Онлайн чтение книги Возвращение Скарамуша Scaramouche the Kingmaker
Глава XLIV. ОТЧЁТ ПРЕДСТАВЛЕН

Тем, кто любит анализировать ход событий и хитросплетения обстоятельств, из которых складываются узоры человеческих судеб, возможно, будет интересно поразмышлять о том, чем кончилась бы история Андре-Луи Моро, если бы не последнее поручение барона де Баца. В сохранившихся бумагах Андре-Луи ни единого намёка, который дал бы возможность предположить, как повернулась бы его судьба.

Нет там и каких бы то ни было подробностей о его поездке в Турин. Принимая во внимание, что вся французская граница от Бельгии до Средиземного моря в то время представляла собой сплошной военный лагерь, Андре-Луи должен был столкнуться с немалыми трудностями при её пересечении. Этот вывод косвенно подтверждается тем, что в столицу Сардинского королевства он приехал лишь в начале апреля. Пока Андре-Луи находился в пути, сторонники Робеспьера, судьбу которых он недавно держал в руках, с триумфом победили соперников и стали полновластными хозяевами Франции. Большая голова Дантона скатилась в корзину палача, а Робеспьер при поддержке своих приспешников Сен-Жюста и Кутона основал грозный триумвират, власть которого была абсолютнее власти любого монарха. Реставрация престола ещё никогда не казалась столь безнадёжно далёкой.

Турин, первоначальная цель путешествия Андре-Луи Моро, оказался лишь остановкой в пути. Там Андре-Луи узнал, что граф Прованский не нашёл при дворе трусоватого тестя постоянного прибежища и после долгих унизительных просьб вымолил разрешение на проживание в Вероне, в Венецианской республике. Это разрешение было получено в результате переговоров, ведомых от имени регента Россией и Испанией, взявшими на себя обязательство вскоре обеспечить его постоянным политическим убежищем.

Его высочество получил приглашение Самой Мирной Республики на довольно жёстких условиях. Он обязался не предпринимать действий, которые поставили бы под сомнение строгий суверенитет республики. Принятый им титул регента не признавался, и, более того, ему отказывали в почестях, обычно воздаваемых особам королевской крови.

Подчинившись этим требованиям, принц взял себе титул графа Лильского и поселился в летней резиденции патрицианской семьи Гаццола, близ капуцинского монастыря в окрестностях Вероны.

Состав его маленького двора почти не изменился. В него входили граф д'Аварэ, граф д'Антраг, два секретаря, одним из которых был граф де Плугастель, хирург господин Колон и четверо слуг. Прочие придворные, последовавшие за принцем в изгнание, поселились в городских гостиницах. Что до остального, то принц по-прежнему испытывал острую нужду в средствах, отчего ему приходилось вести весьма умеренный образ жизни — обстоятельство отнюдь не радостное для человека, так любившего пиры и увеселения.

Получив в Турине эти сведения, Андре-Луи сел на лошадь и снова отправился в путь. Дорога пролегала через Пьемонт и плодородные равнины Ломбардии, которые весна уже покрыла роскошными зелёными коврами. Наконец, в один из апрельских дней он прискакал в прекрасный древний город и спешился во внутреннем дворике гостиницы «Дуэ Торри» на пьяцца деи Синьори.

Едва Андре-Луи ступил на землю и передал конюху поводья, как из гостиницы вышла на прогулку дама, одетая в длинный бордовый плащ и широкополую чёрную шляпу. Увидев Моро, она пошатнулась и замерла как вкопанная на пороге.

Андре-Луи поднял глаза и узнал госпожу де Плугастель, хотя лицо её совершенно побелело, и рот приоткрылся. Трудно было определить, чего в выражении этого лица было больше — изумления или страха. Андре-Луи, конечно, тоже удивился, но поражён не был. Присутствие в городе госпожи де Плугастель казалось вполне естественным, и он собирался свидеться с нею, когда закончит дело, ради которого приехал, но не предполагал встретить её сразу же.

