Онлайн чтение книги Возвращение Скарамуша Scaramouche the Kingmaker
Глава XXXIX. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Когда протестующего и угрожающего Тюилье наконец увели, и его крики стихли за дверью, Андре-Луи обратился к Фуляру.

— Что вы об этом думаете, гражданин мэр?

Упитанный коротышка с серьёзным видом покачал головой и вынес свой печальный приговор:

— Мне это не нравится. Скажу вам откровенно, гражданин агент, мне это не нравится.

— Что именно вам не нравится? Выражайтесь яснее, друг мой.

Мэр подпрыгнул на стуле.

— Мне не нравится поведение Тюилье. Оно не искренне. Патриот не стал бы вести себя так.

— Ха! Стало быть, вы тоже заметили. С этого момента я уверен, что могу положиться на вашу проницательность и здравомыслие. Хотя, если в Блеранкуре чего и недостаёт, то это не здравомыслие. Недостаёт верности, рвения, патриотизма. У вас заговор, а председатель революционного комитета покрывает заговорщиков.

— Вы так считаете? Вы уверены?

— А вы? — прогудел Буассанкур.

— Я не знаю, что и думать, чему верить.

Андре-Луи одарил его неприятной улыбкой.

— Придётся нам что-нибудь отыскать для вас. Надо порыться в бумагах этого мошенника. Пойдёмте, гражданин. Вы покажете дорогу к дому Тюилье. Вы с нами, Буассанкур.

Тюилье снимал комнаты в доме на окраине городка. Дом стоял в глубине густого запущенного сада, который в эти декабрьские дни выглядел в своей наготе необыкновенно безжизненно. Ветхая развалюха принадлежала вдове Грассе и её незамужней сестре. Тюилье занимал две комнаты на первом этаже. Беглый осмотр спальни убедил Андре-Луи, что ею можно не заниматься. Он прошёл в гостиную, где Тюилье, очевидно, держал бумаги, связанные с его деятельностью на посту председателя революционного комитета. Андре-Луи с любопытством оглядел книжные полки. «Общественное управление», несколько томов Вольтеровой «Эпохи Людовика XIV», одна или две работы по философии, перевод Овида, экземпляр «Романа о Розе» и многое другое. Занятный ассортимент.

Письменный стол стоял у окна. На нём лежали какие-то бумаги. Андре-Луи бегло их просмотрел. Ничего важного они из себя не представляли. Он открыл два выдвижных ящика. Их содержимое представляло ещё меньший интерес.

Андре-Луи и неотступно следующие за ним мэр и Буассанкур перешли к бюро, стоявшему в глубине стенной ниши. Оказалось, что бюро заперто на ключ.

Взломав замок, Андре-Луи сел и начал просматривать бумаги. Мэр по его приглашению придвинул стул и устроился подле гражданина агента. Буассанкур, стоявший по другую сторону от Андре-Луи, помогал разбирать содержимое бюро, следуя указаниям молодого человека.

Декабрьский день давно угас. Три часа работы при свечах в холодной, неопрятной комнате оказались небесплодными. Результатом энергичных поисков стала тоненькая пачка документов, которую Буассанкур перевязал тесёмкой. Наконец бюро закрыли, и мэр, по распоряжению Андре-Луи его опечатал. Опечатали они и обе комнаты Тюилье, сообщив перепуганной вдове Грассе, что их нельзя открывать до поступления официального приказа от Комитета общественной безопасности.

После этого вся троица вернулась в «Красный колпак», где хозяин поспешил развести огонь, дабы гражданин агент мог согреть августейшие члены. Тут Андре-Луи и мэр ознакомились с изъятыми документами подробнее, а Буассанкур, изображающий секретаря, делал записи по указанию своего начальника.

Самым крупным трофеем оказалось послание Сен-Жюста, которое Тюилье неосмотрительно сохранил вопреки приписке с просьбой немедленно уничтожить письмо. Оно было написано месяц назад и состояло из умышленно туманных выражений. Имя Торина там не упоминалось. Но в свете последующих событий выяснилось, что тумана в письме недостаточно; во всяком случае, оно оставляло очень серьёзные сомнения по поводу обвинения, предъявленного Торину при аресте.

