Онлайн чтение книги Семья Зитаров. Том 2
Глава третья

1

На рассвете беженцы миновали большую старообрядческую деревню. Лошади заметно выбились из сил, да и люди устали и решили отдохнуть. За деревней тянулся громадный выгон. Дальше дорога шла среди березовых рощиц. В тенистом овраге, на дне которого протекал еле приметный ручеек, беженцы расположились на отдых. Лошадей выпрягли и пустили пастись, а люди, вскипятив чай, позавтракали и улеглись под телегами, чтобы отоспаться после бессонной ночи, проведенной в дороге. Карл остался сторожить лошадей и вещи.

Вскоре показались едущие на поля крестьяне. Многие проехали мимо не останавливаясь, но вот крестьянин, отставший от других, сошел с телеги и направился к Карлу. Это был плечистый курносый мужчина с пышной бородой и стрижеными в кружок волосами. На голове у него была похожая на цилиндр войлочная шляпа.

— Откуда едете? — спросил он, здороваясь.

— Из Барнаула, — ответил Карл.

— Далеко направляетесь? — последовал обычный вопрос.

— В Бийск.

— Так, так, — протянул крестьянин, как бы раздумывая.

Подобные разговоры происходят всегда, когда на дороге встречаются два незнакомых между собой человека. Десятки раз они останавливали лошадь, чтобы выслушивать подобные вопросы; задавали их не столько из любопытства, сколько в силу привычки.

— Долго собираетесь пробыть здесь? — спросил крестьянин, взглянув на стреноженных лошадей, жадно щипавших траву.

— До вечера, — ответил Карл. — По прохладе лучше ехать.

— Так, так, — опять протянул задумчиво бородач. — Тогда лучше отъезжайте немного подальше и попасите лошадей на той стороне, — он указал через дорогу. — Этот участок принадлежит самому старосте этой деревни. А он человек — не приведи бог. Крику и неприятностей не оберетесь.

— Неужели такой сердитый? — улыбнулся Карл.

— Страсть какой человек. Он на месте опишет ваши вещи за потраву.

— Тогда придется уезжать, — согласился Карл.

Перспектива встретиться с сердитым деревенским старостой не обещала ничего хорошего: беглецу, который спасает жизнь, следует держаться подальше от представителей власти.

После полудня, когда жара немного спала, путники двинулись дальше. В этой местности деревни были очень большие и далеко отстояли одна от другой. До следующей деревни они добрались только поздним вечером и проехали ее с наступлением темноты. Дальше дорога вела по ровной, кое-где пестревшей редким кустарником степи. При выезде из деревни какой-то крестьянин предупредил их о волках: в кустах, говорят, их полным-полно, чуть ли не каждый день режут по овце или теленку; у него самого на прошлой неделе задрали жеребенка.

И беженцы сразу же убедились в справедливости этих слов: часто в придорожных кустах вспыхивали волчьи глаза, они светились, точно маленькие, электрические лампочки. Старые клячи первые чувствовали близость зверей, шарахались, храпели. А молодой пес, выращенный Зитарами в Барнауле, жался к ногам людей и глухо ворчал.

Правда, летом бояться волков не приходилось, им добычи хватало. Сытые, они уступают человеку дорогу. Но все же всякий раз, когда в ночной темноте совсем близко вспыхивали глаза зверя, людям становилось не по себе и они теснее прижимались друг к другу. Вспомнив рассказы стариков о том, что волки боятся огня, мужчины непрестанно курили. Эрнест, правивший последней подводой, так энергично действовал зажигалкой, что капитану пришлось крикнуть ему: «Смотри там, осторожнее, не сожги воз!»

Так ехали они четыре ночи. На утро четвертого дня показались темневшие вдали хребты Алтайских гор. Над волнистой приалтайской степью поднимали они свои синеватые, покрытые лесами в дымке вершины. Внизу, на берегу быстроводной горной реки Бии, раскинулся город Бийск. С севера и с востока к нему вплотную подходила степь. По берегам Бии темнели леса, а к югу и юго-западу волнообразно поднималась к горизонту удивительная, прекрасная и таинственная горная страна.

