Онлайн чтение книги Саперлипопет, или Если б да кабы, да во рту росли грибы…
11

…Ресторан для избранных на улице Горького. Прибежище Счастливцевых и Несчастливцевых. Пропивается получка или премиальные «Мосфильма». Двоими, сидящими в углу за маленьким столиком.

— Вот, казалось бы, радоваться только, сижу в ВТО с любимым другом, пью виски, закусываю креветками, жена в отъезде, дети, слава Богу, не звонят, где-то тоже загорают, читаю себе Тютчева и Цветаеву, новая пластинка вот вышла, из Америки привезли первый том десятитомного Булгакова и парижскую запись последнего концерта «Ролингсов»… Что ещё надо, живи и радуйся… И не получается. На душе, как в той песенке «Завтра Новый год», а настроение, чёрт его знает почему, е…е в… подмышку.

— Тоша, Тоша, ты это обо мне. Булгакова, правда, никто не привёз, но жена и дети, как и у тебя, в отъезде, тишь да гладь, а настроение тоже «в подмышку». И из-за чего? Из-за кого, точнее.

— Сын, что ли, спился?

— Да нет, из-за другого алкаша. Талантливого, нашего, умного, пусть хитрого, всех и всё знающего, но всё же пьяницы, значит, не самого последнего человека.

— Знаешь что? Не будем о нём. Он всё же дело делает. И людям как-то помогает. А то, что подписывает какие-то ненужные письма, — что ж, это плата за то, что дают ему всё же дело делать… Погрозим ему пальцем — поймёт, поверь мне, — и простим. По-христиански… Давай ещё по одной.

— Давай… Знаешь, Тоша, за что выпьем? За то, чтоб никогда нам с тобой не светила звёздочка Героя Соцтруда. Хватит с нас народных СССР.

— Хватит…

— Хватит…

— С гаком?

— С гаком! Закажем ещё креветок?

— А может, раков? С пивом. У них сегодня пильзенское, настоящее.

— Раков так раков. Идёт. Э-э, мэтр! Кстати, о птичках, о народных. Ведь не сыграй я Железного Феликса, так и сидел бы в заслуженных. Плевали мы на это, скажешь ты. Плевать-то плевали, а сыграть сыграли…

— А я Алексей Максимовича, Викуля, а Коля Губенко Керенского, кристальный Вася Шукшин, напялив на голову лысый парик, маршала Конева, а Кваша Карла Маркса, пробривал себе лоб, а друг твой Кеша — Ильича. Попробуй отказаться от таких ролей. Не дорос, мол? Знаем, знаем мы эти ваши штучки, и в книжечку запишут, «Личное дело» называется: «Идеологически не выдержан, политически не развит, ссылаясь на объективные причины, отказался от роли…», и пошло, и пошло…

— Так не отказался же, вот в чём ужас. И сыграл-то плохо, стыдно вспомнить. И автора пьесы презирал, а сыграл. А в награду, пожалуйста, почётное звание, со всеми дополнительными благами, мать их…

— Не казнись, все мы такие. А чтоб Героя получить, мало сыграть мудака в пьесе говнюка, надо и письмишко это самое подписать. Вот ведь и бывший властитель дум Эуген тоже подписал. Вроде оппозиционер. Не ахти какой, но всё же…

— Не говори мне о нём, сплошное огорчение. Никогда ж не подписывал. Балансировал, и нашим, и вашим хотел, но подписывать не подписывал. А тут гневно сжимает кулаки. Оккупанты, видите ли, не жалеют никого — ни стариков, ни женщин, ни детей. Ни палестинских, ни ливанских. Остановить убийц! Прекратить провокации в Ливане! И не стыдно…

— Не стыдно. Будем рады уже тому, что о братской руке, протянутой Афганистану, стихов хоть не пишет.

— Ну что ж, давай радоваться.

— Давай!

— Давай!

И в этот момент появляется этот самый Эуген.

— А-а… Представителям наипервейшего в мире искусства наше нижайшее. Пришипились в уголочке и чьи-то косточки перемывают. Можно к вам?

И что ж? Представители наипервейшего говорят «нет»? Чёрта с два! В лучшем случае скажут: «Ваши, кстати, перемывали, но можем и чьи-нибудь ещё. На ваше усмотрение». И подвинутся, и закажут ещё пива. И соответствующие косточки для перемывки найдутся. И усердно примутся за дело.

Сгустил? Сгустил.

Зачем? Ведь не только же в ВТО сидят. И не только Железного Феликса, юного Маркса, начинающего адвоката Владимира Ульянова играют. Не только Ленина, но и Гамлета, Порфирия Порфирьевича сыграл Смоктуновский. И во МХАТе не только «Сталевары», но и Булгаков, Распутин, Володин. И в кино давно уже нет «Клятв», «Третьих ударов», «Падений Берлинов».

Зачем сгущать? Зачем подслушивать в ВТО именно этот разговор, а не другой, где пьют и поздравляют молодого актёра с Протасовым или заливающуюся краской девушку с Ниной Заречной?

А потому что нет новой Нины Заречной! А та, чеховская, дожила до наших дней только потому, что автор не дожил. А дотяни он, победив свою чахотку, гнить бы его косточкам на Колыме. И никаких «Чаек». Даже с занавеса содрали бы.

Да, но…

Стоп!

Дальше не могу. Боже мой, какое счастье, что чаша сия миновала меня. Ни я, ни театр ничего от этого не потеряли. Ни о каком народном не могло быть и речи. И никаких Железных Феликсов. (Как ни странно, но в юные, актёрские годы свои мечтал сыграть не только Хлестакова или Раскольникова, но почему-то и… Якова Свердлова. Шёл в те годы фильм о нём. Такой себе интеллигент-революционер в пенсне. Как раз для меня, худенький, небольшого росточка.) Нет, играл бы вторые, третьи роли, преимущественно отрицательные, белогвардейцев, интеллигентных хлюпиков. В газетах, какой-нибудь «Сызранской правде», хвалили бы, допустим, может, и в «Советской культуре» появилось бы «отлично справился с нелёгкой ролью ренегата-отщепенца заслуженный артист Башкирской АССР такой-то». И все бы поздравляли.

А ночью, после спектакля, ни в каком не «Арагви», а в захудалой сызранской или краснодарской «Волне», без всяких креветок глушили бы «Московскую», багровея от градусов и обиды:

— Читал распределение? Каренину-то сисястой своей мадам дал. А?

— А ты сомневался? Думал, твоей Шуре?

— Да, но мадам уже за полcта. Постыдился бы…

— Не по его воле. По её. Если б по его, то играть бы Вознесенской, сам знаешь.

— Вознесенская уже забыта. Он теперь за этой, как её? Новенькая, в букольках.

— Хе-хе… Новенькую в букольках Карлинский закадрил.

— Всё! Не видать ему теперь Фердинанда.

— Не беспокойся, будет и Фердинанд. Он уже в партию подал…

— Жорка? Побойся Бога, он и Гегеля от Гоголя не отличит.

— Зато «Спидолу» нашему Фигаро по блату достал.

И пошло, и пошло… До утра.

Нет, слава Всевышнему, миновала меня сия чаша. Сыграл на прощание князя Кутайсова в «Генералиссимусе Суворове» — три слова под занавес, в последнем акте — и командиром взвода в запасной сапёрный батальон — с места песню, шагом марш по маршруту, указанному в карте. Закончился он в селе Пичуга Сталинградской области. И всю зиму учил бойцов чему-то не очень ясному тебе самому. Всё же лучше, чем читать с эстрады стихи Николая Асеева.