Онлайн чтение книги Семья Зитаров. Том 2
Глава пятнадцатая

1

Прошло еще два года. У иного старого тигра выпали зубы, у иного молодого петушка вырос гребень, но течение жизни осталось таким же пестрым и необозримым, как всегда.

Издавна говорят: не возжелай слишком много, и ты будешь счастлив. Это простая, тысячекратно проверенная мудрость, она признана как великими умами, так и мелкими людишками. Но трактирщик Мартын за свою долгую жизнь не усвоил этого и на старости лет дал такого маху, что пострадал не только он, но и вся его семья. Он — спокойный и уравновешенный торговец — увлекся модой. Ему показалось мало того, что он зажиточен и состоятелен, что в трактире установили пятиламповый радиоприемник и по совету Миците летом нанимали двух официанток. Обязанности в приходе, волостном правлении и обществе взаимного кредита для широкой натуры казались слишком незначительными. Он жаждал деятельности в государственном масштабе. И когда осенью происходили выборы в сейм, в одном из многочисленных списков можно было прочесть имя Мартына Зитара. Он агитировал за свою партию среди посетителей трактира, и, видя его старания, можно было надеяться, что эти труды будут вознаграждены почетным мандатом депутата. Мартын достаточно хорошо умел поносить противников, волноваться по поводу незначительных мелочей, закрывать глаза на слона, топчущего посевы, и обещать невыполнимое — настоящий талант политикана. Но народ оказался весьма неблагодарным — он поскупился на голоса и лишний раз подтвердил правоту старинного изречения: нет пророка в своем отечестве [35]…нет пророка в своем отечестве — перефразированное евангельское изречение (там же, гл. 13, 57)..

Эта неосуществившаяся мечта стоила Мартыну немало денег. Но его огорчил не столько затраченный капитал, сколько насмешки окрестных жителей. Разве это плохо, что он хотел вершить историю, назначать и свергать министров и издавать законы для народа? Ведь с этим так плохо справлялись предыдущие представители народа. Но его не поняли, и все кругом смеялись над его благородными намерениями, издевались, не давали покоя. Мартын боялся показываться даже в трактире. Если б это зависело от него, он вывесил бы над буфетом надпись: «Строго воспрещается поминать старое!»

Это была одна беда. В другой тоже был повинен Мартын и отчасти Анна, а страдать пришлось Миците. Кое-как с большим трудом окончила она среднюю школу. Потом одну зиму училась петь, на следующую зиму поступила на драматические курсы, на третью весну махнула на все рукой и влюбилась в Яна Ремесиса, который к этому времени окончил медицинский факультет и работал ассистентом в одной из рижских больниц. Правду говоря, она любила своего избранника и раньше, но тогда ей не было ясно, чего именно она хочет от Яна Ремесиса, потому что флиртовать можно со многими, но выйти замуж — только за одного. А выйти замуж нужно было во что бы то ни стало, поэтому она теперь любила больше всех Яна. Здесь была надежная перспектива. И осенью жители побережья увидели бы блестящую свадьбу, если бы в ту весну один из еженедельных журналов не объявил конкурс женской красоты. В сердце корчмаря сразу же проснулся бес честолюбия. Мартын посоветовался с женой, и оба решили, что Миците должна участвовать в конкурсе:

— Не держи, дитя, свою свечу под спудом!

Для этой цели Миците специально сфотографировалась и тщательно ретушированную фотографию послала в жюри конкурса. Ее изображение получилось настолько приятным, что оригинал почти не узнал копию. Месяц спустя начался парад тщеславия: в каждом номере журнала одна страница была заполнена фотографиями красивых или считающих себя таковыми женщин. Блондинки и брюнетки, Гретхен и вампы [36]Вамп (от вампир) — созданный голливудской кинопромышленностью в 20 — 30-х годах тип буржуазной светской женщины, неотразимо сексапильной, с «демоническими» чертами в облике и характере, руководствующейся в своем поведении и связях холодным расчетом и приводящей к разорению, а иногда и к гибели мужчин, встречающихся на ее пути., пикантные головки под мальчика и мечтательные Миньоны, полные зовущей чувственности и сознания своей красоты. «Мы чудесные, божественные, неотразимые!» — казалось, говорили их улыбки, все они улыбались, и у всех на переднем плане сверкали зубы — с тех пор как зубная техника достигла современного высокого уровня, этот объект начал играть особенно видную роль в истории фотографии. И все они ожидали премию, считая себя красивее своих соперниц.

