Онлайн чтение книги Цветок пустыни Sandflower
Глава 8

Придя в больницу, Лиз узнала, что Роджер уже дал соответствующие указания о ее переводе в детское отделение, где в распоряжении сестры Олавии не осталось ни одного человека.

Хотя больных с серьезными заболеваниями не поступало, но из-за того, что отделение было заполнено до предела, время до полдневной сиесты пролетело в делах. А затем, когда дети заснули, сестра Олавия предложила выпить по чашке чаю и послала Лиз в крохотную кухоньку отделения, чтобы та приготовила его.

Кухонька выходила в коридор детского отделения, и едва Лиз залила чай кипятком, как услышала, что сестра Олавия разговаривает с кем-то.

– У меня никого нет, доктор, – говорила старая монахиня, – ни одной души, за исключением молоденькой девушки-англичанки, которая направлена сюда санитаркой.

– Никого? – услышала Лиз сомневающийся голос Роджера. – А как же сестра Бонавера? Мне казалось…

– Сестра Бонавера снова слегла, едва встав с больничной койки сегодня утром. Возможно, вам это еще неизвестно, ее осматривал доктор Херриот. Все та же денге. Однако, доктор, как же помочь вам? А вы не говорили с сестрой Урсулой? А с сестрой Доркас? А с любой из тех сестер, кто работает в других отделениях? Говорили? И ни одна из них не может поехать с вами?

– Ни одна. Я прочесал все отделения от начала до конца, и в любом из них все сестры нужны на своих постах. Моя последняя надежда заключалась в том, что, может быть, вы сможете выделить в мое распоряжение сестру Бонаверу.

– Я бы смогла, будь она со мной. Однако подождите, доктор, не может быть, чтобы вы не смогли бы сработать дело, довольствуясь не медсестрой, а кем-то из санитаров, а?

– Не смог бы сработать дело. – Лиз услышала, как рассмеялся доктор Роджер. – Полно, сестра, – продолжил он, – вы заставляете меня подражать вашему ирландскому диалекту. То есть я хочу сказать, что вообще мог бы избавить себя от необходимости брать с собой кого-то, если бы речь шла о санитарах-мужчинах. Но вам ведь известно, что нам приходится считаться со стеснительностью туарегов и условием, по которому врач должен осматривать женщин их племени только в присутствии медицинских работников женского пола?

– Конечно, известно. Нет сомнения, вам необходимо взять в поездку кого-то из женщин. Но я говорила о санитарах только потому, что могла бы обойтись без помощи молоденькой девушки-англичанки.

– Девушки-англичанки? А-а, вы имеете в виду мисс Шепард? Нет, я не могу взять ее, – резко и решительно произнес Йейт.

– Вы не можете взять ее у меня? Или не хотите брать ее вообще?

– Я не хочу брать ее в поселение туарегов. Она не является медицинской сестрой. У нее нет необходимого опыта.

– Она прилежная, ловкая и внимательная. А за несколько последних недель разве она не накопила уйму практического опыта? Так вы возьмете ее?

– Нет.

– Вы же сами понимаете, что, кроме нее, вам не с кем ехать, доктор.

– Да, но… – Наступила пауза, за которой последовал вопрос: – Она сейчас работает вместе с вами, а вы-то сможете обойтись без нее?

– Да, работает, да, смогу. Все малыши спят, и сейчас она готовит чай для нас двоих.

– Ну что же, ладно. Объясните ей, что мне требуется от нее, и направьте на больничный двор, чтобы она встречала меня там. Я позвоню ее отцу и скажу, что позже я доставлю ее домой живой и невредимой. Если меня в машине не будет, велите ей сесть в нее и ждать, пока я не подойду. И еще, сестра…

– Да?

– Позаботьтесь, чтобы она четко представляла, что от нее требуется, ладно? Скажите, что нас ждет работа, а не прогулка по пустыне с увеселительной целью, хорошо?

– Доктор, в этом нет никакой необходимости! Она доброе, благовоспитанное и скромное дитя.

– В этом я не сомневаюсь, – сухо сказал он. – Но поскольку в течение нескольких часов мне придется быть с нею наедине, возможно, ей потребуются заверения, что я тоже добрый, благовоспитанный и скромный.

– Мне бы не хотелось, доктор, чтобы в ее юную голову приходили какие-то фантазии!

– Хорошо, сестра. Скажите так, как сочтете нужным. Но у меня есть собственные основания желать, чтобы она знала, что это сугубо деловая поездка. Так что все равно скажите ей.

Хотя тактичная сестра Олавия изложила все сказанное Йейтом в более деликатной форме, все равно четверть часа спустя, когда они отправились в путь, Лиз все еще кипела от негодования.

Заводя машину, Роджер спросил ее:

– Вас проинформировали о нашем задании?

