Онлайн чтение книги Кромешная ночь Savage night
11

Из ванной она вышла довольная, сделавшись куда свежее, чем была на входе, да и я со свежей полбутылкой виски в брюхе тоже чувствовал себя хоть куда. Завтрак мы съели весь, хотя, надо признать, к моей порции она тоже здорово приложилась. Я прикурил для нас обоих сигареты, и она откинулась на подушки.

— Ну? — проговорила она, сощурясь.

— Что — ну? — переспросил я.

— И как тебе?

— Хороший кофе. Давно такого не пробовал, — сказал я.

— Поганец! — изумилась она и загоготала. От взрывов ее гогота я начал уже дергаться заранее, как перед тем от храпа. — М-м-м? — пропела она. — А мне так очень даже, если не возражаешь. Не хочешь с мамочкой опять в кроватку?

— Слушай, детка, — нахмурился я, — мне чертовски жаль, но… в общем, тебе пора домой.

— Как? — Она резко села прямей. — Да ну тебя, зая! Ты говорил…

— Я говорил, что мы вместе переночуем. Вот, переночевали. Какая тебе разница, днем раньше, днем…

— Мне очень большая разница! Ты же не проторчал в богом забытой дыре столько, сколько я! Мне… Почему не сделать так, как заранее договорились, а, зайка? Я ведь могу уехать и вечером, а ты приедешь утром… и у нас будет целый день, чтобы побыть вместе. Или я могу остаться — пойду к сестре, скоротаю вечер у нее, а домой поеду завтра, а ты можешь…

— Послушай, детка… Фэй, слушай-ка, — прервал ее я. — Надо признать, заранее я не до конца все продумал. Мне еще много над чем надо поразмыслить, и я не понимаю — тоже мне великое дело, сейчас ли ты…

— Еще какое великое, а как же! Чего вдруг не великое-то?

— Тебе надо возвращаться, — сказал я. — Немедленно. Или уеду я, а ты приедешь ближе к вечеру. Мне нельзя ночевать в доме, если тебя там нет. Ты там нужна мне, чтобы подтвердить на случай, если вдруг что-то стрясется с Джейком. Потом, мало ли, еще начнет выкидывать коленца, как в первый вечер.

— Ф-фи! По всем приметам судя, он и вовсе, может быть, домой не явится.

— Вот, кстати, это второй вопрос. Надо, чтобы он снова сделался домашним. Ночевал дома все время. Тебе за этим следует проследить. Нельзя, чтобы он оказался дома как раз в ту самую ночь, когда что-то случится.

— Ч-черт! — Она зло раздавила сигарету и взялась за бутылку. — Стоит мне подумать, что я собираюсь его… Ну ты даешь, зая! Ты можешь выехать завтра, а я вернусь сегодня к ночи. Этот-то вариант неужто не подходит?

— Боюсь, что нет. Считается, что денег у меня в обрез. Будет неправильно, если мне на то, чтобы забрать костюм, понадобится чуть ли не три дня.

Она со злостью — бах! — об стол бутылкой.

— Фэй, я, конечно, дико извиняюсь… — проговорил я.

Она не ответила.

— Нам нельзя сейчас рисковать. Потерять можно слишком много…

И я пошел и пошел рамсы раскидывать — и извинялся, и объяснял, потому что дураку ясно: либо она отстегнется сразу, либо вообще не сможет заставить себя вернуться в Пиердейл.

В конце концов пошла на попятную: возможно, уловила в моем голосе новую жесткость.

— Что ж, зая, ладно, — вздохнула она и надула губки. — Раз так надо — что ж, значит, так надо.

— Вот это по-нашему. Молодец, детка, — одобрил я. — А мы с тобой еще повеселимся. Ты да я, да тридцать тонн баксов; а может, на пять или десять больше, если все провернем на пять с плюсом.

— Ах, ну конечно, Карл! — (Опять с милой улыбкой.) — Как будет чудесно! Ты уж меня прости, если я… Просто я завелась, настроилась, а тут…

— Ничего, ничего, — сказал я.

Она хотела, чтобы я вернулся в Пиердейл первым. Хотела немного еще поболтаться по Нью-Йорку, поэтому с марафетом и одеванием не спешила. Ну, я в итоге согласился, ладно уж. Но к ночи чтоб дома была как из пушки!

Еще немного поболтали — так, ни о чем, лишь бы языками чесать. Чуть погодя вдруг говорит: «М-м-м? Зайчик?» — и лезет обниматься; а я знаю, что не смогу ничего. Ну не так же скоро, не сейчас! Господи, святой истинный крест, я знал, что не смогу.

