Онлайн чтение книги Саврола Savrola
Глава XVII. Оборона дворца

— Это почти лучшее из того, что я до сих пор видел, — сказал лейтенант Тиро капитану артиллерийской батареи, когда они уже прошли через ворота.

— Мне все это показалось отвратительным, — ответил ему другой офицер. — И когда они взялись за оружие, уже все было ясно.

— Нас разгромили не потому, что использовали оружие, — вмешался младший офицер из полка улан, который не преувеличивал ценность артиллерии. — Нам нужны были кавалеристы.

— Нам требовалось больше обученных солдат, — ответил офицер артиллерии. В тот момент у него не было желания спорить по поводу относительной ценности различных видов оружия. — Боевые действия этого тылового охранения ни к черту не годятся.

— В последний момент выступили не только тыловики. Это было кошмарное зрелище, — сказал Тиро.

— Вы полагаете, что они добивали раненых штыками?

— Я думаю, что каждого из них. Они были жестокими, как волки.

— А что же тогда будет дальше? Они собираются ворваться сюда и уничтожить нас!

— Ну, это мы еще посмотрим, — попытался сохранить хорошую мину Тиро. Его бравая отвага могла выдержать длительное испытание. — Скоро возвратится флот, а до тех пор мы сможем удержать дворец.

Нельзя сказать, что здание дворца не было приспособлено для обороны. Оно было полностью сооружено из камня. Окна находились на некотором расстоянии от земли. Те, что располагались ниже, были зарешечены, за исключением окон, которые выходили в сад, где терраса и ее ступеньки давали доступ к длинным французским окнам. Но было очевидно, что требовалось лишь несколько винтовок, чтобы заблокировать открытые и узкие подходы к этой части здания. Создавалось впечатление, словно архитектор предвидел, что произойдет такое событие, и построил крепость, которая лишь внешне выглядела как дворец. Сторона, обращенная к площади, казалось, наиболее подходила для штурма. Однако огромные ворота были защищены двумя небольшими башнями, где находились караульные помещения. Стена внутреннего двора была высокой и плотной. Однако казалось, что именно на этом участке врагу удалось бы наиболее эффективно использовать свое численное превосходство. Там было сосредоточено большинство воинов из небольшого гарнизона.

Повстанцами руководили мудро и тщательно. Они не сразу начали штурмовать дворец. Уверенные в своем преимуществе, они могли себе позволить ждать. Тем временем сторонники правительства, оставшиеся в живых, встали на защиту своего последнего оплота. Они поднимали грубо обтесанные булыжники, которыми был вымощен внутренний двор, и с их помощью окна были превращены в бойницы, и через них солдаты гарнизона могли стрелять, оставаясь не слишком заметными. Ворота были закрыты и зарешечены. Защитники дворца готовились подпирать их деревянными брусьями. Распределялись боеприпасы. Между офицерами были разделены долг и ответственность при осуществлении каждого этапа обороны. Защитники дворца понимали, что они вступили в борьбу, которая должна быть доведена до конца.

Но настроение Молары изменилось. Ярость, которую он испытывал ночью, утром сменилась звериной жестокостью. Он сделал отчаянную попытку захватить здание мэрии и лихо и смело ринулся в яростную схватку, которая произошла вслед за этим. Но теперь, когда он остался целым и невредимым, вновь овладел дворцом и понял, что его последний шанс убить Савролу был упущен, смерть казалась очень позорной. Угас боевой задор, который поддерживал его. Он пережил слишком много. Он ломал голову, пытаясь найти способ побега, но все было напрасно. Это был тяжелый мучительный момент. Через несколько часов можно было получить помощь — наверняка должен был прибыть флот. Но было уже слишком поздно. Огромные орудия могли бы отомстить за его смерть, но они не могли бы спасти его жизнь. Он задрожал от глубокого негодования, и тогда его охватило предчувствие надвигающегося мрака. От ужаса у него защемило сердце, его нервы трепетали. Ненависть огромного числа людей сосредоточилась на нем. Его ненавидели больше, чем всех остальных. И это было ужасно. В глубоком унынии он удалился в свою комнату и не принимал участие в обороне.

