Онлайн чтение книги Семейная хроника
9

Шел тысяча девятьсот двадцатый год; день за днем ты все больше становился пленником привязанностей, обычаев, привычек — хотя с годами привязанности и привычки менялись, — пока наконец не очутился в самой настоящей тюрьме. Тебя избавила от нее смерть, если только смерть приносит свободу, а не вечное заключение.

Однажды, в этом самом тысяча девятьсот двадцатом году, когда тебе было восемнадцать месяцев, была сделана попытка изменить твою судьбу. Отец женился вторично и решил взять тебя в свою новую семью. После весьма бурного объяснения с твоим покровителем ему удалось забрать тебя с Виллы Росса и принести к себе в дом, где жили простые люди. В этом доме до трех часов дня от солнца некуда было спастись; в сад выходило только одно окно. Прежде чем тебя принести, отец заранее купил детский стульчик.

Я жил тогда с дедушкой и бабушкой и пришел повидать тебя. Моя детская душа была полна озлобления. Ведь это по твоей вине пришлось мне терпеть присутствие мачехи, которую я ненавидел, как и все, что было «против мамы». Мачеха была молодая женщина, маленькая и толстая, с нежной розовой кожей; она изо всех сил старалась мне понравиться.

И вот я пришел повидать тебя. Уже два дня, как ты жил в отцовском доме и стал румяный, как яблочко. Когда входила мачеха, ты радостно хлопал в ладоши, чего не делал даже ради Диды. Отец научил тебя нескольким словам; «фасоль», «попка». Ты повторял:

— «Фасой», «опка».

Тебя спрашивали:

— Хочешь вернуться на Виллу Росса?

Ты говорил:

— Нет, — и мотал головой.

Тебя спрашивали:

— Дома у папы лучше или хуже?

Ты отвечал:

— Люце.

Тут были подружки мачехи, соседки по дому, товарищи отца по работе; все они наперебой ласкали тебя, а ты всем улыбался и бил ручонками по лоточку своего стула. Женщины говорили:

— Он похож на младенца Христа. Куколка, а не ребенок. Так и пышет здоровьем.

В тот день тебе удалось развеять и мое озлобление. Я взял тебя на руки, и мы стали играть вместе.

Я сказал Луизе, что назавтра поведу ее знакомиться с тобой. Утром Луиза показала мне, какой подарок она для тебя купила: розового резинового голыша, который пищал, когда ему прижимали животик. Луиза не знала, сможет ли она пойти к тебе вечером, и отдала мне игрушку, чтобы я обязательно отнес ее.

Но Дида побывала там раньше нас.

Входную дверь никогда не запирали. Дида попросила разрешения войти, никто не отозвался, и она вошла.

Ты был в комнате один и сидел на своем стульчике. Мачеха ушла на кухню, отец еще не вернулся с работы. Войдя, Дида увидела, что перед тобой, на лотке стульчика, лежит горстка вареной фасоли; ты с удовольствием уписывал одну фасолину за другой. Диде чуть не сделалось дурно, она вскрикнула и оперлась на комод: она считала преступлением давать тебе фасоль, да еще не размятую и без приправы. Она заявила прибежавшей мачехе, что пришла снова забрать тебя на Виллу Росса. Когда отец вернулся домой, то застал их обеих в слезах.

Сначала отец был непоколебим. Он сказал, что ты — его сын, что он признателен твоему покровителю, но больше так продолжаться не может.

— Мой это сын или нет?

Дида твердила, что если отец так поступает, значит, он не любит своего ребенка, ведь он отнимает у него счастье. Она сказала, что дворецкий с ума сходит по мальчику, что нужно его отдать хоть ненадолго — тогда синьор постепенно примирится с необходимостью разлуки. Произошла долгая душераздирающая сцена, во время которой мачехе пришлось отдать тебе фасоль, чтобы ты сидел смирно. Столкнувшись с непреклонностью отца, Дида пришла в отчаяние. Она целовала и обнимала тебя, пряталась за дверь, надеясь, что ее уход, как бывало, вызовет у тебя слезы, но безуспешно. Ты ел свою фасоль и помахивал ей на прощанье ручкой.

— Ребенок уже привязался к нам, — сказала мачеха.

Наконец Дида решилась уйти. С искаженным и заплаканным лицом она сказала:

— Я на виллу без ребенка не вернусь, лучше брошусь в Арно.

«В эту минуту голос ее не дрогнул, — рассказывал потом отец. — Мне показалось, что она сдержит слово».

Отец подошел к окну, чтобы посмотреть, как она выйдет на улицу. Он снова заговорил с женой; оба они спрашивали себя, имеют ли они право решать твою судьбу, отнимать у тебя комфорт, возможность учиться, наследство, которое барон, конечно, тебе оставит. Когда Дида показалась на улице, отец позвал ее обратно.

Отныне твоя судьба была решена бесповоротно.

Когда я пришел с бабушкой, держа в руках Луизину куклу, тебя уже не было.

Куклу эту я нашел восемь лет спустя на дне старого сундука, когда нам с бабушкой пришлось переезжать на новую квартиру. Бабушка подарила голыша рыжеволосому мальчугану, жившему этажом ниже в нашем новом доме.