ГЛАВА XXVIII. Понимание между любящими

Онлайн чтение книги Руфь Ruth
ГЛАВА XXVIII. Понимание между любящими

Наши герои поступили правильно, заранее вооружившись терпением, потому что несчастья, которые им было суждено выносить, вскоре стали еще тяжелее.

Каждый вечер мистер и мисс Бенсон думали, что худшее миновало, но на следующий день случалось еще что-нибудь растравлявшее старые раны. Не повидав всех своих знакомых, они не могли предугадать, какой прием окажет им тот или иной человек по сравнению с прежними временами. В некоторых случаях разница оказывалась велика, и потому негодование мисс Бенсон возрастало. Она чувствовала эту перемену сильнее брата, а для пастора главным горем оставалась холодность семейства Брэдшоу. Несмотря на все их недостатки, подчас оскорблявшие чувствительную натуру мистера Бенсона (о чем, впрочем, он теперь совсем забыл и помнил только добро), Брэдшоу все-таки были его старыми друзьями и щедрыми, хотя и хвастливыми, жертвователями. За пределами его собственного семейства, Брэдшоу были для мистера Бенсона самыми близкими людьми. Ему было горько видеть по воскресеньям пустую скамью, которую они обычно занимали. Мистер Брэдшоу хотя и кланялся издали, встретив мистера Бенсона лицом к лицу, но все же старался, как мог, избегать его. Все, что происходило в доме Брэдшоу, когда-то открытом для мистера Бенсона, как его собственный, теперь было подобно книге за семью печатями: если какие-то вести и доходило до него, то только случайно.

Как-то раз, в минуту размышлений о таком положении вещей, пастор встретил на перекрестке Джемайму. Он усомнился — следует ли поприветствовать ее, но она сразу избавила его от всех сомнений: взяла его за руку обеими руками и лицо ее просияло искренней радостью.

— Ах, мистер Бенсон, как я рада вас видеть! Мне так хотелось узнать, как вы поживаете? Как там бедная Руфь? Милая Руфь! Простилали она мне мою жестокость? Меня теперь не пускают к ней, хотя я была бы рада загладить свою вину.

— Я никогда не слышал, чтобы вы были жестоки к ней, и уверен, она тоже так не думает.

— Нет, она должна так думать. Что она поделывает? Ах, у меня столько вопросов! Я все бы слушала, и все мне было бы мало. А папа говорит…

Она осеклась, боясь огорчить мистера Бенсона, но тотчас, сообразив, что причины ее поведения станут понятнее, если она скажет правду, продолжила:

— Папа говорит, что мне нельзя ходить к вам. Ведь я должна его слушаться?

— Разумеется, моя дорогая. Это ваш первый долг. Мы и так знаем, как вы к нам расположены.

— Но если бы я могла чем-то помочь, особенно Руфи, я бы пришла, пусть и вопреки долгу. Я думаю, это был бы мой долг, — объявила она, стараясь предотвратить запрет со стороны мистера Бенсона. — Нет, не бойтесь! Я не приду, пока не узнаю, что могу быть полезной. Время от времени я получаю о вас весточки через Салли, а то я бы не выдержала неизвестности так долго. Мистер Бенсон, — продолжала она, сильно покраснев, — мне кажется, вы поступили очень хорошо, когда помогли бедной Руфи.

— Я обманул всех вас, дитя мое!

— Нет, вы поступили хорошо не в этом. Но я много думала о бедной Руфи. Знаете, невольно, когда все кругом говорили о ней, это заставило меня обратиться к мысли и о самой себе, о том, что я такое. Имея отца, мать, дом и заботливых друзей, я, наверное, не впаду в грех, как Руфь. Но, мистер Бенсон, — сказала она, подняв на него полные слез глаза и в первый раз с начала разговора глядя ему прямо в лицо, — если бы вы знали, что я передумала и перечувствовала за этот последний год, вы бы увидели: я поддавалась всякому искушению, возникавшему на моем пути. Вот почему теперь, когда я вижу, как мало у меня твердости и как легко могла бы я сделаться такой же, как Руфь, или даже хуже, чем она когда-либо была, так как во мне больше и упрямства, и страстей, — вот почему я так благодарю вас и так люблю вас за то, что вы для нее сделали! Так вы скажете мне правду, если когда-нибудь представится случай что-то сделать для Руфи? Обещайте мне, и я не стану нарушать отцовских запретов. Если же вы не пообещаете, я взбунтуюсь и прибегу к вам сегодня же после обеда. Помните! Я вам верю!

