Онлайн чтение книги Руфь Ruth
ГЛАВА XVII. Крестины Леонарда

Та часть церкви диссентеров, к которой принадлежал мистер Бенсон, не признавала необходимым крещение ребенка сразу после его рождения. Его единоверцы полагали, что крещение — это торжественно приносимое Богу благодарение и посвящение Ему ребенка и потому совершение обряда следует отсрочить примерно до исполнения младенцу шести месяцев. Много разговоров по этому поводу велось в маленьком салоне дома Бенсонов между братом, сестрой и их протеже. Разговоры эти состояли по большей части из вопросов Руфи, выдававших ее незнание обычаев, и ответов мистера Бенсона, который стремился не столько объяснить, сколько заставить свою ученицу думать. Мисс Бенсон подавала только краткие реплики — всегда очень простые и часто весьма необычные. У нее был истинный дар, присущий только людям любящим и чувствительным, и она идущим от сердца чутьем прекрасно понимала все религиозные вопросы.

Мистер Бенсон изложил Руфи свои взгляды на крещение и заметил, что ее скрытые чувства обращаются в истинную набожность. После этого пастор мог сказать себе, что сделал все от него зависящее, чтобы обряд стал не простою формальностью. Таинство, проходящее по необходимости скромно и тихо, должно было наполниться той торжественностью, которая присуща только действиям, совершаемым в вере и истине.

Нести ребенка пришлось недалеко: как я уже говорила, церковь находилась поблизости от дома пастора. Процессия состояла из мистера и мисс Бенсон, Руфи с младенцем на руках и Салли. Последняя, будучи прихожанкой англиканской церкви, посчитала все же возможным снизойти и поприсутствовать на крестинах у «этих диссентеров». Если бы она не попросила позволения присутствовать, ее бы и не ждали. Таков был обычай ее хозяев — давать служанке ту же свободу в поступках, которую они хотели бы иметь сами. Однако решение Салли оказалось для Бенсонов очень приятным. Всем было отрадно чувствовать, что они живут одной семьей, где важны интересы каждого.

Впрочем, это послужило поводом к маленькому происшествию. Салли была до того переполнена сознанием важности события, которое она решила почтить своим присутствием и которое благодаря этому становилось не совсем еретическим, что рассказала о нем с покровительственным видом нескольким своим знакомым, и среди прочих служанкам мистера Брэдшоу. Мисс Бенсон была очень удивлена, когда утром в день крестин маленького Леонарда к ней явилась Джемайма, дочь мистера Брэдшоу, раскрасневшаяся и запыхавшаяся. Она была вторым ребенком в семье и уже училась в школе, когда крестили ее младших сестер, и теперь она с девичьим пылом просила, чтобы ей разрешили поприсутствовать на церемонии. Побывав вместе с матерью в доме Бенсонов после их приезда из Уэльса, Джемайму с первого взгляда совершенно очаровала красота и грация миссис Денбай. Само собой, ее чрезвычайно заинтересовала вдова, бывшая только несколькими годами старше ее самой, а сдержанность Руфи и ее склонность к уединенной жизни только подбавили масла в огонь.

— Ах, мисс Бенсон, — заговорила она, — я ни разу в жизни не видала крестин! Отец разрешил мне пойти, если только это не будет неприятно мистеру Бенсону и миссис Денбай. Я буду вести себя тихо-тихо, не шелохнусь. Сяду за дверью, или где вы скажете. Такой чудесный ребеночек! Мне так хочется увидеть, как его окрестят! Вы говорили, его назовут Леонардом? Это в честь мистера Денбая?

— Нет… не совсем, — в замешательстве ответила мисс Бенсон.

— Так, значит, мистера Денбая не звали Леонардом? Мама решила, что ребенка наверняка назовут в честь отца, да и я думала то же самое. Так можно мне быть на крестинах, милая мисс Бенсон?

Мисс Бенсон дала согласие, хотя и не совсем охотно. Не совсем приятно присутствие нового лица было также ее брату и Руфи, но они никак не обнаружили своих чувств и вскоре об этом забыли.