Он снял шляпу и, пробормотав: «Сударыня!» — низко поклонился. В ту же минуту она вышла из оцепенения, промчалась мимо хозяина и вцепилась в путешественника обеими руками.

— Андре-Луи! Это вы! — В её восклицании смешались радость и недоверие. — Андре-Луи! Боже, это действительно Андре-Луи!

Неподдельная нежность в голосе графини глубоко растрогала Моро, но, испугавшись, что она сейчас расплачется, ответил намеренно спокойным, ровным голосом:

— Я, сударыня. Кажется, мой приезд — большая неожиданность для вас.

— Неожиданность? Ты сказал «неожиданность»? О Господи! — Она как будто не знала, плакать ей или смеяться. — Откуда? Откуда ты взялся?

— Из Франции, разумеется.

— «Разумеется»! Боже мой! Восстал из могилы, а говорит: «Я приехал из Франции, разумеется».

Тут уж настал черёд и Андре-Луи онеметь от изумления. Графиня взяла его под руку.

— Пойдём в дом, — сказала она и едва ли не силком потащила его через порог. Хозяин постоялого двора в недоумении пожал плечами и сказал конюху, что не иначе все французы такие ненормальные.

Графиня провела Андре-Луи по тёмному коридору с неровным полом в просто обставленную, но довольно просторную гостиную. На каменном полу лежал потёртый коврик. Потолок был разрисован грубыми фресками, изображающими цветы и фрукты. Скудную мебель тёмного ореха украшала незатейливая резьба. Высокие окна, увитые буйной вьющейся растительностью, выходили в залитый солнцем сад.

Моро остановился в центре комнаты, чувствуя себя неловко под жадным, откровенно счастливым взглядом графини. В следующее мгновение она, к немалому смущению Андре, заключила его в объятия. Она нежно целовала его, повторяя его имя, пока он, уже не на шутку встревоженный, не призвал её к благоразумию:

— Сударыня! Сударыня! Ради бога, успокойтесь!

— Не могу с собой справиться, Андре-Луи, не могу! Я считала тебя погибшим, оплакивала все эти месяцы, а тут… — И она расплакалась.

— Вы считали меня погибшим? — Андре-Луи внезапно напрягся в объятиях матери. Его быстрый ум мгновенно оценил всё, что подразумевало это утверждение.

Неожиданно дверь позади них открылась, и кто-то сказал недовольным голосом:

— Сударыня, я жду уже… — Говоривший осёкся и тут же воскликнул: — Господи! Что всё это значит?

Андре-Луи быстро отстранился от графини и обернулся. На пороге стоял господин де Плугастель. Его брови грозно сошлись у переносицы, во взгляде читалось возмущённое недоумение.

Андре-Луи смутился и испугался за мать, но она, поглощённая единственной мыслью, не выказала ни малейшего признака неловкости.

— Ты только посмотри, кто это, Плугастель!

Граф вытянул шею и впился взглядом в лицо Андре-Луи.

— Моро! — с лёгким удивлением, но, впрочем, довольно равнодушно воскликнул он. Крестник Керкадью для графа ничего не значил, и Плугастель всегда находил привязанность жены к молодому человеку немного смешной. Во всяком случае, её объяснение — она-де знала его с пелёнок — казалось графу недостаточно веским. — А мы думали, вы погибли, — добавил граф, закрывая дверь.

— А он жив! Живёхонек! — воскликнула графиня дрожащим голосом.

— Вижу, — сухо отозвался господин де Плугастель. — И бог знает, можно ли ему позавидовать.

Андре-Луи, бледный и мрачный, пожелал узнать, как могло возникнуть нелепое убеждение в его гибели и, разумеется, услышал ответ, что весть о ней принёс в Гамм Ланжеак.

— Но вслед за Ланжеаком выехал другой курьер, который знал истинное положение вещей и вёз от меня письмо Алине. И я знаю, что он в конце концов добрался до места.

— Он добрался, а письмо — нет, — уверенно заявила графиня.