Она пошла было своей дорогой, но тотчас же вернулась, чтобы спросить о Леонарде.

— Он должен что-то знать, — сказала она. — Очень его поразило все это?

— Да, очень, — ответил мистер Бенсон.

Джемайма грустно покачала головой.

— Это, должно быть, тяжело для него, — сказала она.

— Да, тяжело, — кивнул мистер Бенсон.


И действительно, состояние Леонарда очень тревожило всех домашних. Здоровье его было подорвано, он бормотал во сне какие-то обрывки фраз, из которых следовало, что он воюет за свою мать против беспощадных и злых людей. Потом он вскрикивал, заговаривал о позоре и произносил такие слова, каких, как казалось его близким, никогда не должен был слышать. Днем Леонард обычно бывал серьезен и спокоен, но ел без аппетита и явно боялся выходить на улицу, чтобы на него не начали указывать пальцем. Бенсоны думали о том, что малышу надо бы переменить обстановку, но вслух об этом не говорили, так как средств на это не было.

Характер Леонарда стал порывистым и изменчивым. Иногда он сердился на мать, а потом отчаянно переживал и раскаивался в этом. Когда мистер Бенсон подмечал выражение страдания на лице Руфи при таких выходках сына, он терял терпение и подумывал о том, что управлять этим мальчиком должен человек с более строгим нравом, чем у его матери. Но когда он заговорил об этом, Руфь принялась умолять его:

— Пожалуйста, проявите терпение! Я заслужила негодование, которое разъедает его сердце. Только я сама могу восстановить его любовь и уважение. Это меня не пугает. Когда он увидит, что я тверда и неустанно стараюсь исполнять свой долг, он полюбит меня. Мне нечего бояться.

Когда Руфь говорила это, губы ее дрожали, а румянец то вспыхивал, то исчезал от волнения. Мистер Бенсон успокоился и предоставил ей действовать по своему усмотрению. Трогательно было наблюдать, как она угадывала все, что происходило в душе ребенка, и всегда сразу находила слова, которые могли успокоить или укрепить его.

Руфь неутомимо занималась сыном и не находила ничего стыдного в том, чтобы оплакивать его судьбу. Она понимала, что мальчик сильно переживает, даже когда мрачно молчит или кажется холодно-безразличным. И мистер Бенсон не мог нарадоваться тому, как Руфь незаметно подводила Леонарда к правильным решениям, чтобы он осознавал исполнение долга как первую обязанность в любом поступке. Видя все это, пастор проникался уверенностью в том, что добродетель восторжествует и что благотворное влияние бесконечной материнской любви смягчит в конце концов сердце сына. И действительно, мало-помалу ожесточение Леонарда против матери — чередовавшееся, впрочем, со страстными признаниями в любви — сменилось раскаянием. Он старался больше не допускать злых слов и поступков. Но здоровье его было все еще слабо, и он неохотно выходил из дому, был гораздо серьезнее и печальнее, чем другие дети в его возрасте. Это было неизбежное последствие известных событий, и Руфи оставалось только набраться терпения и тайно молиться со слезами на глазах, чтобы Господь укрепил ее.

