Онлайн чтение книги Роза и семь братьев
Глава XVI. ХЛЕБ И ПЕТЕЛЬКИ

— О чем это задумалась моя девочка? Почему у тебя такой серьезный вид? — спросил доктор Алек, входя в один из ноябрьских дней в свой кабинет, где и нашел Розу. Она сидела, подперев подбородок руками, погруженная в глубокую думу.

— Мне хочется серьезно поговорить с вами, дядя, если только вы свободны, — сказала она, будто не слыша его вопроса.

— Я всегда к твоим услугам и буду счастлив тебя выслушать, — ответил он с присущей ему вежливостью.

Роза иногда любила вести себя как взрослая девушка. В такие моменты дядя всегда старался обращаться к ней в шутливо-почтительном тоне, который ей очень нравился.

Роза уселась рядом с доктором и решительно заявила:

— Я хочу избрать какое-нибудь ремесло, чтобы изучать его, и теперь прошу у вас совета.

— Как, душа моя?! Ремесло? — и дядя посмотрел на нее с таким изумлением, что она поспешила объяснить.

— Я забываю, дядя, что вы не слышали наших разговоров в Уютном Уголке. Мы часто сидели с рукоделием под соснами и разговаривали обо всем на свете. Мы — это все дамы. Я очень любила эти беседы. Матушка Аткинсон полагает, что все должны изучать какое-нибудь ремесло или что-нибудь такое, что давало бы заработок. Всякое бывает в жизни, богатые люди могут потерять состояние, а бедным так и вовсе необходимо работать. Ее дочери большие искусницы и мастерицы, они умеют делать много полезных и нужных вещей. Тетя Джесси считает, что матушка Аткинсон права. И когда я увидела, какие эти девушки счастливые и независимые, мне тоже захотелось выучиться чему-нибудь. Тогда я не буду зависеть от размера моего состояния, хотя деньги — вещь хорошая.

Доктор Алек слушал это объяснение с видимым удивлением и удовольствием и смотрел на племянницу, как будто она действительно превратилась во взрослую женщину. Она очень выросла за последние шесть месяцев и очень поумнела. Роза была из числа тех детей, которые наблюдают, обдумывают увиденное, а потом изумляют окружающих не по годам мудрыми и необычными замечаниями.

— Я согласен с мнением матушки Аткинсон и Джесси и буду очень рад помочь тебе принять решение, — сказал доктор серьезно. — Скажи мне, пожалуйста, какое занятие тебе по душе? Лучше выбирать из того, что нравится.

— У меня нет никаких особых талантов и никакого специального влечения к чему бы то ни было, поэтому я и не могу решить, дядя. Думаю, что следует выбрать что-то полезное. Я буду изучать это дело не для своего удовольствия, а как обязанность, входящую в мое воспитание, а также на случай, если обеднею, — ответила Роза, как будто ей и в самом деле хотелось обеднеть, чтобы употребить приобретенные навыки.

— Ну что же, я знаю одну прекрасную женскую обязанность, к ее выполнению должна быть готова каждая девушка, она нужна и бедным, и богатым. Бывает, что от нее зависит благосостояние всей семьи. Эта прекрасная обязанность нынче в загоне, ее находят старомодной. На мой взгляд, в этом-то и заключается большая ошибка, одна из тех, которую я не сделаю, воспитывая мою девочку. У меня есть одна знакомая образованная дама, которая знает все об этой обязательной, по моему мнению, части женского воспитания. Она постарается передать тебе все свои знания.

— Скажите же, дядя, что это за обязанность? — воскликнула Роза, восхищенная тем, что дядя помогает ей с такой готовностью.

— Ведение домашнего хозяйства!

— А разве для этого нужен талант? — лицо девочки вытянулось от столь прозаичного предложения.

— Да, это полезнейшая и важнейшая часть женских навыков. Может быть, не столь романтичная, как пение или рисование, но одна из тех, которые доставляют многим счастье и спокойствие и делают домашний очаг приятнейшим местом в свете. Ты можешь сколько угодно делать удивленные глаза, но дело в том, что мне было бы во сто раз приятнее, если бы ты была хорошей хозяйкой, чем самой блестящей светской дамой. Это необходимая часть твоего воспитания, она не помешает развитию ни одного из твоих талантов, и я надеюсь, что ты этим теперь же и займешься.

— А кто эта дама? — спросила Роза под впечатлением такого искреннего разговора.

— Тетушка Изобилие.

— Но разве она образованная? — удивилась девочка, которой казалось, что эта бабушка-тетя была менее культурна, чем остальные тетушки.