Но я смог!

Я напрягался и старался изо всех сил, пронзаемый нудной болью аж до ногтей на ногах; глаза держал закрытыми, боясь, как бы она по ним не догадалась, что я-то… я-то ведь… всецело пребываю как раз в той самой безрадостной, скучной пустыне, где солнце не дает ни тепла, ни света, где…

…Так как же все-таки насчет «потом»? Если, конечно, будет это «потом». Как с ней-то быть?

Уставясь в грязное окно Лонг-Айлендского почтово-багажного, я сидел в полудреме, мысли витали, скручивались кренделями и возвращались к ней. Как быть с нею?

Вся кругом себя сдобненькая. Да и на мордашку ничего. Вроде бы все при ней, чего и желать-то еще от женщины, если ты на вершине или хотя бы выглядишь, будто на вершине.

Но я никак не мог представить себя на той сплошной нескончаемой пирушке, в которую должна превратиться жизнь рядом с ней. Не видел я там себя, да и пирушки той не хотел. Чего я хотел, так это… черт его поймет, в натуре даже и не знаю, но только не этого. Просто быть собой. И, может быть, чтобы рядом был кто-то типа… ну да, типа Руфи — человек, рядом с которым я могу быть самим собой.

Руфь. Фэй. Фэй, Руфь… Или как? Чего хочу, непонятно. На самом деле даже непонятно, чего я не хочу. Чего я точно не хотел, так это чтобы меня втянули в подобную заваруху, однако должен сознаться, Аризоной я тоже был уже сыт по горло. Кстати, про это я пока помалкивал, но там на моем лежбище перебывало много девчонок. Господи, да в прошлом месяце хотя бы я имел двух или трех в неделю, каждый раз новых. И все, казалось бы, более-менее, у всех все на месте. Но почему-то ни в одной из них я не находил того, чего… чего? Чего я хотел, видимо.

Что бы это ни было .

Глаза у меня потихоньку слиплись, и я не стал их разлеплять. Босс, вероятно, подсказал бы что-нибудь по поводу Фэй. Может быть, придумал бы дельце, где можно ее вновь использовать, а может быть, решил, что от нее только лишний риск. Конечно, он бы поговорил со мной об этом. И если она нужна мне, если я возьму на себя за нее ответственность…

Так ведь откуда же мне знать? В данный момент она мне не нужна. Ни она, ни кто бы то ни было другой. Что вполне естественно. Завтра, послезавтра… а потом? Бог весть.

Голова моя привалилась к оконному стеклу, я заснул.

Проснулся через несколько часов.

Проехал, на хрен, до конечной станции, и меня трясет за плечо проводник.

Чудом удержался, чтобы не залепить придурочному обалдую в глаз. Оплатил лишний проезд плюс билет обратно до Пиердейла. День только начинал клониться к вечеру. Возвратиться вперед нее, пожалуй, успею.

Сходил в сортир, умылся. Вернувшись на место, глянул на стрелки часов и охренел: какого рожна стоим? Потом выглянул в окно, и мне совсем поплохело.

Смотрю, мистер Обалди-Обалда — проводник, который должен был, забрав плацкартный талон, высадить меня в Пиердейле, — и сам и все его дружбаны из поездной бригады теплой компанией слоняются по перрону. Ни капли никуда не торопясь. Балбесничают и задирают друг друга, при этом ржут, как небольшой табунок мулов.

Ага, куда-то двинулись. Куда? А в ресторан!

Торчат там и торчат; чем занимаются — загадка, во всяком случае, так долго жрать точно нельзя. Кажется, два часа проваландались, не меньше.

В конце концов, когда я уж готов был брать приступом паровоз и отъезжать самочинно, они там все свои загадочные дела закончили и вывалились обратно на платформу. Ну, хорошо, ладно, вышли на вольный воздух. Сдвиг наметился. Но по вагонам не разбегаются, в тамбуры свои не лезут.

Встали у вокзала в кружок, треплются, ковыряют в зубах.

Как я их только не ругал про себя, какими словами не костерил, все маты, какие знал, на них сложил. Это ж они меня, меня, болезного, пытаются уделать!

Наконец их кружок распался, пошли по вагонам.

Когда поезд пришел в Пиердейл, стемнело. И как раз, смотрю, набирает ход встречный из Нью-Йорка. Я выглянул за дверь вокзальчика, вижу, стоит такси, единственное на всю площадь.