— Как же такое возможно, сударыня? Мне сообщили, что письмо доставлено, а кроме того, оно было не единственным. Я отправлял и другие, причём кое-кто из курьеров, с которыми я с тех пор виделся, уверяли, будто письма дошли по назначению. Что за всем этим кроется? Могла ли Алина…

— Алина оплакивала твою смерть, — перебила сына графиня. — После рассказа Ланжеака о твоей смерти она ни разу не получила от тебя весточки. В этом можешь не сомневаться. Я могу поручиться, что Алина считала тебя погибшим, как и я.

— Но в таком случае… Как же мои письма? — вскричал Андре-Луи, едва ли не в гневе.

— Она их не получала. Она бы не смогла промолчать о них. Алина знала о моём… — Графиня запнулась, вспомнив о присутствии супруга, и вместо «горя» произнесла «о моей тревоге». — Но, кроме всего прочего, я знаю, Андре, знаю, что она пребывала в убеждении, что ты мёртв.

Андре-Луи стоял, свесив подбородок, нервно сжимал и разжимал кулаки. Было во всей этой истории нечто неподдающееся его разумению. Для воссоздания полной картины не хватало нескольких фрагментов.

— Как могло случиться, что Алине не вручили письма? — резко спросил он мать и графа де Плугастеля, который хранил надменно-отстранённый вид. Но не успели они раскрыть рта, как Моро обрушил следующий гневный вопрос непосредственно на графа: — Чьи это происки? Вам известно, господин де Плугастель?

Плугастель высоко поднял брови.

— Что вы имеете в виду?

— Вы находились при его высочестве и могли знать обо всём. То, что письма благополучно прибыли в Гамм, не вызывает сомнений. По крайней мере одно из них, то, что вёз Ланжеак. Он заверил меня, что передал письмо господину д'Антрагу… Господин д'Антраг… — Андре-Луи вопросительно посмотрел на Плугастеля. — Значит, это дело рук д'Антрага и регента?

— Если письма попали к д'Антрагу, их, должно быть, изъяли, Андре, — высказала догадку госпожа де Плугастель.

— Я тоже прихожу к такому заключению, сударыня, — мрачно заявил Андре-Луи.

Граф возмущённо накинулся на жену за чудовищное, по его мнению, предположение.

— Чудовищно не предположение, а сам факт, — возразила графиня. — А то, что это факт, совершенно очевидно.

Господин де Плугастель побагровел.

— Меня всю жизнь поражала опрометчивость ваших суждений, сударыня. Но сейчас это переходит всякие границы.

И господин де Плугастель разразился пространной отповедью, на которую Андре-Луи не обратил ни малейшего внимания. Он слышал возмущённый голос графа, но в слова не вникал. Посередине речи Андре-Луи вдруг развернулся, выскочил из комнаты и потребовал у хозяина гостиницы лошадь и указаний, как добраться до Каза Гаццола.

Доскакав до этой скромной виллы на окраине, Андре-Луи привязал лошадь у ворот и решительно зашагал к двери под увитым зеленью портиком. За приоткрытой дверью был виден небольшой холл. Андре-Луи постучал рукояткой хлыста по панели и, когда на стук вышел слуга, назвался курьером из Парижа.

Его появление вызвало переполох. Не прошло и минуты, как в холл торопливо спустился д'Антраг, безукоризненно одетый и величественный, словно встречал посетителя в приёмной Версаля. При виде Андре-Луи граф остановился, и выражение его красивого смуглого лица, изрезанного глубокими морщинами, заметно изменилось.

— Моро! — воскликнул он в некотором замешательстве.

Андре-Луи поклонился. Он уже полностью владел собой и держался с необыкновенной холодностью. Худое угловатое лицо его было решительным и мрачным.

— Ваша память льстит мне, господин граф. Вы, разумеется, считали меня погибшим?

Д'Антраг предпочёл не заметить насмешки, прозвучавшей в тоне Андре-Луи. Он поспешил дать утвердительный ответ и выразил удовольствие по поводу того, что слухи о гибели господина Моро оказались необоснованными. Затем, быстро оставив скользкую тему, господин граф перешёл к расспросам.

— Так вы из Парижа, я правильно понял?

— Из Парижа. И с чрезвычайно важными известиями.

Взволнованный д'Антраг потребовал подробностей, но Андре-Луи заявил, что не хочет повторять свой рассказ дважды, и пожелал, чтобы его провели сразу к регенту.

Д'Антраг проводил его в комнату, которая, если и не превосходила размерами кабинет принца в Гамме, то по крайней мере выглядела более величественно. Мраморные полы, традиционные фрески с купидонами и гирляндами, золочёный кессон… У стены стоял резной секретер и несколько высоких стульев, обитых тёмной кожей, в центре хорошо освещённой комнаты — стол с витыми ножками, за которым работал регент. Мосье, казалось, прибавил в весе и объёме, но насыщенный румянец на лице несколько потускнел. Тщательно одетый, с напудренной головой, принц носил орденскую ленту Святого Духа и небольшую шпагу. У дальнего конца стола сидел граф д'Аварэ — бледный, хрупкий блондин.

— Господин Моро с новостями из Парижа, монсеньор, — объявил д'Антраг.

Его высочество отложил перо и поднял голову. Светлые с поволокой глаза остановились на визитёре, отметили дорожную пыль, прямую осанку и стройность худощавой фигуры.

— Мадемуазель Моро? — переспросил он. — Моро? — Это имя пробудило в сиятельной голове какое-то смутное воспоминание. Потом воспоминания нахлынули потоком, и крупное лицо принца пошло багровыми пятнами. Его высочеству стоило немалого труда сохранить ровный тон. — А, Моро! Из Парижа с новостями, говорите?

— С важными новостями, монсеньор, — ответил Андре-Луи. — Меня прислал барон де Бац с тем, чтобы я изложил подробности о подрывной кампании, которую мы вели против революционеров, а также рассказал о ступенях, по которым мы добрались до порога успеха.

— Успеха? — эхом отозвался регент и порывисто подался вперёд. — Успеха, сударь?

— Судите сами, ваше высочество, — холодно и официально ответил Андре-Луи и приступил к рассказу.

Он начал с падения жирондистов, подчеркнув роль, которую сыграла в этом событии провокационная деятельность людей барона.

— Жирондисты были самыми опасными врагами монархии, — пояснил он, — поскольку исповедовали умеренность и благоразумие. Если бы они победили, им, скорее всего, удалось бы сформировать сильное республиканское правительство, которое устроило бы народ. Таким образом, их устранение было огромным шагом вперёд. Власть перешла в руки полностью некомпетентных людей. В результате в стране начались разруха и голод. Среди населения стало расти недовольство и склонность к насилию, так что нам требовалось только направить их в надлежащее русло.

За эту задачу мы и взялись. Нам предстояло разоблачить продажных негодяев, которым доверял народ, и показать связь между мошенничеством в верхах и страданиями и нуждой простых людей.

Андре-Луи коротко описал скандал вокруг Индийской кампании, в который они вовлекли Шабо, Базира и других, менее известных представителей партии Горы, что тут же подорвало доверие ко всей партии. Упомянул он и о подстрекательской деятельности агентов де Баца, усилившей возмущение народа.

— Для сторонников Робеспьера настали трудные времена. Этот скандал сильно пошатнул их позиции и лишил якобинцев ореола радетелей о народном благе. Но они оправились от удара. Сен-Жюст, самый способный среди верных сторонников Робеспьера, ринулся в бой и объявил крестовый поход против негодяев, торгующих своими мандатами.

На какое-то время утраченное доверие народа к депутатам — сторонникам Робеспьера было восстановлено. Но их репутация уже пошатнулась, и ещё один подобный удар, нанесённый в надлежащий момент, сокрушил бы их окончательно.

Андре-Луи заговорил о Дантоне и подробно остановился на его умеренности и довольно реакционном настроении, вызванном экстремизмом Робеспьера и Эбера. Упомянув об уверенности де Баца, полагающего, что Дантон приведёт Францию обратно к монархии, если его политические соперники будут устранены, Андре-Луи рассказал о мерах, принятых для их устранения, о схватке Дантона с Эбером и о поражении последнего.

