что такое?

— Кое-что относительно Эрмосы.

— А!

— Да, Эрмосы! Она известила меня через Тонильо, которого я послал в Барракас перед тем, как отправиться сюда, что через час у нее будет полиция с обыском.

— Что делать, Мигель? Я побегу в Барракас.

— Луис, — произнес Мигель таким твердым тоном, который охладил пыл молодого человека, — не следует совершать необдуманных поступков: я слишком люблю свою кузину и не могу допустить, чтобы кто бы то ни было причинил ей неприятность.

— Но ведь по моей вине эта сеньора подвергается теперь неприятностям. Я — кабальеро, я должен ее защищать! — сказал сухо дон Луис.

— Не будем поступать опрометчиво, — отвечал спокойно Мигель, — если бы дело шло о том, чтобы защищать ее со шпагой в руке от одного или даже двух человек, я бы предоставил тебе возможность действовать по твоему усмотрению. Но ведь теперь мы имеем дело с тираном и всеми его палачами, а против этих негодяев мужество бессильно — твое присутствие дало бы улики против Эрмосы, и я не мог бы спасти ни головы, ни спокойствия своей кузины.

— Ты прав.

— Предоставь мне действовать, я сейчас же отправлюсь в Барракас, силе я противопоставлю хитрость и постараюсь обмануть инстинкт животного с помощью разума.

— Не теряй ни минуты!

— Мне надо десять минут, чтобы добраться до своей квартиры и сесть на лошадь, через четверть часа я буду в Барракасе.

— Хорошо, когда ты вернешься?

— Этой же ночью.

— Скажи ей…

— Что ты о ней думаешь!

— Говори, что хочешь, Мигель! — вскричал молодой человек, падая в кресло и с отчаянием охватив голову руками.

Дон Мигель вышел.

Пробило одиннадцать часов, дон Кандидо начал свой туалет, чтобы отправиться в частный секретариат сеньора дона Фелипе Араны.