— По старому доброму времени она была прекрасно образованна. Она сделала из своего дома наисчастливейшее место для всех нас, с самых ранних наших лет. Пусть она не так элегантна, зато добра, как ангел. И все ее любят и уважают и будут скорбеть и часто вспоминать ее, когда она от нас уйдет… Никто не сможет заменить ее, потому что домашние добродетели нынче не в моде, как я уже говорил, но ничто из новейших достижений не может быть и наполовину так прекрасно — по крайней мере, для меня!

— Я была бы рада заслужить такую всеобщую любовь! Не может ли тетушка Изобилие обучить меня всему тому, что она знает, чтобы мне сделаться такой, как она сама? — робко поинтересовалась Роза. Ей было немного стыдно, что она считала тетушку Изобилие недостаточно утонченной и образованной.

— Конечно, может, если ты не будешь пренебрегать теми простыми уроками, которые она в состоянии тебе давать. Я знаю, что ее доброе сердце будет преисполнено радости от сознания, что кто-нибудь будет у нее учиться, потому что она понимает, что время ее уже на исходе… Пусть она научит тебя быть тем, кем она всегда была, — усердной, радушной и веселой хозяйкой, творцом и хранительницей домашнего очага. Впоследствии ты и сама поймешь цену этим урокам.

— Хорошо, дядя. Когда же начнутся эти уроки?

— А вот я с ней переговорю, и они с Дэбби все устроят. И начнут с кулинарии, потому что в стряпне заключается, как ты знаешь, великая сила…

— Знаю, дядя. Я и дома любила готовить, но меня некому было учить, так что я больше грязь разводила, чем готовила. Печь пироги очень весело, но Дэбби такая сердитая, что едва ли допустит меня в кухню.

— Тогда мы станем готовить еду в гостиной! Не беспокойся, тетушка Изобилие сумеет с ней справиться. Помни только, что полезнее учиться печь хлеб, чем пироги. Когда ты мне принесешь хорошо испеченный свежий хлеб, я буду рад ему больше, чем самым новомодным вышитым туфлям. Я не стану тебе льстить, но обещаю, что съем твой каравай весь, до последней крошки.

— Хорошо, дядя, я ловлю вас на слове! Пойдем и переговорим с тетушкой обо всем, потому что мне хочется начать обучение как можно скорее, — сказала Роза.

Она пританцовывала от нетерпения по дороге в гостиную, где тетушка Изобилие сидела в полном одиночестве и что-то мирно вязала, готовая бежать по первому зову на помощь, кому бы она ни понадобилась.

Можно не говорить, как она была обрадована и польщена просьбой обучить девочку всем домашним премудростям, которые знала досконально. Можно было не говорить и о том, с какой энергией тетушка принялась претворять в жизнь эту приятную для нее идею. Дэбби не посмела ей перечить, потому что тетушка Изобилие была единственной особой, которую она принимала в расчет. А Фиби громко радовалась, что эти уроки еще больше сблизят их с Розой. Кухня в глазах доброй девушки с этого момента превратилась в очень важное место.

Надо признаться, что старые тетушки почти не принимали участия в воспитании внучатой племянницы. Но девочка давно завладела их сердцами. Для тетушек Роза стала лучом солнца, осветившим дом. Старушки часто говорили об этом между собой. Но все эти разговоры всегда заканчивались тем, что любовь их милой девочки, конечно же, по праву принадлежит Алеку. Он взял на себя всю ответственность за воспитание Розы, за ее здоровье и благополучие. А им достаточно и того, что девочка с ними нежна и приветлива.

Дядя Алек догадался, что его любимые тетушки тайно страдают из-за этого. Он укорял себя в душевной слепоте и эгоизме. Алек уже стал было придумывать что-нибудь такое, что могло бы исправить положение, когда Роза обратилась к нему со своей новой идеей. Это дало ему прекрасную возможность переключить внимание девочки с себя на тетушек. Доктор и не подозревал в себе такой сильной любви к Розе до тех пор, пока не передал ее тетушке Изобилие.

Он стал часто заглядывать к ним, чтобы потихоньку посмотреть, как справляется Роза с тестом или слушает со вниманием кулинарную лекцию тетушки Изобилие. Иногда дамам удавалось застигнуть шпиона врасплох, когда он подглядывал за ними. Тогда они изгоняли дядю Алека из своих владений, приставляя к его боку скалку вместо пистолета. Если же стряпня была удачнее обыкновенного и кухарки пребывали в мирном расположении духа, они угощали доктора кусочком пряника, или каким-нибудь маринадом, или сладким пирожком, форма которого казалась им небезупречной.

