Онлайн чтение книги Семеро против Ривза
ВОСЕМЬ

В воскресенье мистер Ривз спустился к завтраку, уже несколько поколебленный в своем решении. Еще пока он был в постели, ему пришлось выдержать новое, сладкозвучно-ядовитое наступление Джейн. Сначала она объяснила ему, какой он эгоист, какой упрямый, какой неблагодарный, как он не ценит то, что для него делается; слова свои она подкрепляла фактами, — об одних мистер Ривз начисто забыл и потому ничего не мог возразить, а другие были, по его мнению, столь фантастически искажены, что от удивления он не мог слова вымолвить. Мимоходом Джейн ловко ввернула, что он понятия не имеет, куда потратить свой досуг, — этого он не мог отрицать. Тогда она снова — хотя все так же тщетно — попыталась пробудить в мистере Ривзе интерес к светской жизни. При этом она особо остановилась на одном из тезисов Энси о необходимости приобщения к культуре. «Путем снабжения деньгами его и его дружков?» — саркастически осведомился мистер Ривз. Миссис Ривз сказала, что он скареда, если не просто плохой человек. Она напомнила ему, что он ведь ровным счетом ни в чем не разбирается, кроме своих дел, еды и гольфа. Ни один защитник ортодоксального мнения не мог бы с большим пылом обличать порочность противопоставления своих личных суждений единодушным высказываниям собравшихся у Фэддимен-Фишей знатоков. Ну, неужели он не пожертвует какую-нибудь сумму в фонд Хиггинс-Рэгга хотя бы для того, чтобы доставить ей удовольствие?

Мистер Ривз снова ответил отрицательно, но уже с меньшим пылом.

После завтрака он выскользнул из дома и принялся в одиночестве бесцельно бродить по саду. В нос ему ударил острый запах свинарника, и он решил зайти туда, чтобы взглянуть еще раз на свиней. Теперь при домике его мечты, что «вдали от всей этой суеты», уютно разместится еще и свинарник. Отвалившись от сытного завтрака, свиньи лежали на солнце — одни щурились, а другие спали, легонько похрюкивая и вознося хвалу поставщику помоев и творцу солнечного тепла. Одна огромная свинья лежала вытянувшись, раздутая, словно гигантская богиня материнства, в то время как многочисленный выводок пищал и дрался вокруг ее сосцов.

— В высшей степени философская картина, — произнес чей-то интеллигентный голос.

Мистер Ривз стремительно обернулся и увидел долговязого человека, чье академически строгое, сухое лицо сразу напомнило ему карикатуры на покойного президента Вильсона. Пришелец длинной палкой задумчиво скреб и почесывал спину свиньи, и та откликалась сладострастным похрюкиваньем.

— Вот здесь, — сказал интеллигентный голос, — перед вами осуществленный идеал, к которому стремится большая часть человечества: жить вечно (а люди уверены в своем бессмертии), вечно на грани сна и пресыщения, без всяких усилий, без всякой ответственности, ибо новые божества — Машины и Плановое производство — обеспечивают удовлетворение их простейших животных потребностей. Если бы эти скоты могли голосовать, если бы у свиней было всеобщее избирательное право, разве они выбрали бы иную жизнь?

— Возможно, они проголосовали бы за то, чтобы из них не делали свинины и бекона, — заметил мистер Ривз.

— Для этого потребовалось бы воображение и предвидение, — устало и мягко заметил худощавый человек, — то есть качества, явно отсутствующие у избирателей и свиней. Если бы свиньи обладали этими качествами, мы сидели бы сейчас в человеческих хлевах и либо удовлетворяли бы тупое любопытство бездельников-свиней, либо служили им лакомством.

— Какая отвратительная мысль, — содрогнувшись, сказал мистер Ривз.

— А если бы избиратели обладали этими качествами, они не сажали бы себе на шею правителей, которые либо ведут их на бойню, либо тешат мечтами о почти свинской Утопии.

Долговязый снова почесал палкой свинью, оставив на ее щетинистой шкуре след в виде полоски белой перхоти и вызвав новый взрыв хрюканья.

— Epicuri de grege porcus [28][28] Боров из стада Эпикура ( лат. )— строка из «Искусства поэзии» Горация., — прошептал он.

Тут мистера Ривза осенило, что это, должно быть, один из мудрецов. Он представился и выяснил, что зовут долговязого — Ундервуд и что, да, он член ученой корпорации. Мистер Ривз мгновенно почувствовал острую тягу к знанию. Поразительный человек, этот малый. Вот он, мистер Ривз, никогда бы не додумался до столь глубоких обобщений при виде какого-то свинарника. А этот деятель, в общем-то, удалился от мира, «от всей этой суеты», и предался своему увлекательнейшему занятию, за которое ему еще и платят, — возможно, он и золотые медали получал за какие-то непонятные открытия, о которых сообщалось в нечитабельных журналах. Ученость всегда повергала в трепет мистера Ривза.

— Завидую я вашей жизни, — грустно заметил он. — Я свою провел в Сити. Преуспел. Нажил капитал. Но, — добавил он с несвойственной ему приниженностью, — я знаю, что я невежда…

— Это — первый этап Познания, — мягко сказал мистер Ундервуд, — и, пожалуй, последний. Мы всю жизнь только и делаем что обнаруживаем, как мало мы знаем из того, что надо знать.

— Но вы же экспериментируете, — не отступался мистер Ривз, — вы открываете то, что меняет нашу жизнь.

Мистер Ундервуд покачал головой.