Словно зачарованные, смотрели беженцы на горы. Эту красоту нельзя было выразить словами, ее можно было только почувствовать. Чистое летнее небо, солнечное утро, насыщенный ароматом воздух, медленно струящийся по степи, высоко парящий горный орел и белый пароход внизу представляли незабываемую картину. Для человеческого глаза здесь было больше простора, чем на море.

Янка Зитар как завороженный стоял на высокой круче в том месте, откуда дорога сворачивала вниз, к городу, и не мог оторвать глаз от южного горизонта. Как все-таки прекрасен мир! И как не любить эту землю, как не поддаться ее очарованию, если у тебя душа поэта!

2

В Бийске остановилось много латышских беженцев. Их можно было легко узнать по одежде. Серый домотканый костюм латышского крестьянина и черная шапка с блестящим козырьком настолько типичны, что вы его отличите среди тысяч людей, не говоря уже о других приметах. На родине их никто не замечал, а здесь они бросались в глаза самому ненаблюдательному человеку. Еще легче было узнать латышских женщин, ибо никто не носил так белые косынки и серые большие платки, как они.

В городе Зитары встретили несколько земляков и получили немало полезных сведений. Оказалось, что в обширном Бийском уезде живут не только латыши-беженцы, но и много старых переселенцев. В некоторых местах они организовали маленькие колонии; другие мелкими группами, по три-четыре семьи, были разбросаны в горах и тайге. Беженцам, желающим получить землю, следовало обратиться в переселенческое бюро — его возглавлял латыш. Бюро направляло приехавших на свободные и пригодные для заселения государственные земли.

Старый Зитар с Эрнестом немедленно отправились в это бюро. Оказалось, однако, что заведующий уехал по служебным делам на один из крупнейших участков и должен вернуться не раньше чем через неделю. Делать нечего — приходилось ждать.

Они переправились на пароме через Бию, отъехали на несколько верст от города и остановились в лесу. Парни на скорую руку соорудили из ветвей шалаши, капитан сложил женщинам очаг, и они жили тут несколько дней, как цыгане. Лошадей пасли по обочинам дороги, а продукты на себе носили из города — на этом берегу не было ни одной лавки. Каждое утро мужчины, исключая Карла, отправлялись в Бийск узнавать, не вернулся ли заведующий. Лагерем беженцев никто не интересовался. Только как-то раз подошел лесник и предупредил, чтобы с огнем обращались осторожно, а то после длительной засухи легко может возникнуть пожар.

Наконец, в середине следующей недели приехал заведующий бюро, и в тот же день вечером капитан вернулся со всеми необходимыми документами: Ближайшие свободные земли находились на расстоянии двух дней езды от Бийска, но и там уже все лучшие участки были заняты; остались только трудные для обработки или плохие земли. Поэтому Зитар подыскал другое место, в тайге, к югу от города. Лет десять тому назад там поселились первые латышские семьи; а прошлой зимой и весной туда уехали многие беженцы. Образовалась настоящая латышская колония. Земля в свое время считалась собственностью самого царя, а поэтому должна быть особенно хорошей и плодородной. Эрнест, правда, хотел поселиться в районе Телецкого озера, но на этот раз с его мнением не посчитались.

Наутро они отправились в путь. Отдохнувшие старые клячи усердно тащили возы в гору. Справа, за Катунью, вырисовывался на небосклоне темный горный хребет, одно из северо-западных ответвлений Алтая. Местные жители говорили, что до него шестьдесят верст, а возможно, и больше. Наши путешественники за два дня не смогли объехать его первую, самую большую гору — она оставалась почти в том же положении, как в начале пути. Казалось, горы передвигаются вместе с путешественниками. Без всякого перехода они, словно острова, вдруг поднимались рядом с гладкой Катунской степью, и взорам едущих открывалась далекая равнина, вплоть до подножия гор. К югу постепенно и волнообразно поднималась возвышенность, и каждая следующая волна была выше предыдущей, достигая наибольшей высоты у границы Монголии, где сверкали на солнце покрытые снегом вершины Чуйских Альп. Это было настоящее скопище гигантов, дикий хаос скал. Посреди них возвышалась Белуха. Человек, едущий по дороге, несколько дней видел перед собой эти горы, но они продолжали оставаться далекими, недосягаемыми, словно убегали все дальше, делаясь с каждым днем выше, обманывая и маня путника кажущейся близостью.