«Если этот Панталоне,  — писал Сен-Жюст, — не прекратит визжать, это может обернуться для меня серьёзными неприятностями. Добродетель и целомудрие чрезвычайно популярны в последнее время, и я, естественно выступаю в их защиту. Выводы делай сам. Я сказал достаточно, чтобы тебе стала понятна щекотливость сложившегося положения. Не уверяй меня, что всё можно уладить традиционным способом. Даже если я так поступлю, этот человек всё равно постарается мне навредить. Нужно обеспечить его молчание. Надеюсь, твоя изобретательность поможет тебе найти выход. При необходимости посоветуйся с Б. С. Ж. Вы оба можете рассчитывать на мою благодарность

С братским приветом, навечно твой друг

Ф. Сен-Жюст».

Андре-Луи прочитал письмо вслух и стал выпытывать у мэра сведения, которые позволили бы расшифровать содержащиеся в послании намёки.

— Панталоне в комедии — всегда обманутый муж. Следующая фраза письма подтверждает, что речь идёт о рогоносце. Кто из рогоносцев здесь, в Блеранкуре, может поставить в неудобное положение представителя Сен-Жюста?

Вопрос перепугал мэра до крайности. С тем же успехом Андре-Луи мог приставить к его голове пистолет. Но как ни был напуган Фуляр, от ответа он увиливать не стал.

— Торин.

— Торин! — Андре-Луи изобразил изумление. — Но это же имя заговорщика!

— Именно так, — подтвердил мэр.

— Человек, молчание которого нужно обеспечить. Знаете, гражданин мэр, мне начинает казаться, что тут был заговор совершенно необычного рода. Тюилье, который якобы этот заговор раскрыл, не смог объяснить нам, ни в чём он заключался, ни кто его составлял, помимо несчастного Торина. В чём же правда? Какова настоящая история Торина?

Мэр рассказал всё, что ему было известно. В городке ни для кого не было секретом, что Сен-Жюст соблазнил жену Торина. С тех пор, как гражданин представитель уехал в Париж, мадам Торин исчезла, и ходила молва, что Сен-Жюст забрал её с собой.

Буассанкур быстро строчил, сокращая слова, чтобы поспеть за рассказом мэра.

— Поучительная история о человеке, который «выступает в защиту добродетели и целомудрия», — прокомментировал Андре-Луи и перешёл к следующему вопросу.

— Теперь этот Б. С. Ж. Здесь есть две записки, подписанные этими инициалами. В первой Б. С. Ж. предлагает арестовать какое-то лицо, какое именно, он не называет. Во второй, отвечая, по всей видимости, на вопрос, он пишет: «Откуда я знаю, что тебе с ним делать? На твоём месте я бы отправил его в Суассон, на гильотину». Возможно, он имеет в виду несчастного Торина. Кто этот Б. С. Ж.? Вы не догадываетесь?

— Должно быть, это Бонтам; некий тип, живущий в Шоме. Он называет себя Бонтам Сен-Жюст.

— Называет себя? Как вас понимать?

— Он какой-то родственник представителя Сен-Жюста. Несомненно, он имеет право называть себя так. Но чаще его зовут просто Бонтам.

— Чем он занимается?

— По профессии он — коновал. Но сейчас фермерствует. Он якобы приобрёл недавно эмигрантское поместье.

— Что подразумевается под вашим «якобы»? Купил он поместье или нет?

— Вероятно, купил. Но я никогда не слыхал, чтобы у него водились деньги.

Андре-Луи вскинул на мэра глаза. На его лице появилось выражение охотника, напавшего на след.

— Это интересно. У парня нет денег, и всё же он покупает землю.

— О, и много земли! Он скупил всё вокруг Ля Боса. Чертовски много земли!

Гражданин агент погрузился в задумчивость.

— Возможно, нам придётся поговорить с этим загадочным Бонтамом Сен-Жюстом, — сказал он наконец. — Пусть объяснит эти записки. — И он сменил тему. — Возвращаясь к Торину, что вы можете о нём сказать?

— Ничего хорошего. Никчёмная личность, пьяница, бил жену. Никто не осуждал бедняжку, когда та уехала с гражданином Сен-Жюстом. Вот почему об этой истории мало судачат. Никто не пожалел Торина, когда его схватили.

Андре-Луи посуровел.

— Как бы он себя ни вёл, это не оправдывает тех, кто пытается расправиться с ним руками закона, прибегнув к ложному обвинению.

— Я этого не говорил, гражданин агент, — испуганно проблеял мэр.

— У него есть родственники?

— Замужняя сестра. Она тоже переехала в Шом. А здесь живёт кузина Торина.

— Ну что же, — Андре-Луи встал. — Отложим наше дело на завтра. Теперь уже почти полночь. Зайдите ко мне завтра в девять утра, гражданин мэр. Буассанкур, спрячьте эти документы в надёжное место.