Руфь и сама узнала, что значит бояться выйти на улицу, после того как ее историю разгласили. В течение многих дней она старалась не покидать дома, пока как-то вечером, ближе к сумеркам, мисс Бенсон, занятая по хозяйству, не попросила ее сходить по одному делу. Руфь поднялась и молча повиновалась. Привычка молча переносить страдания была свойственна ее чудесной натуре. Руфь пестовала в себе терпение, с которым следовало переносить свою епитимью. Внутренний голос подсказывал ей, что не следует беспокоить других выражениями раскаяния и что наиболее богоугодный вид покаяния — это безмолвное ежедневное самопожертвование. Однако временами ее страшно утомляло бездействие. Ей так хотелось трудиться, служить, а все пренебрегали ее услугами. Ум ее, как я уже прежде упоминала, стал острее в последние годы, и она передавала Леонарду все новые и новые знания. Мистер Бенсон охотно уступил Руфи своего ученика, сознавая, что это послужит ей занятием, в котором она так нуждается. Она старалась быть как можно более полезной в доме. Но пока Руфь работала в доме мистера Брэдшоу, она упустила свое место в хозяйстве Бенсонов. А кроме того, теперь, когда пришлось затянуть пояса и урезать все траты, стало трудно находить дело сразу для трех женщин. Раз за разом Руфь перебирала в уме возможности найти работу, которая заполнила бы ее досуг, и нигде ее не находила. Иногда Салли, которой Руфь поверяла свои надежды, добывала ей шитье, но то была самая черная работа, да и та скоро заканчивалась и плохо оплачивалась. Руфь с благодарностью принимала любые заказы, что бы ей ни предложили, хотя они прибавляли лишь несколько пенсов в общий кошелек. Я не хочу сказать, что в доме была страшная нужда, но все же денег в хозяйстве Бенсонов явно не хватало.

Сорок фунтов жалованья, которые раньше получала Руфь, исчезли, и бремя ее «держания», как выражалась Салли, полностью легло на Бенсонов. Мистер Бенсон получал около восьмидесяти фунтов жалованья в год за исполнение обязанностей пастора. Он знал, что двадцать фунтов из этой суммы доставались ему от мистера Брэдшоу. И когда старик, заведовавший сбором средств с прихожан, принес ему деньги за квартал без всякого вычета, мистер Бенсон спросил, что это значит. Ему ответили, что мистер Брэдшоу хотя и подтвердил сборщику свое намерение никогда больше не посещать церковь, но прибавил, что платить будет по-прежнему. Однако мистер Бенсон не мог на это согласиться, и старику было поручено возвратить деньги мистеру Брэдшоу — со словами, что пастор не может их принять.

У мистера и мисс Бенсон было еще тридцать или сорок фунтов годового дохода с акций Суэцкого канала, которые мистер Брэдшоу купил для них в более счастливые дни. В целом их доход не опускался намного ниже ста фунтов в год, а арендную плату за дом им вносить не требовалось. Таким образом, небольшие заработки Руфи в строго коммерческом смысле были ничтожны, но оказывались важны в другом отношении, и мисс Бенсон всегда принимала их спокойно и просто. Мистер Бенсон сумел постепенно занять свободное время Руфи естественным и благотворным образом. Он нашел ей занятие, давая поручения по части помощи бедным, которую он привык оказывать в своем околотке. В результате жизнь их стала спокойной, ей было положено твердое основание правды. Пусть Руфи и пришлось искать свое место в жизни, поднимаясь с самого низа, но в том, как она это делала, не было ничего неосновательного.

Леонард по-прежнему доставлял больше всего беспокойства. Иногда Бенсоны задавались вопросом: может ли малыш перенести все те испытания на прочность, которые выпали ему в столь раннем возрасте? И тогда становилось понятно, каким благословением, каким «столпом огненным» был Леонард для своей матери и какая темная ночь сгустилась бы над ее жизнью без него. И мать, и дитя были друг для друга ангелами — Божьими посланцами.