Дорога шла по долинам быстрых горных рек. Склоны гор заросли кустарником, лесом. Здесь все цвело и радовало глаз богатством красок. Берегами рек завладели черемуха, калина, рябина, дальше темнели стройные стволы пихт с мягкой серовато-зеленой хвоей и золотистыми кистями шишек, кругом расстилались заросли шиповника и разных цветов, все это увивали усы хмеля. Человека пьянили запахи дикого сада природы. А птицы! А роскошные пестрые бабочки! Маленькие лесные жители — белки и полосатые бурундуки! Возня их слышалась всюду. Голубовато-зеленая утренняя заря, пылающий закат и грозный шум, доносящийся с горных вершин и предвещающий бурю! На горных пастбищах паслись стада гладких племенных кобыл, не знающих, что такое упряжь.

Этому краю была присуща дикая, первозданная красота.

«Я не поддамся никаким чарам, как бы красивы они ни были, — думал Янка. — Меня не прельстят ни золото, ни цветы. Душе моей непонятна чужая красота, так же как непонятны прекрасные стихи на незнакомом языке».

Так решил он, младший сын капитана Зитара, слушая, как братья и сестры восхищались красотами окружающей природы.

На третий день после выезда из Бийска произошла неожиданная встреча. Переночевав на берегу какой-то речки, беженцы еще до рассвета пустились в путь и с восходом солнца въехали в узкий овраг, из которого дорога вела на широкую отлогую возвышенность. Вокруг расстилались луга и поля, засеянные хлебом, а сразу же за оврагом начинался деревенский выгон. Уже совсем рассвело, но на дне оврага царил полумрак, лучи солнца туда не добирались. Беженцы ехали молча; по мягкой, влажной от сырости дороге тихо катились смазанные накануне колеса. Миновав заросли кустарника, свернули на небольшую поляну. Вдруг лошади испуганно зафыркали, и в тот миг Янка, который всегда шел впереди подвод, тихо воскликнул:

— Волки!

На дне оврага рядом с дорогой валялся громадный мертвый бык. Он лежал на боку, брюхом к дороге. Между ребрами у него зияла огромная рана. Брюхо было распорото, и все внутренности лежали на земле. А около них, засунув головы в зияющее отверстие и откинув в сторону пышные хвосты, копошились два волка, терзая зубами добычу. Звери не слышали приближения подвод и продолжали пиршество. Их серый мех был испачкан кровью жертвы.

Карл достал винтовку и вставил в магазин патроны. Но выстрелить ему не удалось: волки, наконец, почуяли запах человека, пятясь, вылезли из брюха быка, одним махом перескочили овраг и скрылись на горе.

Вдруг оттуда донесся испуганный крик.

— Ой, волки! Помогите!

Вскоре показалась подвода. Испуганная лошадь неслась галопом вниз с кручи. Увидев лошадей Зитаров, она замедлила бег, и, когда поравнялась с подводами беженцев, седоку удалось ее остановить.

— Вот так номер! — воскликнул он, отирая пот, и, отдуваясь, слез с телеги. — Чуть на лошадь не наскочил! Целых два, неужели вы не видели?

Это оказался Блукис. Он говорил по-русски, от волнения не заметив, вероятно, что встретился со знакомыми земляками. Когда они засмеялись, он пришел в себя и пристально всмотрелся в проезжих.

— Ну и чудеса! Старые знакомые! Вот где привелось встретиться! — Блукис протянул всем по очереди руку, не забыв и самых маленьких. — Каким образом вы очутились здесь?