Усталый Фуляр откланялся, радуясь возможности избавиться наконец от присутствия страшного агента Комитета общественной безопасности.

Андре-Луи и Буассанкур улыбнулись друг другу.

— Ну и стремительны же вы! — восхитился Буассанкур.

— Такова роль Скарамуша. Он добивается успеха быстротой натиска. Немедленный арест Тюилье был необходим, иначе он успел бы снестись с Парижем. Остальное — просто подарок судьбы. Самая большая наша удача. Нам удалось обнаружить нить, которая ведёт к гражданину Бонтаму. Или я ничего не понимаю, или нас ждут великие открытия. Я и не рассчитывал на такое везение, когда отправлялся в Блеранкур.

Андре-Луи оказался прав. Их действительно ждали великие открытия. На следующее утро они в сопровождении мэра, коменданта и небольшого отряда национальных гвардейцев отправились верхом в Шом. Вскоре после десяти они подъехали к воротам миниатюрного, но изящного шато, одного из последних приобретений Бонтама, где тот и обосновался. Прежнего владельца, виконта де ля Бос, несколько месяцев назад гильотинировали, а законный наследник прозябал где-то в изгнании.

Привлечённый шумом, собственной персоной вышел во двор, узнать, кто к нему пожаловал. Молодой человек в крестьянской одежде, высокий и сильный, имел заметный изъян во внешности. Его широкое полное лицо было почти совершенно лишено подбородка, в результате чего он производил впечатление глуповатого и слабохарактерного субъекта. Но, когда комендант объявил Бонтаму, что по приказу Комитета общественной безопасности, он арестован, молодой человек прибег к весьма крепким выражениям, которые снимали с него подозрения в слабости характера. Он осыпал приехавших угрозами и вопросами типа: не сошли ли они, случайно с ума, понимают ли, что делают, знают ли о его родстве с представителем Сен-Жюстом, отдают ли себе отчёт, что с ними станет, когда представитель узнает об этой вопиющей ошибке. И только под конец своей бурной речи он задал вопрос по существу, пожелав узнать, на каком основании он арестован.

Андре-Луи стоял перед Бонтамом в агрессивной позе, его круглая чёрная шляпа с трёхцветной кокардой была надвинута на самый лоб.

— Основания будут полностью установлены, когда мы просмотрим ваши бумаги.

Лицо Бонтама изменило цвет и стало каким-то дряблым. Но через мгновение он справился с собой.

— Если вы на это рассчитываете, значит, у вас нет обвинения. Как вы можете арестовать меня, не предъявив обвинения? Вы злоупотребляете своей властью, если, конечно, вы ею обладаете. Это грубое нарушение закона, и вы за него ответите.

— Для честного человека вы чересчур хорошо знаете законы, — усмехнулся Андре-Луи. — И, как бы то ни было, ваши знания устарели. Вы никогда не слышали о «законе о подозреваемых»? Мы арестовали вас по подозрению.

— Не усугубляйте своё положение бессмысленным сопротивлением, — добавил Буассанкур. — Если вам нечего скрывать, то нечего и волноваться.

Бонтам воззвал к мэру, но мэр лишь повторил слова Буассанкура, и помрачневшего и озлобленного арестанта заперли в одной из комнат, поставив охрану к двери и под окном.

Андре-Луи не стал тратить времени на допрос домочадцев Бонтама. Он пожелал узнать только, где гражданин Бонтам хранит свои бумаги. Три часа гражданин агент с помощниками обшаривал кабинет. Мэр и Буассанкур тоже принимали участие в поисках. Когда обыск закончился и Андре-Луи нашёл то, что искал — несколько записок и пару писем, касающихся покупки земель Ля Бос — они сели обедать. Домочадцы выставили на стол всё лучшее из запасов маленького шато: омлет, куропаток и несколько бутылок превосходного вина из недурного погреба Бонтама.

— Да он просто проклятый аристократ, этот Бонтам, — вот единственная благодарность, которой Андре-Луи удостоил домочадцев за роскошную трапезу.

Потом он приказал расчистить стол и устроил в симпатичной столовой, залитой зимним солнцем, импровизированный трибунал. На столе разложили бумагу и перья, поставили письменный прибор. Андре-Луи расположился в кресле, справа от него — Буассанкур с пером в руке, слева мэр Блеранкура.

Бонтама, бледного, угрюмого и испуганного привели в столовую под стражей. Комендант расположился у двери в качестве официального зрителя.