— Большая часть моего времени уходит на бесплодные попытки привить любовь к Науке молодым людям, которые жаждут лишь получить хорошее, спокойное место, — печально сказал он. — А тот небольшой вклад в Науку, который я сделал, прошел незамеченным, совершенно незамеченным.

— Но у вас же есть коллеги…

— Почти весь прошлый семестр мы потратили на дискуссию о том, чей портрет должен висеть над большим столом — кардинала Вулси [29][29] Вулси Томас (1475 — 1530) — английский кардинал и лорд-хранитель печати при Генрихе VIII. или королевы Елизаветы. Это был хоть и пустяковый, но чисто политический спор, — пояснил он.

— И все-таки у вас есть знания, — прибегнув к последнему аргументу, настаивал мистер Ривз.

— Осведомленность не есть мудрость, — сказал мистер Ундервуд. — Если же мы порой и вылавливаем жемчужины мудрости, зрелище, которое вы тут видите, — и он изящным жестом повел рукой, указывая на свиней, — достаточно точно обрисовывает их участь.

Мистер Ривз был положительно ошарашен. Перед ним стоял человек, который не только не пытался продать свой товар, а наоборот: всячески его хулил. Чрезвычайно странно.

— Ну, а мне, — смело начал он, — очень хотелось бы побольше узнать обо всем этом. Быть может, вы могли бы назвать мне какие-то книжки — не слишком, конечно, трудные…

Мистер Ундервуд пожал плечами.

— Существует много популярных книг по Науке, — безразличным тоном сказал он. — Вы можете найти их почти в любой лавке. Но сведения в них приводятся обычно неточные, поверхностные и устаревшие.

— А сколько надо прочесть книг, чтобы все знать про Науку? — спросил обуреваемый гордыней мистер Ривз.

— Тысяч десять томов по тысяче страниц каждый, если бы существовали компилятивные издания, а так — ведь это все статьи, разбросанные по бесчисленному множеству журналов на двадцати языках, — сокрушенно сказал мистер Ундервуд.

— Боже правый! — воскликнул потрясенный мистер Ривз.

Некоторое время оба молча смотрели на греющихся в лучах солнца свиней.

— Некоторое время тому назад я был в Америке, — попытался возобновить разговор мистер Ривз, — там все просто помешаны на Науке. Считают, что она сотворит чудеса.

При слове «Америка» мистер Ундервуд слегка вздрогнул. Он только что вернулся из на редкость неудачной поездки с лекциями по этой стране, и рана его еще кровоточила.

— Америка — отвратительная страна, отвратительная, — желчно сказал он. — У них есть несколько неплохих ученых, но все они такие провинциальные: послушать их, выходит, что Наука не существует за пределами их страны. А народ у них — просто дикари, настоящие дикари… Великий боже! — добавил он в смятении, прерывая сам себя. — Сюда идет этот скучнейший человек — Ремингтон. Побеседуйте с ним, пожалуйста, чтобы я мог исчезнуть, хорошо?

Посмотрев вдоль аллеи, мистер Ривз увидел дородного мужчину в твидовом костюме, который неторопливо шел к ним.

— Ладно, ладно. Я побеседую с ним, — сказал он, удерживая мистера Ундервуда за рукав, — только прежде скажите мне откровенно, что вы думаете об этом музыканте, ну, вы знаете, Хиггинс-Рэгге.

— Я бы сказал, что он сделал одно открытие: оказывается, рояль — ударный инструмент, — сказал мистер Ундервуд и исчез.

Раздумывая над этим непонятным изречением оракула, мистер Ривз подобрал палку, которую ученый муж бросил, убегая, и, в свою очередь, принялся чесать свинье спину. Когда дородный мужчина поравнялся с ним, мистер Ривз кивнул и сказал: «Здравствуйте»; дородный мужчина тоже снисходительно кивнул и сказал: «Здравствуйте».

— Меня зовут Ривз, — явно напрашиваясь на разговор, сказал мистер Ривз, — а вы, если не ошибаюсь, профессор Ремингтон?

Весьма польщенный, дородный мужчина снова кивнул.

— Я слышал о вас от жены и… и от других людей, — покривив душой, сказал мистер Ривз.

Наступило молчание, во время которого мистер Ривз усердно тыкал палкой в свинью.

— Когда вы подошли, — мечтательно заметил мистер Ривз, — я раздумывал о том, что эти свиньи являются прекрасной иллюстрацией современного представления об Утопии. Ну, вы знаете: когда Наука все будет за вас делать, а вы будете лежать и бездельничать…

— В высшей степени безграмотная мысль, — резко заявил мистер Ремингтон. — Все будущее человечества зависит от Науки. Утопия, как вы это по неведению именуете, — не мечта, а реальность, приближающаяся к нам с поистине удивительной быстротой. И мир, который наступит, не будет миром безделья и чувственных наслаждений, он потребует напряжения всех сил, в нем найдут наконец полное применение все лучшие человеческие таланты!

Мистер Ривз был потрясен. Значит, в зависимости от школы научной мысли возможны различные подходы к проблеме значения свинарников для общечеловеческой морали. Но, будучи от природы лояльным, он все же попытался защитить тезис Ундервуда.

— Да разве же это так? — отважился заметить он. — Возьмите, к примеру, Америку. Они там просто помешаны на Науке, однако лучшие их ученые провинциальны — не признают иностранцев, а народ у них — сущие дикари.

Он искоса бросил взгляд на мистера Ремингтона, желая удостовериться, какое впечатление произвели его слова. Судя по всему, сей джентльмен был глубоко оскорблен. Одна из его книг была принята к изданию одним из университетов Америки, и у мистера Ремингтона в кармане как раз лежало весьма теплое и лестное для него письмо.

— Я положительно не понимаю, почему вы так говорите! — возмущенно воскликнул мистер Ремингтон. — Это совершенно неверно, совершенно. Американские интеллигенты — люди чрезвычайно широких взглядов, и они охотно признают авторитет иностранных коллег, которые того заслуживают. А народ у них — самый цивилизованный в мире, именно потому, что люди благожелательно относятся к Науке.

Мистер Ривз усиленно заморгал глазами. Не могут же оба мудреца быть правы!

— Но, — сказал он, — ведь надо столько всего знать, чтобы разбираться в Науке: мне вот говорили, что и в десяти тысячах книг она не укладывается. Как же людям, вроде меня, занимающимся практической деятельностью, все это узнать?

— Я не вижу в этом необходимости, — сурово ответствовал мистер Ремингтон. — Каждому юнге и кочегару вовсе не обязательно знать, что делает капитан на своем капитанском мостике. Каждому рабочему в доках не обязательно быть судостроителем. Так и в Государстве, управляемом Наукой, каждому гражданину не обязательно быть ученым. Достаточно, если он будет уважать Науку и повиноваться ее законам. Но вот когда какой-нибудь профан, в силу своего невежества, начинает критиковать ее и препятствовать прогрессу — с этим уже мириться нельзя.

Мистер Ривз чувствовал, что его придавили к ногтю. Надо же что-то на это ответить, подумал он, но что? Он сделал слабую попытку сострить.

— Значит, мы должны помалкивать и делать то, что скажут ученые мужи, нравится нам это или нет?

— Безусловно, — величественно заявил мистер Ремингтон.

— Это что-то похоже на тиранию, — слабо возразил мистер Ривз.

— Законы Науки, — непререкаемым тоном заявил мистер Ремингтон, — неумолимы и необратимы, они не признают исключений. Те, кто научится подчиняться им, выживут; те же, кто этому не научится, погибнут.

— А что бывает, когда ученые придерживаются разных точек зрения? — спросил мистер Ривз.

Мистер Ремингтон ответил не сразу. Он напряг память, стараясь вспомнить соответствующее место из заключительной главы собственной книги.

— Благодаря Науке Человек овладел внешним материальным миром, — возгласил он. — Теперь он должен постичь себя и овладеть своим духовным миром. Это способна сделать только Наука, поэтому доблестным пионерам, не жалеющим жизни ради человечества, должна быть оказана всяческая поддержка, как финансовая, так и любая другая. Когда царство Науки утвердится повсюду, перед человечеством откроются многообразные перспективы прочного счастья и неисчислимые возможности для всестороннего приложения своих сил. Не будет больше ни войн, ни болезней, ни бедности, ни тщетной погони за призрачными миражами, не имеющими под собой научной основы, а возможно, не будет даже и Смерти!

Мистер Ривз ничего не сказал. Да и что тут можно было сказать. Свиньи ублаготворенно хрюкали во сне; легкий ветерок бойко шелестел молодыми листочками на деревьях мистера Фэддимен-Фиша. Мысль мистера Ривза снова перескочила на бекон и свинину.

— Смешно даже подумать, сколько поколений свиней поставляло для нашего завтрака бекон, — сказал он, — и так будет вечно.

— В будущем, — презрительно скривил рот мистер Ремингтон, — не будет никаких свиней. Бекон будет производиться синтетически, на химических заводах. Ну, мне пора: надо немножко пописать. Всего хорошего.

— Минуточку! — сказал мистер Ривз. — А что вы думаете об этом мистере Хиггинс Как-Бишь-Его, хороший он музыкант?

— У этого молодого человека вполне определенное видение будущего, — сказал мистер Ремингтон, — он наделает в мире много шума.

Оставшись один, мистер Ривз набил трубку и пошел по аллее прочь от свинарника. В голове у него был полнейший сумбур. Подобно большинству людей, мистер Ривз имел весьма туманное представление о том, чем занимается Наука. С этим словом было связано у него представление о беспредельных и таинственных силах, которые казались ему столь же чудесными, как заклинания знахаря — непросвещенному африканцу; перед его мысленным взором возникали люди в белых халатах и масках, склонившиеся над пробирками или разрезающие живых собак и морских свинок, чтобы обеспечить ему, мистеру Ривзу, исправно действующую канализацию или избавить его от угрозы рака. В основе же всего лежал Моисеев кодекс догматов, известный под названием «Законы Науки».

Резкая разница во мнениях двух ученых мужей подорвала этот идеал мистера Ривза.

И мистер Ривз ощутил глубочайшее отчаяние, какое овладевает нищими духом, когда их лишают приятного чувства уверенности. Он искал рыбу мудрости, а получил змия распрей и сомнений. Из головы у него не выходила фраза насчет того, что «в будущем не будет никаких свиней». Мистеру Ривзу не нравилась мысль, что некем будет населить его образцовый свинарник при домике «вдали от всей этой суеты». Но даже если свиньи станут такими же бесполезными, как белые слоны, мистер Ривз твердо решил завести их — когда у него появится тот домик. Он не мог поверить, чтобы синтетические заменители ветчины и жареной свинины могли привести к уничтожению живых свиней. По этому важному вопросу он держался резко антиремингтоновской точки зрения, служа тем самым иллюстрацией того печального обстоятельства, что все мы толкуем Науку так, как нам нравится.

Не помогли эти светочи знаний рассеять и туман, царивший у него в голове по поводу мистера Хиггинс-Рэгга. Весьма сомнительно, чтобы мистер Ривз знал, кто такой был дельфийский оракул, но за истекшие полчаса он повстречался с двумя оракулами. Конечно, мистер Ундервуд правильно заметил, что мистер Хиггинс-Рэгг превратил рояль в ударный инструмент, но что это значило — одобрение или неодобрение? Вот это мистеру Ривзу было непонятно. Опять-таки совершенно ясно, что если мистер Хиггинс-Рэгг будет и дальше играть в своем нынешнем стиле, он неизбежно наделает много шума, как и предсказывал мистер Ремингтон, — но считает ли мистер Ремингтон, что этот шум следует субсидировать? Словом, чем больше мистер Ривз размышлял над этими высказываниями, тем больше он терялся в догадках. Платить или не платить — вот в чем вопрос…

Тут мистер Ривз увидел в отдалении элегантную фигуру Энси, спешившего к нему, размахивая длиннопалыми руками и вопя: «Мистер Ривз! Мистер Ривз!» Мистер Ривз поспешно оглянулся в поисках какого-нибудь укрытия — ему даже пришла отчаянная мысль спрятаться в чахлых кустах крыжовника. Слишком поздно! Мчавшийся сломя голову Энси споткнулся о низенькую каменную ступеньку, неуклюже изобразил несколько немыслимых пируэтов, чтобы удержать равновесие, и, схватившись за лодыжку, то жалобно скуля, то непристойно ругаясь, изо всей силы запрыгал на одной ноге. Под влиянием мгновенно пробудившегося человеколюбия мистер Ривз кинулся к нему на помощь.

— Вывихнули лодыжку? — взволнованно спросил он.

— Сломал, сломал! — хныкал Энси. — Я теперь на всю жизнь калека.

— О, господи, надеюсь, что нет, — чрезвычайно обеспокоенный его состоянием, сказал мистер Ривз. — Позвольте я помогу вам добраться до скамьи.

Изо всех сил вцепившись в руку мистера Ривза, Энси неуклюже запрыгал по аллее, оглашая воздух слезливыми причитаниями.

— Черт его знает, какое безобразие! Вся моя жизнь пойдет теперь прахом, а от Руперта, уж конечно, компенсации не жди. Как я страдаю — вы и представить себе не можете. Ну, почему это должно было случиться именно со мной? Почему не с кем-то другим? Никогда бы этого со мной не было, если бы я не стремился помочь другим. В жизни никому больше не стану помогать!

— Обождите, обождите! — стараясь успокоить его, сказал мистер Ривз. — Давайте сначала посмотрим, а вдруг вы можете на нее ступить.

— Ну, конечно, не могу, — хныкал Энси.

— А вы попытайтесь, — настаивал мистер Ривз.

С бесконечной осторожностью мистер Хоукснитч поставил ногу на землю.

— Ой! — взвизгнул он. — Черт знает какая боль!

— Перелома у вас нет, — сказал мистер Ривз, внимательно наблюдавший за всей этой процедурой, — а если это растяжение, самое правильное — ходить, чтобы разогнать кровь.

— Но я же не могу !

— Лучше все-таки пересилить себя, чем потом лежать три недели, — весьма здраво заявил мистер Ривз. — Ну, попытайтесь.

После долгих препирательств и уговоров мистеру Ривзу удалось наконец заставить Энси сделать несколько шагов, которые тот совершил, отчаянно хромая и оглашая воздух бесконечными жалобами и причитаниями. Но с каждым шагом хромота его становилась все менее заметной, а когда они добрались до садовой скамейки, стала и вовсе умеренной. Энси тяжело опустился на скамью, стянул носок и чрезвычайно осторожно и бережно ощупал больную лодыжку. Мистер Ривз заметил, что на ней не появилось ни синяка, ни опухоли.

— Я думаю, что даже и растяжения нет, — успокоительно сказал он. — Просто она у вас сильно подвернулась. Скоро все будет в полном порядке.

Энси продолжал сосредоточенно массировать лодыжку, двигая во все стороны ногой. Наконец даже он, видимо, убедился, что жизнь его вне опасности. Тогда с патетическим вздохом он откинулся на спинку скамьи, осушил глаза красивым шелковым носовым платком, пригладил волосы, поправил галстук, купленный в Бэрлингтонских аркадах, и одернул двубортный жилет.

— Так я и знал, что это будет один из моих несчастливых дней, — жалобно сказал он. — Мадам Кутар, ясновидица, потрясающее существо, — вы с ней знакомы? — я каждую неделю хожу к ней за советом, — так вот как раз в четверг она предупредила меня, что на этой неделе может возникнуть опасность для моего тела и жизни. А сегодня утром за завтраком я просыпал соль. Следовало бы мне понять, что меня ждет нечто ужасное, и быть поосторожнее. Правда, по счастью, черная кошка перебежала мне дорогу, когда я выходил из дому. Наверно, это и спасло меня, как вы думаете?

— Угу, — изрек мистер Ривз, разжигая трубку, — угу.

— Просто удивительно, как все сбывается, — с глубоким убеждением сказал Энcи. — Со мной так не раз бывало. Я, конечно, посылаю всех моих друзей к мадам Кутар, и она уделяет мне уйму внимания. Непрестанно справляется обо мне по звездам.

— Даже по звездам справляется? — иронически заметил мистер Ривз.

— Да, и по волшебному кристаллу тоже, — продолжал Энcи, не заметив тона мистера Ривза, — и это так помогает. Знаете, она как-то раз позвонила мне и сказала, что Марс и Венера очень ко мне враждебны и я должен быть крайне осторожен. Я тогда всю неделю провел в постели и уберегся от беды. Одному богу известно, что было бы, если бы я вышел. Мадам Кутар считает, что меня даже убить могли.

— Смотрите-ка, — сказал мистер Ривз.

— И она видит очень много всего про меня в своем магическом кристалле. Я ведь уже старый спирит, и кристалл делает для меня то, чего для новичка никогда не сделал бы. Вы знаете, что мадам Кутар предсказала мою встречу с Берти?

— В самом деле? — безразличным тоном заметил мистер Ривз.

— Да, она увидела в своем кристалле красивого молодого человека, который играл на каком-то инструменте, — она сказала, что не могла разобрать, на чем: то ли на лютне, то ли на аккордеоне, но она точно видела, что это был музыкант и что он будет иметь какое-то отношение ко мне. Не прошло и двух месяцев, как я встретил Берти и сразу понял, что мы станем близкими друзьями. Он ведь, знаете ли, тоже старый спирит.

— Вы меня поражаете, — сказал мистер Ривз.

— Да, конечно, с первого взгляда этого не скажешь, — согласился Энси, — но он помнит то, что происходило три тысячи лет тому назад, когда он был главным музыкантом одного из фараонов.

— Удивительная память, — только и сказал мистер Ривз. — Он что же, так и не умирал?

— Нет, тело его, конечно, умерло, — сказал Энси. — Увы! Но душа находит все новые воплощения. С ним произошло несколько поразительных случаев — можете мне поверить. Как-то раз, когда он уж очень набедокурил в предыдущей жизни, он возродился в виде соловья в персидском саду, и ему пришлось петь с острым шипом в груди.

— Хм, — сказал мистер Ривз, начиная терять терпение.

— Вы и представить себе не можете, какое чудо этот Берти, — сказал Энси, задумчиво ковыряя в носу. — В его характере есть черты, которые он не показывает никому, кроме меня. А какой музыкант! Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь играл так, как он.

— Я тоже, — язвительно заметил мистер Ривз.

— Ах, да! — воскликнул Энси, вдруг что-то вспомнив. — Я слышал от миссис Ривз, что у вас разболелась вчера голова. Этакая обида! При больной голове вы, конечно, не могли оценить игру Берти.

— Вполне возможно, что как раз от музыки-то она у меня и разболелась, — не слишком любезно заявил мистер Ривз.

— Ну что вы, этого никак не могло быть, — возразил чрезвычайно шокированный Энси. — Я мог бы скорее удивиться, что она у вас не прошла от музыки. Но сегодня вечером вы еще услышите Берти.

Мистер Ривз издал какой-то звук, весьма похожий на стон.

— Между нами говоря, мистер Ривз, — доверительно сказал Энси, — Берти достиг сейчас критического момента в своей карьере. Это говорят звезды, это подтверждает и магический кристалл. Если он сейчас добьется успеха, дальше он уже будет только набирать силу. Если же он потерпит неудачу, потребуется три перевоплощения, чтобы он мог наверстать упущенное. А это было бы ужасно, не так ли?

— Немыслимо, — иронически заявил мистер Ривз.

— Правда? — подхватил Энси. — Я рад, что вы согласны со мной. Все, что ему сейчас требуется, — это немного денег, остальное у него есть: и душа, и гений, и родовитость, и приятная внешность, и обаяние. Но ему необходимо время, чтобы закончить свою замечательную оперу, а это упирается, конечно, в деньги; потом опере понадобится реклама, что потребует новых денег. Миссис Ривз сказала, что она уверена: вы безусловно поможете нам в этом великом деле.

— Так она и сказала? — переспросил мистер Ривз. — Ну, так это было сделано без моего ведома, уверяю вас.

— Вы хотите сказать, что не намерены нам помочь? — в величайшем смятении воскликнул Энси. — Ах, мистер Ривз, неужели вы можете не внять призыву гения, попавшего в беду?

— Думаю, что могу, — спокойно сказал мистер Ривз.

— Но вы не должны так поступать! — воскликнул Энси, повышая голос до своего обычного визга. — Вы просто не понимаете, как это важно. Возьмите хотя бы герцогиню и миссис Фэддимен-Фиш — они безумно интересуются его судьбой, все Сливки Общества проявляют к нему участие. На премьере все его покровители получат бесплатные места в партере и будут представлены королевской фамилии. Вы только подумайте об этом, мистер Ривз.

— Хорошо, — сухо сказал мистер Ривз.

— В таком случае, значит, вы дадите маленький симпатичный чек нашему милому Берти?

— Вот это уж другое дело, — возразил мистер Ривз.

Энси вздохнул.

— О, господи! — вырвалось у него. — Никогда не думал, что вы окажетесь таким трудным человеком. Право же, мистер Ривз, после того, как я потратил столько сил, чтобы помочь вам и миссис Ривз, с вашей стороны было бы просто непорядочно отказать нам с Берти в таком пустяке. Слушая вас, у меня возникает желание никогда больше не делать добра!

— Это вы сто фунтов называете пустяком! — воскликнул мистер Ривз, раздраженный этим наглым вымогательством.

— Ну, для вас это же действительно немного…

— Уверяю вас, что и немало, — сказал мистер Ривз.

— Зато у вас появится настоящий интерес в жизни, — продолжал Энси, пропуская мимо ушей последнее замечание. — Вы сможете следить за удивительной карьерой Берти в опере и в газетах, — а мы добыли ему потрясающего агента по рекламе, — и будете с волнением и гордостью сознавать, что и вы способствовали этому триумфу английской музыки. Вы прославитесь!

Мистер Ривз плотно сжал губы и медленно покачал головой.

— Боюсь, что мне придется отказаться от славы… — начал он.

— Руперт! Руперт! — взвизгнул Энси, заметив вдали, на садовой дорожке, могучую фигуру мистера Фэддимен-Фиша. — Идите сюда, Руперт! Да идите же скорей! Вы мне нужны!

— Приветствую вас! — сказал мистер Фэддимен-Фиш, заслоняя собой дневной свет. — Доброе утро, Ривз. Доброе утро, Энси. Послушайте, Энси, у вас носок спустился. Вы что, намерены сменить носок на котурн? Неплохо сказано, а?

— Со мной случилась страшная беда, — сурово сказал Энси, — и все по вашей вине, Руперт. Я споткнулся о какую-то дрянную ступеньку у вас в саду и чуть не сломал ногу.

— Вы вечно обо что-то спотыкаетесь, Энси, — добродушно заметил мистер Фэддимен-Фиш. — В следующий раз, того и гляди, споткнетесь о мое остроумие и переломаете себе колени. Ха, ха, ха!

— Тут не над чем смеяться, — свирепея, сказал Энси. — У меня была такая боль, что, не окажись тут мистера Ривза, я бы потерял сознание . Он был так добр ко мне, так мне сочувствовал, а вы — вы грубы и беспощадны, как дикий зверь. Вы даже не умеете проявить сочувствие к пострадавшему…

Мистер Фэддимен-Фиш не слушал его. В глазах его появилось отрешенное выражение, указывавшее на то, что сейчас он совершает сделку с Музой.

— Придумал, придумал! — внезапно воскликнул он. — Маленькая эпиграмма-экспромт…

М-да, неплохо получилось, а? В этой эпиграмме нет, правда, остроты, которая мне обычно свойственна, — просто маленький экспромт, какие встречаются в греческой антологии. Выгравируем эту надпись там, где вы упали, Энси, а?

— Не очень это красиво с вашей стороны обращать все в шутку, Руперт, — надувшись, сказал Энси. — Я знаю, что вы блестящий, остроумнейший человек, но нельзя быть таким жестоким .

Наступило молчание. Энси, продолжая дуться, нагнулся, чтобы пристегнуть резинкой носок. На макушке мистера Фэддимен-Фиша роскошно поблескивала под солнцем прикрывавшая лысину нашлепка. Мистер Ривз неутомимо пыхтел трубкой и раздумывал о том, как бы сбежать.

— Все сегодня утром идет кувырком, — заметил Энси, тщательно распрямляя складку на брюках. — Если б мне не повстречалась черная кошка, я бы тут же лег в постель. Сначала случилась эта ужасная история, а теперь мистера Ривза никак не уговоришь насчет Берти. Послушайте, Руперт! Растолкуйте вы мистеру Ривзу про Берти и его талант и уговорите поступить как надо.

— Мистер Ривз не из тех, кого можно «уговорить», Энси, — заметил мистер Фэддимен-Фиш, видя, в какую сторону дует ветер, и действуя сообразно. — Мистер Ривз человек бывалый и знает, чего он хочет.

— Тогда почему же он такой несговорчивый насчет Берти? — капризно спросил Энси.

— Потому, что он не такой безудержный энтузиаст, как вы, Энси, — примирительным тоном сказал мистер Фэддимен-Фиш, — а еще потому, что мы, деловые люди, любим ясно представить себе, что нас ждет, прежде чем опускать руку в карман. Пойдемте в охотничий домик, мистер Ривз, выпьем чего-нибудь, а вы, Энси, сбегайте-ка за миссис Ривз и моей женой и скажите им, где нас найти.

— Сбегайте! — возмущенно повторил Энси. — Хорошенькое дело: я даже идти не могу. Нет, это уж слишком! О чем только меня не просят! Да все вы должны на руках меня носить…

— Весьма необычный молодой человек, — доверительно сказал мистер Ривз, шагая по дорожке рядом с мистером Фэддимен-Фишем. — И много таких, как он?

— Прорва, — сказал мистер Фэддимен-Фиш, — но в общем-то он неплохой малый: любит оказывать людям услуги и проявлять внимание к пожилым дамам.

— А все-таки есть в нем что-то ненормальное, — настаивал мистер Ривз. — При одном его виде у меня мурашки идут по коже. Он англичанин?

Уголки губ мистера Фэддимен-Фиша слегка дрогнули, тронутые улыбкой.

— Не менее исконный, чем английская система привилегированных школ, — сказал он.

— Вы меня удивили, — простодушно заметил мистер Ривз. — Что-то прежде я никогда не встречал таких молодых людей, а вот последнее время — чудеса да и только! — не встречаю никаких других. Совсем на англичан не похожи…

— Ну вот мы и пришли, — сказал мистер Фэддимен-Фиш, открывая маленькую дверцу и пропуская мистера Ривза вперед.

Мистер Ривз очутился в комнате с простыми дощатыми стенами, вдоль которых стояли подставки для ружей и удочек. Над камином висела голова лисы с застывшими стеклянными глазами; на деревянной панели, к которой она была прикреплена, стояла дата. По обе стороны от нее висели стеклянные ящички с чучелами огромных форелей. В очаге этого храма спорта ярко пылал огонь, а на большом столе красовалась целая батарея бутылок с виски, джином и вермутом, стояли стаканы и смеситель для коктейлей.

Однако мистеру Ривзу не дали времени вволю налюбоваться этим аристократическим арсеналом. Ему тотчас всунули в руку стакан с вином и досье Фонда пожертвований для Хиггинс-Рэгга. Документ, озаглавленный таким образом, состоял из поистине непристойного панегирика мистеру Хиггинс-Рэггу, резкого порицания безразличия «Англии» к этому музыкальному мессии и призыв — в стиле «кошелек или жизнь» — пожертвовать, кто сколько может.

— Не утруждайте себя чтением, — искренне посоветовал мистер Фэддимен-Фиш. — Все эти славословия, которыми занимается нынешняя молодежь, — одно сотрясение воздуха, ха, ха! А мы с вами, Ривз, люди деловые и знаем, что главное в нашем мире — это солидный коммерческий успех и солидная сумма наличными.

Мистер Ривз кивнул. Это была удобная жизненная доктрина, перед которой он преклонялся и которой следовал вот уже тридцать лет.

— К сожалению, — бархатным голосом продолжал мистер Фэддимен-Фиш, — приходится признать, что хотя деньги насущно необходимы, — Сливки Общества хотят чего-то большего, им одних денег мало — если, конечно, состояние не сказочное. Следом за бизнесом самым важным видом национальной деятельности является безусловно спорт, который одновременно служит пропуском в Общество. Гольф — замечательный вид спорта, но немного вульгарный. Вот если б вы охотились или играли в поло…

— А я вовсе не уверен, что мне так уж хочется знаться с этими вашими «Сливками Общества», — возразил мистер Ривз.

— Да что вы, мой дорогой! — Мистер Фэддимен-Фиш был явно шокирован. — Как вы можете говорить такие странные вещи? Неужели вам не хочется, чтобы ваша фотография красовалась в «Тэтлере»?

— Нет, — спокойно сказал мистер Ривз.

— Ну, право же, право же, Ривз, — с укоризной сказал мистер Фэддимен-Фиш, — это вы только из оригинальности. Я бы даже сказал, из своенравия. Во всяком случае, супруге вашей очень этого хочется.

— Ну, я — это одно, она — другое, — сказал мистер Ривз.

— Вот уж нет, нет, так не бывает, — возразил мистер Фэддимен-Фиш. — Общественное положение мужчины во многом зависит от жены. А у миссис Ривз в высшей степени здравый ум. Так вот, если исключить спорт (надо сказать, бега — совершенно неоценимое развлечение), всегда можно увлечься Искусством. Я лично не очень его высоко ставлю. Мне больше по душе литература. Книги — они солиднее.

— Живой капитал? — подсказал мастер Ривз.

— Вот именно. Но кое-кто из Сливок Общества — не из самых верхов, конечно, но из вполне пристойных людей — немножко балуются живописью и музыкой. Хиггинс-Рэгг будет модным кумиром. Садитесь к нему в коляску, пока она еще у старта, и…

Мистер Фэддимен-Фиш весьма многообещающе, — хотя обещание это и трудно было бы уточнить, — подмигнул левым глазом. Завороженный его словами, мистер Ривз почти уже видел себя шагающим по красному ковру.

— Но мне решительно не нравится его музыка, — продолжал сопротивляться мистер Ривз.

— Мне тоже, — мгновенно согласился с ним мистер Фэддимен-Фиш. — И, между нами говоря, моей жене — тоже. Но какое, черт побери, это имеет значение? Если Сливки Общества решают, что им нравятся непристойные звуки, — пожалуйста. Нам с вами, Ривз, остается только приспособиться к их вкусам, только приспособиться.

Отворилась дверь, пропуская миссис Ривз и миссис Фэддимен-Фиш. Мистер Фэддимен-Фиш тотчас вскочил по стойке «смирно», — мистер Ривз неуклюже последовал его примеру.

— Как это мило, что вы присоединились к нам! — воскликнул мистер Фэддимен-Фиш, провожая их к стульям, до которых они могли бы добраться и без посторонней помощи. — Вы положительно украсили наш охотничий домик. Ах, Женщина, Женщина, что бы мы делали без нее? Надо будет как-нибудь написать об этом эпиграмму. Мне как раз пришли в голову две первые строки при вашем появлении:

Удивительная штука вдохновение, правда? Просто не могу даже понять, как это возникает у меня в мозгу. Строки приходят откуда-то оттуда… из Небытия.

— Удивительно, — желая польстить хозяину, прошептала миссис Ривз.

— Ну как, мистер Ривз что-нибудь решил насчет Берти? — внезапно спросила миссис Фэддимен-Фиш.

— Пока еще нет, еще нет, — успокоительным тоном сказал мистер Фэддимен-Фиш, — но решит, он уже на пути к решению. Тут требуется немного дамского вмешательства, убеждения…

— Просто понять не могу, почему Джон так упорствует, ведь речь идет о совсем небольшой сумме, — жалобно сказала миссис Ривз, — но в мои годы, видно, нечего уже ждать от мужа…

— Который, к тому же, не миллионер, — буркнул мистер Ривз.

— А я и не зна-ала, что у вас затруднения с деньгами, — высокомерно произнесла миссис Фэддимен-Фиш.

— Пока еще не было, — сказал мистер Ривз, — но скоро будут, если я начну швырять деньги на ветер.

— На ветер ! — в ужасе воскликнула миссис Ривз.

— На то, чем интересуются Сливки Общества, — высокомерно произнесла миссис Фэддимен-Фиш.

— Раз в жизни такой выпадает случай, — сказал мистер Фэддимен-Фиш.

— И ведь какой талантливый молодой человек, — пропела миссис Ривз.

— И из хорошей семьи, — добавила миссис Фэддимен-Фиш.

— Гений! — пылко воскликнула миссис Ривз.

— Известен в самых избранных кругах, — сказала миссис Фэддимен-Фиш.

— Пользуется поддержкой ведущих знатоков в области музыки, — добавил веское слово мистер Фэддимен-Фиш.

— Принят в королевском доме! — восторженно воскликнула миссис Фэддимен-Фиш.

— Пользуется благосклонностью герцогини Бангчестерской, — вставил мистер Фэддимен-Фиш.

— И лорда Рэндитауна, — добавила его супруга.

— И македонского посла, — сказала миссис Ривз, которой уже виделось, как она, вся в брильянтах, покоряет дипломатический мир Лондона.

Мистер Ривз вытер пот со лба, — из-за огня, пылавшего в камине, в комнате было чертовски жарко, — и, глубоко несчастный, не зная, на что решиться, посмотрел на свою супругу, потом на хозяина дома.

— Мне кажется… — приготовилась было произнести речь миссис Фэддимен-Фиш, но тут раздался стук в дверь. Затем она приоткрылась, и в щелке показалось улыбающееся лицо Энcи.

— Можно, дорогая? — спросил он миссис Фэддимен-Фиш.

— Нет, — грубо отрезал мистер Фэддимен-Фиш. — Идите и ждите, пока вас позовут.

Энcи исчез.

— Мне кажется, Руперт, — снова начала миссис Фэддимен-Фиш, — что вы, пожалуй…

Снова раздался стук в дверь, и появился дворецкий.

— Вы звонили, мадам? — спросил он с изысканной услужливостью.

— Нет! — распаляясь гневом, отрезала миссис Фэддимен-Фиш.

— В таком случае прошу прощения, мадам. Горничная сказала, что звонили из охотничьего домика.

— Можете идти, Болдуин, — высокомерно сказала миссис Фэддимен-Фиш.

— Благодарю вас, мадам.

— Руперт! — воскликнула миссис Фэддимен-Фиш, как только дверь за дворецким закрылась. — Вы должны завтра же утром рассчитать этого человека.

— Почему? Теперь-то что случилось? — явно чувствуя себя неловко, спросил мистер Фэддимен-Фиш. — Что он такого сделал?

— Я уверена, что он подслушивал в замочную скважину и выдумал эту историю со звонком, потому что появился Энcи.

— Глупости, глупости, моя дорогая, — примирительным тоном сказал мистер Фэддимен-Фиш. — Простое совпадение…

— Нет, это было не совпадение. Он подслушивает. И потом мне не нравится его лицо, и он пыхтит, когда прислуживает за столом Я настаиваю, чтобы вы рассчитали его, как только уедут наши гости.

— Хорошо, — покоряясь, сказал мистер Фэддимен-Фиш.

— Слуги — это такая мука, — скорбным тоном произнесла миссис Фэддимен-Фиш, обращаясь к миссис Ривз. — Просто ума не приложу, что делать с прислугой: все они нынче такие образованные и совершенно не умеют обслуживать. У этого человека были наилучшие рекомендации — даже от самого лорда Рэндитауна, это один из моих самых близких друзей, совершенно очаровательный человек, играет в поло и всегда так внимателен ко мне, хотя Руперту это не нравится, и тем не менее, видите, я не могу его держать, а все из-за этой дурацкой Французской революции и этих преступников , которые сидят в России и забивают простому народу голову всякими идеями, так вот я собиралась сказать, что мне кажется, Руперт не совсем верно обрисовал мистеру Ривзу положение. В конце-то концов эта сумма — сущий пустяк, стоимость пары запонок или лошади для грума; Руперт на прошлой неделе заплатил триста гиней за нового скакуна, которого лорд Рэндитаун выбрал для меня, лорд Рэндитаун мой большой друг, мы часто танцуем с ним в «Савое», когда Руперта нет в городе, так вот, как я уже сказала, дело тут не в деньгах, потому что если человек не может потратить такую ерунду, как сто фунтов, значит он ставит себя на одну доску с низшими классами, — не правда ли? — а в данном случае речь идет о молодом человеке из прекрасной семьи, как заверил меня всего лишь на прошлой неделе лорд Рэндитаун, когда мы обедали вместе, и это совсем не то, что дать деньги какому-нибудь жалкому, нищему художнику, все они революционеры и никогда не бывают благодарны высшим классам, но, как я уже сказала, когда к человеку проявляет интерес королевская семья, это уже нечто совсем другое и, право же, только патриотично сделать все, что в твоих силах, особенно если в комитете состоит герцогиня, и мне кажется, Руперт, что вы могли бы проследить за тем, чтобы мое имя в списке стояло рядом с ее именем, а не в самом конце…

В состоянии, близком к оцепенению, мистер Ривз внимал этому оркестру, следя лишь за главной темой. Она несколько раз повторялась da capo [30][30] С самого начала ( итал. ) . ,с вариациями. Миссис Ривз смотрела на него умоляюще, с мягкой укоризной, с обидой, с милым упорством. Мистер Фэддимен-Фиш держался добродушно, убеждал, сыпал эпиграммами. Миссис Фэддимен-Фиш вытаскивала в качестве приманки великосветские фамилии головокружительной знатности.

Мистер Ривз подписал чек.

Но при одном условии: что впредь его избавят от необходимости слушать музыку мистера Хиггинс-Рэгга, до той поры и случая, пока она не будет звучать в «Ковент-Гардене» для услаждения слуха титулованного и нетитулованного дворянства и всей королевской семьи.