Онлайн чтение книги Рыцари Серебряного Щита
ГЛАВА III,. в которой произносятся удивительные заклинания, Андрейка уплывает с негритёнком за жуками, а остальные идут на Великолепный Пир в Замок

— Честь имею приветствовать вас, вельможные паны и пани, — сказал Тот, Который упал с Луны. — Я вижу, вас удивляет моё появление. Позвольте, однако, выразить вам моё глубочайшее почтение и разрешите представиться. — Подкручивая усы, он щёлкнул каблуками так, что громко зазвенели шпоры. — Я — Твардовский, мастер всяческих магий и чернокнижник.

Наступила мрачная тишина, припорошённая лунным блеском. Только эхо отскочило от чёрной стены леса, удивлённо прошептало: «…овский …агий …ернокнижник» — и тут же умолкло. Ребята, продолжая сидеть на скамейке, теснее прижались друг к другу, а Здись сунул руку в карман и, лихорадочно работая пальцами, незаметно раскрыл складной перочинный ножик.

Твардовский стоял неподвижно, ожидая ответа на свое приветствие. Слегка раздражённый долгим молчанием, он снова подкрутил усы и положил руку на эфес сабли. Холодно блеснули драгоценные камни, украшающие рукоять, — алый рубин, фиолетовый аметист и молочно-белый опал. Азор негромко заскулил, словно хотел этим напомнить, что собаки не умеют говорить и потому он ничем не может помочь детям. А дети забыли, что у каждого из них есть во рту язык. Кто же всё-таки первым наберётся отваги и ответит на приветствие чернокнижника?

— Добрый день, пан! — сказал Андрейка. Он опустил ноги на землю и вежливо поклонился. — Только не трогайте, пожалуйста, это бинокль моего папы. Если папа узнает, то он даст вам прикурить… — Тут он запнулся и начал размышлять над тем, могут ли взрослые давать друг другу прикурить или нет.

Твардовский важно кивнул головой.

— Добрый день, ваша милость! Стёкол оных чародейских, биноклем зовущихся, я не трону. Есть у меня своё зеркало, глядя в которое я вижу будущее, увеличительные стёкла, с помощью которых я добываю огонь. Я не причиню вам никакой обиды. Можете положиться на меня. Считайте меня другом и слугой своим. Благодаря вам после четырёхсот лет непрерывного сидения на Луне я смог вновь вернуться на Землю. О радость, как приятно чувствовать её опять под своими ногами, как приятно выпрямиться и расправить затёкшие руки и ноги!

Чернокнижник сладко потянулся и украдкой зевнул.

Данке он показался в этот миг удивительно похожим на её папу, когда тот утром очень неохотно поднимается с постели. Осмелев, она спросила:

— Пан случайно не ошибся? Четыреста — это значит четыре раза по сто лет. Слишком долго. А тем не менее вы выглядите не таким уж старым, и у вас нет седин в усах…

«Диво-дивное, — подумал Твардовский. — И с каких это пор жёны в математике столь сильны стали?» А вслух сказал:

— Да, да. Я не ошибся. Четыреста лет. А молодо я выгляжу по той причине, что искусством волшебства изрядно владею. Ваша светлость панночка слыхала, наверно, о том, что, ещё на Земле будучи, приказал я слуге своему, Пайонку, рассечь моё тело на семьдесят два куска и закопать их под стеной кладбищенской, чтобы спустя три года, семь месяцев, семь дней и семь часов мог я на фиалках и тимьяне возродиться юношей?

— Ого! — удивилась Данка. — А это очень больно было?

— Нисколечко!

— Видно, вас усыпили или местный наркоз сделали. Когда я рассекла себе бровь, прыгая через козлы на дворе, мне нельзя было дать наркоз, и доктор зашивал рану просто так. Очень больно было! Тот пан Пайонк — это доктор?

— А на чём пан полетел к Луне? На ракете? — вставил Здись давно обдуманный им вопрос.

— А как же вы теперь слезли? — добавила Кристя.

— На Луну меня черти понесли, — пояснил Твардовский.

— Нехорошо так говорить, — возмутился Андрейка. — Когда мама говорит папе, что его опять где-то черти носят, то папа говорит маме…

— А теперь вот смог сойти назад на Землю, — продолжал волшебник, — потому что вы притянули Луну биноклем. Луна была так низко, что слуга мой, Пайонк, закинул паутинку на верхушки сосен, и я по ней съехал вниз.

— По паутинке? И такая тонюсенькая ниточка человека выдержит? Разве что она нейлоновая… — Здись с подозрением оглядел Твардовского. — Ведь пан на муху вроде бы не похож…

— Остерегайтесь, ваша милость, шляхтича с мухой сравнивать! Паутина эта, сотканная из лунных лучей, великую прочность имеет. Разве вы не слыхали о моих волшебных чарах? О том, как я мост из мака строил, как свил кнут и кнутовище из песка, как сел верхом на коня, намалёванного над дверью?..

— Так, так! Теперь знаем, знаем! — воскликнули разом Данка и Кристя. — Мы в школе наизусть учили стихотворение про вас[3]Имеется в виду стихотворение Адама Мицкевича «Пани Твардовская», в основу которого положена популярная народная легенда о шляхтиче, продавшем чёрту душу.:

выкрикивали со смехом девчонки, довольные тем, что удивительный незнакомец оказался хорошо знакомым, весёлым героем любимого стихотворения.

Твардовский, однако, почувствовал себя несколько оскорблённым тем, что к нему не проявлялось достаточного уважения как к магу и волшебнику. Он левой рукой описал в воздухе большую дугу, и неожиданно в вечерней синеве неба замелькали чёрные тени, раздался приглушённый писк летучих мышей. Дети, встревоженные, притихли.

— Если вам что надо, скажите, — обратился к ним чернокнижник. — Силой чар своих таинственных я могу перенести вас за семь миль или зажечь светильный огонь лампы Аладдина, — и волшебник внимательно посмотрел на ребят, чтобы видеть, какое впечатление произвели его слова.

— Свет не надо зажигать, — сказал Здись. — Мы и сами сумеем. Повернуть выключатель — не хитрое дело. Однако мама очень огорчается, когда приходит большой счёт на электричество.

— И переносить нас никуда не нужно, потому что мы дома сторожим, — добавила Кристя. — А у Андрейкиного папы есть мотоцикл. Из него можно выжать сто километров в час, а не семь миль. Завтра на нём поедем.

— Я поеду, а не ты, — уточнил Андрейка. Ему надоел уже весь этот разговор, полный непонятных и странных слов. И потому он добавил: — Коль пан сумеет, то пусть сделает так, чтобы это море на песке стало настоящим, и корабли чтобы плыли, и чтобы я пошёл себе на прогулку с куклой, с тем вон негритёнком, что там сидит, — показал малыш прутиком и сладко зевнул.

Твардовский простёр руки, семь раз хлопнул в ладоши, трижды зажмурил глаза и торжественным тоном начал заклинать:

— Хакодосе, Веолим, Камерон, Орель, Омогель.

— Он говорит — «гоголь-моголь», — шепнула Крист-я. — Наверно, не ужинал, бедняга.

— Омогель, Турмило, Трамоеды… — продолжал грозно волшебник.

Со стороны леса прилетел лёгкий игривый ветерок. Вздрогнули воткнутые в песок листья папоротника и тихонько зашумели. Деревянный корабль снялся с якоря и отчалил. Прощально загудела сирена. Андрейка прищурился, подал руку негритёнку, и они вместе поплыли на сделанной из коры лодке, над которой, как настоящий парус, развевалось большое индюшачье перо. Негритёнок, свесив за борт правую ногу, ловил ею рыбок из марципана, пирожные с кремом и мятные конфеты, от которых во рту делается зима. Они держали курс к берегу, поросшему гигантскими папоротниками, среди которых пасутся жуки, большие-пребольшие и послушные, как коровы…

Когда Твардовский кончил своё заклинание, кругом сделалось снова как-то холодно и неуютно. Впрочем, так всегда бывает в компании, если кто-нибудь начинает щеголять иностранными словечками, а другие только делают вид, что понимают их.

— Кда пан врщается на Лну? — спросила Кристя, тайно мечтая о том, чтобы поскорее кончилась вся эта забава и они опять остались бы одни.

— Когда я возвращаюсь на Луну? — Благодаря своим дьявольским чарам Твардовский отгадал вопрос, но, вместо того чтобы ответить на него, нагнулся, делая вид, будто что-то ищет. «Сказать им правду? — лихорадочно соображал он. — Хоть они и дети, но, кажется, не дураки: не доверяют чарам, задают всякие вопросы, умеют зажигать огонь и говорили о каком-то очень быстром экипаже, мотоциклом именуемым… Нет, лучше всё-таки не говорить: люди предпочитают чудеса науке. Они высмеяли бы меня так же, как тогда, когда, вернувшись из испанского университета в Саламанке, я взялся за дело…»

Тень от надетой набекрень шапки скрывала лицо чародея, и дети не видели выражения его глаз. Когда минуту спустя он выпрямился, рот его расплылся в широкой улыбке; он протянул детям три длинные былинки, усыпанные бриллиантовыми каплями росы.

— Какие красивые! — воскликнули девочки и тут же воткнули былинки с бриллиантами себе в волосы.

Здись ничего не сказал. Он сунул травинку в карман, а мокрую руку вытер о брюки.

Твардовский не заметил этого, потому что, наклонив голову, говорил:

— Благодаря вам я смог сегодня вернуться в Польшу. В знак сердечной признательности я дарю вам свою дружбу на вечные времена. Чтобы отметить столь счастливый день, приглашаю ясновельможных пани и панов на Великий Пир в мой Замок.

— На пир? А будут там пирожные с розовым кремом? — спросила Данка.

— И там будет играть оркестр, и петь будут? — осведомилась Кристя.

— И можно будет печь картофель в золе? — добавил Здись.

— Всё будет! Всё, о чём вы спрашиваете, и, кроме того, ещё немало сюрпризов, — подтвердил чернокнижник.

— Ну, тогда идём! — согласились все трое и двинулись к калитке вслед за паном Твардовским.

Однако, когда подошли к забору, Здись вернулся, чтобы спустить Азора с цепи, а потом оба быстро нагнали девочек.