– Да. Лихорадка денге поразила поселение туарегов, в которое мы приезжали на праздник ахал. Вам поручили немедленно выехать туда, и вы взяли меня с собой, потому что незанятой и квалифицированной медицинской сестры для вас не нашлось.

– Верно, но не совсем. Да, это племя Тин Акелу, но они кочуют по другому маршруту. Это означает, что я не по той, а по другой дороге должен буду доехать до французского поста и там определить направление, по которому ехать дальше. Я даже не знаю, есть ли там дорога, пригодная для автомобиля.

– А как вы получили это известие? Что, кто-то из этого племени приехал в Тасгалу?

– Нет. Он доехал только до французского поста – там есть радиосвязь с Тасгалой, и gardien[7]Здесь: дежурный (фр.). передал сообщение. Похоже, что вспышка денге серьезно поразила племя, и мне придется осмотреть их всех. После этого на обратном пути я передам сведения о количестве больных, которых завтра нужно будет положить в больницу.

– А что я должна буду делать?

– Главным образом быть моим сопровождающим, когда я буду осматривать женское население племени. Вы умеете ставить градусники?

– Да.

– Что ж, неплохо. Вы сможете мне пригодиться. На какое-то время наступила тишина. Потом Роджер спросил:

– А сколько времени вы уже работаете у нас?

– Пять месяцев. Нет, почти шесть.

– Можно сказать, стали почти что ветераном пустыни. Что ж, tempora mutantur…[8]Начальные слова латинского изречения: «Tempora mutantur et nos mutamur in illis» – «Времена меняются, и мы меняемся с ними».

– Полгода назад кто мог бы предугадать, что вам окажется по плечу работа, подобная этой.

– Вы мне льстите. Но я и правда получаю удовольствие от каждой минуты своей работы. – Сказав это, Лиз замолчала. А потом, говоря себе, что это он, а не она завела разговор на личные темы, добавила: – Вы были невысокого мнения обо мне, не правда ли, в тот день, когда мы летели сюда на самолете?

Было видно, что он задумался над вопросом.

– Что, у вас сложилось такое впечатление?

– Да. И вы думали, что я испорченная девчонка, что у меня нет чувства благодарности к отцу и что я веду себя вызывающе.

– Но вы же не скажете, что я поверил в те качества, которых вы не проявляли? Я думал, мы обсуждали тогдашнее положение Эндрю, и в вопросе о том, что можно сделать для него, вы поняли меня буквально с полуслова.

– Однако обозвали меня зловредной маленькой негодницей, и это в тот момент, когда мысль о том, что это вы подали мне такую идею, была просто невыносима для меня. Кажется, вы совершенно не понимали, что я винила саму себя за то, что сама не додумалась до этого.

– Прошу меня простить. Я беру назад свои слова об испорченной девчонке. Теперь они к вам больше не подходят и, возможно, вообще никогда не подходили. – Роджер повернул голову и посмотрел на нее. – Вы повзрослели за эти шесть месяцев, Лиз.

– Вы так считаете?

– Я бы сказал, что вы изменились почти до неузнаваемости. Например, какое большое дело вы сделали, окружив Эндрю заботой и вниманием, вы справляетесь с обязанностями санитарки в больнице, как я и надеялся, хотя и не мог быть уверенным, что вы на это способны.

Лиз вела проигрышную борьбу с радостным чувством, поднимавшимся в ней в результате его похвалы.

– Значит, вы думаете, что взрослым можно назвать лишь того, кто умеет должным образом противостоять возникающим трудностям? – спросила она.

– Нет, все гораздо сложнее. Но я всегда считал, что, когда вы перестали делать что-то из соображений показной храбрости и мобилизовали имеющуюся у вас твердость духа, это оказалось внешним признаком глубинных процессов, происходящих в вас.

– Но я решила остаться в Тасгале только из соображений бравады! Да хоть убейте меня, осталась только потому, что на самом деле я считала, что вы не верили в то, что я останусь.

В ответ на это Роджер весело рассмеялся.

– Что же, – сказал он, – благодарю вас за искренность. Значит, мое мнение постоянно побуждало вас к действию? – Йейт покачал головой. – Вы знаете, если бы я полностью поверил вам, это обстоятельство вынудило бы меня испытывать определенную неловкость. Но боюсь, вы преуменьшаете роль своего характера, который, как я знаю, слабым не назовешь. Теперь еще один вопрос, хотя, если у вас нет желания, вы можете на него не отвечать. Скажите, что помогло вам убедить Криса Соупера вернуться домой в Англию? Уж тут-то вы не можете сказать, что это я вдохновил вас на это!

– Как вы узнали, что я имею какое-то отношение к принятому им решению?

– От него и узнал, благодаря Фремье конечно. Никто не мог заставить Соупера отступить от своего решения не возвращаться в Англию. А вы смогли. В ваших силах было удержать его здесь, но вы убедили парня уехать. И уж это-то вы бы не стали делать, руководствуясь желанием не уронить свою репутацию в моих глазах.

