Онлайн чтение книги Россия, общий вагон
6

Вот идет по пустому осеннему парку аттракционов семнадцатилетняя Яся. Волосы у нее покрашены в синий цвет и взъерошены. В правой руке у нее дешевая сигарета. А на левой, на черной перчатке - две смешные дырки. На указательном и среднем пальцах. Ясю это приводит в восторг. Потому что с такими дырками очень экспрессивно показывать fuck и victory. Это ее любимые жесты.

Яся во все горло распевает «Alabama song». Она прогуливает семинар по «Повести о Петре и Февронии», а Никита - зачет по истории Рима. Только что Никита оборвал на танцплощадке все флажки, оставшиеся от какого-то летнего праздника. Теперь он засовывает разноцветные мокрые тряпки в квадратные отверстия алюминиевой сетки, которой обтянута танцплощадка. Получается «ЯСЯ».

Яся отбирает у Никиты остатки флажков. Пытается выложить слово «Любовь». Но хватает только на ЛЮ. Прибегает заспанный сторож.

- Как вы сюда залезли, хулиганы?! Сейчас милицию вызову! - кричит он сквозь ограду.

- Oh, show me the way to the next whisky bar! - кричит ему в ответ Яся. - We don’t understand you! We are from Chikago!

Потом они убегают из парка и оба идут на Яськину пару. Это лекция профессора-постмодерниста Ермолова про Сашу Соколова. Им нравится Ермолов, тонко издевающийся над глупыми студентами, им нравится Саша Соколов, которого они читали друг другу вслух в переполненных трамваях по дороге в универ.

- Флажки! - хитро говорит Яся, положив голову на тетрадь Никиты и мешая записывать про Сашу Соколова.

- Флажки! - отныне это означает «Люблю».

Саша Соколов уезжает в Канаду. Яся никуда уезжать не собирается.

Она собирается сегодня после пар сходить в библиотеку и почитать большой пыльный том энциклопедии «Мифы народов мира». А потом долго целоваться с Никитой в мужском туалете, где они курят и пересказывают друг другу только что прочитанные книги. А потом слушать Паганини в склеенных скотчем наушниках в музыкально-нотном отделе и писать письмо Никите, который сидит рядом и одной рукой нащупывает ее грудь под свитером, а другой - тоже пишет ей письмо, ревнуя к Паганини. А потом - кататься на трамваях. Или занять у кого-нибудь денег, купить портвейн и в чужом подъезде пить за Аменхотепа Четвертого.

- А потом мы поженимся и уедем в Мексику! И будем грабить банки, как Бонни и Клайд, а деньги отдавать бедным крестьянам, которые выращивают фасоль и поют танго, - говорит семнадцатилетняя Яся. - У тебя будет большая шляпа и черные усы, а я отращу длинные волосы и буду танцевать босиком на пыльной дороге, вся в бусах и разноцветных юбках, а потом…

А потом они повзрослели.

7

В поселке с остроумным названием Дудки Никиту ссадили с электрички. Вместе с ним контролер изгнал из поезда стайку чумазых мальчишек и пьяного мордоворота в спортивных штанах. Мальчишки тут же куда-то делись (видимо, перебежали в соседний вагон), а спортсмен, покачиваясь на подгибающихся ногах, обратился к контролеру с проникновенной речью:

- Брат! Слушай сюда, брат! Ты поступил со мной не по-братски! Земля круглая, брат! - тут он воздел к небу палец и внушительно потряс им в вечернем воздухе. - И твое зло к тебе вернется! И клюнет в жопу, брат!

Контролер надменно молчал и плевался семечками, целясь в кроссовки мордоворота. Электричка загудела и плавно тронулась. Никита пошел смотреть расписание. На деревянной стене вокзала висело одно единственное слово: «ДУДКИ». Никита улыбнулся.

- Вам смешно! А знаете, как мы мучаемся из-за этого названия! - озабоченно сказал Никите молодой человек с донкихотской бородкой, шедший с той же электрички.

- Почему?

- Видите ли, обращаться к чиновникам и так бессмысленно, а нам вдвойне. О чем ни попросишь, они смотрят в бумагу, читают название поселка, ухмыляются и отвечают: «“Дудки!” Хотите денег на ремонт забора - дудки! Хотите трактор для уборки мусора - дудки! Хотите нового главврача - тем паче дудки!»