Начался допрос. Бонтаму задали формальные вопросы об имени, возрасте, общественном положении, месте жительства и роде занятий. Буассанкур записывал ответы. На последний вопрос Бонтам ответил, что он — землевладелец и фермер.

— Как давно вы им стали? — последовал неудобный вопрос.

Бонтам долго колебался, прежде чем ответить.

— Год назад.

— А до этого чем вы занимались?

— Я был коновалом.

Андре-Луи оценивающе посмотрел на арестанта.

— Если я правильно понял, оставленное вам наследство ничтожно. Вы — человек молодой, гражданин Бонтам. Сколько лет вы были коновалом?

— Пять или шесть.

— Едва ли за это время можно нажить состояние. Но вы были очень бережливы, я полагаю. Вам удалось откладывать деньги. Сколько вы скопили?

Бонтам раздражённо пожал плечами.

— Откуда, чёрт побери, мне знать, сколько я скопил? Я не держу бухгалтерских книг.

— Вы к себе несправедливы. Тут передо мной достаточно документов, показывающих, что бухгалтерия у вас поставлена прекрасно. Не тратьте попусту моё время, гражданин. Отвечайте, сколько вы скопили?

Бонтам взбунтовался.

— Какое у вас право меня допрашивать? Вы грязный шпион комитета, а не судья. Вы не имеете права меня пытать. Может быть, в вашей власти арестовать меня, хотя и в этом я сомневаюсь. Как бы то ни было, когда гражданин Сен-Жюст прослышит о ваших художествах, для вас наступят чёрные минуты, это я вам обещаю. А пока, друг мой, самое большое, что вы можете сделать — отправить меня в Париж для суда. Отправьте же меня, отправьте! Отправьте и будьте прокляты! Я не стану отвечать ни на один из ваших вопросов. Гражданин мэр, и вы содействуете этому субъекту? Боже мой! Берегитесь! Гильотина в Париже работает быстро. Возможно, вам придётся ознакомиться с её работой за такой произвол. Гражданин представитель Сен-Жюст строго спросит с вас за него. Это не тот человек, с которым можно шутить, и вам следовало бы об этом знать.

Пылая от охватившего его возбуждения, Бонтам сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

— Зафиксируйте всё, — спокойно распорядился Андре-Луи, обращаясь к Буассанкуру. — Всё, до единого слова. — Он дождался, пока лжесекретарь прекратил писать, и снова обратился к арестанту. На этот раз он говорил тихо и бесстрастно, без прежнего напора, и, возможно, по контрасту его тон произвёл ещё более сильное впечатление.

— Ваша убеждённость покоится на ложной предпосылке. Я уже сказал вам, что вы слишком хорошо знаете законы, но они устарели. Если вы честный человек, то поможете мне решить, отправлять вас для суда в Суассон или нет. Да-да, В Суассон, не в Париж. Гильотина в Суассоне работает не менее быстро. А что до гражданина представителя Сен-Жюста, на защиту которого вы, кажется рассчитываете, то по ныне действующим законам Равенства и Братства ни один человек в государстве не обладает достаточной властью, чтобы защитить преступника. — Тон Андре-Луи стал жёстче. — Я повторю: ваши знания устарели. Вы, по-видимому, находитесь под впечатлением, что мы по-прежнему живём в век деспотов. И ещё одно. Позвольте заверить вас: если вы не сумеете рассеять подозрения, которые возникли у меня при изучении ваших бумаг, если не сможете дать удовлетворительного объяснения неким загадочным обстоятельствам, у гражданина представителя Сен-Жюста появятся куда более неотложные дела, чем ваша защита. Ему придётся держать ответ за себя. — Андре-Луи вдруг стукнул кулаком по столу и с внезапной свирепостью добавил: — Республика не смотрит на чины и звания. Зарубите это у себя на носу, гражданин Бонтам. Свобода, Равенство и Братство — не пустые слова.

Мэр невнятно, но пылко выразил своё полное согласие с последним утверждением. Он подхватил у Андре-Луи эстафету и тоже принялся убеждать арестованного ответить на вопросы и снять с себя подозрения.

— Я не понимаю, в чём причина вашей нерешительности. Единственное объяснение: вы молчите из ложной лояльности. Ложной, потому что никакая лояльность не спасёт того, кто вами руководит. Единственное, чего вы можете добиться своим молчанием — это обвинения в предумышленном пособничестве преступнику.