Когда процессия медленно вошла в церковь, Джемайма уже стояла в старинной ризнице с самым серьезным видом. Она решила, что Руфь выглядит бледно и словно бы испуганно, потому что должна крестить ребенка одна, без мужа. Однако дело было в другом: Руфь являлась перед алтарем Бога благоговейно, как кающаяся грешница, боясь, что недостойна назваться Его дочерью. Она являлась как мать, принявшая на себя тяжелую ответственность за своего сына, и молила Всемогущего, чтобы Он помог вынести ее ношу. Полная страстной, тоскующей любви, она жаждала истинной веры, которая успокоила бы ее и придала уверенности в будущем ее ребенка. Каждый раз, когда Руфь думала о своем мальчике, она слабела и ее охватывал трепет, но слова пастора о Божией любви, бесконечно превышающей даже нежную материнскую любовь, наполняли ее душу миром.

Руфь стояла, прижав к своей бледной щеке головку младенца, покоившегося на ее руках. Глаза ее были опущены. Руфь не видела простой обстановки церковного помещения: все перед ней было словно застлано туманной дымкой, сквозь которую ей хотелось прозреть будущее своего сына. Но слишком плотная туманная завеса не позволяла что-либо увидеть сквозь нее человеческому взгляду. Будущее ведомо одному Господу.

Мистер Бенсон стоял под самым окном, расположенным очень высоко. Поэтому он оказывался почти полностью в тени, только на серебристых волосах его играли лучи света. Когда пастор обращался к собравшимся, голос его звучал хотя и тихо, но мелодично. Мистер Бенсон был слишком слаб, чтобы обращаться к большой пастве без напряжения, но сейчас он легко заполнял небольшое помещение звуками, подобными воркованию голубицы над птенцами.

И он, и Руфь забыли все, поглощенные своими мыслями. И когда мистер Бенсон провозгласил: «Помолимся!» — и присутствовавшие встали на колени, то среди всеобщего безмолвия можно было услышать тихое дыхание ребенка — столь поглощена оказалась вся паства торжественностью молебна. Молитва совершалась долго. Каждый из молящихся думал о своем, вспоминая грехи, в которых хотел покаяться перед Богом, и каждый просил Его помощи и заступничества.

Не дождавшись конца службы, Салли потихоньку вышла на зеленый церковный двор. Мисс Бенсон, помогавшая брату, заметила это и, не понимая, в чем причина, готова была уже выбежать из церкви, чтобы расспросить Салли, однако как раз в эту минуту служба окончилась. Мисс Брэдшоу подошла к Руфи и попросила позволения нести малютку домой, но Руфь в ответ крепко прижала его к груди, как будто он мог найти безопасное убежище только у сердца матери. Мистер Бенсон заметил выражение неудовольствия на лице мисс Брэдшоу.

— Пойдемте с нами, — предложил он. — Выпейте у нас чаю. Вы ни разу не приходили к нам на чай с тех пор, как уехали в школу.

— Я была бы очень рада, — ответила мисс Брэдшоу, вспыхнув от удовольствия, — но надо спросить у папы. Можно я сбегаю домой и спрошу?

— Конечно, дорогая!

Джемайма побежала домой. К счастью, отец ее оказался дома: позволение матери сочли бы недостаточным. Ее напичкали поучениями о том, как надо себя вести.

— Не клади сахар в чай, Джемайма! Я уверен, что Бенсонам не по карману покупать сахар. И не ешь много. Наешься вдоволь, когда вернешься домой. Помни, что они и так много тратят на миссис Денбай.

Выслушав эти наставления, Джемайма поостыла и даже забеспокоилась, что голод принудит ее забыть о бедности мистера Бенсона.

Тем временем мисс Бенсон и Салли, узнав о том, что мистер Бенсон пригласил Джемайму в гости, принялись печь к чаю свои особенные булочки, рецептом которых очень гордились. Они обе были гостеприимны и любили потчевать гостей лакомствами домашнего приготовления.

— Отчего это ты убежала из церкви прежде, чем кончилась служба? — спросила у Салли мисс Бенсон.

— Да я решила, что раз хозяин так долго молится, то, значит, у него в горле пересохло, вот я и пошла поставить чайник.

Мисс Бенсон хотела было разбранить ее за посторонние мысли во время молитвы, но вспомнила, что после ухода Салли и сама никак не могла сосредоточиться на молитве, снедаемая любопытством о том, что случилось со служанкой, — и ничего не сказала.

Мисс Бенсон была очень недовольна, когда Джемайма, хотя и явно голодная, ограничилась только одной булочкой из тех, которые они с Салли с такой радостью пекли. А Джемайма тем временем не могла избавиться от чувства, что отец наблюдает за тем, как она ведет себя за столом. Она так и видела отца: вот он поднимает брови, а затем разражается сентенцией: «Я просто удивляюсь, как Бенсоны с их доходами могут позволить себе такое угощение!»

Наверное, Салли могла бы ответить ему: «Ни хозяин, ни хозяйка никогда не считали самопожертвованием помощь бедным и никогда даже в мыслях не принимали за какую-то заслугу встречу гостя в соответствии со старинными законами гостеприимства». Делать людям приятное было для Бенсонов радостью, и маленькие странности, которые за ними водились, всегда объяснялись желанием сделать доброе дело, а добро не измеряется деньгами.

В этот вечер настроение мисс Бенсон было подпорчено тем, что Джемайма отказывалась от ее угощения. Бедная Джемайма! Булочки выглядели так аппетитно, а Джемайма сидела такая голодная, но тем не менее держалась твердо.

Пока Салли убирала со стола, мисс Бенсон и Джемайма пошли наверх вслед за Руфью, которая понесла укладывать спать маленького Леонарда.

— Крестины — очень торжественное богослужение, — сказала мисс Брэдшоу. — Я и не знала, насколько оно торжественное. Мистер Бенсон молился так, как будто у него на сердце лежит тяжелый камень и снять его может один только Бог.

— Брат очень тонко чувствует подобные вещи, — сухо ответила мисс Бенсон.

Ей хотелось побыстрее прекратить этот разговор, поскольку она понимала, что кое-какие из произносившихся сегодня молитв были внушены печальными обстоятельствами их жизни.

— Я, однако, не все поняла, — продолжала Джемайма. — А что имел в виду мистер Бенсон, когда говорил: «Ты не отвергнешь это дитя, отверженное светом и осужденное на одиночество, Ты позволишь ему приблизиться к Тебе и получить Твое всемогущее благословение»? Отчего этот милый малютка будет отвержен? Я не помню слово в слово, как говорил ваш брат, но он сказал что-то в этом роде.

— Ах, моя дорогая, да у вас платье намокло! Вы, должно быть, опустили рукав в купель. Позвольте, я его выжму.

— Ах, благодарю вас! Но не беспокойтесь о моем платье, — сказала Джемайма поспешно.

Она хотела вернуться к своему вопросу, но в эту минуту вдруг заметила, что у Руфи, наклонившейся над малюткой, который пищал и брызгался в ванночке, текут по щекам слезы.

Джемайма догадалась, что невольно затронула какую-то болезненную струну, и поспешила переменить тему, а мисс Бенсон охотно поддержала намерение гостьи. Этот маленький случай вскоре забылся и, как казалось, не оставил следов. Однако через несколько лет он живо припомнился Джемайме во всем своем значении. Теперь же ей было довольно и того, что миссис Денбай позволяет ей помогать себе. У мисс Брэдшоу было сильно развито чувство красоты, а Руфь казалась ей поистине прекрасной в своей тихой печали. Простое домашнее платье делало ее еще восхитительнее: сама этого не осознавая, Руфь умудрялась носить его так, что оно напоминало складками тунику древнегреческой статуи — облегало фигуру и в то же время делало ее необыкновенно грациозной. Кроме того, обстоятельства жизни миссис Денбай были таковы, что не могли не поражать воображение молоденькой, романтически настроенной девушки. Джемайма готова была целовать ее руки и объявить себя рабыней Руфи. Она ухаживала за маленьким Леонардом: подавала Руфи его одежду, когда этот маленький принц просыпался, складывала его пеленки. Джемайма чувствовала себя совершенно счастливой, когда Руфь оказывала ей честь — разрешала подержать малыша несколько минут на руках, и в качестве награды девушке было довольно увидеть улыбку молодой матери и поймать ее лучистый благодарный взгляд.

Когда Джемайма ушла домой вслед за служанкой, которую за ней прислали, все в доме Бенсонов хором воздали ей хвалу.

— Какая славная девочка, — сказала мисс Бенсон. — И как она помнит все те дни, которые проводила у нас, пока еще не уехала в школу. Право, она стоит двух мистеров Ричардов. Они оба остались такими же, какими были в детстве, когда разбили окно в церкви. Тогда ее брат убежал, а она постучала к нам в дверь — робко, как нищенка. Я пошла отворить и испугалась, увидев ее смуглое личико. Она посмотрела на меня, а потом объявила, что разбила окно, и предложила заплатить за него деньгами из своей копилки. Если бы не Салли, мы бы тогда и не догадались, что мастер Ричард тоже был в этом замешан.

— Но ты ведь помнишь, — заметил мистер Бенсон, — как всегда был строг мистер Брэдшоу к своим детям. Неудивительно, что Ричард был в те годы труслив.

— Держу пари, что он и остался трусишкой, — ответила мисс Бенсон. — Мистер Брэдшоу был точно так же строг и с Джемаймой, однако же она не трусиха. А в Ричарда я никогда не верила. Что-то в нем есть такое, что меня отталкивает. Когда в прошлом году мистер Брэдшоу ездил по делам в Голландию, этот молодой джентльмен стал ходить в церковь в два раза реже, чем при отце. И я охотно верю слухам, что он ездил на охоту с этими Смитайлами.

— Ну и что же тут такого страшного, если молодой человек в двадцать лет поедет на охоту? — улыбнулся в ответ мистер Бенсон.

— Ничего, разумеется! Я только хочу сказать, что если молодой человек в отсутствие отца так резко меняется, а потом, когда отец приезжает, снова становится усердным прихожанином и скромником, то это мне не нравится.

— Леонард никогда не будет бояться меня, — сказала Руфь, словно отвечая своим собственным мыслям. — Я буду его другом с самого детства, я постараюсь быть благоразумным другом. И вы ведь поможете мне вашими советами, сэр, не правда ли?

— А почему вам захотелось назвать его Леонардом, Руфь? — спросила мисс Бенсон.

— Так звали отца моей матери. Она часто рассказывала мне о нем и о его доброте. И мне захотелось, чтобы Леонард вырос похожим на него…

— Помнишь, Терстан, как Брэдшоу спорили о том, каким именем назвать свою дочь? Отец непременно хотел назвать ее Хепзиба или каким-нибудь другим библейским именем, а миссис Брэдшоу хотела назвать ее Юлианой, по имени героини романа, который она незадолго до того прочитала. Наконец они помирились на Джемайме, потому что это имя и библейское, и романическое.

— Я не знала, что Джемайма — библейское имя, — заметила Руфь.

— Так звали одну из дочерей Иова. У него было три дочери — Джемайма, Касия и Керенгаппух. Джемайма — имя распространенное, Касия иногда встречается, а вот последнего имени я в жизни никогда не слышала. А между тем мы ничего не знаем ни про одну из них. Люди вообще падки на звучные имена, не разбирая, библейские они или нет.

— Только когда с именем не связано особых ассоциаций, — заметил мистер Бенсон.

— Ну, вот меня назвали Верой в честь одной из главных добродетелей, и мне нравится мое имя, хотя многим оно кажется слишком пуританским. Мне дали это имя по желанию нашей набожной матери. А Терстана назвали так по настоянию отца, хотя он и был, что называется, радикал и демократ и позволял себе вольности в мыслях и разговорах. Но в глубине души очень гордился тем, что происходит от какого-то древнего сэра Терстана, прославившегося еще в войнах с Францией.

— Обыкновенное противоречие между теорией и практикой, мыслью и жизнью, — вмешался мистер Бенсон, который был в этот вечер в настроении поговорить.

Он откинулся на спинку кресла и устремил невидящие глаза в потолок. Мисс Бенсон, как всегда, вязала, постукивая спицами и поглядывая на брата. Руфь готовила белье для ребенка на следующий день. Так обычно проводили они вечера, и разнообразие вносили только темы разговоров. Это время осталось в памяти Руфи как самое счастливое: открытое окно, ароматы сада, заполняющие комнату, и ясное летнее небо. Даже Салли выглядела более мирной, чем обычно. Вместе с мисс Бенсон она проводила Руфь до ее спальни, чтобы взглянуть на спящего малютку Леонарда.

— Благослови его Господь! — произнесла мисс Бенсон, целуя маленькую пухлую ручку, высунувшуюся из-под одеяла. — Не вставай слишком рано, Руфь. Неблагоразумно расстраивать свое здоровье. Прощай!

— Прощайте, дорогая мисс Бенсон. Доброй ночи, Салли!

Затворив за ними дверь, Руфь снова вернулась к постели и долго смотрела на своего ребенка, пока слезы не выступили у нее на глазах.

Так кончился день Леонардовых крестин.

Мистер Бенсон иногда учил детей, если его просили об этом их родители. Однако этот опыт мало что давал для понимания быстрого развития Руфи. В детстве она училась у матери — и никогда не могла забыть то, чему научилась тогда. Этого раннего обучения оказалось достаточно, чтобы в девочке развились способности: хотя они и оставались в течение многих лет скрытыми, но подспудно росли и укреплялись. Новый наставник Руфи, мистер Бенсон, был удивлен тем, с какой легкостью она преодолевала все сложности, как быстро усваивала принципы и основы, с ходу схватывая суть вещей. Ее симпатия ко всему прекрасному и благородному возбуждала сильное сочувствие в ее учителе. Но особенно мистера Бенсона восхищало полное отсутствие в Руфи осознания своих необыкновенных способностей. Правда, тут не было ничего удивительного: она никогда не сравнивала себя с той, какой была прежде, и еще меньше — с другими людьми. Руфь совсем не думала о себе, все ее мысли были заняты ребенком и стремлением выучиться, чтобы суметь впоследствии воспитать его в соответствии с ее надеждами и молитвами. Если что-то и могло пробудить в ней самосознание, то это обожание Джемаймы. Мистеру Брэдшоу и в голову бы не пришло, что его дочь может считать себя ниже протеже пастора, но именно так оно и было. Ни один рыцарь прежних времен не принимал приказаний дамы своего сердца с таким восторгом, как Джемайма, когда Руфь позволяла ей сделать что-нибудь для себя или для ребенка. Руфь искренне полюбила отзывчивость Джемаймы, хотя и смущалась необузданными выражениями обожания.

— Мне бы не хотелось слышать, что люди считают меня красивой, — говорила она.

— Не просто красивой, а очаровательной и доброй. Так сказала о вас мисс Постлсуэйт, — отвечала Джемайма.

— Тем более не хочу об этом слышать. Может, я и красивая, но уж точно не добрая. Да и не следует слушать, что говорят про нас за глаза.

Руфь произнесла эти слова так серьезно, что Джемайма испугалась, не рассердилась ли та на нее.

— Милая миссис Денбай, я никогда больше не буду восторгаться вами и хвалить вас. Только позвольте мне любить вас.

— А мне вас! — отвечала Руфь, нежно целуя ее.

Джемайму не пускали бы так часто к Бенсонам, если бы мистеру Брэдшоу не вздумалось покровительствовать Руфи. Если бы она только захотела, то смогла бы одеться с головы до ног в его подарки. Однако она постоянно отказывалась от них, и это иногда даже сердило мисс Бенсон. Видя, что Руфь не принимает его подарков, мистер Брэдшоу решил высказать ей свое одобрение, прислав приглашение в свой дом. После некоторого колебания Руфь согласилась пойти к нему вместе с Бенсонами.

Дом оказался массивен и приземист, комнаты его были заполнены огромным количеством мрачной серо-коричневой мебели. Миссис Брэдшоу вслед за мужем старалась вести себя ласково с Руфью, хотя и имела при этом, как всегда, апатичный вид. В противоположность утилитарным вкусам мужа, миссис Брэдшоу втайне питала симпатию ко всему прекрасному, и склонность ее не могла бы найти лучшего удовлетворения, чем в этом случае. Хозяйка дома смотрела, как Руфь ходит по комнате, и ей казалось, что одно присутствие гостьи придает мрачному, бесцветному помещению недостающий ему свет и блеск. Миссис Брэдшоу вздохнула и пожалела про себя о том, что у нее нет такой прелестной дочери, о которой можно было бы сочинять романы. Она любила придумывать воздушные замки во вкусе издательства «Минерва-пресс», и это составляло ее единственное спасение от прозы жизни, которую она вынуждена была вести в качестве жены мистера Брэдшоу. Она понимала только внешнюю красоту, да и ту не совсем, иначе заметила бы, какую неизъяснимую прелесть придавала пылкая, любящая душа, чуждая зависти и эгоизма, ее некрасивой широколицей Джемайме, во взорах которой отражалось бескорыстное восхищение своей подругой.

Первое посещение дома Брэдшоу прошло так же, как впоследствии проходили еще многие. Пили чай, сервированный так богато и так некрасиво, как только и можно сервировать за большие деньги. Потом дамы взялись за вязание, а мистер Брэдшоу встал у камина и принялся просвещать собравшихся своими мнениями о различных предметах. Мнения его отличались той резкостью, которая характерна для людей, глядящих на все односторонне. Они во многом сходились с воззрениями мистера Бенсона, но тот несколько раз прерывал хозяина дома и просил о снисхождении для тех, кто не разделяет этих мнений, и тогда мистер Брэдшоу выслушивал его с состраданием, как слушают ребенка, который, сам того не понимая, городит всякий вздор. Мало-помалу миссис Брэдшоу и мисс Бенсон завели свой разговор тет-а-тет. Их примеру последовали Руфь и Джемайма. Двух младших девочек — очень воспитанных и неестественно тихих — мистер Брэдшоу отослал спать очень рано за то, что одна из них громко заговорила в то время, как отец распространялся о необходимости изменений в налогообложении.

Непосредственно перед тем, как подали ужин, вошел еще гость, которого Руфь никогда прежде не видела, но который казался хорошо знакомым остальному обществу. Это был мистер Фарквар, компаньон мистера Брэдшоу. Он провел последний год на континенте и только недавно вернулся. Этот господин был совершенно своим человеком в доме, хотя говорил мало. Он уселся в кресло и стал пристально рассматривать окружающих, однако в его взгляде не замечалось ничего нескромного или неприятного. Руфь удивилась, услышав, что он осмеливается противоречить мистеру Брэдшоу. Она ждала резкого отпора со стороны последнего, но мистер Брэдшоу хотя и не уступил, но в первый раз за вечер допустил, что кто-то, кроме него, может иметь свое мнение. Мистер Фарквар не соглашался во многом и с мистером Бенсоном, но выражал свое несогласие почтительнее, чем мистер Брэдшоу. Поэтому, хотя мистер Фарквар и не сказал ни слова с Руфью, она вынесла впечатление, что он человек достойный уважения и, пожалуй, даже симпатичный.

Салли почувствовала бы себя оскорбленной, если бы после возвращения домой ей не рассказали о том, что было в гостях. Как только мисс Бенсон вошла в комнату, старая служанка тотчас начала спрашивать:

— Ну, кто же там был? Чем вас кормили за ужином?

— Кроме нас, только мистер Фарквар. За ужином подавали сэндвичи, бисквитный торт и вино, вот и все, — отвечала мисс Бенсон. Сильно уставшая, она сразу направилась к себе.

— Мистер Фарквар! Говорят, он ухаживает за мисс Джемаймой?

— Чепуха, Салли. Он годится ей в отцы, — ответила мисс Бенсон, поднимаясь на первую площадку.

— И вовсе не чепуха. Подумаешь, десятью годами старше, — проворчала Салли, возвращаясь к себе в кухню. — Бетси, служанка Брэдшоу, знает, что говорит. Просто так она бы болтать не стала.

Это известие несколько удивило Руфь. Она любила Джемайму и интересовалась всем, что ее касалось. Однако, подумав несколько минут, она решила, что такой брак вряд ли состоится.