Теперь каждый день на столе появлялись новые блюда, и доктор всегда хвалил великолепно приготовленную еду. Как-то раз он особенно многословно воздал честь одному кушанью, после чего узнал, что его готовила Роза. Она же премило покраснела от скромности и невинной гордости:

— Я очень рада, что вам понравилось, дядя.

Это было незадолго до того достопамятного дня, когда на столе появился пресловутый каравай. Выучиться печь хлеб нелегко, а тетушка Изобилие была до тонкостей точна в своем преподавании. Так что сначала Роза изучала дрожжи, и потом через освоение тайн пирожного и бисквитного теста дошла и до удачного, красивого и хорошо выпеченного каравая хлеба. Его подали за чаем, сияющая Фиби торжественно внесла хлеб на серебряном подносе и шепнула доктору Алеку:

— Как вам хлебец, сэр?

— Вот так хлеб! Вот так великолепие! Неужели моя девочка испекла его сама? — спросил он, осматривая красивый и вкусно пахнущий каравай с видимым интересом и удовольствием.

— От начала и до конца Роза все сделала сама и даже ни разу не попросила ни моей помощи, ни моего совета, — тетушка Изобилие даже всплеснула руками от гордости за ученицу.

— У меня столько было неудач и ошибок, что я стала думать, что никогда не сумею справиться с хлебом самостоятельно. Однажды Дэбби сожгла один великолепный хлеб, потому что я о нем забыла. Она была в кухне и почувствовала запах горелого хлеба, но не дотронулась до него. А потом сказала мне, что если уж я взялась печь хлеб, то не должна ни на что отвлекаться и думать только о хлебе. Как это вам понравится? Разве она не могла меня позвать? — вздохнула Роза, вспомнив о недавнем огорчении.

— Она хотела, чтобы ты все познала на своем опыте, как та Розамонда в истории про пурпурный кувшин, помнишь?

— Я всегда считала, что во всем виновата ее мать. Она же ни единым словом не предупредила девочку о последствиях, и всякий раз, подавая Розамонде чашку, чтобы положить в нее пурпур, говорила вызывающим тоном: «Я не хочу давать тебе чашку, но вот она, мое дитя»! Фу! Мне всегда хотелось встряхнуть эту противную женщину, хоть она и выставлялась примерной мамашей.

— Ну, расскажи мне лучше о каравае, — сказал доктор Алек, потешаясь над негодованием Розы.

— Да что о нем рассказывать, дядя? Я только старалась быть внимательной и не отходила от печки, пока он в ней сидел, так что чуть не испеклась сама. На этот раз все шло как по маслу, и вот он вышел красивый, круглый и поджаристый. Попробуйте же его, дядя. Так же он вкусен, как красив?

— Неужели его придется разрезать? Не поставить ли каравай под стекло, как это делают с восковыми цветами и разным изящным рукодельем?

— Да что вы, дядя! Ведь он заплесневеет, засохнет, испортится, к тому же над нами будут смеяться, а также и над моим старомодным ремеслом. Ведь вы обещали его съесть до последней крошки и должны сдержать свое обещание! Конечно, не сразу весь, а понемножку, а я могу испечь еще.

Доктор Алек торжественно отрезал горбушку, которую в хлебе любил больше всего, и медленно, словно исполняя какой-то ритуал, съел ее. Потом вытер рот салфеткой и поцеловал племянницу в лоб, сказав ей от всего сердца:

— Душенька ты моя! Хлеб великолепный, и ты делаешь честь своей учительнице. Когда мы устроим нашу образцовую школу и я предложу премию за лучший хлеб, ты ее получишь.

— Я уже и так ее получила и вполне довольна, — улыбнулась Роза, усаживаясь на свое место и стараясь скрыть обожженную правую руку.

Ей было больно, но девочка не хотела огорчать дядю Алека. Однако доктор все же заметил ожог и догадался, когда и как он был получен. А после чая заставил племянницу смазать обожженное место мазью.

— Тетушка Клара говорит, что я испорчу себе руки, но мне все равно, потому что мне так приятно общаться с тетушкой Изобилие. Думаю, что и ей нравится возиться со мной. Только вот что меня заботит, дядя, и я должна с вами посоветоваться, — сказала Роза, когда они в сумерках прохаживались по столовой, и опустила свою обожженную и перевязанную руку в ладонь дяди Алека.

— Опять какие-то секреты? Я их ужасно люблю. Говори, мой друг, говори.