И вот наконец дело дошло до рассказа о действиях самого Андре-Луи, предпринятых для разоблачения продажности, лицемерия и скрытого деспотизма народного кумира Сен-Жюста. Андре-Луи удалось передать регенту свою убеждённость в том, что революция не пережила бы падения Сен-Жюста.

— Я вернулся в Париж с исчерпывающими доказательствами низости и продажности Сен-Жюста. — Андре-Луи перечислил их и продолжал: — Мы планировали передать документы Демулену с тем, чтобы он для начала напечатал разоблачительную статью в «Старом Кордильере». Затем предполагалось подключить к делу Дантона. Мы рассчитывали, что его атака в Конвенте должна неизбежно сокрушить Сен-Жюста, который потянет за собой Робеспьера, а с ним — и всю Гору. Во главе государства останется Дантон; и ему придётся управлять народом, уставшим от революции и утратившим всякие иллюзии относительно революционеров.

Андре-Луи сделал паузу. Его слушатели, возбуждение которых нарастало по мере этого ясного повествования, напряжённо молчали. Пауза затянулась, и д'Аварэ, не спускавший с рассказчика глаз, сделал нетерпеливое движение. Не менее заинтригованный регент подстегнул Андре-Луи:

— И что же, сударь? Что же дальше?

Более проницательного д'Антрага немало озадачила скованность, с которой держался Андре-Луи.

— Вы хотите сказать, господин Моро, что такова сложившаяся на этот день ситуация?

— Такая ситуация сложилась как раз перед тем, как я покинул Париж. Мы ликовали, полагая, что неизбежный наш успех возместит потерю Тулона и поражение роялистов на юге. Да, такая победа стоит дюжины побед на поле боя, поскольку она открывает двери для беспрепятственного возвращения монархической партии. Ваше высочество согласно со мной?

— Разумеется, мы согласны. Поразительно! Мне едва верится, что после всего пережитого нам выпала наконец такая удача.

— Я рад, что вы сознаёте неизбежность победы, монсеньор.

— Если такая ситуация сложилась накануне вашего отъезда из Парижа, к настоящему времени эта победа уже стала свершившимся фактом, — заметил д'Аварэ. — И скандал, и всё, что должно было за ним последовать, безусловно, уже произошло.

Андре-Луи обвёл присутствующих задумчивым взглядом. Естественная бледность его лица в последние несколько минут стала пугающей; уголки губ изогнулись в призрачной насмешливой улыбке.

— Что такое, сударь? — тревожно вскричал регент. — У вас есть какие-то сомнения в правоте господина д'Аварэ? Но какие тут могут быть сомнения?

— Никаких, если бы план, над которым мы трудились, был воплощён в жизнь; если бы оружие победы, выкованное нами было пущено в ход.

Д'Антраг стремительно шагнул вперёд. Регент и д'Аварэ застыли, словно изваяния. Все трое одновременно выдохнули испуганный вопрос:

— О чём вы?

— Я не побеспокоил бы вас этим отчётом, если бы не просьба барона де Баца, — сказал Андре-Луи, предваряя объяснение. — По возвращении из Блеранкура, где я, рискуя головой, собирал документы, компрометирующие Сен-Жюста, мне стало известно, что, пока я играл со смертью в Париже, глава королевского дома, ради которого мы старались, воспользовавшись моим отсутствием, соблазнил мою невесту. Только сегодня утром, по прибытии сюда, я узнал всю глубину его вероломства. Чтобы устранить препятствия, которые неизбежно должны были возникнуть на пути к его низким целям, этот бесчестный принц не постеснялся распространить слухи о моей смерти и перехватить письма, доказывающие обратное. Невероятная история, не правда ли, господа?

Поражённые слушатели не произнесли ни звука. Андре-Луи бесстрастно продолжал:

— Когда я сделал это открытие, то пришёл к выводу, что правление столь низкого и вероломного человека не принесёт стране ничего хорошего. Поэтому я бросил в огонь документы, которые должны были уничтожить Робеспьера и иже с ним и открыть дорогу скорому возвращению вашего высочества во Францию.

— Вот и весь мой отчёт, господа, — заключил Андре-Луи бесстрастно. — Повторяю, я не потрудился бы приехать сюда, если бы барон де Бац не посчитал, что вашему высочеству следует знать эту историю. Барон увидел в ней мораль, которую, как он надеется — поскольку остаётся у вас на службе — ваше высочество тоже сумеет распознать. Возможно, уяснив её себе, ваше высочество научится вести себя достойнее, чтобы соответствовать своему высокому предназначению.

— Как вы смеете! — гневно воскликнул д'Аварэ, вскочив с места.

— О, нет, это не мои слова. Они принадлежат господину де Бацу. Сам я никаких надежд на этот счёт не питаю. Если я не никогда не обманывался по поводу благодарности принцев, то на счёт их чести у меня ещё оставались какие-то иллюзии, иначе я никогда бы не стал рисковать жизнью, пытаясь вернуть вам трон. Но в том, что человек не способен идти против собственной природы я не сомневаюсь ни на минуту. — Андре-Луи пожал плечами и умолк. Его взгляд медленно скользнул по лицам присутствующих, губы скривились в непередаваемом презрении.

Регент откинулся назад, тело его обмякло, лицо побледнело так, что обесцветились даже губы. Д'Аварэ с горящими глазами и пунцовым лицом оставался стоять в прежней позе. Не изменился в лице лишь д'Антраг. Он приблизился к Андре-Луи и смерил его злобным прищуренным взглядом.

— Негодяй! Мало того, что вы совершили чудовищное преступление, так вы посмели ещё явиться сюда и похваляться своими подвигами. Вы, должно быть, совершенно забылись, если позволяете себе такой тон с его высочеством. Где ваше уважение к особе королевской крови?

— Я не ослышался? Вы действительно произнесли слово «уважение», господин д'Антраг? — Андре-Луи откровенно рассмеялся прямо в смуглое лицо министра. — Вряд ли вы можете всерьёз рассчитывать, что я питаю к его высочеству подобное чувство. Пусть скажет спасибо, что его королевская кровь лишает меня возможности потребовать удовлетворения.

Регент покачнулся вместе со стулом.

— Это оскорбление! Боже мой, меня оскорбляют! До чего же я опустился?

— Вот уж действительно: до чего? — язвительно вторил ему Андре-Луи.

В ту же секунду дрожащий от гнева д'Аварэ стремительно вышел из-за стола.

— Я накажу наглеца, монсеньор. Поскольку ваш сан запрещает вам ответить на оскорбление, я сделаю это за вас, — Он повернулся к Андре-Луи. — Вот вам за вашу наглость, каналья! — С этими словами он хлестанул молодого человека ладонью по щеке.

Андре-Луи отшатнулся, затем поклонился обидчику. В тот же миг раздался вопль силившегося подняться на ноги регента.

— Нет, нет, д'Аварэ! Не бывать этому! Я запрещаю, вы слышите? Запрещаю! Пусть убирается! Какое значение имеют его слова? Вы не можете драться с этим ничтожеством, с этим ублюдком! За дверь его! Д'Антраг, покажите господину Моро дверь.

— Я уже ухожу, господин д'Антраг, — сказал Андре-Луи и повернулся на каблуках.

Д'Антраг всё же успел его опередить. Он широко распахнул дверь и с надменным видом отстранился, пропуская Андре-Луи. На пороге Андре-Луи задержался и обернулся.

— Я остановился в «Двух башнях», господин д'Аварэ. Если ваши понятия о чести требуют, чтобы мы встретились, вы найдёте меня там до завтра.

Но регент опередил своего фаворита.

— Если вы завтра ещё будете там, я, ей-Богу, пошлю своих грумов устроить вам трёпку.

Улыбка Андре-Луи источала презрение.

— А вы последовательны, монсеньор. — С этими словами он вышел вон, оставив за спиной ярость и замешательство.