Только изредка и урывками доходили до Бенсонов слухи о том, что происходит в семействе Брэдшоу. Мистер Брэдшоу купил наконец дом в Абермауте, и теперь его семья проживала по большей части там. Чаще всего Бенсоны получали известия о своих бывших друзьях от мистера Фарквара. Он посетил мистера Бенсона спустя месяц после встречи последнего с Джемаймой на улице. Мистер Фарквар не имел привычки наносить визиты и, хотя он всегда испытывал к мистеру Бенсону самые дружеские чувства, прежде редко бывал у него в доме. Мистер Бенсон любезно принял его, но все ожидал, что мистер Фарквар объяснит причины своего посещения, тем более что гость говорил о новостях дня довольно рассеянно, как будто не они его занимали. Дело было в том, что мистер Фарквар постоянно мысленно возвращался к тому дню, когда он в последний раз был в этой самой комнате, ожидая Леонарда, чтобы взять его покататься, и сердце его тогда билось сильнее обычного при мысли, что Руфь, может быть, сама приведет мальчика, когда тот оденется. Все теперь напоминало мистеру Фарквару о Руфи, но он, однако же, радовался и мысленно поздравлял себя с тем, что его обожание не зашло слишком далеко, что он не выразил своего чувства словом и что никто, как ему казалось, не догадывался о его любви, проистекавшей отчасти от восторженного чувства, а отчасти и от размышления. Мистер Фарквар был счастлив, что не впутался в историю, над которой весь Эклстон ахал дней девять. А между тем чувство его к Руфи было так сильно, что он вздрагивал, словно от боли, всякий раз, когда ее имя подвергалось порицаниям. Правда, порицания эти часто бывали полны преувеличений. Но и одни только внешние обстоятельства дела, которые обсуждали горожане, огорчали мистера Фарквара и даже приводили в отчаяние.

Первое возвращение его чувства к Джемайме произошло, когда миссис Брэдшоу рассказала о недовольстве своего мужа тем, что дочь заступилась за Руфь. Мистер Фарквар мысленно поблагодарил и едва ли не благословил Джемайму, когда та мимоходом обронила — на большее она не решалась, — что очень переживает за Руфь и сочувствует ей. Открытие, столь сильно поразившее Джемайму, послужило ей уроком смирения. Она поняла, что, как бы крепко ни стоял человек, он должен быть осторожен, чтобы не упасть. Теперь, когда Джемайме стало ясно, с какой ненавистью и злобой она относилась к Руфи, она сделалась осмотрительнее в выражении своих мнений. Джемайма сумела освободиться от гордыни настолько, что чувствовала: мистера Фарквара теперь привлекает в ней благородство. Ведь она защищает свою соперницу, не думая о выгодах. Мистер Фарквар не знал, что Джемайма замечает его привязанность к Руфи, и даже не подозревал о ее прежних симпатиях к себе, а тем более о ее ревности. Теперь незаметной обоим связующей нитью стало сочувствие и сострадание к Руфи, общие для обоих. Но только у Джемаймы эти чувства были горячи и при случае легко перешли бы в действия, тогда как у мистера Фарквара к ним примешивалась благодарность судьбе, что он избежал неприятного положения и неприятной огласки. Присущая мистеру Фарквару осторожность заставляла его никогда не думать о женщине как о будущей жене до тех пор, пока он не узнает все о ее прошлом, начиная с самого рождения. И та же осторожность, но уже по отношению к самому себе, заставляла его остерегаться слишком сильного сочувствия Руфи из страха перед последствиями, к которым могло бы привести подобное чувство. Тем не менее его давняя симпатия к Руфи и Леонарду и его уважение к Бенсонам побудили его согласиться на просьбы Джемаймы навестить мистера Бенсона, чтобы принести ей хоть какую-нибудь весточку об их семействе вообще и о Руфи в особенности. Именно потому и получилось, что мистер Фарквар сидел у камина в кабинете мистера Бенсона, рассеянно беседуя с этим джентльменом. Он сам не помнил, как они выбрали предмет для разговора, — мысли его блуждали далеко, — но говорили они о политике. По ходу беседы мистер Фарквар узнал, что мистер Бенсон не получает газет.

— Позвольте мне присылать вам мою «Таймс»! Я обычно прочитываю ее до полудня, а потом газета просто зря валяется у меня в доме. Буду очень рад, если смогу быть вам этим полезен.

— Право, я вам очень благодарен за эту мысль. Но не трудитесь присылать: Леонард может приносить ее.

— Кстати, как поживает Леонард? — спросил мистер Фарквар, стараясь казаться равнодушным, хотя взор его выдавал любопытство и нетерпение, с которыми он ожидал ответа мистера Бенсона. — Что-то я не вижу его в последнее время.