Водитель распахнул дверцу, сажусь. И тут… Хотя, наверное, вы догадались. Уж такой я был весь из себя предусмотрительный, такой осторожный, а она тут как тут — здрасте, пожалуйста, сидит, голубушка, и, стало быть, домой мы едем вместе!

Она бросила на меня ошалелый, испуганный взгляд.

Я говорю:

— Ой! Привет! Миссис Уинрой! Вы что, приехамши из Нью-Йорка?

— Д-да. — Она деревянно качнула головой. — А вы… вы тоже?

Я рассмеялся. Смехом таким же пустым и гулким, как балда обалдуя.

— Ну, не совсем. Из Нью-Йорка я выехал утром, но в поезде уснул. И меня завезли на конечную станцию. Так что вот, теперь возвращаюсь.

— А, — сказала она. Просто «а». Но как сказала! Это было нечто — покрепче всяких соленых словечек.

— Я был дико измотан, — объяснил я. — Приятель, у которого я останавливался в Нью-Йорке, всю ночь храпел, я глаз не сомкнул.

Она резко повернула голову, ожгла взглядом. Потом закусила губу, и я услышал что-то такое среднее между сдавленным смешком и все тем же — господи помилуй — всхрапом.

Приехали к дому. Она вошла, а я расплатился с водителем и пошел через улицу в бар.

Выпил два двойных. Затем, заказав сэндвич с ветчиной и сыром и бутылку эля, уселся в одной из выгородок. Помаленьку меня отпускало. Я, без сомнения, здорово сел в лужу, однако пока что только в лужу, и на этой основе довольно трудно было бы меня припутать. Ну да ладно, что сделано, то сделано, переживать теперь смысла нет.

Заказал еще эля, стал успокаивать себя, самоуговорами отгоняя тревогу. И почти убедил, что это был эпизод в чем-то даже счастливый. Во всяком случае, может таким оказаться, если взглянуть под правильным углом. Потому что даже последний идиот должен понимать, что мы не можем быть настолько безмозглыми, чтобы, съездив на случку в Нью-Йорк, возвращаться вместе.

Второй эль кончился, я пошел заказывать третий, но передумал. Все, хватит. За глаза хватит и даже за уши.

Бутылка ведь дает очень немного. А попытаешься взять с нее больше, будешь не брать, а только вкладывать.

Подхватил сверток с костюмом и пошел через улицу к дому. В глубине души надеясь, что Джейк уже на месте.

А он и впрямь был на месте.

Джейк, Фэй и Кендал сидели вместе в гостиной, хозяйка смеялась и стрекотала сорокой.

Я зашел, кивком с ними поздоровался и направился к лестнице наверх.

Фэй обернулась, окликнула:

— Идите к нам, мистер Бигелоу. Я как раз рассказывала, как вы путешествовали на поезде — как заснули и проехали до последней станции. Что вы подумали, когда проснулись?

— Подумал: будильник с собой брать, что ли? — ответил я.

Кендал фыркнул.

— Это напомнило мне случай, который произошел несколько лет назад, когда я…

— Извините, — перебила его Фэй. — Джейк!

Тот сидел, наклонившись в кресле вперед и уставясь в пол, большие костистые руки сложены на коленях.

— Джейк!.. Одну минуточку, мистер Бигелоу. Мой муж хотел бы перед вами извиниться.

— В этом нет необходимости, — стал отнекиваться я. — Мне…

— Я знаю. Но он хотел бы. Правда, Джейк? Он сознает, что допустил глупейшую ошибку, и хочет принести за нее извинения.

— Вот это правильно! — начальственно кивнул Кендал. — Уверен, что мистер Уинрой с нетерпением ждет возможности прояснить недопонимание, которое… гм… можно ведь и прояснить!

Внезапно Джейк поднял голову.

— Прямо-ага! Ща проясню! — прорычал он. — Тебя что, за веревочку дергают, а, дедуля?

Кендал задумчиво поглядел на чашку своей трубки.

— Вы назвали меня своим дедом? — задумчиво переспросил он. — Что ж, а ведь это и действительно самое грязное ругательство из всех, что я когда-либо слышал!

Джейк с глупым видом похлопал глазами. Потом до него дошло, и он провел по губам тыльной стороной ладони, будто огреб затрещину. Весь боевой дух — вернее, последний его остаток — вновь от него отлетел. Он перевел взгляд с Кендала на Фэй и, наконец, на меня. И мое лицо, скорее всего, показалось ему все-таки наиболее дружелюбным из всех.

Встал и поплелся ко мне — большой полупустой мешок с костями. С видом побитого пса подошел и протянул руку, пытаясь вымучить улыбку на деланом, неискреннем лице.