– Но я знала, что в глубине души он хотел вернуться туда. Крис никогда не переставал любить девушку, оставшуюся в Англии. Он уверял, что это не так, но тем не менее…

– Это он сам сказал вам про девушку? – насторожился Йейт.

– Да.

– И когда вам стало известно о ней? Как долго вы жили с этим знанием?

– Ой, да все время. То есть, я хочу сказать, с тех пор, как я познакомилась с Крисом. У них с этой девушкой возникло какое-то недоразумение, и до тех пор, пока она совершенно неожиданно не написала ему письмо, это случилось уже после того, как он потерял зрение, Крис не хотел признаваться, что всегда помнил ее.

– Значит, я оказался не прав, и не нужно было прикладывать много сил, чтобы убедить его вернуться к ней?

– На самом деле не так уж и много. Он…

– Вы должны простить меня за то, что я проверяю вас, – перебил Роджер Лиз, – заставляя рассказывать то, что мне и так уже известно. Я хочу сказать, что Соупер рассказал Фремье про эту девушку и что это из-за нее он изменил свое решение не возвращаться в Англию. Но он добавил также, что это вы убедили его, а поскольку с вашей стороны это выглядело до некоторой степени донкихотством, мне захотелось выслушать вашу версию события.

– Донкихотством? – удивилась Лиз. – Но почему же? Мне не пришлось особо убеждать его, но вам-то должно быть понятно, что, поскольку максимальная вероятность спасти зрение предоставлялась Крису только в Англии, я должна была попытаться.

– Мне понятно то, что тот человек, которым вы стали за прошедшие шесть месяцев, чувствовал, что он не может не попытаться. И забудьте про донкихотство. На самом деле это слово для вас не подходит. А кстати, когда Крис уезжает?

– Как только доктор Фремье решит, что он полностью излечился от лихорадки денге. Если Крис известит нас заранее, я намерена перед отъездом устроить небольшую вечеринку в его честь. Может быть, и вы придете на нее?

Роджер посмотрел на нее с удивлением.

– Вечеринку? – переспросил он. – А доставит ли она вам радость? Да и ему тоже?

– Да ничего особенного. Просто тихо соберемся своим кругом, чтобы пожелать ему bon voyage[9]Счастливого пути (фр.).. И я не понимаю, почему это должно не понравиться Крису.

В конце-то концов, даже если ему и не удастся восстановить свое зрение, ведь он все равно должен будет принимать гостей. И если он будет чувствовать себя лучше, вечеринка с целью отметить это событие не будет неуместной, верно?

– Я не думаю, что вам следует бояться того, что его не вылечат в Англии. Доктор Фремье на сто процентов убежден в том, что Крис поправится. Но все равно я бы не хотел, чтобы вы видели меня в числе приглашенных на этот ваш прощальный званый вечер, устраиваемый вами.

Лиз нахмурилась.

Далее наступила тишина, прерываемая только обрывочными фразами. Так продолжалось до тех пор, пока они не доехали до французского поста.

Gardien, которому надлежало сообщить Йейту указания по маршруту и направлению дальнейшего движения к новой стоянке туарегов, уже ждал их.

– А далеко до нее? – спросил Роджер.

– Километров тридцать пять, возможно, сорок.

– Так далеко? А как там дорога?

– Местами хороший рег, часто встречаются феч-феч. Вы взяли с собой кошму для проезда через зыбучий песок?

Роджер мотнул головой в сторону багажника.

– Да, – сказал он, – я никогда не выезжаю без нее.

– Вот и хорошо. Правда, в ней не будет никакой надобности, если только вовремя заметить феч-феч и разогнать машину.

– Не исключено, что мы будем возвращаться назад уже после наступления темноты. Что, дорога обставлена вехами?

– На каком-то отрезке пути трасса отмечена сложенными из камней пирамидами, но не везде. Но я покажу вам, куда ехать. После того холма, – и gardien показал на зазубренную гряду на горизонте, – там, где расходятся несколько дорог, берите левее. И начиная от этого места старайтесь держаться левее по всему маршруту вашего движения. Нужно будет объехать долину, где выходят скальные обнажения и лежат большие валуны, – на ее дне часто встречается феч-феч. После этого у вас будет длинный участок рега, на котором вы сможете развить приличную скорость. – Шаг за шагом он дал примерное описание маршрута, и Роджер кивнул в знак того, что понял.

Они приготовились ехать дальше, и Роджер спросил:

– Если окажется так, что мы застрянем где-нибудь на этой дороге, вы сможете приехать к нам на помощь?

– Этого я сделать не смогу, месье, – покачал головой gardien, – поймите меня, я не могу оставить дежурство на радиостанции.

– Я так и думал. Но мы и сами справимся с дорогой, я в этом не сомневаюсь! – И, выразительно вскинув руку в прощальном салюте, Роджер послал машину вперед.