Приведённые доводы не только усмирили, но и заметно напугали Бонтама. Ужасная угроза Андре-Луи поколебала его уверенность в заступничестве Сен-Жюста. А без этого заступничества ему действительно конец.

— Бог мой! — не выдержал он. — В чём вы меня обвиняете? Вы не сказали мне даже этого. Я не делал ничего плохого.

— Вы назвались землевладельцем и фермером. Я желаю получить представление об источнике богатства, которое позволило вам приобрести обширные участки земли в Ля Босе.

— Я выразился неточно. — Страх выжал из Бонтама правду. — Я и в самом деле фермер. Я занялся сельским хозяйством, потому что оно более прибыльно, чем моё прежнее ремесло. Но я не землевладелец. Я всего лишь посредник. Что пользы меня допрашивать? У вас мои бумаги. Они должны были показать вам, что я только агент.

— Чей агент?

Бонтам на мгновение замялся и нервно стиснул пальцы. Хотя в комнате было прохладно, его бледный выпуклый лоб покрылся крупными каплями пота.

— Гражданина представителя Сен-Жюста, — ответил он наконец. И, словно желая оправдать предательство, к которому его вынудили, добавил: — Вы должны были понять это из бумаг.

— Да, — кивнул Андре-Луи. — По крайней мере, в них содержится много довольно ясных указаний на ваше сотрудничество. — И он замолчал, выжидая, когда Буассанкур закончит писать. — В течение последнего года вы получили деньги, которые в пересчёте на ныне утверждённую Республикой валюту составляют в сумме примерно полмиллиона франков.

— Да, если считать во франках, получится примерно такая цифра.

— Самый крупный денежный перевод в сто тысяч франков получен вами только месяц назад.

— Да. Где-то около месяца назад.

— Седьмого фримера, если быть точным.

— Если у вас есть точная дата, к чему задавать этот вопрос?

— Я полагаю, эти деньги были высланы вам из Страсбурга?

— Не знаю.

— Вам неизвестно, откуда писал гражданин Сен-Жюст? Ведь это он прислал вам деньги, не так ли?

— Да. Они пришли от него. Вероятно, из Страсбурга. Да. Откуда же ещё?

Андре-Луи откинулся назад.

— Запишите Буассанкур. Всё дословно. Это очень важно. — Он повернулся к мэру. — Я выяснил гораздо больше, чем рассчитывал. Я приехал расследовать роялистский заговор, а обнаружил заговор совершенно иного рода. В начале фримера гражданин Сен-Жюст находился в Страсбурге. Он взимал там крупные штрафы. В его руки текло золото, которое ему доверили собрать в национальную казну. Эти деньги должны были облегчить страдания народа. Но, оказывается, гражданин Сен-Жюст незаконно присвоил часть из них на личные нужды. Вот к какому выводу приводит наше расследование. Добавьте это умозаключение к протоколу, Буассанкур для передачи на рассмотрение в другую инстанцию. И позаботьтесь об этих документах. Они обеспечивают доказательства. — Он ненадолго задумался. — Что ж, на данный момент это всё. Больше у меня нет вопросов. Можете увести арестованного.

Буассанкур закончил писать и положил протокол перед Андре-Луи. Он внимательно прочёл и подписал бумагу, потом передал её на подпись мэру. Мэр убедился, что всё изложено точно, и поставил свою подпись. Отложив перо, он обратил к Андре-Луи бледное, испуганное лицо.

— Боже всемогущий! Вы совершили ужасное открытие, гражданин.

— И я не сомневаюсь, что мы только в начале пути.

Мэр задрожал. Но, в конце концов, виной тому мог быть холод — солнце к тому времени ушло из комнаты.

— Мы вступаем на очень опасную территорию, гражданин.

Андре-Луи встал.

— Очень опасную для преступников, — уточнил он с уверенностью, которая немного успокоила мэра. — Очень опасную для лже-патриотов, которые обманом лишают Республику того, что принадлежит ей по праву; опасную для тех, кто злоупотребляет своим положением в личных интересах. Никому больше опасность не угрожает. Нация знает, как вознаградить тех, кто не жалеет усилий, чтобы уничтожить коррупцию. Вас ждёт великая слава, гражданин мэр. Надеюсь, вы достойны удачи, которая вам выпала.

— Я всегда был хорошим патриотом.

— Рад слышать это. Выполняйте свой долг, и ничего не бойтесь. Fiat officium, ruat coelum. Нам пора. Прикажите коменданту отвезти этого малого в тюрьму Блеранкура. Пусть приставит к нему надёжных людей и ждёт, пока мы за ним не пришлём.