Мистер Бенсон не сумел сдержать болезненной гримасы, хотя и попытался ответить самым обычным тоном:

— Леонард не очень крепок здоровьем, и нам трудно уговорить его почаще выходить на улицу.

Некоторое время они молчали, и мистер Фарквар с трудом удержал непрошеный вздох. Потом, внезапно решив переменить тему разговора, он сказал:

— Здесь напечатан довольно пространный отчет о поведении сэра Томаса Кэмпбелла в Бадене. Он, похоже, настоящий плут, несмотря на титул баронета. Я смотрю, газеты теперь рады ухватиться за что угодно.

— Кто такой сэр Томас Кэмпбелл? — спросил мистер Бенсон.

— О, я думал, что до вас дошли слухи, и, кажется, справедливые, о помолвке мистера Донна с его дочерью. Воображаю, как он рад, что она его бросила, теперь, когда проделки ее отца выставлены на всеобщее обозрение.

Мистер Фарквар почувствовал, что это было неловко сказано, и поспешил замять свои слова, продолжив довольно бессвязно:

— Дик Брэдшоу обычно сообщает мне обо всех этих предполагаемых свадьбах в большом свете. Впрочем, они мало меня занимают. Но с тех пор как он вернулся из Лондона, чтобы принять участие в делах фирмы, мне кажется, я наслушался больше новостей и скандалов из жизни так называемого света, чем за всю предшествовавшую жизнь. Особенно его занимают похождения мистера Донна.

— Значит, мистер Донн помолвлен с мисс Кэмпбелл?

— Был помолвлен. Если я правильно понял, она отказала ему и вышла за какого-то русского князя или что-то в этом роде — «сделала лучшую партию», как выражается Дик Брэдшоу. Уверяю вас, — продолжал мистер Фарквар с улыбкой, — я очень плохо воспринимаю подобные новости и, вероятно, уже забыл бы о них, если бы сегодняшний номер «Таймс» не был переполнен подробностями о бесчестье отца молодой особы.

— Значит, Ричард Брэдшоу навсегда оставил Лондон? — спросил мистер Бенсон, гораздо больше интересовавшийся семейством своего бывшего прихожанина, чем всеми Кэмпбеллами, какие только жили или будут жить на белом свете.

— Да, он сюда переселяется. Я надеюсь, он не обманет ожиданий отца, который возлагает на него большие надежды. Пожалуй, даже слишком большие для молодого человека.

Мистер Фарквар мог бы сказать больше, но Дик Брэдшоу был братом Джемаймы, и девушка все время о нем беспокоилась.

— Я уверен, я верю, такое горе, как разочарование в Ричарде, не выпадет на долю его отца, — сказал мистер Бенсон.

— Джемайма… то есть мисс Брэдшоу, — запинаясь, проговорил мистер Фарквар, — очень беспокоится о вас всех. Я надеюсь, что могу передать ей, что вы все здоровы…

Говоря это, он сделал ударение на слове «все».

— Спасибо, — ответил мистер Бенсон. — Передайте ей нашу благодарность. Мы все действительно здоровы. Все, кроме Леонарда, который слаб, как я уже сказал. Но что же делать, надо потерпеть. Время и такая нежная, преданная любовь, как у его матери, могут сделать многое.

Помолчав, мистер Фарквар сказал:

— Посылайте его ко мне за газетами. Это заставит его чаще прогуливаться и больше показываться на людях. Придется же ему это делать, рано или поздно.

Джентльмены крепко пожали друг другу руки на прощание, не сказав больше ни слова ни о Руфи, ни о Леонарде.

Итак, Леонард стал ходить за газетами. Он пробирался по глухим закоулкам — бежал с опущенной головой, и сердечко его билось от страха, что его заметят и закричат, чей он сын. Дрожа, прибегал он домой и бросался прямо к Салли, которая прижимала его к своей груди, ворчливо выговаривая слова сострадания и сочувствия.