Они, не встречая особых трудностей, ехали по показанной им дороге. Роджер великолепно владел машиной.

Стойбище туарегов возникло перед ними совершенно неожиданно. Кочевники разбили свой лагерь в крошечном оазисе под сенью финиковых пальм, окружавших цепочку прудов с солоноватой водой.

Как это бывало и раньше, вокруг машины собралась толпа зевак. Подбежавший посыльный тут же отвел Роджера в шатер Тин Акелу, после чего он и Лиз почти два часа подряд работали без перерыва.

В первую очередь Роджер осмотрел всех больных, у которых были явные признаки лихорадки денге, и взял на учет тех, кто нуждался в госпитализации. После этого он осмотрел каждого жителя стойбища и предупредил тех, у кого было подозрение на лихорадку денге, о необходимости соблюдать Карантин. Осматривая заболевших, всем остальным Йейт безукоснительно отказывал как в таблетках, так и в инъекциях.

– Они любят уколы, – говорил он Лиз, убирая все свои инструменты. – Инъекции обеспечивают результаты, поэтому процесс лечения выглядит в их глазах чем-то похожим на колдовство. И в самом деле, им достаточно бывает сделать инъекцию простой воды, и вера в подобный метод лечения сделает все остальное.

Ночь опустилась задолго до того, как они поехали в обратный путь. Луны не было, но небо было чистым и усыпанным звездами, и любой более темный силуэт четко вырисовывался на его фоне. Но большую часть пути он вел машину на большой скорости и молча, заранее объяснив Лиз, что он рассчитывает приехать в Тасгалу еще до полуночи.

Еще довольно много километров отделяло их от французского поста, когда свет фар высветил их следующий естественный ориентир – низкую скалистую гряду, которая, казалось, преграждала им движение. Но они оба помнили, что в этой гряде существовал более чем один распадок, и, хотя не было ни одной вешки, которая бы отмечала дорогу, что вела к распадку, где был нужный им проход, – одно только море вздыбленных песчаных волн, – они единогласно остановили свой выбор на одном и том же маршруте.

И оба ошиблись.

Роджер развил скорость, на какую только был способен автомобиль, но гребни песчаных волн, что лежали на пути к проходу, становились все выше и круче, а впадины между ними все глубже. Песок свивался в кольца вокруг их машины, с силой бил в стекло. Роджер отчаянно давил на педаль газа, машина накренилась, проползла немного вперед, потом задрожала, снова сползла в глубокую яму, выбралась из нее, сползла в другую и встала там окончательно. Роджер выругался.

– Оказывается, это не тот распадок. На своем пути сюда мы никак не могли проезжать здесь.

– Да. А что же нам делать?

– Вы оставайтесь в машине, а я отправлюсь на разведку – посмотрю, насколько глубоко мы увязли в песке и сколько еще нужно добираться до следующего участка рега.

С этими словами он достал из кармана в дверце машины электрический фонарь и ушел. Спустя некоторое время Йейт вернулся и, прежде чем присоединиться к Лиз, которая не покидала автомобиль, обошел машину сзади.

– Мы даже увязли с перекосом, – сказал он, садясь в машину. – Задние колеса засели в песке на добрый фут глубже, чем передние, а глубина слоя рыхлого песка превышает два фута. Мне тут пришлось поковырять землю, чтобы выяснить это. В сорока ярдах впереди слой рыхлого песка становится тоньше, а еще чуть подальше эта колея сходится с той, которая нам нужна.

– Сорок ярдов подобного месива! Что, мы должны как-то выкапывать сами себя? А вы не можете заставить машину двигаться хоть как-то?

– Мог бы со временем – имей я какие-никакие орудия труда помимо своих собственных рук. Или будь у меня кошмы для движения по песку.

– Кошмы? Но мне казалось, вы говорили…

Роджер кивнул:

– Говорил. Но когда мы находились в поселении, я неосторожно оставил багажник Машины незапертым, боюсь, кто-то решил, что будет гораздо лучше, если кошмы будут лежать на полу у него в шатре. Еще у меня была пара совков; при удалении песка из-под колес машины ими гораздо удобнее пользоваться, чем лопатами – штыковыми или совковыми.

– Вы хотите сказать, что они тоже были украдены?

– Ах, не надо прикладывать мерки нашей западноевропейской морали к представлениям о том, что такое «мое» или «твое», принятым на Востоке. Кроме того, туареги – это не воры, что тащат все, что плохо лежит. Для этого они слишком гордятся своим происхождением. Я склонен думать, что кто-то, увидев эти вещи, пришел в восхищение и взял их, так сказать, взаймы, на временное пользование. Возможно, что, когда я в следующий раз приеду в это поселение, мне даже не придется спрашивать, кто взял эти принадлежащие мне вещи. Они будут возвращены мне со всем возможным почтением, и никто и не подумает, что их исчезновение могло разозлить меня. А пока что нам не выбраться отсюда, так как это не в наших силах, и вам предоставляется полное право винить меня за то, что я оставил багажник открытым.