Премию получили пять человек. Миците не было среди них — она собрала совсем мало голосов. Она, конечно, не стала из-за этого хуже, чем была, но Яна Ремесиса после неудачи Миците словно слепень укусил: посторонние, понимающие люди отрицали красоту его невесты, другим она не казалась заслуживающей внимания, следовательно, ничего особенного она собой не представляет. Многие женщины на этом конкурсе оказались лучше Миците — почему же я должен восхищаться тем, к чему другие равнодушны? Молодой человек стал более критично смотреть на свою избранницу, и его чувства охладели. Не мог он жениться на женщине, которая не так красива, как другие, — ему стыдно на такой жениться.

Это была вторая беда.

Третья касалась Эрнеста Зитара. Ему отказали в кредите в банке и в лавке, и почтальон слишком часто приносил извещения о сроках уплаты долгов. Каждое такое извещение было для Эрнеста неразрешимой загадкой: где бы сорвать? Никто больше не давал ему ничего, а все только требовали. Они, вероятно, думают, что в Зитарах золотое дно. Тупость кредиторов раздражала Эрнеста, он рвал извещения и не обращал внимания ни на угрозы, ни на просьбы — другого способа отомстить этим глупцам не было.

На мельнице Кланьгиса царило совсем другое настроение. Там радовались затруднениям Эрнеста и с нетерпением ждали, когда в Зитарах ударит молоток аукционера. Впрочем, там ожидали и еще чего-то, и на этот счет супруги не всегда придерживались одного мнения: Эльза ходила на сносях и гадала, кто у нее будет — сын или дочь. На людях — в трактире и на мельнице — Кланьгис гордился предстоящим званием отца и уже приглашал гостей на крестины. Дома, когда вблизи не было батраков, он говорил другое, потому что совсем не был настолько ограниченным, каким его считали люди. Он терзал жену, попрекал ее Марцинкевичем и другими парнями и грозил разводом, если мальчик не будет похож на него. Это был настоящий северный Отелло, но, так как его темперамент не стремился к кинжалу, Эльзу не особенно тревожили приступы ревности мужа. Пусть поворчит, пусть поломается — долго ли проживет еще этот старый хрыч. Насчет ребенка у нее были свои соображения: он необходим, чтобы после смерти мужа родственники Кланьгиса не стали оспаривать ее права на наследство. Если Кланьгис смог полюбить маленького Сашу, про которого все точно знали, что он сын другого человека, то он также полюбит и этого, и в конце концов все обойдется хорошо.

2

Это на самом деле было чудно: тысячи чужих людей читали произведения писателя Яна Зитара, а окружающие не имели ни малейшего представления о том, что он занимается подобными делами. Подозрения появились лишь тогда, когда он понемногу отошел от старого рыболовного дела и продолжал как-то существовать. Чего только тогда люди не выдумывали! Некоторые считали, что он занимается контрабандой, другие решили, что молодому Зитару посчастливилось в лотерее Красного Креста или он нашел спрятанное в дюнах морскими пиратами сокровище, лежавшее там веками. Недаром он так усердно читал и изучал книги и так замкнуто жил в своем маленьком домике.

В такой неизвестности ему удалось прожить почти три года. Это были годы безумного, непрерывного труда, поиски путей, отказ от всех жизненных интересов ради одной цели. Когда-то он сам эту цель осмеял и опорочил, а теперь она, словно в отместку, подчинила его целиком своей власти. Долгое время он не знал, успешна ли его работа или он, как Дон-Кихот, бесплодно борется с ветряными мельницами. Артист узнает о качестве своей игры сразу же после спектакля, потому что игра его все время протекает в непосредственном, почти физическом общении с публикой; успех атлета ясен и неоспорим уже в тот момент, когда он совершается; успех или неудачу пахаря обнаруживает осенний урожаи. Но кто может установить читательскую признательность или неодобрение, когда читатели — это тысячи далеких, незнакомых людей, которых даже никогда и не встретишь? Можно лишь догадываться, воображать, но никогда нельзя знать точно.