Мистер Фарквар старался заговаривать с мальчиком и, так сказать, приручать его, и мало-помалу Леонарда удалось приманить настолько, что он решался ненадолго оставаться в доме, конюшне или саду. Но как ни приятно было ему в гостях, он всегда беспокоился о том, что ему еще предстоит бежать домой по улицам.


Раз начав общение с Бенсонами, мистер Фарквар решил поддерживать его далее. Он продолжал посещать их, как и Брэдшоу, и беседовать о политике и местных новостях, а также задавать те же вопросы и получать те же ответы относительно здоровья членов поссорившихся семейств. Отчеты мистера Фарквара были до того однообразны, что Джемайма пожелала узнать больше подробностей.

— Как вы думаете, мистер Фарквар, — спросила она, — правду ли они вам говорят? Не могу понять, как Руфь ухитряется содержать себя и Леонарда? Вы говорите, что ничего об этом не слышали, а прямо спросить, разумеется, неловко. Но все-таки я думаю, однажды их постигнет жестокая нужда. Как вам кажется, Леонард окреп за последнее время?

— Едва ли. Он быстро растет, а такой удар, какой он перенес, конечно, сделал его задумчивей и осторожней, чем большинство детей его лет. От этого мальчик такой тонкий и бледный.

— Ах, как бы я хотела повидаться с ними! Я бы сразу поняла, как у них дела.

В этих словах промелькнуло нечто похожее на прежнюю нетерпеливую Джемайму.

— Я скоро снова к ним пойду и постараюсь обратить особое внимание на все, что вам угодно попросить меня понаблюдать. Как вы понимаете, мне неловко задавать прямые вопросы и даже намекать на последние происшествия.

— И вы никогда даже случайно не встречаете там Руфь?

— Никогда!

При последнем вопросе и ответе Джемайма и мистер Фарквар не смотрели друг на друга.

— Завтра я сам отнесу газеты — это послужит предлогом зайти к ним. Постараюсь быть как можно проницательнее, хотя не очень-то надеюсь на успех.

— Благодарю вас. Это доставляет вам столько хлопот… Вы так добры!

— Добр, Джемайма? — повторил он с таким выражением, что она вспыхнула и покраснела. — А сказать вам, чем вы можете наградить меня? Назовите меня просто Уолтером. Скажите хоть раз: благодарю вас, Уолтер!

Джемайма чувствовала, что готова поддаться той интонации, с которой это было сказано. Однако она сознавала всю глубину своей любви и потому боялась увлечься. Ей хотелось, чтобы ее упрашивали, за ней ухаживали и добивались ее расположения, — это могло восстановить ее самоуважение.

— Нет! — ответила она. — Я думаю, мне нельзя вас так назвать. Вы слишком стары, и это было бы непочтительно.

Она сказала это полушутливо и не думала, что мистер Фарквар примет ее слова всерьез. Однако мистер Фарквар встал и холодно, изменившимся голосом, попрощался. Сердце ее упало, но прежняя гордость уже вернулась. Когда мистер Фарквар уже подошел к двери, Джемайма вдруг сказала:

— Уолтер, неужели я рассердила тебя?

Он быстро обернулся, даже вздрогнув от радости. Джемайма, покраснев, опустила глаза. Она не подняла их даже и через полчаса, когда говорила:

— Ты ведь не запретишь мне встречаться с Руфью? А если запретишь, то предупреждаю: я не послушаюсь.

Рука, обвивавшая Джемайму за талию, обняла ее еще нежнее: мистеру Фарквару польстила мысль, что со временем он будет иметь право распоряжаться поступками этой девушки.

— Послушай, — сказал он, — а не потому ли ты стала так благосклонна ко мне, что надеешься иметь больше свободы как жена, нежели как дочь?

Джемайма почти обрадовалась мысли о том, что ей нужна дополнительная причина, помимо любви к мистеру Фарквару, чтобы принять его предложение. Ее пугало, что она выдала перед ним то глубокое, страстное чувство, какое уже давно мучило ее. Она не помнила себя от восторга, от избытка счастья. Помолчав, Джемайма сказала:

— Ты, я думаю, и не подозреваешь, что я любила тебя с того самого дня, когда ты привез мне конфет с фисташками из Лондона. Я тогда была совсем маленькой.