– Но как же быть? – почти перебила его Лиз и продолжила: – Неужели нет никакого иного способа вытащить машину из песка?

– Никакого, разве что самому залезть под нее и нести на своих плечах все эти сорок ярдов или около того! Даже будь у нас совки, вам пришлось бы трудиться как пчелке, чтобы дюйм за дюймом поставить колеса на кошмы, прежде чем песок осыплется снова и сведет на нет всю вашу работу. Лиз, дорогая моя, – Роджер накрыл ее руку своей, не догадываясь, как взволновало девушку это бездумное прикосновение, – я отчаянно сожалею о случившемся, но боюсь, что нам придется остаться здесь. В лучшем случае до первого проблеска дня, когда я, возможно, смогу соорудить что-нибудь, что вытащит нас; в худшем случае до тех пор, пока кто-нибудь не приедет сюда и не вытащит нас отсюда.

– Мы остаемся здесь на всю ночь?

– Боюсь, что да. – Не сводя с Лиз взгляда, Роджер спросил: – Как вы думаете, наши репутации могут выдержать подобное испытание?

Лицо у Лиз вспыхнуло.

– Мы ведь бессильны что-либо сделать…

– И уж конечно, мы не позволим, чтобы нас заставили как-то оправдываться по данному поводу. Заботу об этом оставьте мне, – коротко и решительно сказал Йейт. – А пока давайте проанализируем положение, в котором мы оказались. Я не мог сказать тому gardien предельное время нашего возвращения, поскольку не знал, как долго мы будем находиться в поселении. Тем не менее он вскоре уже должен будет ожидать нашего появления на дороге. В этом случае нам остается ожидать, что у него хватит сообразительности связаться по радио с Тасгалой.

– А как же отец, ведь он же будет ждать нашего возвращения.

– Да. Я не мог сказать ему точный час нашего возвращения, я только сказал, что доставлю вас домой в целости и сохранности. Но Эндрю – наша главная надежда. Он первым начнет беспокоиться. Единственная закавыка здесь в том, что я всегда езжу со своими приспособлениями для самовытаскивания, и поэтому они могут заключить, что мы скорее сбились с пути, нежели увязли, в песке, и на основании этого прийти к выводу, что будет гораздо лучше, если дождаться утра и послать на поиски вертушку.

– Вертушку? Ах да, понимаю, вертолет. Но мы ведь не заблудились, верно?

– Нет. Нам точно известно направление движения. Но в любом случае несколько ближайших часов нам придется провести в неудобствах и в холоде.

– Мне не холодно.

– Но к тому моменту, когда взойдет солнце, вам, возможно, будет холодно. По ночам здесь доходит до заморозков. Вы не голодны? А пить не хотите? Я могу вам предложить немного шоколада из аварийного запаса, и, если хотите, на небольшой горелке с сухим спиртом, которую я всегда вожу с собой, мы могли бы приготовить чай.

– Чай?

– А у вас что, есть вода?

– Полный термос. Правда, кружка всего только одна. Так что чай нам придется пить по очереди.

На откинутой задней стенке багажника они вскипятили немного воды, заварили чай, а потом стали пить его, снова забравшись в кузов. Во время этого чаепития темой их беседы послужила постоянная озабоченность человека возможной нехваткой воды, и, недоумевая, Лиз спросила:

– На этот раз туареги разбили свой лагерь возле оазиса, где есть вода. Но как они добывают воду на той, другой их стоянке, там, где на мили вокруг только скалы и голая пустыня?

– А там они нашли фоггару. Возможно, что к ней их привели их же собственные верблюды, инстинкт которых позволяет им безошибочно учуять место, где имеется вода. Полагаю, вам не трудно вспомнить тот наш обмен мнениями, что состоялся под сенью холмов, выбранных туарегами в качестве защиты своей стоянки?

– Да, я помню. – Сказав так, Лиз подумала, зачем ему нужно намеренно смущать ее.

Но Роджер продолжал без малейшей запинки:

– Ну так вот, это были и не холмы вовсе, а гигантские песчаные дюны, которые могут служить колоссальными накопителями той влаги, что содержится в атмосфере. Эта влага просачивается сквозь песок дюн и скапливается в трещинах скальных пород, расположенных на глубине. Века назад в этих дюнах были сделаны тоннели, и до уровня воды были прорыты примитивные колодцы. Они имеют название фоггары, до сих пор находятся в рабочем состоянии, и нет никаких оснований считать, что когда-нибудь перестанут обеспечивать людей водой. Да и в любом случае, пустыня безводна только в своих верхних слоях.

– Неужели…

– Так сейчас считают специалисты. Среди прочих аргументов, приводимых ими, высказывается мнение, что реки, сбегающие с Атласских гор, должны стекаться в какой-то природный резервуар, и открытие безграничных водяных запасов – это дело всего лишь нескольких лет. А после этого Сахара освободится от всякой зависимости от водных ресурсов.