— Видите ли, дядя, я думаю, что тетушка Спокойствие также хотела бы меня чему-нибудь научить, и даже знаю, чему именно. Вы ведь знаете, что она почти не выходит из своей комнаты, ей трудно ходить. А с тех пор, как мы с тетушкой Изобилие так заняты, тетушка Спокойствие, вероятно, очень скучает и чувствует себя совершенно одинокой. Вот я и надумала поучиться у нее шитью. Она так чудесно шьет, а шитье ведь очень полезная наука, и мне будет нелишне стать хорошей швеей, не так ли?

— Да благословит Бог твое доброе сердечко, ведь я именно об этом и думал, когда тетушка Спокойствие призналась мне, что редко видит тебя с тех пор, как ты начала учиться готовить. Я хотел с ней поговорить, но думал, что у тебя и так много дел. Добрая старушка придет в восторг и с удовольствием передаст тебе все, что знает о рукоделии. Особенно о петельках для пуговиц, потому что едва ли найдется много женщин, умеющих делать их хорошо. По крайней мере, я так думаю. Поэтому обрати особое внимание на петли. Можешь наделать их на всех моих сюртуках, если это тебе понадобится для практики! Я готов ходить весь в петлях!

Роза очень смеялась над подобным предложением, но обещала серьезно заняться этой частью рукоделия и призналась, что совсем не умеет штопать чулки и носки. Дядя изъявил готовность предоставить ей чулки во всевозможных стадиях разрушения, а также купить себе запас новых носков, чтобы она имела удовольствие штопать на них пятки.

Потом они пошли с просьбой к тетушке Спокойствие и, к ее великой радости, представили свое прошение в весьма почтительной форме. А тетушка решила сразу же приготовить хорошенькую рабочую корзинку для своей ученицы, подобрала штопальные иголки, подготовила нитки.

Что за счастливые и деятельные дни начались теперь у Розы! Утром она вместе с тетушкой Изобилие обходила весь дом, чтобы убедиться, что все в порядке, осматривала шкафы с бельем и кладовые, заглядывала в банки с маринадом и вареньем, не забывала проверить чердак и подвал. Так она постигала тонкую науку ведения домашнего хозяйства.

После обеда и прогулки — пешком или в экипаже — Роза приходила к тетушке Спокойствие, чтобы учиться шитью, а тетушка Изобилие, у которой глаза уже были не такими зоркими, усаживалась тут же со своим вязаньем. Веселые разговоры про старину вызывали смех, а иногда на глаза наворачивалась непрошенная слеза. Хотя в иголки были вдеты простые нитки, и делали эти иголки несложные стежки или смиренно штопали простые чулки, но воображение рисовало немало великолепных узоров из жизни их обладательниц.

Приятно было смотреть на румяное лицо девочки, сидевшей между двумя старушками и со вниманием слушавшей их наставления. Своей оживленной болтовней и веселым смехом Роза делала эти уроки необыкновенно радостными и приятными. Если кухня казалась доктору Алеку привлекательной, когда там работала Роза, то и швейная комната сделалась для него таковою же, тем более, что никому не приходило в голову прогонять его, в особенности, когда он читал вслух или разматывал нитки или гарус[17]Гарус — цветная шерстяная пряжа для вышивания..

— Посмотрите, дядя, я сшила вам целую партию ночных рубашек — по четыре петельки на каждой. Посмотрите, как они чисто обметаны! — похвасталась Роза через несколько дней после начала уроков швейного мастерства.

— Ровно, как по линейке. И с аккуратной поперечиной внизу и вверху каждой петельки, так что я не разорву их, когда буду продевать пуговицы. Великолепно, мисс! Я вам столь благодарен, что даже сам пришью пуговки, чтобы избавить ваши пальчики от лишнего труда и уколов.

— Сами пришьете? — удивилась Роза.

— А вот погоди, пока я достану мой швейный набор! Тогда ты увидишь, что я умею делать.

— Да разве он и в самом деле умеет шить? — спросила Роза у тетушки Спокойствие, когда доктор вышел из комнаты с уморительно важным и комичным видом.

— Еще бы! Ведь это я научила его шить много-много лет тому назад, прежде чем он отправился в море. Тогда, я думаю, ему немало приходилось пришивать и зашивать, да и потом тоже, так что он не должен был разучиться.

Дядя Алек и доказал это на деле, ибо скоро вернулся с пресмешным маленьким мешочком, откуда вынул наперсток без донышка и, вдев нитку в иголку, стал так ловко пришивать пуговки, что Роза и удивлялась, и смеялась.

— Ох, дядя, есть ли на свете что-то, чего вы не умеете делать?! — воскликнула она почти с благоговейным восторгом.

— Есть две вещи, до которых я не дошел, — ответил доктор, забавно размахивая рукой, чтобы натереть нитку воском, а глаза его смеялись.

— А именно?

— Хлеб и петли, дорогая моя мисс!