Так Никита познакомился с учителем географии и по совместительству борцом за достойную жизнь в Дудках Александром Агаджановым. Александр Анатольевич был двадцати трех лет отроду и очень смущался, когда к нему обращались по имени-отчеству.

В Дудках все от мала до велика, даже его собственные ученики (за глаза, конечно), называли Александра Анатольевича Блаженным Сашенькой. Репутацию блаженного Саша снискал два года назад, когда вернулся в родные Дудки из Ярославского педагогического университета и ужаснулся.

- Если у вас есть время - у Никиты время было всегда, - я вам проведу экскурсию по нашему гетто. Мы тут живем на бактериологическом Везувии. Вы не смейтесь! Поселок Дудки - это бомба, пострашнее Аль-Каиды!

Высшее образование сказывалось в Сашиной речи обилием метафор.

Поселок Дудки был построен вокруг туберкулезной больницы. Время и дикий капитализм подточили бетонный забор, ограждавший здоровых дудкинцев от пациентов диспансера. Больные хлынули в поселок. Бритые черепа и татуированные плечи замелькали в непосредственной близости от сонных поселковых красавиц. Красавицы тоже стали покашливать и выпивать с немногословными носителями заразы.

Жизнь и смерть в поселке Дудки вступили в странный симбиоз. Бывший морг как единственное помещение с холодильником переоборудовали в продовольственный магазин. Трупы увозили в соседний населенный пункт на микроавтобусе. На обратном пути автобус загружали продуктами для дудкинского сельпо.

А еще в поселке Дудки была свалка. Прямо на живописном берегу Волги. На свалке потомство сонных красавиц и пациентов туберкулезной лечебницы играло с капельницами и шприцами.

- По инструкции, они должны сжигать использованные приборы! - кипятился Саша Агаджанов, единственный человек, не разделявший всеобщего фатализма. - Там же кровь! Все инфицировано! Легионы палочек Коха! Я уже не говорю о детях, но пойдут дожди посильнее - и все это смоет в Волгу! Будет катастрофа на несколько областей! Это диверсия! Это чахоточный Чернобыль!

Никита уже начинал чувствовать, как вездесущая зараза просачивается сквозь подошвы и жадно вгрызается в его организм. Особенно впечатляли «легионы палочек Коха», которые, казалось, печатали шаг по кривым дудкинским улицам и глумливо салютовали одинокому трибуну, застывшему на вершине свалки в позе античного отчаянья.

Однако на самом деле в Дудках все было спокойно. Отрешенная барышня в малиновой куртке влекла мимо свалки чумазое дитя. Увидев, что отпрыск измазался в конфете, красавица присела на корточки, зачерпнула воды из лужи и стала умывать ребенка.

- Вы с ума сошли! Это же антисанитария! - прыгнул к заботливой матери Агаджанов.

- Сам ты антисанитария! - флегматично отмахнулась девушка. - Ты мне ребенка заделал? Не ты! Вот и отдыхай. Свалился на голову! Санитария блаженная!

Из-за руин больничного забора возникло неопределенного пола существо в белом халате.

- Сашка! Ирод! Ты кого опять на свалку приволок?! Чтоб тебя черти в ад забрали!

- Зачем вы так, Ольга Ивановна! Зачем чертей сулите? - горько отвечал Агаджанов. - Я же о вас забочусь! О вашем здоровье и здоровье ваших детей!

- Пошел ты! Заботливый! Женись! И жену воспитывай! А от меня отстань! Никакой жизни от него! - Ольга Ивановна Потебенько, которую все в Дудках для краткости звали Поебенькой, выругалась и продолжила путь к гастроному.

- Если такое равнодушие со стороны старшей медицинской сестры, чего же ждать от остального персонала и тем более больных! - печально резюмировал Саша.

Через полчаса Никита, присевший на крыльцо больницы, был уже в курсе всей Сашиной эпопеи. Истосковавшийся по внимательному слушателю, он вываливал из кожаного портфеля на колени Никите груды писем и официальных запросов во все органы власти.