– Вы и в самом деле верите в будущее пустыни, не так ли? – тихо спросила Лиз.

– Да, верю. Обязан верить. – Роджер потушил окурок своей сигареты и выкинул его в окно. – Я отдал ей большую часть моей трудовой жизни, и я должен верить, что в ней заключено все мое будущее.

– Вы этого хотите? Вы любите эти места?

– Да, я этого хочу. И когда мне придет время жениться, я надеюсь, что это произойдет здесь.

– Вы намерены жениться, не так ли? – Перед Лиз распахнулась бездна, и очертя голову она бросилась в нее, подгоняемая странным желанием вынудить его сообщить ту новость, которую до сего времени ей думалось услышать от Бет.

– Давайте будем считать, что тут все зависит от милости богов, и кто знает, где кончаются ее пределы.

Лиз чувствовала, что в своих вопросах она зашла так далеко, что назад пути просто не было. Нет, она должна знать!

– Но… я полагала, что все уже решено, – произнесла Лиз заикаясь, – то есть я хочу сказать, что Бет…

– Бет? А какое она может иметь ко всему этому отношение?

– Самое непосредственное…

– Вы это сообщаете мне или же спрашиваете меня об этом?

– Думаю, что спрашиваю. То есть я хочу сказать, что в Тасгале каждый думает, что вы в конце концов женитесь на Бет.

– Под «каждым», очевидно, не подразумевается сама Бет. Если учесть, что ни она, ни я в наших разговорах никогда не касались темы брака, Бет вряд ли может думать что-либо подобное, верно же?

– Н-нет, я полагаю, что не может. – Лиз едва устояла перед соблазном воспользоваться предоставившейся ей возможностью отомстить. Она могла бы сказать: «Но ведь это же сама Бет распространяет подобные слухи и поощряет их». И все-таки что-то в характере Лиз не позволило ей опуститься до мелкой мести. Кроме того, решительное отрицание Роджером даже самой возможности помолвки оказалось для Лиз настолько сладкой музыкой, что одно это дало ей возможность быть великодушной.

А Роджер продолжал:

– Вы и сами не слишком уверенно говорите об этом. Очевидно, вы наслушались сплетен, в то время как Бет помалкивала. Но меня довольно сильно поразило то, что у вас никогда не возникало желания выслушать ее по данному поводу. Или же меня.

– Вас? Об этом мне даже и мечтать не следовало бы – о том, чтобы спросить вас!

– А почему бы и нет? – В тоне Йейта не звучало ничего, кроме искренней и мягкой заинтересованности.

– Потому что… это совсем не мое дело.

– Однако это оказалось делом болтунов в клубе, а также в гостинице и больнице? – Йейт безжалостно продолжал развивать эту тему.

Теперь Лиз возмутилась.

– Но это несправедливо! – так начала она свой протест. – Вам следует знать, что в такой небольшой общине, как наша в Тасгале, люди всегда будут говорить. Но как правило, это не более чем доброжелательный человеческий интерес к одному из своих ближних. В этом нет ничего предосудительного, а в вашем случае люди скорее выражают добрые пожелания, а не просто любопытствуют. Это скорее похоже на ситуацию, описываемую выражением: «Весь мир благоволит влюбленным». Вам следовало бы быть благодарным за такое отношение, а не злиться подобно безумному!

– Ладно, ладно! Успокойтесь. В любом случае меня разбирает не злость, а любопытство. Мне хочется знать, как это получилось, что кто-то стал истолковывать мои отношения с Бет как отношения влюбленных. Я полагаю, вам приходилось слышать, как все это началось – о том, как она и Дженайна Карлайен приехали в Тасгалу?

– Да. Полиомиелит сделал Бет калекой, а вы…

– А я вылечил ее, вы хотите сказать? Да, теперь я начинаю понимать, как появилась на свет эта история. Но в ней не все верно. У меня были кое-какие соображения по поводу методов лечения полиомиелита, которые мне хотелось бы испытать на практике, и Бет оказалась моим подопытным кроликом. Вот это действительно верно. Но есть еще ряд фактов, которые нельзя оставлять без внимания. Во-первых, несмотря на то что она выглядит трогательно хрупкой, физически Бет крепка и вынослива на зависть многим…

«Этого ты мне мог бы и не говорить», – с мрачной иронией подумала Лиз.

– А кроме того, Дженайна, благослови ее бог, всегда была убеждена в том, что все, что я делаю для Бет, – это правильно. И как мне кажется, это последнее обстоятельство, – теперь, казалось, он говорит больше сам с собой, а не с Лиз, – все время служило мне путеводной звездой, поскольку ни при каких условиях я не мог разочаровать Дженайну в ее надеждах. Что же, я не разочаровал ее, и сама Бет является очаровательным свидетельством своего полного выздоровления. И нет никаких поводов, за исключением одного, запрещающих ей выйти замуж хоть завтра.

– За исключением одного? Какого же?

– Самого важного. Она к этому не готова. Она еще слишком молода.

– Мы с ней одного возраста, – напомнила Лиз, – что же, по-вашему, я тоже не готова к замужеству?

– Как я уже говорил вам, за последние несколько месяцев вы повзрослели, не знаю уж, то ли благодаря, то ли вопреки обстоятельствам. Зато я хорошо знаю Бет. Я знаком с ней дольше вашего, и уж если вы настаиваете на этой распространенной версии ее выздоровления, в том, чем она является сейчас, частично есть и моя заслуга. И я могу видеть, что она еще не достигла уровня развития, необходимого для того, чтобы быть счастливой в браке. Она все еще считает, что для того, чтобы привлечь мужчину и привязать его к себе, ей следует относиться к нему с почтением, соглашаться с ним, льстить ему и подражать во всем.

– Я думала, что, как считается, именно это и нравится мужчинам.

– Однако это не так. Ни один мужчина никогда не захочет, взглянув на жену, всегда видеть свое отражение, а также слышать, как высказанное им мнение воспроизводится для него с помощью этакой жены-магнитофона.

– А как же тогда быть с этим: «Я намерен быть хозяином в своем доме»? – процитировала Лиз. – Многие мужчины время от времени говорят эту фразу.

– Это совсем другое. Признаю, она звучит довольно высокомерно. Но в ней заложен глубокий смысл. Быть хозяином – это включает в себя все: от желания работать ради жены до готовности сражаться за ее благо, если это будет необходимо. Это основные мужские потребности. В этом отказ мужчины поддакивать по любому поводу. Но такому мужчине не нужна и женщина, готовая во всем соглашаться с ним. И этим двоим самым важным друг для друга людям не приходится ни на йоту поступаться ни своим равенством, ни глубокой зависимостью друг от друга только потому, что они предпочтут вместе преодолеть все бури, а не дрейфовать в штиле безропотного согласия.

– Странные у вас метафоры, – несколько неуверенно произнесла Лиз, – то штормы, то штили…

Но Йейт только отмахнулся:

– Ну и пусть, зато сама мысль понятна. Суть в том, что пока еще Бет не обладает способностью самостоятельно формировать свою точку зрения. Ей нужен совет. Ей недостает искренности. Она ищет поддержки. И я должен сказать, что все это она делает с очаровательной беспомощностью. Но что касается меня, женщина, которую я захочу взять в жены, ничего подобного не должна делать, очаровательно это или нет, за исключением тех случаев, когда ей действительно нужна помощь или поддержка.

Он не собирается жениться на Бет! И в сказанном им не содержалось ничего такого, из чего можно было бы сделать вывод, что он влюблен в кого-либо еще. «Все зависит от милости богов», «женщина, которую я возьму в жены» – ведь это просто общие слова, не так ли? В них не содержалось ничего конкретного. И хотя любая попытка составить умозаключение типа «Он не любит Бет Карлайен, следовательно, благодаря этому появляется шанс у Лиз Шепард» не имела под собой никакой почвы, тем не менее подобное предположение привело Лиз на грань хрупкого, ничем не обоснованного возбуждения.

Она знала, что холодный расчет завтрашнего дня не оставит камня на камне от ее иллюзий, что еще сегодня вечером Роджер может разрушить их одним своим словом или фразой, которая скажет правду: даже в тот раз, когда он целовал ее, как объект сердечной привязанности она для него не существовала и никогда не будет существовать. Лиз почти молилась: «Ну пусть моя мечта побудет со мной хоть еще немного, ну хоть чуточку!»

– До рассвета осталось пять часов, – сказал Роджер, посмотрев на часы. – Этого времени хватит на то, чтобы слегка вздремнуть. Боюсь, что умыться вы не сможете. Вода кончилась. Но может быть, вы воспользуетесь для этой цели кремом для бритья?

– Благодарю, у меня есть чистящий крем и туалетные салфетки. Однако где же это мне «слегка вздремнуть»?

– На заднем сиденье. Во весь рост вы там не растянетесь, но заснуть, надеюсь, сможете. А чтобы укрыться, когда ляжете, вот, возьмите это. – И с этими словами Роджер протянул ей мохеровый плед.

– А как же вы?

– Обо мне не беспокойтесь. С точки зрения беспокойства по поводу возможных намеков и того, что скажут люди, можете считать, что меня здесь нет. Как бы то ни было, я намереваюсь отправиться на прогулку. Вы не боитесь остаться одна?

– Конечно нет. Что может случиться со мной?

Роджер улыбнулся и слегка коснулся щеки Лиз:

– Я надеюсь, что ничего. Ну, устраивайтесь поудобнее и сладких вам снов. Я возьму с собой фонарь.

Лиз легла на сиденье, подтянула плед к подбородку и стала вслушиваться в тишину безграничной пустыни вокруг нее.

Девушке не хотелось спать. Она хотела просто лежать вот так, собираясь с мыслями и чувствуя, какое это облегчение – освободиться от долгой и изнурительной ревности к Бет. Но вот ее веки сомкнулись, и она заснула здоровым сном уставшего за день человека.

Сквозь сон Лиз слышала, как возвратился Роджер. Еще до его прихода она нечаянно откинула плед и теперь почувствовала, как Роджер снова укрыл им ее плечи. Лиз пошевелилась, что-то пробормотала, но он ничего не ответил, а после этого всякий раз, когда Лиз просыпалась и засыпала снова, она смутно, сквозь сон, чувствовала, что Роджер рядом.

Вздрогнув то ли от шума, то ли от прикосновения, Лиз наконец проснулась окончательно и увидела Роджера. Лиз опустила ноги на пол, по-детски потерла кулаками глаза и улыбнулась ему.

– Как же крепко я спала! – сказала она. Роджер улыбнулся ей в ответ:

– Мне ли не знать этого. Я пытался заговорить с вами – безрезультатно. Я пытался стянуть с вас плед – снова никакого эффекта. В конце концов мне пришлось прибегнуть к методу, которым была разбужена Спящая красавица. Это сработало.

Лиз не сводила с него глаз.

– Метод… Вы поцеловали меня?

Роджер кивнул:

– Так, ерунда. Недостойное внимания широкой общественности, но достаточно эффективное, чтобы рекомендовать его в качестве будильника. Я подумал, что мы могли бы вместе посмотреть на восход солнца. Оно вот-вот выйдет из-за горизонта.

Чтобы скрыть румянец, который запылал на ее щеках, Лиз повернулась к нему спиной и стала возиться с ремешками своих сандалий.

– Да, мне хотелось бы увидеть его, – сказала она сдавленным голосом.

Выйдя из машины, они встали, повернувшись лицом к востоку, и стали ждать. Прохладный ночной ветер ослаб до тихого шепота, но в воздухе возник иной I звук, тонкий, но настойчивый, похожий на монотонное гудение вибрирующих телеграфных проводов.

Откинув голову назад, Лиз прислушалась. Роджер внимательно наблюдал за ней.

– Вы тоже слышите этот звук? Мне было интересно, слышен он вам или нет, – сказал он.

– Он какой-то странный, – прошептала Лиз. – И продолжает звучать, не утихая. А что это такое?

– Поющие пески – еще одно чудо пустыни, – объяснил Йейт. – Бет, например, не слышит песни песков. Дженайне лишь временами удастся услышать этот звук, а я всегда мог слышать его.

– Ну, как оказалось, это и в моих силах, – ответила на это Лиз, довольная этим уже потому, что она может услышать подобное явление, а Бет – нет.

К этому времени линия горизонта стала светлее и шире. Посылая в небо первые лучи света, солнце залило неярким мерцающим сиянием неровную поверхность песков.

В этот момент Лиз почувствовала, как руки Роджера легли ей на плечи, направляя и приглашая ее поднять голову и посмотреть на темноту, все еще висевшую над ними и далее за их спинами. Они вместе смотрели, как черное небо медленно превращалось в серое, потом в лиловое и розовое, а после рассыпалось на пуховые облачка, окрашенные в оттенки розового, особенно нежные на фоне синевы неба, которое через час или через два жара сделает совершенно бесцветным. Стремительно налетел ветер; солнце поднялось выше, и утро вступило в свои права.

Сведя брови к переносице, Роджер взглянул на Лиз: – Все началось как сугубо деловая поездка, которая, согласно моим намерениям, должна была завершиться задолго до полуночи. И вы только посмотрите на нас! Заблудившиеся, немытые, на расстоянии многих миль от ближайшего места, где можно надеяться на какую-то пищу, мы встречаем рассвет, как если бы…

– Как если бы что?

– Ну, как если бы мы были влюбленной парой, впервые встречающей вместе восход солнца.

Лиз сделала один-два шага в сторону, и рука Роджера скользнула с ее плеча. А в следующее мгновение ей стало ясно, что и его внимание более не сосредоточено на ней. Уперев руки в бока и вскинув голову, он стоял, напряженно прислушиваясь к чему-то.

– Вы слышите этот звук? – спросил Роджер, повернувшись к Лиз.

– Вы имеете в виду пески?

– Нет. Где-то идет автомобиль. И как мне кажется, не один. Прислушайтесь… – Напряжение покинуло Йейта, и он снова посмотрел в сторону Лиз. – Ну, вот и все дела. Сейчас нас окунут в поток жизненных реалий. Вы рады?

Лиз сделала глубокий вздох.

– Нет, – сказала она.

– Как это ни странно, я тоже.

И прежде чем уйти к колее, чтобы встретить приближающиеся машины, Роджер пристально посмотрел Лиз в глаза.