Примерно в 11 часов меткие вражеские стрелки начали пробиваться в дома, окружавшие фасад дворца. Вскоре из верхнего окна раздался выстрел, за ним последовали другие, и тогда ружейные залпы стали слышаться регулярно. Защитники дворца, спрятавшиеся за его стенами, решительно ответили тем же. Лейтенант Тиро и сержант гвардии, старый друг Молары еще со времен войны, заняли окно караульного помещения, расположенного слева от огромных ворот. Они оба были отличными стрелками. Младший офицер наполнил свои карманы патронами. Сержант аккуратно разложил их на подоконнике по пять штук в каждом ряду. С этой позиции они могли стрелять прямо на улицу, которая выходила на площадь и к воротам. Дюжина офицеров, находившихся за пределами караульного помещения, продолжала защищать подступы к дворцу. Они пытались вклинить огромную толстую доску между землей и поперечиной второго этажа. Если бы повстанцы попытались ворваться через ворота, это сооружение было достаточно крепким, чтобы не допустить их.

Выстрелы, раздававшиеся из окружающих домов, были не столько опасными, сколько раздражающими. Но несколько пуль пробили камни импровизированных бойниц. Гарнизонные стрелки пристреливались тщательно и медленно, стараясь не истратить боеприпасы или не подвергнуть себя опасности напрасно. Внезапно на расстоянии около трехсот ярдов от дворца, группа мужчин бросилась на улицу, которая вела к воротам, и начала что-то выталкивать вперед.

— Взгляните, друзья, — закричал Тиро, общаясь к своей группе, — они выкатывают пушку на прямую наводку! — И, метко прицелившись, он выстрелил в приближающихся врагов.

Сержант и все остальные защитники этой части дворца тоже открыли огонь с удивительной точностью. Наступающая толпа начала двигаться медленнее. Люди стали падать. Некоторые лежали на земле с распростертыми руками, другие уносили их. Атака почти прекратилась, тогда двое или трое мужчин обратились в бегство. Все остальные тоже бросились бежать в поисках укрытия в переулке, расположенном рядом. Пушка (захваченная со снарядом весом 12 фунтов) стояла заброшенная посередине дороги. Вокруг нее валялось около дюжины бесформенных темных предметов.

Солдаты из гарнизона закричали от воодушевления. В ответ на это усилилась стрельба из домов, расположенных вокруг.

Прошла четверть часа, и тогда повстанцы ворвались с боковых улиц прямо к главному входу и начали проталкивать четыре телеги, нагруженные мешками с мукой. И снова защитники дворца яростно стреляли. Их пули, попадавшие в мешки, создавали причудливые облака беловато-кремового цвета. Но противники, спрятавшиеся за передвижными укрытиями, упорно продолжали наступление. Тогда они приблизились к пушке и начали освобождать телеги, выгружая мешки и ставя их сзади. Наконец был сооружен обычный бруствер, за которым они укрылись и присели на колени. Некоторые начали стрелять; другие стали наводить пушку, в которую прицеливались воины из гарнизона. Потеряв двух человек, им удалось зарядить и навести ее на ворота. Третий человек занялся налаживанием вытяжной трубы, через которую производились выстрелы.

Тиро решительно прицелился, и фигура, видневшаяся вдали, рухнула на землю после его выстрела.

— Прямое попадание, — одобрительно сказал сержант и, в свою очередь, наклонился вперед, с целью выстрелить в другого противника, который с отчаянной смелостью двинулся, чтобы задействовать пушку. Сержант долго прицеливался, желая выстрелить наверняка. Глубоко вздохнув, он начал мягко нажимать на курок, как рекомендуется в учебниках по стрельбе. Внезапно послышался какой-то странный звук, напоминающий глухой шлепок. Тиро, быстро отпрянувший влево, едва увернулся от брызг внезапно хлынувшей на него крови. Сержант был убит наповал пулей, которая настигла его, когда он выглядывал через бойницу. Противник, находившийся вдали, все-таки добрался до орудия и, ухватившись за вытяжной шнур, отступил назад и вбок, чтобы выстрелить.

— Прочь от ворот! — закричал Тиро, обращаясь к своим солдатам. — Я не смогу им помешать! — С этими словами он поднял винтовку и для убедительности выстрелил в воздух.

В тот же самый момент огромное облако дыма вырвалось от пушки, и другая фигура рванулась к воротам дворца. Деревянные подпорки были полностью разбиты, а разрывы снаряда продолжали метаться, обрушивая смерть и ранения на людей из рабочей группы, которые убегали, пытаясь укрыться.

Долгие громкие душераздирающие крики раздавались со всех сторон, они доносились из домов и с улиц, окружавших дворец. Их подхватывали тысячи людей, которые ждали позади и услышали взрыв из пушки. Вначале стрельба повстанцев нарастала, но очень скоро горнист начал настойчиво трубить. И примерно через двадцать минут стрельба полностью прекратилась. Тогда из-за баррикады вышел человек с белым флагом в сопровождении двух других. Во дворце согласились на перемирие и начали размахивать носовым платком вместо флага. Представители противника подошли прямо к разбитым воротам, и их лидер вошел во внутренний двор. Многие защитники дворца прекратили свои дела, чтобы посмотреть на него и услышать, какие условия перемирия будут предложены. Это был Море.

— Я предлагаю вас сдаться, — заявил он. — Ваша жизни будут сохранены до тех пор, пока вы не предстанете перед справедливым судом.

— Обращайтесь ко мне, сэр, — сказал Сорренто, выступив вперед. — Здесь я являюсь командующим.

— Я призываю вас сдаться именем республики! — игнорируя его заявление, громко повторил Море.

— Я запрещаю вам обращаться к этим солдатам, — заявил Сорренто. — Если вы поступите так снова, даже ваш флаг не защитит вас.

Море повернулся к нему.

— Сопротивление бесполезно, — сказал он. — Зачем вы продолжаете и дальше жертвовать этими людьми? Сдавайтесь, тогда и ваша, и их жизни будут сохранены.

Сорренто задумался. Возможно, повстанцы знали, что прибывает флот. Иначе, подумал он, они бы не предложили перемирие. Было необходимо протянуть время.

— Нам потребуется пара часов, чтобы обдумать ваши условия, — сказал он.

— Ну, нет, — решительно заявил Море. — Вы должны сдаваться немедленно, здесь и сейчас.

— В таком случае мы не сделаем ничего подобного, — ответил министр обороны. — Дворец вполне еще можно защищать. Мы сумеем удержать его до возвращения флота и нашей доблестной действующей армии.

— Так вы отказываетесь принять наши условия?

— Мы отказываемся от всего, что вы предложили.

— Солдаты, — сказал Море, снова обратившись к окружившим их воинам. — Я умоляю вас не приносить в жертву вашу жизнь. Я предлагаю справедливые условия. Не отвергайте их.

— Послушайте, любезный, — гневно произнес Сорренто, — вы слишком долго испытываете мое терпение. Вы — гражданский человек, и вам неизвестны правила войны. Я считаю своим долгом предупредить вас о том, что, если вы будете по-прежнему пытаться подорвать лояльность правительственных войск, я буду вынужден застрелить вас на месте! — И с этими словами он вытащил револьвер.

Море следовало бы принять это во внимание. Но, будучи дерзким, смелым и импульсивным, он мало задумывался о подобных вещах. Его добрая душа благородно стремилась предотвратить утрату чьей-то жизни. Помимо этого, он не верил, что Сорренто спокойно расстреляет его. Это было бы слишком безжалостно.

— Друзья, я предлагаю всем вам жизнь! — закричал он. — Не выбирайте смерть!..

В эту минуту Сорренто выстрелил. Море упал на землю, и его кровь начала струиться по белому флагу.

В какой-то момент он изогнулся и задрожал всем телом, а потом вытянулся и остался лежать на земле без всяких признаков жизни. Охваченные ужасом солдаты что-то неясно бормотали. Они не думали, что угроза будет исполнена. Но не стоило рассчитывать на милость таких людей, как министр обороны. Они живут главным образом согласно правилам и постановлениям.

Два человека, стоявшие за воротами, услышали выстрел и заглянули внутрь. Но, увидев случившееся, они немедленно бросились к своим товарищам, в то время как воины из гарнизона, чувствуя, что все их надежды рухнули, медленно и угрюмо вернулись на свои места. Сообщение о перемирии заставило президента выйти из своего кабинета. В его воображении мелькнула перспектива начала новой жизни и, возможно, возмездия. Когда он спустился по лестнице и вошел во двор, выстрел, произведенный на таком близком расстоянии, ошеломил его. А когда он увидел, в каком ужасном состоянии находился вестник перемирия, президент зашатался.

— Боже мой, Сорренто! — закричал он. — Что же вы наделали?

— Я застрелил бунтовщика за подстрекательство войск к мятежу и дезертирству, — ответил министр обороны. — Ведь я предупреждал его о том, что его флаг больше не будет служить ему защитой.

У него защемило сердце от глубокого отчаяния за свой опрометчивый поступок, совершенный в приступе гнева, но он старался выкрутиться из этой скользкой ситуации.

Молара дрожал с головы до ног. Он чувствовал, что был отрезан последний шанс отступления.

— Вы всех нас приговорили к смерти, — сказал он. Затем наклонился и взял документ, который высовывался из кармана кителя убитого. В нем говорилось:

«Я уполномочен предложить сдаться Антонио Моларе, бывшему президенту республики, а также офицерам, солдатам и его приверженцам. Их жизнь должна быть сохранена, и они будут находиться под защитой в ожидании решения правительства. На рассмотрение Совета общественной безопасности. Саврола».

И Сорренто застрелил его — единственного человека, который мог спасти их от разъяренной толпы. От сердечной боли Молара не мог говорить. Он лишь безнадежно махнул рукой и скрылся во дворце. С его уходом снова послышалась стрельба из домов, примыкавших к площади. Осаждающие вели огонь с удвоенной яростью. Им уже стало известно, какая судьба постигла их посланника.

Все это время Море безжизненно лежал во внутреннем дворе. Все его амбиции, энтузиазм и надежды полностью разрушились. Его участие в делах этого бренного мира было закончено. Он полностью погрузился в океан прошлого, от которого не осталось почти ни единой капли. Замышляя заговор против правительства, боевой дух Савролы оказался сильнее личных качеств Море. Однако он отличался благородством души, светлым умом и невероятной энергией. Он мог бы совершить много великих дел. И у него были мать и две юные сестры, которые боготворили землю, по которой он ступал. Они считали его самым замечательным человеком в мире…

Сорренто долго стоял, созерцая результаты своей грязной работы, и его охватило чувство недовольства содеянным. Его циничная жесткая натура была неспособна на подлинное раскаяние. Но он знал Молару много лет и был потрясен, увидев его страдания. Ему было неприятно осознавать, что именно он был причиной несчастья. Он не понимал, что президент испытывал желание сдаться. Как убеждал он сам себя, иначе Молара, вероятно, был бы более спокойным. Неужели у него уже не было способа загладить свою вину? Человек, который уполномочил Море принять их поражение, обладал огромной властью над толпой. По-видимому, теперь он находился в мэрии. Было необходимо послать за ним — но каким образом?

Лейтенант Тиро приблизился, держа в руках китель. Возмущенный зверской жестокостью командующего, он был готов выразить свои чувства, но не находил слов. Он склонился над безжизненным телом, поправил некоторые детали его одежды, а потом накрыл кителем бледное безжизненное лицо. Поднимаясь, он дерзко сказал полковнику:

— Вероятно, через два часа они точно так же расправятся с вами, сэр.

Сорренто посмотрел на него и неприязненно засмеялся:

— Пфу, лейтенант! Мне все равно. Когда вы повоюете столько же, сколько я, вы перестанете быть таким чувствительным.

— С меня достаточно того, что я увидел теперь, когда вы убили единственного человека, который мог принять нашу капитуляцию.

— Не единственного, есть еще Саврола, — сказал министр обороны. — Если вы хотите жить, пойдите и приведите его сюда, чтобы он убрал свою свору.

Сорренто произнес это от досады и безысходности, но его слова заставили младшего офицера задуматься. Он знал Савролу, испытывал к нему симпатию и чувствовал, что у них было что-то общее. Такой человек пришел бы, если бы его вызвали. Но оставить дворец казалось невозможным. Хотя повстанцы атаковали только главный вход, боевые действия и беспорядочная стрельба распространялись по всей территории. Не могло быть и речи о том, чтобы пройти сквозь строй осаждающих по прямому пути. Тиро подумал об оставшейся альтернативе: туннель, который не существовал; воздушный шар, но его тоже не было. Покачав головой от безнадежности проблемы, он задумчиво посмотрел на ясное, чистое небо и подумал: «Только птица могла бы сделать это».

Дворец был связан со зданием сената и главными государственными учреждениями с помощью телефона. И случилось так, что основная линия телеграфных проводов, тянувшаяся от восточного конца огромного города, проходила по его крыше. Глядя вверх, Тиро увидел над головой тонкие провода. Их было примерно два десятка. Министр обороны проследил за его взглядом.

— Вы могли бы пройти по проводам? — с надеждой спросил он.

— Я постараюсь, — ответил младший офицер, вдохновленный этой идеей.

Сорренто хотел пожать ему руку, но юноша отступил назад, отдал честь и удалился. Он вошел во дворец и поднялся по лестнице, которая вела на плоскую крышу. Эта попытка была смелой и опасной. А если противники увидят его между небом и землей? Он часто стрелял в грачей из рогатки. Они казались черными пятнышками на форе неба и среди деревьев. Эта мысль казалась очень неприятной. Но он успокаивал себя, подумав, что мужчины, которые выглядывают через бойницы, рискуя жизнью, думают только о том, как правильно прицелиться, и редко позволяют своим глазам бесцельно смотреть по сторонам. Он ступил на крышу и направился к телеграфному столбу. Его устойчивость не вызывала сомнения. Тем не менее лейтенант остановился, поскольку ему угрожала серьезная опасность и смерть могла оказаться близкой и ужасной. Ему мало помогали принципы, усвоенные многими военными. Это был беспорядочный набор правил, редко повторяемых, с трудом понятых и никогда не подвергавшихся анализу. Кроме того, его вдохновляла светлая необъяснимая вера в то, что с ним будет все в порядке, если он выполнит свой долг, как подобает джентльмену. У него не было философии. Он только чувствовал, что рисковал всем, что у него было и в чем он не был уверен. Все-таки его рассуждения были нелогичными. Он просто верил в свои силы и почувствовал прилив энергии. Он сказал сам себе: «Мы победим этих подонков». И эта вера настолько вдохновила его, что он сумел преодолеть страх.

Тиро вскарабкался по столбу к самому низкому проводу. Потом он подтянулся выше и поставил ногу на изоляторы. Провода тянулись с обеих сторон столба двумя рядами. Он встал на два самых низких провода, засунул верхние провода под мышки и, наклонившись, захватил еще по одному в каждую руку. После этого он начал неуклюже двигаться шатающейся походкой. Ему надо было пройти около 70 ярдов. Бросив мимолетный взгляд через парапет, он увидел улицу. И ему показалось, что она находилась очень низко. Выстрелы продолжали раздаваться из окон домов и дворца. Внизу, на расстоянии 60 футов, лежал мертвый человек, безжизненно глядя вверх сквозь телеграфные провода. Его не ослепляли яркие лучи солнца. Молодой человек уже побывал под обстрелом в прошлом, но этот опыт был для него новым. Когда он уже прошел половину пути, провода начали раскачиваться, и он крепко ухватился за них. Сначала провода были наклонены на его стороне, но после того как центр пути был пройден, они наклонились в противоположную сторону. Его ноги часто соскальзывали назад, и провода начали врезаться в подмышки.

Две трети пути были благополучно пройдены, и внезапно провода, расположенные под его левой ногой, с треском разъединились, и концы их, словно безжизненные плети, упали к стене дома, находившегося напротив. Теперь его плечи должны были выдерживать весь его вес. Боль была невыносимой. Он извернулся, отскочил назад и мертвой хваткой вцепился в провод. С невероятным усилием ему удалось удержаться.

Стрелок, расположившийся у нижнего окна, откинул матрас, из-за которого он вел огонь, и высунул голову и плечи. Тиро посмотрел вниз, и в этот момент их глаза встретились. Человек что-то закричал, впадая в неистовую ярость, и выстрелил в лейтенанта практически в упор. Из-за грохота выстрела Тиро не мог определить, насколько близко от него пронеслась пуля. Но он почувствовал, что остался целым и невредимым, и, вдохновленный осознанием этого факта, он каким-то невероятным усилием сумел удержать равновесие, пока не добрался до конца улицы. Его миссия была наполовину выполнена, однако предстояло еще и вернуться назад, что казалось теперь уже вообще невероятным. «Все равно я выдержу это до конца», — сказал он сам себе и прыгнул с проводов на крышу дома.

Дверь чердака была открыта. Он спустился вниз и, оказавшись на лестничной площадке, заглянул через перила. Никого не было видно. Он осторожно спустился дальше по узкой лестнице, пытаясь определить, где находились враги. Вскоре он появился напротив передней комнаты на втором этаже. Стараясь держаться ближе к стене, он заглянул внутрь. Комната была полутемной. Окна были заколочены ящиками, дорожными сумками, матрасами и наволочками, наполненными землей. На полу валялись осколки стекла вместе с кусочками штукатурки, отвалившейся от стен. При свете, проникавшем сквозь щели и бойницы, он увидел странную сцену. В комнате находились четыре человека. Один из них лежал на спине прямо на полу, а другие склонились над ним. Их винтовки были оставлены у стены. Казалось, что их глаза были устремлены только на него, их товарища, который лежал на полу в луже крови, которая непрерывно увеличивалась. Он захлебывался и кашлял, делая невероятные усилия, чтобы заговорить.

На сегодня младший офицер испытал уже слишком много, и подобная картина для его психики была явно лишней. Напротив передней комнаты имелась дверь, прикрытая занавеской, через которую он незаметно и прошмыгнул. Ничего не было видно, но он, тем не менее, внимательно прислушался.

— Бедный парень, — послышался голос, — ему действительно ужасно не повезло.

— Как же это случилось? — спросил другой человек.

— Он высунулся из окна, чтобы получше прицелиться, и тут его настигла пуля — по-видимому, попала прямо в легкое. Он успел только вскрикнуть, а выстрел его пришелся в воздух.

Затем говоривший тяжело вздохнул и добавил едва слышным голосом:

— Видимо, это конец!

Но тут раненый начал издавать странные звуки.

— Наверное, он хочет что-то передать своей несчастной жене, прежде чем умрет, — предположил один из революционеров. Судя по речи, он был рабочим. — Что ты хочешь сказать, друг?

— Он не может говорить! Дайте ему карандаш и бумагу, пусть напишет.

У Тиро замерло сердце, и его рука невольно потянулась за револьвером. Какое-то время за дверью ничего не было слышно, но вдруг раздался возглас:

— Так значит на крыше? Клянусь Богом, мы поймаем его! — закричал тот, кого лейтенант мысленно причислил к рабочим, и трое повстанцев промчались мимо занавешенной двери, направляясь вверх — на чердак. Один из мужчин остановился как раз напротив притаившегося в своем укрытии Тиро. Он заряжал винтовку, и патрон, видимо, перекосило. Тогда он изо всех сил ударил ее прикладом об пол, и, очевидно, это помогло, поскольку лейтенант услышал, как щелкнул затвор, и как этот человек быстрыми шагами направился к крыше вслед за остальными.

Тогда Тиро вышел из своего укрытия и прошмыгнул вниз. Проходя мимо открытой комнаты, он непроизвольно заглянул внутрь. Раненый тотчас же заметил его. Он наполовину приподнялся от пола и сделал невероятные усилия, пытаясь закричать. Но ему не удалось произнести ни звука. Тиро несколько секунд смотрел на незнакомца, который по воле случая стал его заклятым врагом. И тогда, словно по подсказке какой-то дьявольской необъяснимой силы, которая пробуждается в сердцах мужчин в условиях кровопролития и в минуты опасности, он послал раненому воздушный поцелуй, горько, жестоко издеваясь над ним. Тот отпрянул назад в приступе боли и ярости и, задыхаясь, остался лежать на полу. Младший офицер бросился бежать. Достигнув нижнего этажа, он зашел на кухню, где окно находилось на высоте шести футов от земли.

Быстро забравшись на подоконник, он выпрыгнул в задний двор. И тогда, охваченный безумной паникой, он побежал с бешеной скоростью, объятый ужасом, разбуженным снова вспыхнувшей надеждой и препятствиями, встававшими на его пути.