— Так ведь и я всегда любил тебя!

По правде говоря, воспоминания о любви к Руфи совсем изгладились из его памяти, и он считал себя образцом постоянства.

— А ты порядочно помучила меня, — продолжал он. — Какой ты бывала несносной!

Джемайма вздохнула: совесть корила ее тем, что она не заслужила своего счастья, однако ее смиряло воспоминание о недобром чувстве, бушевавшем в сердце в то время (которое она хорошо помнила, хотя могла и забыть), когда любовь мистера Фарквара принадлежала Руфи.

— Могу ли я поговорить с твоим отцом, Джемайма?

— Нет!

По какой-то причине или даже причуде, которую она не могла объяснить, Джемайме захотелось сохранить их объяснение в тайне и избежать поздравлений от своего семейства. Она боялась, что отец ее увидит в этом только выгодную возможность сбыть дочь, выдав ее за достойного человека, да еще и его компаньона, который не потребует разделения капитала. Боялась Джемайма и шумного восторга Ричарда по поводу того, что сестра «подцепила» такую славную партию. Она хотела бы рассказать об этой радости только своей простодушной матери. Джемайма знала, что материнские поздравления не прозвучат диссонансом с ее настроением, хотя и в них, конечно, не будет полного созвучия с ее любовью. Однако все, что узнавала мать, тут же передавалось отцу, и потому Джемайма решила, по крайней мере на время, оставить свою тайну при себе. Почему-то ей больше всего хотелось поделиться радостью с Руфью, но родители ее должны были первыми узнать о таком событии. Она обязала мистера Фарквара придерживаться очень строгих правил, ссорилась и спорила еще больше, чем раньше, но втайне радовалась и соглашалась с ним в душе, даже когда они расходились в образе мыслей, сходство в котором, как мне кажется, далеко не всегда требуется для полноты счастья в любви.

После «разоблачения» Руфи, как называл это мистер Брэдшоу, он не доверял уже никаким гувернанткам, и потому Мери и Лизу после следующего Рождества отправили в школу. Место же их в семье, хотя и не совсем удачно, занял мистер Ричард Брэдшоу, который окончательно покинул Лондон и был принят компаньоном в фирму.


