Онлайн чтение книги Россия, общий вагон
19

- Это невозможно, невозможно, невозможно, - говорил Никита своему отражению в ночном окне.

- Но это произошло, - отвечало отражение.

- Это самое страшное, что могло со мной случиться, - говорил Никита.

- И это случилось, - констатировало отражение.

Тщательно склеенная новая жизнь внезапно разлетелась в пух и прах. Мыслей не было. Было то самое чувство космической пустоты, от которого внутри все завывало и проваливалось в тартарары. От которого он проснулся на диване у глупенькой Анечки, инстинктивно ощутив, что Яська ушла.

Если однажды кто-то разбивает твое одиночество, ты уже никогда не сможешь научиться ему снова. Это как попытки бросить курить: рано или поздно все равно берешь сигарету.

Это как самый сильный и коварный наркотик: достаточно одного раза, чтобы пропасть на всю жизнь.

Не помогает даже ясное осознание того, что человека, однажды пробившегося к тебе, больше нет. Он изменился до неузнаваемости. И теперь больше никогда не сумеет сотворить с тобой это злое волшебство. Даже если захочет. Да он, кстати, и не хочет совсем.

А никто другой, разумеется, тоже не сможет.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Но тоска остается с тобой.

Это невозможно, невозможно, невозможно.

И это произошло.

Иногда хочется закричать: «Лучше бы тебя не было никогда!».

Но ты знаешь, что это немудро.

И твердишь, как молитву, как заклятье, как мантру: «Хорошо, что ты есть. Хорошо, что это произошло. Спасибо, что убила меня, спасибо, спасибо, спасибо!”

ЛУЧШЕ БЫ ТЕБЯ НЕ БЫЛО НИКОГДА!

Лучше бы он пошел тогда на пару по археологии. А не сидел на подоконнике, читая Ницше. Да, вот кто во всем виноват! Заратустра!

Тогда бы смешная девчонка с зелеными волосами и в длинном черном пальто стрельнула бы зажигалку у кого-нибудь другого. А потом, может, в тот же день, познакомилась бы с космонавтом, королем Туниса, чемпионом мира по сноуборду, испанским летчиком, японским шпионом… Да с кем угодно! Приключения всегда сыпались на нее, как из рога изобилия. Познакомилась бы и махнула куда подальше от скучного универа, где зимой было холодно даже в верхней одежде и в ручках замерзала паста.

И никогда бы не врезалась на полном ходу в жизнь и судьбу улыбчивого студента Никиты, который часто падал в обморок.

Но это произошло.

Девочка появилась из-за поворота, и Никита вздрогнул. Это было узнавание с первого взгляда. Не любовь, как пишут в романах. Просто ее лицо, никогда не виденное раньше, было ему уже знакомо. Да так, как может быть знакомо только лицо родного человека, в которое ты смотрел всю жизнь.

Девочка улыбалась Никите. Тоже как доброму знакомому. И шла прямо на него.

Между прочим, на соседнем подоконнике сидел потасканный ветеран филфака по прозвищу Тыква, учившийся в универе уже двенадцатый год и умевший три минуты говорить, используя исключительно ненормативную лексику, причем ни разу не повторяясь. И ты вполне могла бы у него попросить зажигалку, но тебя понесло именно ко мне.

А потом ты бодро отправилась курить в мужской туалет, потому что это была первая неделя первого курса, и ты еще не выучила, куда ходят на перекур приличные девочки.

А вернувшись, вместо зажигалки, вылила на Никиту целый ушат восклицательных знаков и невероятных историй про Лию Ахеджакову, «с которой тоже всегда случается все плохое».

- Однажды она на репетиции упала в оркестровую яму и сломала ногу! Спектакль остановился! Все ждали, пока с Ахеджаковой снимут гипс! И вот нога срослась, и Ахеджакова побежала скорее на репетицию! И так торопилась, что поскользнулась и сломала вторую ногу! Ты представляешь! И все опять ждут! Наконец, оклемалась. Режиссер за ней свою машину прислал, чтобы она снова никуда не свалилась, и все хорошо вроде бы, репетиция начинается, актеры монологи произносят, и вдруг одна декорация ломается и летит вниз! И все успели разбежаться! Кроме Ахеджаковой! Декорацию поднимают, и режиссер, заранее в истерике, спрашивает: «Ну, что, Лия, какую ногу ты на этот раз сломала?!» А она из-под декорации жалобно пищит: «Руку!»

Все это, как выяснилось через полчаса, говорилось к тому, что зажигалка, которую девочка взяла у Никиты, взорвалась у нее в руках. За что девочке было ужасно стыдно. Никита смеялся и не замечал аварийные сигналы датчиков: «Внимание! Разгерметизация!»

А одиночество уже дало течь. Одиночество уже было разрушено. И девочка, которую звали Яся, «потому что родители ждали мальчика и девять месяцев общались с Ярославом», незаметно для себя, а тем более для Никиты, уже вливала в его кровь самый сильный и коварный наркотик. Без которого он больше не сможет жить.

Это невозможно, невозможно, невозможно.

И это произошло.

И тут пришла эсэмэска, от которой ему захотелось кричать еще громче. Уехавшая Яська писала из поезда недозволенные убийственные слова: «Мальчик мой! Я хочу к тебе! Пошли они все! Я сижу и плачу! Я всегда хотела только к тебе!»

Дальше шло совсем нецензурное.

Нежные слова, которыми они когда-то называли друг друга.

Слова, стертые из памяти.

Мгновенно стертые в порошок годы выживания в мире без нее.

Это невозможно, невозможно, невозможно.

И это произошло.

А под утро Яся позвонила сама и, захлебываясь слезами, сказала:

- Не звони мне больше никогда! И не ищи меня! И не пытайся меня увидеть! Так будет лучше для всех! ПОТОМУ ЧТО ЭТО НЕВОЗМОЖНО! НЕВОЗМОЖНО!! НЕВОЗМОЖНО!!!

- Не плачь, Яся.

- Потому что я тоже тебя ЛЮБЛЮ!

- Не плачь.

- Ты обещаешь не звонить?

- Обещаю. Только не плачь.

И он сдержал обещание. И больше не звонил. И не пытался узнать про нее. Но постоянно ждал, что они случайно встретятся. Где-нибудь в переходе метро. На вокзале. На дне Средиземного моря. В кратере Везувия. В поселке Дудки. В любой угодной судьбе точке земного шара.

Он не пытался узнать. И не знал. А вот Рощин знал. И Аля знала. Но все молчали. И никто никогда. Не сказал Никите. Что Яся тогда жила с каким-то врачом, чье имя история не сохранила. И что у врача в холодильнике было много лекарств. И что у врача в ту ночь было дежурство. И что Яся была одна. И что, разговаривая с Никитой в «последний раз», она запивала шампанским пачку феназепама, пригоршню тозепама и две упаковки реланиума - «чтобы заснуть». И что потом она уснула. И что она спит до сих пор.