Зитары рассказали и поинтересовались, не знает ли Блукис что-нибудь о латышской колонии в тайге, в которую они теперь направляются. Оказалось, Блукис именно оттуда и возвращался, после того как вдоль и поперек изъездил весь горный Алтай. Он накупил масла, меду, копченой свинины и теперь вез продавать в Бийск. Там, в лесу; Зитары найдут столько латышей, что русского слова не услышишь, — настоящая латышская деревня. Жизнь подходящая. Если не бояться работы, так жить можно, тем более, в семье у Зитаров столько мужчин. Вот как проживет Валтериене с Сармите, трудно сказать.

Они проболтали так с полчаса. Уезжая, Блукис вдруг вспомнил, что здесь, на пути, в одном месте находится латышский хутор, там Зитары смогут остановиться на ночлег. Пусть не беспокоятся, это очень гостеприимные люди, всегда рады каждому земляку, который завернет к ним. Объяснив, как добраться до хутора, Блукис уехал.

— Я когда-нибудь заеду к вам в колонию, — пообещал он при расставании.

Путь Зитаров теперь круто поворачивал на восток, в сторону от тракта. Вечером они добрались до хутора. Он стоял обособленно, в окаймленной лесом долине, по соседству с маленькой горной деревушкой.

3

Мимо хутора протекала небольшая речка. Дом стоял на самом берегу — простое, красивое и прочное здание из отесанных бревен, по всей видимости, построенное русскими плотниками. Остальные постройки — хлев, амбар и баня — говорили о том, что они возведены латышами, — сибиряки в те времена еще не строили хлевов: их скотина зимовала в открытых загонах, защищенных сплетенным из прутьев легким навесом, который спасал от снега, но не от мороза и метелей. Большое картофельное поле, огород и несколько ульев возле дома еще больше увеличивали сходство хутора с усадьбами беженцев на родине.

Все население хутора работало на покосе, убирая сено. Навстречу приехавшим бросилась большая рыжая собака.

— Бог помочь! Толочане не требуются? — крикнул капитан работающим.

— Спасибо, спасибо, идите сюда! — отозвался старший из мужчин, хозяин хутора Ниедра. — Грабли и вилы и для вас найдутся.

Это была большая семья латышей, жившая здесь уже шестой год, — одна из тех крестьянских семей, которые из-за недостатка земли покинули родину и приехали на чужбину. Некоторые сыновья и дочери были уже взрослые, другие — ровесники Янке или моложе, но они так чисто говорили по-латышски, что даже нельзя было подумать, что эти парни и девушки выросли среди сибиряков. Они радушно пригласили Зитаров на ночлег. Хозяин отправился вместе с ними домой, чтобы указать, где поставить подводы с вещами, а старшая дочь, стройная блондинка, пошла готовить ужин на всю громадную семью. Приезд беженцев внес радостное оживление в жизнь семейства Ниедры и, казалось, грозил нарушить все их планы на сегодняшний день; чтобы этого не случилось, оба сына Зитаров, Карл и Янка, стали на место ушедших членов семьи Ниедры и помогли сметать начатый стог сена. Немного погодя, поставив на место подводы, пришел Эрнест, потому что на покосе были и женщины. Самый рослый и сильный из Зитаров, Карл, принялся подавать на стог такие охапки сена, что гнулась рукоятка вил, а возчики не успевали подвозить сено. Природа не поскупилась щедро наделить Карла силой и здоровьем. Он перерос всех братьев и отца — настоящий атлет, плечистый, с сильно развитой мускулатурой. Только на сухощавом его лице ранняя закалка на полях сражений оставила несколько преждевременных морщин, придававших ему выражение хрупкости, что не совсем соответствовало могучей фигуре. Он был красивый парень, и к нему постоянно обращались взоры всех девушек.

И было там еще одно юное создание. Когда подъехали подводы и остановились у края покоса, она не подошла вместе с другими, а, держась в стороне, продолжала работу — подгребала сено, оставшееся на месте копен. В спешке никто не обращал на нее внимания. Никто не видел ее, только…

И почему именно Янка должен был ее заметить? Теперь он уже ничего, кроме нее, не видел. Если бы она находилась вместе с другими, он, возможно, не выделил бы ее среди остальных — переночевал бы спокойно под чужой крышей, и рано утром отправился дальше.

Но в тот миг, когда Янка Зитар впервые увидел ее, она была одна, и после этого он стал сам не свой: Ему исполнилось шестнадцать лет, ей было столько же или немногим меньше. Мечтательный по натуре, Янка вечно был одержим непонятным беспокойством и тоской, она — самое застенчивое и прекрасное существо, какое он когда-либо встречал. Равных ей не было в целом свете — это Янка понял с первого взгляда. Темные волосы, черные брови и синие, грустно-мечтательные глаза… Еще несформировавшаяся фигура, лицо, похожее на прекрасную картину… Светлое очарование, что-то сказочное и неизъяснимое — поставьте рядом всех девушек на свете, и вы убедитесь, насколько они жалки и ничтожны, она — само совершенство. Здесь, в горном хуторе, началось пробуждение юности Янки. Здесь он встретил прекрасную мечту своей жизни. Ее звали Лаура.

Если бы люди обладали хоть небольшой долей интуиции, то в тот вечер каждый мог бы заметить, что с Янкой происходит что-то неладное. Но никто ничего не видел и не замечал, за исключением, может быть, той, от которой он больше всего хотел это скрыть.

В горах солнце появляется раньше и заходит позже. Последние лучи заходящего солнца еще золотили восточные вершины, когда на западе стали темнеть одна круча за другой, и скоро всю долину окутали сумерки. Окончив работу, молодежь сложила грабли и вилы к только что сметанному стогу и направилась домой. Собака бежала впереди, словно указывая дорогу, и по временам оглядывалась, все ли следуют за ней.

Тем временем в доме в большой комнате столы были сдвинуты и накрыты, как в настоящий праздник. На больших блюдах дымилось мясо; вкусная подливка точно ждала, чтобы ее разлили по многочисленным тарелкам, поставленным по столам. Масло, мед, выращенная на огороде клубника и вкусное домашнее печенье, свидетельствовавшее о кулинарных способностях хозяйки, обещали немало приятных минут лакомкам, а их здесь было много, ибо кто же из молодежи не любит сладкого. Взор старого Зитара ласкала солидная кружка пива, из которой он вместе с хозяином хутора уже успел отведать несколько глотков, у обоих сразу развязались языки и появилось шутливое настроение. Да, в тот вечер на хуторе Ниедры был праздник. Позднее, когда кружка с пивом уже неоднократно обошла стол, дом наполнился веселым шумом беседы, смехом. Только Янка молчаливо сидел в темном углу, не осмеливаясь поднять блестящие глаза на ту, которая зажгла в них этот блеск. За столом им пришлось сидеть как раз друг против друга. В то время как все болтали между собой, Янка не проронил ни слова и весь ужин просидел с опущенными глазами. Всякий раз, когда он пытался поднять их, он видел только Лауру и, ослепленный, отворачивался. Но разве мог он удержаться? Через минуту опять его взгляд искал ее, и всякий раз Янке казалось, что он что-то крадет у Лауры. Она была очень робкой, как и все выросшие в уединении. Но и ее что-то заставляло преодолевать робость и изредка посматривать на сидящего напротив юношу. Раза два их взгляды встречались, и тогда Лаура краснела и долго не осмеливалась поднять глаза, а Янку эти два нечаянных взгляда осчастливили. Ему казалось, что он заглянул в душу Лауры и увидел: она прекрасна и чиста, как ее глаза, и так же нежна, как ее голос.

В ту ночь Янка не спал. Шли часы, а он метался в постели и не мог дождаться утра, когда ему вновь суждено будет увидеть девушку с грустными глазами. Но утром старый Зитар так рано поднял сыновей, что Янка всерьез рассердился на отца: неужели он собирается уехать до того, как проснется семейство Ниедры, не попрощавшись?

Этого, конечно, не случилось: с восходом солнца встали все хуторяне. Отъезжающих не отпустили без завтрака. Но на этот раз хозяева сами не сели за стол. Мужчины спешили косить по росе, а женщины торопились доить коров. Перед отъездом капитан разыскал хозяйку и старого Ниедру и поблагодарил их за радушный прием. Затем все стали прощаться. В то утро Янка обменялся с Лаурой первым рукопожатием. Он не в состоянии был произнести прощальное приветствие, голос его почему-то осип. Он сразу же ушел, не дожидаясь остальных. И только в дороге Янка вспомнил, что он не сказал Лауре ни единого слова. Так много передумано за ночь, ни одна дума не дошла до нее.

4

В дальнейшей жизни Янке пришлось пережить немало мрачных дней, но день, в который они уехали с хутора Ниедры, остался в его памяти самым тяжелым. Янка понимал, что в мире нет второй Лауры; он может встретить еще сотни и тысячи прекрасных созданий, но никогда его разум не осветится молниеносно вспыхнувшим прозрением: это она!

Янка испугался жизни — он боялся потерять самое прекрасное и самое драгоценное, что можно найти под этим солнцем. Чтобы остаться наедине со своими мыслями, он ушел далеко вперед. Уходя, Янка заметил высокую гору, похожую на спину верблюда, вершина которой поднималась над вершинами других окрестных гор. У этого великана было красивое название — Казанда, и на его пологом склоне находился хутор Ниедры. Там, у Казанды, жила Лаура… Эта гора целый день была видна на северо-западе, и Янка часто останавливался и оглядывался назад. Он все еще видел места, где жила Лаура; кажущаяся близость их как бы смягчала горечь его дум. «Может быть, я увижу Казанду и оттуда, где мы будем?» — думал Янка. Чем дальше уходила дорога, тем пристальнее всматривался он в очертания вершины Казанды, чтобы запомнить и не потерять ее из виду.

Вечером путники добрались до высокого горного перевала, откуда дорога вела вниз, в глубокую, широкую долину. Перед закатом Янка в последний раз оглянулся на туманный силуэт Казанды. Подводы спустились вниз, но теперь Янка отстал от них и долго еще продолжал стоять на самом высоком месте перевала, бесконечно повторяя про себя какое-то слово. Наконец и ему пришлось спуститься в долину, темневшую у его ног.

И настала вторая мучительная ночь. Они ночевали в избе какого-то крестьянина, куда сразу же после их приезда набилось много народу, так как в глухих деревнях всякие проезжие составляют событие, о котором после говорят целую неделю. Хозяин дома в свое время был на войне и больше года находился на Рижском фронте. Наконец-то он мог досыта наговориться о пережитом с людьми, которые сами оттуда. Янку эти разговоры мучили, словно кошмар. Он первым взобрался на полати и старался не слушать. Некоторое время это ему удавалось, но вдруг он ясно расслышал слово, которое заставило его напряженно прислушаться. Деревенские посетители ушли, и беженцы, оставшись одни, заговорили о хуторе Ниедры. Эрнест упомянул имя Лауры, и, не видя его лица, уже по тону голоса Янка догадался, что брат по привычке цинично усмехается. Дальнейшие слова Эрнеста подтвердили эту догадку: он говорил двусмысленности о дочерях Ниедры. Янка готов был растерзать брата, но ему приходилось спокойно лежать и слушать, ничем не выдавая своего возмущения. Он дорожил своей огромной тайной, боялся, чтобы ее не открыли. Как вообще смел такой человек, как Эрнест, произносить имя Лауры!

5

Их путешествие длилось еще два дня. Дорога от хутора Ниедры неуклонно вела на восток. Когда Эрнест во время одного привала стал изучать карту, оказалось, что их маршрут образует правильный прямой угол, и это совсем не кратчайший путь из города в латышское селение. Руководитель переселенческого бюро составил маршрут с таким расчетом, чтобы Зитары ехали через свободные земельные участки и попутно осмотрели их, — им не было дано твердого указания остановиться в каком-либо определенном месте.

Утром следующего дня они переправились через Бию. Горы стали ниже, главные хребты потянулись на юг. В течение всего третьего дня путь беженцев пролегал по границе, разделяющей два резко противоположных природных пояса. Налево, с северной стороны, простиралась волнообразная, вырубленная догола приалтайская степь; справа темнела тайга, возникшая внезапно, верстах в двух от последних степных деревень. Скоро она перешла в настоящий девственный лес, где не было ни человеческого жилья, ни дорог, разве изредка встречалась пасека или охотничья тропинка. Заросший высокой густой травой и кустами, заваленный на каждом шагу буреломом, такой лес в течение всего лета был почти неприступен. Сквозь густое сплетение его зарослей не мог пробраться ни человек, ни зверь. И лишь осенью, когда трава увядала и с деревьев осыпался лист, охотник или сборщик орехов мог пробраться в этой чаще. В остальное время там не видно людей, разве иногда заберется старый смолокур и по ему одному известным тропинкам проедет в тайгу на двуколке, чтобы разыскать заросли седых берез.

Отчаяние, охватившее Янку после отъезда из хутора Ниедры, понемногу утихало.

«Лбом стену не прошибешь, — должен был наконец признаться Янка. — Безумствуй как хочешь, вой, брыкайся, страдай — ты ничего не изменишь. Поэтому жди спокойно, не растрачивай силы, не поддавайся унынию, думай о будущем и готовься к нему. Если у тебя хватит выдержки и воли, ты победишь в жизненной борьбе. Может быть, даже и лучше, что ты пройдешь через испытания и убедишься в точности и силе твоих чувств».

Нет, испытаний он не боялся. Он был уверен в себе и знал, что ничто не заставит его забыть Лауру. По мере того как они приближались к цели своего путешествия, в сердце Янки все яснее и пленительнее утверждалась новая мечта. Она совсем не походила на его прежние мечтания. Трудная жизнь в незнакомой тайге рисовалась ему теперь как романтическая картина борьбы: в тайге задымят костры лесосеки, дерево за деревом, пень за пнем отступят леса, освобождая место для будущих пашен и лугов. Посреди тайги поднимется красивый, простой, прочный дом, и на сочных пастбищах замычит стадо. Суровым трудом завоюет Янка свое место под солнцем, будет работать как вол, польет своим потом землю чужбины и станет счастливейшим из людей, ибо с ним будет и Лаура. И тогда ему больше ничего не нужно — ни море, ни дальние страны, ни слава, — Лаура одна заменит весь мир, без нее все остальное не имеет никакой цены.

Эта мечта Янки имела большую связь с действительностью, чем прежние его мечты. Он был еще слишком молод, чтобы впасть в продолжительную меланхолию и не видеть красот жизни. Он снова стал замечать людей. Вот его сестра, гордая, высокомерная Эльза — нет, Лаура не такая. Там были Карл и Сармите — два счастливых, тихих человека; их ничто не разлучало. Они ежедневно видели друг друга и шли одной дорогой, но Янка им не завидовал — ему казалась, что эти двое слишком спокойны, они не способны к большому, сильному чувству. А Эрнест никогда этого не поймет, его думы заняты золотом, ничтожными песчинками, лежащими где-то в долинах Алтая; жалкий человек, он не имеет никакого представления об истинном счастье и настоящей жизни.

Наконец, запахло жильем. То там, то здесь над тайгой вились струйки дыма, слышался лай собак, пение петухов.

Навстречу ехал темнолицый мужчина, по-видимому, алтаец. За спиной его сидела жена с ребенком на руках. Их волосы спадали на плечи густыми прямыми прядями и блестели на солнце, как вороново крыло. На ногах у обоих были длинные, из мягкой кожи сапоги без подметок и каблуков, перехваченные ниже колен ремешками.

— Кто там живет? — спросил старый Зитар, указывая на лес.

— Латыши, — ответил алтаец.

Беженцы свернули в тайгу по хорошо укатанной лесной дороге. Полчаса спустя путники увидели первые дома. Они были разбросаны среди небольших полей и лугов, на изрядном расстоянии один от другого, а между ними и вокруг них стоял лес, такой же нетронутый, первозданный, как в те времена, когда первый переселенец поставил здесь первую лачугу.