Я не мог ему не сочувствовать, но при этом у меня на загривке вся шерсть встала дыбом. Как подумал, меня аж передернуло. Ну нельзя же так с человеком! Сколько можно измываться? Уж коли дело зашло так далеко, лучше покончить враз и побыстрее.

— П-прости, парень. Должно быть, я перебрал тогда. Не серчаешь?

Я говорю: о’кей, о’кей, но он меня как будто и не слышит. Вцепился в мою руку, а сам смотрит на Фэй. Вздрогнул, озадаченно нахмурился и вновь ко мне:

— Рад видеть тебя у нас. Чем могу, я всегда… мне…

Дальше он, видимо, забыл слова. Ладонь мою выпустил, и опять на жену смотрит. Она коротко кивнула, взяла его за руку и вывела из комнаты.

Они вышли на веранду, дверь прикрыли неплотно, и я услышал, как она говорит:

— Ну вот, теперь смотри не подводи меня, Джейк. Я только что…

Помогая себе руками, Кендал тяжело поднялся с кресла.

— Да-а, мистер Бигелоу. Позволю себе заметить, что-то у вас вид усталый.

— А я и впрямь притомился, — сказал я. — Пойду, пожалуй, завалюсь.

— Вот и прекрасно. Как раз хотел вам предложить. В такой момент да заболеть вам ведь никак нельзя, не правда ли?

— В такой момент? — переспросил я. — Это в какой?

— Ну-у, — протянул он, чуть вскинув брови, — в момент, когда вы на пороге новой жизни. Занятия у вас начнутся, то да се. У меня есть предчувствие, что вас здесь ждут великие дела, если вы будете упорно двигаться вперед, не отступаясь от первоначально намеченного плана в угоду отвлекающим моментам.

— В этом ведь и есть секрет вашего успеха, да? — поинтересовался я.

Его щеки чуть порозовели, но он сморгнул и улыбнулся.

— Ну-ну, что называется, уели старика. Напрашивающимся контрвыпадом — если и впрямь до этого опуститься — был бы вопрос о том, в чем же секрет вашего успеха.

На этом мы, пожелав друг другу доброй ночи, распрощались, и он направился в пекарню. А я пошел к лестнице наверх.

Фэй проводила Джейка в город (или куда он там отвалил) и возилась на кухне с Руфью. Я немного постоял у подножия лестницы, послушал, как она хрипло распекает и понукает служанку своим начальственным, непререкаемым тоном. Затем громко прочистил горло и пошел к себе.

Через пять минут явилась Фэй.

Сказала, что беспокоиться совершенно не о чем. Нашу легенду Кендал и Джейк заглотали не жуя.

— Если бы что не так, я бы почувствовала, зайка. Я смотрела за ними во все глаза, уж ты поверь. Они ни капли ничего не заподозрили.

Очень была собой довольна. Я сказал, что она большой молодец.

— А куда подевался Джейк?

— В винный пошел. За бутылкой. Ну, в бар, наверное, зайдет, пропустит пару стопариков. Но больше точно не будет, гарантирую. Я у него изъяла деньги, оставила только два доллара.

— Класс, — сказал я. — Это по нашему, детка, люблю.

— М-м-м? Несмотря даже на храп?

— А-а-ай, да ну, я же шутил. Злился на этот чертов поезд.

— Ну, если ты и вправду раскаиваешься… — Она прильнула ко мне.

Я дал ей тычка одновременно с поцелуем и отстранился.

— Сейчас лучше не надо, детка.

— Знаю. Я точно так же стараюсь быть осторожной, как и ты, зайчик.

И уже взявшись за ручку двери, вдруг зажала рот ладонью, подавляя смешок.

— Ой, Карл! Тут кое-что произошло такое, о чем я обязательно должна тебе рассказать.

— Да? — насторожился я. — Так не тяни, говори скорее.

— Ты со смеху помрешь. Не знаю, почему я раньше этого не замечала, видимо, она просто не из тех, к кому очень приглядываешься, а кроме того… Кроме того, не исключено, что это случилось только что! Я… Ты просто не поверишь, зая! Прямо такой смех, такой смех!..

— Ну, если уж прямо такой смех, — перебил я, — то лучше ты мне дальше не рассказывай, а то как бы мне всю ночь не прохохотать.

— Поганец! Да просто дело в том, что… Я насчет Руфи, зайка. Нет, ты можешь себе представить? Вот богом тебе клянусь: на ее целку кто-то посягнул, причем успешно!