Читать далее

Элизабет Гаскелл. Руфь
ГЛАВА 1. Ученица портнихи за работой 01.06.15
Элизабет Гаскелл. Руфь
ГЛАВА 1. Ученица портнихи за работой 02.06.15
ГЛАВА II. Руфь отправляется на бал 02.06.15
ГЛАВА III. Воскресенье у миссис Мейсон 02.06.15
ГЛАВА IV. Опасная прогулка 02.06.15
ГЛАВА V. В Северном Уэльсе 02.06.15
ГЛАВА VI. Над Руфью сгущаются тучи 02.06.15
ГЛАВА VII. В ожидании выздоровления 02.06.15
ГЛАВА VIII. Миссис Беллингам улаживает все честно и благородно 02.06.15
ГЛАВА IX. Демон бури смягчается 02.06.15
ГЛАВА X. Записка и ответ на нее 02.06.15
ГЛАВА XI. Терстан и Вера Бенсон 02.06.15
ГЛАВА XII. Уэльские горы исчезают из виду 02.06.15
ГЛАВА XIII. Дом диссентерского пастора 02.06.15
ГЛАВА XIV. Первое воскресенье в Эклстоне 02.06.15
ГЛАВА XV. Мать и дитя 02.06.15
ГЛАВА XVI. Салли рассказывает о своих ухажерах и читает проповедь об обязанностях 02.06.15
ГЛАВА XVII. Крестины Леонарда 02.06.15
ГЛАВА XVIII. Руфь становится гувернанткой в семействе Брэдшоу 02.06.15
ГЛАВА XIX. Через пять лет 02.06.15
ГЛАВА XX. Джемайма отказывается смириться 02.06.15
ГЛАВА XXI. Мистер Фарквар меняет предмет внимания 02.06.15
ГЛАВА XXII. Либеральный кандидат и его представитель 02.06.15
ГЛАВА XXIII. Узнана 02.06.15
ГЛАВА XXIV. Встреча в песках 02.06.15
ГЛАВА XXV. Джемайма делает открытие 02.06.15
ГЛАВА XXVI. Праведный гнев мистера Брэдшоу 02.06.15
ГЛАВА XXVII. Готовясь к пути правды 02.06.15
ГЛАВА XXVIII. Понимание между любящими 02.06.15
ГЛАВА XXIX. Салли снимает деньги со счета 02.06.15
ГЛАВА XXX. Подлог 02.06.15
ГЛАВА XXXI. Несчастный случай с дуврским дилижансом 02.06.15
ГЛАВА XXXII. Мистер Брэдшоу снова посещает церковь 02.06.15
ГЛАВА XXXIII. Мать, которой можно гордиться 02.06.15
ГЛАВА XXXIV. «Я должна позаботиться о мистере Беллингаме» 02.06.15
ГЛАВА XXXV. Из тьмы к свету 02.06.15
ГЛАВА XXXVI. Конец 02.06.15
ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА 02.06.15
2 - 38 02.06.15
2 - 39 02.06.15
Элизабет Гаскелл. Руфь
ГЛАВА 1. Ученица портнихи за работой 02.06.15
ГЛАВА II. Руфь отправляется на бал 02.06.15
ГЛАВА III. Воскресенье у миссис Мейсон 02.06.15
ГЛАВА IV. Опасная прогулка 02.06.15
ГЛАВА V. В Северном Уэльсе 02.06.15
ГЛАВА VI. Над Руфью сгущаются тучи 02.06.15
ГЛАВА VII. В ожидании выздоровления 02.06.15
ГЛАВА VIII. Миссис Беллингам улаживает все честно и благородно 02.06.15
ГЛАВА IX. Демон бури смягчается 02.06.15
ГЛАВА X. Записка и ответ на нее 02.06.15
ГЛАВА XI. Терстан и Вера Бенсон 02.06.15
ГЛАВА XII. Уэльские горы исчезают из виду 02.06.15
ГЛАВА XIII. Дом диссентерского пастора 02.06.15
ГЛАВА XIV. Первое воскресенье в Эклстоне 02.06.15
ГЛАВА XV. Мать и дитя 02.06.15
ГЛАВА XVI. Салли рассказывает о своих ухажерах и читает проповедь об обязанностях 02.06.15
ГЛАВА XVII. Крестины Леонарда 02.06.15
ГЛАВА XVIII. Руфь становится гувернанткой в семействе Брэдшоу 02.06.15
ГЛАВА XIX. Через пять лет 02.06.15
ГЛАВА XX. Джемайма отказывается смириться 02.06.15
ГЛАВА XXI. Мистер Фарквар меняет предмет внимания 02.06.15
ГЛАВА XXII. Либеральный кандидат и его представитель 02.06.15
ГЛАВА XXIII. Узнана 02.06.15
ГЛАВА XXIV. Встреча в песках 02.06.15
ГЛАВА XXV. Джемайма делает открытие 02.06.15
ГЛАВА XXVI. Праведный гнев мистера Брэдшоу 02.06.15
ГЛАВА XXVII. Готовясь к пути правды 02.06.15
ГЛАВА XXVIII. Понимание между любящими 02.06.15
ГЛАВА XXIX. Салли снимает деньги со счета 02.06.15
ГЛАВА XXX. Подлог 02.06.15
ГЛАВА XXXI. Несчастный случай с дуврским дилижансом 02.06.15
ГЛАВА XXXII. Мистер Брэдшоу снова посещает церковь 02.06.15
ГЛАВА XXXIII. Мать, которой можно гордиться 02.06.15
ГЛАВА XXXIV. «Я должна позаботиться о мистере Беллингаме» 02.06.15
ГЛАВА XXXV. Из тьмы к свету 02.06.15
ГЛАВА XXXVI. Конец 02.06.15
ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА 02.06.15
3 - 38 02.06.15
3 - 39 02.06.15
ГЛАВА XXVIII. Понимание между любящими

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть