Онлайн чтение книги Савва
Действие четвертое

Вблизи монастыря. Большая дорога, наискось пересекающая сцену. По ту сторону дороги — через реку — широкий вид на окрестности: луга, леса, села с горящими на солнце крестами церквей. Направо вдали, на выступе горы, над блестящей излучиной реки видна часть монастырских стен и башен. По эту сторону дороги бугроватое место, покрытое сильно притоптанной травой.

Раннее солнечное утро; часов пять-шесть. Над лугами кое-где туман, медленно рассеивающийся. По дороге изредка проходят богомольцы, торопящиеся к монастырю, провозят повозки с калеками и уродами. Со стороны монастыря приносится гул многотысячной, чем-то радостно возбужденной толпы. Отдельных голосов не слышно, но чувствуется пение слепцов, крики, радостный, торопливый, частый говор. Впечатление той же стихийности и силы. Через равные промежутки, как волна, крик упадает, и тогда ясно слышно пение слепцов.

По эту сторону дороги Липа и молодой послушник. Липа, одетая, как и ночью, в небрежно повязанном белом платке, усталая от радости, почти грезящая, сидит на бугорке. Возле стоит послушник; лицо у него растерянное, недоумевающее, движения неуверенные, нецелесообразные; пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривая, жалкая. Похож на обиженного ребенка, не знающего точно причины своих страданий.

Липа (развязывая платок) . Господи, как хорошо. Так бы и умерла тут. Не могу надышаться! Как хорошо! Как хорошо!

Послушник (оглядывается) . Да, хорошо. Только я не могу там быть. Не могу. Толкаются, лезут… Как они эту женщину раздавили… У нее ребенок. Я не мог смотреть. Я… я уйду в лес…

Липа. Как хорошо, Господи!

Послушник (с тоской смотрит на широкую даль) . Я пойду в лес.

Липа. И еще вчера только ничего этого не было. Ни чуда, ничего. Был Савва. Я не могу поверить, что это было вчера: как будто год прошел, сто лет… Господи!

Послушник (морщась) . Зачем это он? Ну зачем?

Липа. Вы догадываетесь, Вася?

Послушник (машет рукой) . Говорил, пойдемте в лес. Нет, нужно!

Липа. Он что-нибудь рассказывал вам?

Послушник (машет рукой) . И надо было. Э-эх!

Липа. Ах, Вася, Вася! С вашим лесом вы прозевали самое великое, такое великое, чего не запомнят люди. Ах, Вася, ну можно ли говорить о чем-нибудь, когда вот сейчас, вот перед вами совершилось чудо. Вы понимаете: чудо! Даже сказать страшно: чудо! Господи! Вы где были, Вася, когда сделался взрыв? В лесу?

Послушник. В лесу. Я взрыва не слыхал. Я только набат услышал.

Липа. Ну?

Послушник. Да ничего. Прибежал, а у нас… ворота раскрыты, плачут все, как помешались. И икона…

Липа. Ну-ну… Вы видели?

Послушник. Да ничего, стоит. А кругом… (Оживляясь.) Вы знаете решетку железную, ту, ну, вы знаете — скрутило всю, как веревку. Даже смотреть смешно: как будто она мягкая. Я попробовал, ну нет! Какая сила, а?

Должно быть, большой заряд…

Липа. Ну, а икона, икона?

Послушник. Да ничего, стоит. Молятся наши около нее.

Липа. Господи! И стекло цело?

Послушник. И стекло цело.

Липа. Мне говорили, но я все сомневалась… Прости меня, Господи. Ну, что, как они? Рады, очень?

Послушник. Да, рады. Как пьяные все. Не поймешь, что говорят. Чудо, чудо. Отец Кирилл как поросенок визжит: уи-уи. Ему холодную припарку делали на голову. Он толстый, того и гляди помрет. Нет, не могу я тут. Ступайте домой, Олимпиада Егоровна, а? Я вас провожу.

Липа. Нет, Вася, милый. Я туда пойду.

Послушник. Не ходите, ей-Богу, не ходите. Они вас задавят. Как они бабу эту! Все — как пьяные. Лопочут, лопочут. Глаза вытаращенные…

Слышите, как они там?

Липа. Вы еще мальчик, Вася, вы этого еще не понимаете. Чудо! Люди всю жизнь ждали чуда, может, уже отчаиваться стали, а тут… Господи! Да тут с ума сойти, можно от радости. Как я услышала вчера: «чудо», нет, думаю, что же это такое? Не может быть. Только вижу: плачут, крестятся, на колени становятся. И набат перестал.

Послушник. Отец Афанасий звонил. Он страсть какой здоровый.

Липа. И только и слышно: чудо, чудо! Никто ничего не говорит, а только слышно: чудо, чудо! Как будто вся земля заговорила. Я и сейчас, как глаза закрою, так и слышу: чудо, чудо! (Закрывает глаза и слушает, счастливо улыбаясь.) Как хорошо!

Послушник. Мне Савву Егоровича жалко!.. Шумят-то как, а?

Липа. Оставьте, не нужно о нем говорить. Он Богу ответит. Правда, что сегодня будут «Христос Воскресе» петь, когда икону понесут?.. вместо того, что всегда поют… Вася, вы слышите, я вас спрашиваю?..

Послушник. Да, правда. Говорят. Ступайте домой. Олимпиада Егоровна, а?

Липа. Ступайте, если хотите.

Послушник. Да как же я вас оставлю: они скоро сюда нахлынут. Господи, Савва Егорович сюда идет!

Идет Савва. Он без шапки. Лицо потемневшее, землистое; под глазами круги. Смотрит исподлобья острым, неподвижным взглядом. Часто озирается и точно прислушивается к чему-то. Походка тяжелая, но быстрая. Увидев Липу и послушника, сворачивает к ним. При его приближении Липа встает и отворачивается.

Савва. Кондратия не видали?

Послушник. Нет, он в монастыре.

Савва стоит молча. Крик у монастыря упал, и слышно жалобное пение слепцов.

Послушник. Савва Егорович!

Савва. Папироски у тебя нет?

Послушник. Нет же, я не курю, Савва Егорович. (Плачущим голосом) .

Пойдемте в лес!

Саввастоит молча.

Послушник. Они вас убьют ведь! Савва Егорович, пойдемте в лес, голубчик…

Савва внимательно смотрит на него, молча поворачивается и уходит.

Послушник. Савва Егорович! Ей-Богу, лучше бы в лес!

Липа. Оставьте его. Он, как Каин, не находит себе места на земле. Вся земля радуется, а он…

Послушник. У него лицо черное… мне жалко.

Липа. Он весь черный… Вы дальше от него будьте, Вася. Вы не понимаете еще, кого вы жалеете. Я его сестра, я люблю его, — но если его убьют, это будет счастье для всех людей. Вы еще не знаете, что он хотел сделать: подумать страшно. Это сумасшедший, Вася, страшный сумасшедший, или уж не знаю кто…

Послушник (машет рукой) . Да вижу же я, ну что вы мне говорите…

только жалко мне его, ну и противно тоже. Ну зачем это он? Ну зачем?

Придумывают люди всякую глупость… Эх!

Липа. У меня одна только надежда, что он понял наконец. А если…

Послушник. Ну что еще — если?

Липа. Так, ничего. Пришел он — и точно туча на солнце нашла.

Послушник. Вот вы тоже: весело вам — ну и радуйтесь же, а то «если» да «так». Нельзя без этого?

Народу незаметно прибывает. На дороге останавливаются две повозки с калеками; уже некоторое время под деревом сидит хромой с костылями и плачет, сморкаясь и утираясь рукавом. Со стороны монастыря показывается человек в чуйке.

Человек в чуйке (суетливо и озабоченно) . Калек-то надо к Ему поближе, калек-то, убогих-то. Ну, бабы заснули! Вези, вези, там отдохнешь. Ты что, дедушка, не идешь, а? Тебе с ногами тоже поближе надо. Иди, дед, иди.

Хромой (плачет) . Не могу я идти.

Человек в чуйке (озабоченно) . Ах, какой ты! Как же это ты так, а? Ну давай, пособлю, что ль… Ну, подымайся, ну?

Xромой. Не могу.

Прохожий. Не действует? Дай-ка я… Его главное дело поставить, а там он заскачет. Верно, дед?

Человек в чуйке. Ты его с того боку, а я с этого. Ну, дедушка, двигай, двигай, недолго потерпеть осталось.

Прохожий. Вот и заскакал. Так, так! Работай, дед, внакладе не останешься. (Уходят.)

Послушник (весело улыбаясь) . Как они его завели! Ловко, а? Так и пошел… ишь ты, старый!

Липа (плачет) . Господи! Господи! Какие люди хорошие!

Послушник (огорченный) . Ну чего вы? Да не плачьте же, ей-Богу. Ну чего вы? То ничего, а то плакать.

Липа. Ничего, Вася, ничего. Я от радости плачу. Отчего вы не радуетесь, Вася? Вы не верите в чудо?

Послушник. Да верю же, Господи. Только я не могу на это смотреть. Все как пьяные, лопочут, что — не разберешь. Бабу эту раздавили… (Брезгливо, с тоскою.) Они ведь ей кишки выпустили… Ах, Господи! Просто не могу. И все это так… Отец Кирилл хрюкает: уи-уи-уи. (Смеется, тоскливо.) Ну зачем он хрюкает?

Липа (строго) . Это вы у Саввы научились!

Послушник. Да нет же! Ну зачем он хрюкает? (Смеется тоскливо.) Ну зачем?

Подходит Егор Иванович. Одет по-праздничному. Борода и волосы расчесаны; очень важен и строг.

Егор Иванович. Ты чего это тут, а? Почему в таком виде?

Липа. Не успела переодеться.

Егор Иванович. А сюда успела? Куда не надо, успела, а куда надо — не успела. Иди-ка домой да переоденься. Нехорошо, нигде этого не видано.

Липа. Ах, папаша!..

Егор Иванович. Нечего ахать. А папаша и есть папаша. Вот видишь, оделся же я. Оделся и иду как надо. Да. Со стороны посмотреть, так и то приятно: оделся как надо, да. А ты бы, того, для такого дня-то, ты бы за стойкой-то немного постояла, да. Тюха удрал, чтоб его разразило, а Полька одна не управится. Нечего рожу-то кривить!

Мещанин (проходит) . Егору Ивановичу! С чудом вас.

Егор Иванович. И тебя тоже, любезный. Погоди, вместе пойдем. А ты, Олимпиада, дура, да. Как была дура, так и осталась.

Мещанин. Здорово нынче торговать будете.

Егор Иванович. Как Бог даст. А ты почему поздно? Спал? То-то вы все спите… (Уходят.)

Послушник. Как бежал я вчера, так всех светляков из шапки разронял по дороге. Растоптали их теперь. Лучше бы я их в лесу оставил… Как они там кричат, а? Чего это они? Опять, должно быть, кого-нибудь раздавили.

Липа (закрывая глаза) . Вы говорите, Вася, а слова как будто мимо меня.

Слышу — и не слышу. Так бы и осталась, кажется, на всю жизнь. С места бы не тронулась, все сидела бы, закрывши глаза, и слушала, что там внутри.

Господи, какое счастье! Вы понимаете, Вася?

Послушник. Да, понимаю я.

Липа. Нет. Вы понимаете, что сегодня случилось? Ведь это, значит, Бог сказал, сам Бог сказал: подождите, не бойтесь, плохо вам, но это ничего, это пройдет. Нужно ждать. Ничего не надо разрушать, а нужно работать и ждать. Оно придет, Вася, оно придет. Я теперь чувствую это, я — знаю.

Послушник. Что придет?

Липа. Жизнь, Вася, настоящая придет. Господи, мне все плакать хочется, Вася, — от радости, не бойтесь!

Подходят Сперанский и Тюха. Последний очень мрачен, смотрит исподлобья, вздыхает. Минутами манерой ходить и смотреть он странно напоминает Савву.

Сперанский. Здравствуйте, Олимпиада Егоровна. Здравствуйте, Вася.

Какое чрезвычайное событие, если только верить слухам.

Липа. Верьте, Григорий Петрович, верьте.

Сперанский. Вы рассуждаете по простоте, Олимпиада Егоровна. А если подумать, что все это и мы сами, весьма возможно, не существуем…

Тюха. Молчи!

Сперанский. Отчего же? Для меня, Олимпиада Егоровна, чуда не существует. Если сейчас, скажем, сразу все повиснет в воздухе, так и это не будет чудо.

Липа. А что же? Какой вы чудак!

Сперанский. Просто перемена, Олимпиада Егоровна. Было одно, а стало другое, больше ничего. Если хотите, для меня уже то чудо, что оно так стоит. Все радуются, а я сижу и думаю: вот моргнет время глазами, будет перемена: эти все уже умерли, а на их место какие-то новые. И тоже, вероятно, радуются.

Тюха. Савка где?

Липа. На что он тебе?

Сперанский. Они все время Савву Егоровича ищут. Везде обошли: нету.

Послушник. Он сейчас здесь был.

Тюха. Куда пошел?

Послушник. В монастырь, кажется.

Тюха (тащит Сперанского) . Пойдем.

Сперанский. До приятного свидания, Олимпиада Егоровна. Как они там кричат! А будет время, все замолчат. (Уходят.)

Послушник (беспокойно) . Зачем они ищут Савву Егоровича?

Липа. Не знаю.

Послушник. Я не люблю этого семинариста, всегда он около покойников…

и чего ему надо? Такой противный. Как ни похороны, так он уж тут как тут.

Он носом мертвечину чует.

Липа. Он несчастный.

Послушник. Какой он несчастный! Его собаки на селе боятся. Не верите?

Ей-Богу. Полает-полает, да и в подворотню.

Липа. Это все пустяки, Вася. Вот послушайте: сегодня петь будут: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ». Понимаете: «смертию смерть поправ»?..

Послушник. Понимаю, понимаю, но только зачем он говорит: все замолчат.

И все это так… Не люблю я этого, не люблю. Вот бабу эту задавили, может быть, еще кого-нибудь. (Мотает головой.) Не люблю. В лесу у меня тихо, хорошо, а тут… Лучше бы чуда этого не было, только бы хорошо было. Зачем это? Чудо. Не надо чуда!

Липа. Что вы говорите, Вася!

Послушник. Савва Егорович… Не надо было этого, не надо! Говорил — в лес пойдем, а он… Прежде я его любил, знаете, а теперь… я его боюсь.

Зачем это он? Ну зачем? Господи, какие они все… Вот еще калек везут. Вот тоже калеки… зачем они?

Липа. Да что с вами, Вася? Что вы мечетесь?

Послушник. Так было все хорошо, Господи! Да идите же вы домой, Олимпиада Егоровна. Посмотрели, ну и довольно, чего вам тут сидеть?

Идите-ка, и я пойду… Ох, батюшки, опять Савва Егорович идет!

Липа. Где?

Послушник. Вон он… Эх!

Савва (садится) . Кондратий не приходил?

Послушник. Нет, Савва Егорович.

Пауза. Снова слышно жалобное пение слепцов.

Савва. У вас нет папироски, Вася?

Послушник. Да нет же, я не курю.

Липа (сурово) . Чего ты ждешь, Савва? Уходи отсюда, — ты здесь лишний.

Ты посмотри на себя: на тебя взглянуть страшно. У тебя лицо черное.

Савва. Не спал, вот и черное.

Липа. Чего ты ждешь?

Савва. Объяснения.

Липа. Ты не веришь в чудо?

Савва (усмехаясь) . Вася, вы верите в чудо?

Послушник. Да верю же, Савва Егорович.

Савва. Ну, погодите. Что они там делают! Троих уже задавили.

Послушник. Троих?

Савва. И еще задавят. И все галдят: чудо, чудо! Дождались!

Липа. И это ты, Савва, дал им чудо. Тебя нужно благодарить.

Савва (хмуро) . Что, Вася, рады небось монахи?

Послушник. Очень рады, Савва Егорович, плачут.

Савва (смотрит на него) . Плачут? Чего же они плачут?

Послушник. Да не знаю же; от радости, должно быть. Отец Кирилл хрюкает как поросенок: уи-уи-уи! Как пьяные все.

Савва (встает, беспокойно) . Как пьяные? Что это значит? Они, может, и вправду пьяные?

Послушник. Да нет же, Савва Егорович. От чуда это они: рады. Отец Кирилл хрюкает: уи-уи. Говорит, что пить теперь бросит, в скит пойдет, если жив останется.

Савва (смотрит) . Ну?

Послушник. Больше ничего.

Савва. Что они говорят?

Послушник. Каются, говорят, что больше грешить не будут, обнимаются.

Как пьяные все…

Савва (прохаживается, гладит себя рукой по лбу) . Да, так вот оно что!.. Да. Глупо!

Липа (следит за ним) . Уходи отсюда, Савва, ты лишний.

Савва. Что?

Липа (неохотно) . Тебя могут узнать, и тогда… Ты хоть бы шапку надел, у тебя вид, как…

Послушник. Да, уходите, Савва Егорович… пожалуйста, голубчик. Они ведь… они вас убить могут.

Савва (с внезапным гневом) . Оставьте меня в покое. Никто меня не убьет. Чепуха какая!

Пауза.

Савва (садится) . Воды бы, что ль, выпить… пить очень хочется. Нет тут лужи какой-нибудь?

Послушник (со страхом глядя на Савву) . Нет, все повысохло.

Савва (морщась) . Жаль.

Послушник. Вон у бабы манерка есть. (Весело.) Я сейчас попрошу…

(Бежит.)

Липа. Тебе бы этой воды давать не следовало. Уходи отсюда, Савва, уходи. Посмотри, как радуются все кругом, земля радуется, солнышко радуется, а ты один… Я все еще не могу забыть, что ты мой брат. Уходи. Но только куда ты ни пойдешь, всюду уноси с собой память об этом дне. Помни, что и везде тебя ждет то же. Земля не отдаст тебе своего Бога, люди не отдадут тебе, чем они живут и дышат. Вчера я еще боялась тебя, а сегодня я смотрю на тебя с жалостью. Ты жалок, Савва. Уходи. Чего ты смеешься?

Савва (улыбаясь) . Не рано ли ты мне, сестра, отходную читаешь?

Липа. Неужели ты еще не испуган?

Савва. А чего же мне пугаться? фокусов ваших? Я, Липа, привык ко лжи и обманам. Этим меня не испугаешь! Да и глупой доверчивости у меня еще много, ну, а это помогает. На будущий раз пригодится.

Липа. Савва!

Савва. Ну?

Послушник (приносит манерку с водой) . Насилу выпросил. Такая ведь каляная баба! Самой, говорит, нужно. Такая баба!

Савва. Спасибо, дядя. (Пьет с жадностью.) Хорошо! (Допивает последние капли.) Сладкая вода! Отнесите бабе и скажите: сладкая вода! Такой на всей земле нет.

Послушник (весело) . Хорошо, скажу. (Уходит.)

Липа (шепотом) . Ты враг рода человеческого!

Савва (облизывая губы) . Ладно, ладно. Вот послушаем, что Кондратий скажет. Экая каналья! Ну, я его!..

Липа (с ударением, но все так же шепотом) . Ты враг рода человеческого!

Ты враг рода человеческого!

Савва. Громче говори, а то никто не слышит. Новость пикантная!

Липа. Уходи отсюда!

Послушник возвращается.

Савва (смотрит, прищурившись, вдаль) . А правда, дядя, хорошо там? Чей это лес? Базыкинский? Были мы там с вами или нет?

Послушник (весело) . Да Базыкинский лес! Я вчера, Савва Егорыч, полну горсть светляков набрал, да только как бежал… (Вспоминает; тоскливо.)

Господи, как они кричат там! Ну чего они? Вы говорите, они троих задавили, Савва Егорыч, а Савва Егорыч?

Савва (равнодушно) . Троих.

Послушник. И чего ломятся? Ведь понесут же ее, все увидят.

Савва. Когда понесут?

Послушник (смотрит вверх) . Теперь скоро.

Липа. Они будут петь сегодня «Христос воскресе».

Савва (усмехаясь) . Да? Какой я им, однако, праздник устроил!

Показываются Сперанский и Тюха.

Послушник. Ну вот, теперь эти еще идут. Э-эх! Ну чего им надо? Чего ищут? Не люблю же я этого, Господи! Савва Егорыч, пойдемте отсюда.

Савва. Чего ради?

Послушник. Они сюда идут, Сперанский…

Савва. Ага! «Шаги смерти» приближаются.

Липа смотрит удивленно; послушник, волнуясь, прижимает руки к груди.

Послушник (плачущим голосом) . Ну что вы говорите! Ах, Господи! Ну зачем это? Не надо этого говорить. Ах, Господи! Никаких тут нет шагов смерти.

Савва. Это он рассказ такой сочинил… Здравствуйте, здравствуйте…

Чего надо?

Сперанский. Вот Антон Егорович вас ищут, Савва Егорович…

Савва (со странным беспокойством) . Чего тебе?

Тюха (очень мрачно, слегка прячась за Сперанского) . Ничего.

Послушник (внимательно слушающий, горячо) . Так чего же вы ходите!

Ничего так ничего. А то ходят, ищут. Как это нехорошо. Ей-Богу!

Тюха (мельком взглядывает на послушника, упирается взглядом на Савву) .

Савка!

Савва (раздраженно) . Да чего тебе надо, ну?

Тюха не отвечает и прячется за Сперанского, выглядывая из-за спины; в течение дальнейшего он неотступно глядит на Савву, дергает ртом и бровями и иногда обеими руками крепко зажимает рот. Очень мрачен.

Сперанский. Народ очень волнуется, Олимпиада Егоровна. Сломали старые ворота, что на той стороне, к лесу; ворвались. Отец игумен выходил усовещевать. Кричат, ничего разобрать нельзя. Многие в корчах валяются на земле, больные, должно быть. Очень странно, даже совсем необыкновенно!

Липа. Скоро понесут? Надо идти. (Встает.)

Сперанский. Теперь, говорят, скоро. Повозку одну повалили с безруким, с безногим. Лежит на земле и кричит, такой странный.

Послушник. Да нет! Вы сами видели.

По дороге из монастыря идет Кондратий с двумя богомольцами, внимательно его слушающими. Увидев Савву, Кондратий что-то говорит своим спутникам, и те останавливаются.

Савва. Ага! Вот он!

Кондратий (чистый, благообразный, сияющий) . Здравствуйте, Олимпиада Егоровна. Здравствуйте и вы, Савва Егорович!

Савва. Здравствуй, здравствуй! Пришел-таки, не побоялся!

Кондратий (спокойно) . Чего же мне бояться? Авось не убьете, а если и убьете, так от вашей руки и умереть сладко.

Савва. Какой храбрый! И чистенький какой, смотреть больно. В луже-то не такой лежал, похуже был.

Кондратий (пожимая плечами, с достоинством) . Напрасно только вспоминаете: теперь это ни к чему. А вам, Савва Егорович, пора бы вашу злость и оставить. Да!

Савва. Ну?

Кондратий. То-то, что не — ну. Понукали и будет.

Савва. С чудом поздравить можно?

Кондратий. Да, Савва Егорыч, с чудом. (Пристойно плачет, вытираясь платком.) Дал Господь дожить.

Савва (поднимаясь и делая шаг к монаху, внушительно) . Ну, ты, того.

Будет именинника разыгрывать. Поиграл — и будет! А то я из тебя именины-то эти повытрясу, слышишь!

Послушник. Савва Егорыч, голубчик, не надо!

Кондратий (слегка отступая) . Потише, потише! Мы не в лесу, когда купцов резать можно. Тут и народ близко.

Савва (хмуро) . Ну, рассказывай. Пойдем!

Кондратий. Зачем же идти? Я и тут все рассказать могу, — у меня секретов нет. Это у вас секреты, а я весь тут.

Савва. Ты врать тут будешь.

Кондратий (горячо, со слезами) . Грех вам, Савва Егорыч, грех. За что обижаете человека? Что в луже видели? Грех вам, нехорошо!

Савва (с недоумением) . Да что ты?

Кондратий. В такой день и врать я буду! Олимпиада Егоровна, хоть вы!

Боже мой, Боже мой! Ведь нынче Христос воскрес, понимаете вы это?

Прибывает народ. Некоторые мельком оглядываются на группу с двумя монахами и, обертываясь, проходят.

Липа (взволнованно) . Отец Кондратий…

Кондратий (бьет себя в грудь) . Понимаете ли вы это? Э-эх! Жил всю жизнь, как мерзавец, и за что только Бог привел! Олимпиада Егоровна, понимаете вы это? Понимаете вы это? а!

Савва (в тяжелом недоумении) . Говори толком! Будет хныкать.

Кондратий (машет рукой) . Я на вас не сержусь. Вы что…

Савва. Говори толком!

Кондратий. Я Олимпиаде Егоровне расскажу, не вам. Знали вы меня, Олимпиада Егоровна, за пьяницу, за беспутного человека, — теперь послушайте.

И вы (к Сперанскому) послушайте, молодой человек, вам это будет полезно: как Бог невидимо направляет.

Липа. Я вижу, отец Кондратий. Простите вы меня.

Кондратий. Бог простит, а я что!.. Так вот, Олимпиада Егоровна, ослушался я вашего совета и пошел к отцу игумену с этой самой адской машинкой. Воистину — адская! И рассказал я ему все как на духу, чистосердечно.

Сперанский (догадываясь) . Так это… Какое странное событие…

Послушник (тихо) . Ну, молчите же вы, ну вам-то что?

Кондратий. Да-с. Отец игумен даже пополовели. «Ах, ты, говорят, да ты знаешь, с кем ты дело-то имел?» — «Знаю», говорю, а сам трясусь. Ну, собрали они братию, посоветовались келейно и говорят мне: вот что, говорят, Кондратий, — избрал тебя Господь орудием Своей святой воли. Да. (Плачет.)

Избрал тебя Господь орудием…

Липа. Ну-ну!

Кондратий. Да-с. Ступай ты, говорят, и положи машинку, как приказано, и заведи ее… Как следует! Пусть дьявольский-то помысел так весь и совершится, полностью. А мы с братией, говорят, пойдем да с тихим пением икону-то и вынесем. И вынесем. Вот дьявол в дураках и останется.

Савва. Ага!

Липа (удивленно) . Постойте, отец Кондратий… Как же это?

Савва хохочет.

Кондратий. Погодите, Олимпиада Егоровна. А как, говорят, дьявольский помысел совершится, — мы ее, честную, назад поставим. Да-с. Ну и что тут делалось, как мы ее выносили, уже этого я рассказать вам не могу. Рыдает братия, петь никто не может. Горят это свечечки… маломало. А уж как вынесли мы ее в притвор, да как подумали, да как вспомнили… кто на ее святом месте… Лежим ниц округ иконы да горько-прегорько рыдаем — от жалости, от сокрушения: родной ты наш, сокровище ты наше, смилосердуйся над нами, вернись ты на свое место!

Липа плачет; послушник вытирает кулаком глаза.

Кондратий. А как трабабахнуло, как пошел по всей обители дым серный, дышать невозможно. (Шепотом.) И тут многие в дыму его увидели и от ужаса лишились чувств. Страшное дело! А уж как назад мы его понесли, да все без уговору «Христос воскресе» запели, — так что это такое было!

Савва. Ты слышишь, Липа?.. Да что с вами? Чего вы плачете все?

Послушник. Да жалко же очень, Савва Егорыч.

Савва. Да ведь вас же обманули! Или вы лжете все — слезами лжете?

Кондратий пренебрежительно машет рукой.

Липа (качая головой, плача) . Нет, Савва… Ты этого не понимаешь.

Господи, Господи!..

Кондратий. В вас Бога нет, оттого вы и не понимаете. У вас мысли одни, да гордость, да злость, оттого вы и не понимаете. Эх, Савва Егорыч, Савва Егорыч, хотели вы и меня погубить, а я вам скажу по-христиански: лучше бы на свет не рождались!

Савва. Да что ты говоришь! Что я, ослеп, что ли!

Кондратий (машет рукой, отворачивается) . Кричите себе!

Послушник. Савва Егорыч, не надо кричать, не надо! Вон народ… они уж оглядываться начали.

Савва (кладет руку на плечо Кондратия, тихо) . По слушай, я понимаю…

Конечно, при людях… Но ты ведь понимаешь, Кондратий, ты ведь умный человек, очень умный, что это чепуха. Подумай, брат, подумай. Ведь икону вынесли — какое же тут чудо?

Кондратий (сбрасывая руку, качает головой, громко) . Не понимаете?

Так-таки и не понимаете, а?

Савва (шепотом) . Послушай, вспомни, что мы говорили…

Кондратий (громко) . Нам шептаться с вами не о чем. А вы думаете, как чудо бывает? Эх, вы! Вот вы тоже человек умный, а простой вещи сообразить не можете: все ведь вы сделали, а? Все: и машинку мне дали, и взрыв был.

Все. А икона-то цела! Цела, я говорю, икона-то? Вот вы через это перескочите с вашим умом-то!

Липа (озираясь, возбужденно) . Как это просто. Как это страшно. И я…

И моими руками… Господи! (Падает на колени, устремив взоры в небо.)

Савва (дико смотрит на все, потом на Кондратия) . Ну!

Кондратий (отступая, со страхом) . Чего уставился?

Савва (кричит) . Какой ты… дурак!

Кондратий (бледнея) . Вы потише! Потише, говорю! Вы так не кричите, а то я как крикну!

Савва (мечется. Сперанскому) . Что ты рот разинул, ты! Ведь ты философ, ты философ! Понимаешь, как они глупы: думают, что это чудо (смеется) , думают, что это чудо!

Сперанский (отступая) . Извините, Савва Егорыч, но с точки зрения… я не знаю!

Савва. Не знаешь?

Сперанский. Кто же знает? (С отчаянием кричит.) Мертвые только, Савва Егорыч, мертвые!

Кондратий. Ага! Прижало тебя… Антихрист!

Липа (с ужасом) . Антихрист?

Услышав крик, подходят сперва те двое богомольцев, что пришли с Кондратием; к ним постепенно присоединяются другие, между прочим, человек в чуйке.

Первый богомолец. Что это, отец, а? Обнаружился?

Кондратий. Гляди, гляди, как его!

Савва. Вася, голубчик. Что же это они, а? Ты послушай, что же они говорят, что они говорят! Милый ты мой!..

Послушник (отступая) . Савва Егорыч, не надо, не надо! Уходите отсюда.

Савва. Вася, Вася, ну ты, ты…

Послушник (кричит) . Да не знаю же я! Ничего я не знаю! Я боюсь!

Липа (исступленно) . Антихрист! Антихрист!

Второй богомолец. Слушай-ка! Слушай!

Кондратий. Ага! Прижало!.. Деньги-то твои на! Карманы прожгли, проклятые! На! На! На, антихристово семя! (Бросает деньги.)

Савва (поднимая руки как для удара) . Я вас!

Первый богомолец. Ребята, не бойтесь! Сюда! Сюда!

Савва (крепко сжимая голову) . Болит, болит… Тьма идет.

Кондратий. Корчить начало! Так! Так!

Липа. Антихрист!

Тюха (кричит) . Савка! Савка!

Савва (мгновение глубокой, страшной задумчивости. Потом внезапно распрямляется, смотрит так, точно перед ним встал призрак, и с грозным торжеством кричит куда-то вдаль, поверх голов) . Так, значит, правда! Я прав! Я прав!

Кондратий. Братцы, да что же! Это он икону! Это он!

Человек в чуйке (протискивается, озабоченно) . Что тут, братцы, такое?

Ага! Поймали? Который? Этот? Ну-ка ты! (Хватает Савву за рукав.)

Савва (рассеянно и злобно отбрасывает его) . Прочь!

Голоса. Ишь ты!.. Не выпускай!

Кондратий. Бери его!

Послушник (кричит) . Бежите! Савва Егорыч, бежите!

В течение дальнейшего Липа молится; Сперанский смотрит с жадным любопытством, и из-за его спины выглядывает Тюха. Все голоса сливаются в один испуганный, свирепый, дикий крик.

Голоса. С того боку! — Да, поди-ка сам! У тебя палка. — Эх, ты, и камня ни одного нету! — Держи, держи, уйдет!..

Человек в чуйке (поднявшись с земли, распоряжается) . Обступи его, братцы, обступи! К реке-то ему ходу не давай, — убежит. Ну-ну, постарайся!..

Голоса. Иди сам. — Сунулся раз! — Напри — так! Хватай его, хватай! — Ага!..

Кондратий (визжит) . Бей его, антихриста, бей!

Савва (опасность приводит его в себя. Оглядывается быстрым взглядом, намечает путь к реке и, серый, как пыль, от гнева, разом двигается вперед) .

Прочь, уроды!..

Голоса. Идет! Идет! Держи! Ох, братцы! Идет! Идет!

Отступают полукругом, валясь друг на друга, перед напирающим Саввой.

Кондратий начинает закрешивать его частыми, мелкими крестиками и так крестит его во все остальное время.

Савва (надвигаясь) . Ну-у! Дорогу!.. Ну… поджали хвосты, собаки!

Дорогу! Ну-у!

Голоса. Идет!

Навстречу Савве из толпы выходит царь Ирод и загораживает дорогу.

Смотрит страшно. Савва подходит вплотную и останавливается.

Савва. Ну?

Короткая пауза и разговор почти вполголоса, почти спокойный.

Царь Ирод. Это ты?

Савва. А это ты? Пусти…

Царь Ирод. Человек?

Савва. Да. Пусти!

Царь Ирод. Спасителя хотел? Христа?

Савва. Тебя обманывают.

Царь Ирод. Люди могут обмануть, Христос нет. Как звать?

Савва. Савва. Посторонись, говорю!

Царь Ирод. Отпусти рабу Твоему Савве. Держись!

Тяжело бьет левой рукой, откуда Савва не ожидал удара. Савва падает на одно колено. Набрасывается толпа и подминает его.

Голоса. Бей его!.. Ага, так… Вертится!.. Бей!..

Послушник. Что же это, а-а-а!.. (С плачем, взявшись за голову, убегает.)

Савва (отчаянно борется; показываясь на минуту, страшный) . Пустите…

Го-о-о! (Падает.)

Голоса. Так его! — Раз! — Ага! — Бей! — Готов! — Нет еще! — Готов. — Да чего смотришь? — Бей! — Готов…

Голос. Ворочается.

Голоса. Бей!

Человек в чуйке. Петька, у тебя ножик! Ножиком его полосни! По горлу!

Петька (фальцетом) . Нет, я его лучше — каблуком. Раз!

Кондратий (закрещивает) . Господи Иисусе Христе! Господи Иисусе Христе…

Сзади отчаянные крики: «Выносят! Выносят!». В толпе избивающих движение; толпа редеет.

Голоса. Несут. — Да буде, готов! — Нет, я его еще разок. — На! — Как я его по морде! — Несут! — Братцы, несут! Несут!

Царь Ирод. Да будет вам! Обрадовались, зверье окаянное.

Голоса. Ей-Богу, несут! — Полежи тут, полежи. — Господи, не опоздать бы. — Да будет тебе! — А тебе-то жалко, — твоя голова, что ли? Разок один!

Идем!

Разбегаются, открывая изуродованный труп Саввы.

Человек в чуйке. Эх, отволочь бы его, нехорошо тут при дороге. Грязно!

Ребята! Слышь, ребята! Эх, народ!..

Уходит вслед за остальными, но уже навстречу валит толпа. Нестройный говор. Сперанский и Тюха осторожно подходят к трупу, становятся с обеих сторон на корточки и жадно рассматривают. Есть что-то звериное в их позах и вытянутых шеях.

Сперанский (таинственно, со зловещей убедительностью) . Мертвый! Глаз нету!

Тюха (сквозь все морщинки его лица, превращая его в хаос, проступает неудержимый последний смех) . Молчи! Молчи! (Зажимает рот рукою.)

Сперанский. А лицо спокойное, посмотрите, Антон Егорович. Оттого, что узнал правду!

Тюха (фыркает) . Какая же у него… смешная… рожа! (Смеется.) Рожа!

Смеется. Смех прорывается сквозь пальцы, растет, становится неудержимым и переходит в визг. Вваливается толпа, закрывая собою труп, Сперанского и Тюху. На монастыре поднимается звон колоколов, как на Пасхе, и одновременно все поет тысячью голосов.

Толпа. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Христос…»

Липа (бросаясь в толпу, поет) . Христос воскресе…

Толпа валит, заполняя все. Раскрытые рты, округлившиеся, расширенные глаза. Пронзительно кричат кликуши, порченые, бесноватые. Мгновенный крик: «задавили!». Замирающий откуда-то смех Тюхи. Победное пение растет, ширится, переходит в дикий рев, покрывая собою все остальное. Колокола.

Толпа (ревет) . «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Христос воскресе…»

Занавес