Саша бился не только за строительство забора и ликвидацию опасной свалки. Саша требовал, чтобы в поселок провели телефон, чтобы в Дудках появился свой участковый, чтобы все жители были подвергнуты обязательной вакцинации. Заботило его и «просвещение населения в области личной гигиены и культуры речи». И издание брошюры «Меры профилактики при контакте с больными туберкулезом». Много тем затрагивал молодой учитель в своей бурной, хотя и односторонней переписке с государством.

Довольно быстро Никита потерял нить рассказа. Хождения по приемным сливались в одну бесконечную песню с рефреном «но мне отказали».

И тут у них над головами грянул гром.

- Все компромат собираешь?! - рявкнул главный врач Степан Саввович, уже несколько минут слушавший сбивчивый Сашин рассказ. - А это кто? Почему посторонние на территории больницы?!

- Степан Саввович, ваши больные по всему поселку расхаживают, значит, и посторонний может на территорию пройти. Забор-то давно починить надо, - вкрадчиво парировал Агаджанов. - К тому же это не посторонний. Это журналист.

Никита удивленно прислушался.

- Еще чего не хватало! Журналюг начал таскать! Совсем рехнулся? Или, может, на выборы собираешься? - загрохотал Степан Саввович. - Что за журналист? Имя!

- Арамис, - серьезно и важно ответил Никита.

- Что-что? - главврач от удивления растерял весь гнев.

- Арамис Ростиславский. Газета «Культура Курбы». Специальный корреспондент. - Никита потряс остолбеневшего Степана Саввовича за увесистую ладонь. И пользуясь его временной дезориентацией, строго спросил:

- Когда забор восстановите?

Агаджанов восхищенно присвистнул. Главный врач улыбнулся:

- Забор здесь абсолютно ни при чем. Это только Агаджанов у нас думает, что палочки Коха, дойдя до забора, будут разворачиваться и дисциплинированно возвращаться обратно. А палочки Коха так не думают! Они через любой забор преспокойно переправляются! И если бы Агаджанов что-нибудь смыслил в медицине, он бы зря воздух не сотрясал. Так и напишите в своем… хм… издании!

- Так не в этом же дело! Ведь больные проходят! Беспрепятственно! Степан Саввович, куда же вы! - тщетно взывал Сашенька к широкой спине главврача, исчезавшего в недрах чахоточного Чернобыля.

- Между прочим, - неожиданно обернулся Степан Саввович, - у меня две дочери туберкулезом тут заразились. И сам я. От судьбы не уйдешь. И забором не отгородишься!

Тяжелая дверь захлопнулась.

- Ничего не хотят слушать! Фаталисты! - убитый горем Саша опустился на щербатые ступеньки и стал скорбно собирать в портфель рассыпанные письма. - Не хотят жить по-человечески! Хотят помереть! И помрут! Все до единого! И детей погубят!

Но Александр Анатольевич Агаджанов из поселка Дудки был не из тех, кого неудачи заставляют опускать руки. Несколько месяцев он потом регулярно звонил Никите, за что-то долго благодарил и пламенно рассказывал об очередных попытках вернуть дудкинцам достойную жизнь.

Со временем Саша сам поверил в свою сказку про журналиста и искренне взывал к Никите как к представителю «четвертой власти». Никита обещал «содействовать», и Саша с новыми силами отправлялся на борьбу с туберкулезными мельницами.

А через полгода Никите позвонила незнакомая женщина и голосом, лишенным эмоций, сказала, что Сашу убили.

- Ну, кто-кто. Один из больных. Они же почти все тут уголовники. К сестре к его ходил. Сашка ей мозги все мылил, мол, смотри, заразишься… Блаженный он у нас был, сами, небось, знаете. Ну, она и заболела. Сашка, дурачок, прибежал к ним в комнату, когда тот у нее сидел, и стал выгонять его. А тот пьяный. Сгинь, говорит, пока не разозлил. А Сашка не уходит. Ну, тот его и

пырнул пару раз. Два дня умирал. Все сокрушался, что не успел вам рассказать «важную вещь одну»… Да я почем знаю, какую. Его разберешь разве с его бумажками. Вроде как денег ему обещал кто-то на этот его забор треклятый. Скажи, говорит, журналисту, пусть напишет, что мы победили… Я-то? Ну, кто-кто… Да мать его…