Первая книга Яна Зитара разогнала эти сомнения. Но выхода этой книги ему пришлось ждать несколько лет. И только тогда он убедился, что у него много друзей и что его работа нашла в народе более широкий отклик, чем он ожидал.

Марта Ремесис первая выведала правду о деятельности Янки. Скоро об этом знали все, и отношение окружающих к младшему Зитару резко изменилось. Для старых знакомых Яна это было большой неожиданностью. Те, кто еще недавно уклонялись от дружбы с простым рабочим, теперь пытались возобновить знакомство с писателем Зитаром. Они с изумлением наблюдали за тем, как этот человек выбирается из темноты, в которой он, согласно всем жизненным законам, должен был неизбежно погрязнуть. Он догнал тех, кто завоевал положение в обществе, — правда, с опозданием, но совершенно определенно, и волей-неволей приходилось уступать ему место рядом с собой. Плохо только, что он не отвечал им такой же горячностью, — за долгие годы он привык к одиночеству, и дружба, в которой ему до сих пор отказывали, сейчас оказалась лишней и ненужной.

Айя не могла теперь отделаться от любезностей Эльзы, ибо, к великому удивлению, хозяйка мельницы обнаружила, что писатель Ян Зитар, о котором повсюду говорили, приходится ей братом, к тому же любимым, и что она к нему всегда чувствовала симпатию. Янке это открытие не доставило особой радости, поэтому на мельнице он появлялся так же редко, как и прежде. Когда у Эльзы родилась дочь и она пригласила Яна быть крестным отцом, он отказался от этой чести и посоветовал обратиться к Эрнесту.

— Он старше меня и ни у кого еще не был крестным.

Янка больше всего дружил с жителями Болотного острова и, насколько позволяли обстоятельства, материально поддерживал их. Именно поэтому его так глубоко встревожил внезапный удар, обрушившийся на это семейство в середине зимы: однажды ночью дом Карла Зитара окружила толпа полицейских и айзсаргов. Позже стало известно, что среди них находился и Кланьгис. Они обыскали все уголки, обшарили чердак, погреб и дровяной сарайчик и, не найдя ничего компрометирующего, в конце концов все же арестовали Карла и увезли в Ригу. Несколько месяцев спустя его судили вместе с несколькими другими членами Видземской организации Коммунистической партии Латвии. Карла приговорили к двенадцати годам принудительных работ за антигосударственную деятельность.

Только теперь Янка понял, что за человек его брат. Он восхищался этим тихим, твердым человеком, который — единственный в семье Зитаров — отважился бороться за справедливость на земле не только для себя, но и для всего народа.

«Хороший, сильный Карл. Ты шел дорогой борьбы, в то время как я только умел брюзжать и иронизировать над могущественными мира сего. И хотя ты попал в тюрьму, тебе нечего стыдиться своей жизни, тогда как мне… мне, Яну Зитару, еще нужно искать настоящий путь. Почему я не знал этого раньше? Мы могли бы быть не только хорошими братьями, но и верными товарищами…»

Нисколько не считаясь с тем, что об этом могут подумать соседи и охранка, Янка часто ездил в Ригу, в Центральную тюрьму, на свидания с Карлом, отвозил продукты, посылал книги и вносил в тюремную канцелярию на имя брата деньги. Когда Кланьгис как-то заикнулся о том, что он этим вредит своей репутации в глазах государственных учреждений, Янка попросил его меньше заботиться о нем и больше о мельнице, от которой Кланьгису перепадает кое-какой доход.

После этого Кланьгис больше не докучал советами.

Теперь Янка еще чаще посещал Болотный остров и еще больше, чем до сих пор, помогал Сармите и деньгами, и советами. Сам он сделался задумчивым. На его книжной полке появились такие книги, каких там прежде не было, а вечерами он все чаще настраивал свой радиоприемник на московскую волну.

Не сразу — о нет! — постепенно Ян Зитар нашел свой путь и свое настоящее место в обществе. И пришло время, когда он смог встать в строй борцов и заполнить брешь, образовавшуюся в тот день, когда Карла Зитара насильно вырвали оттуда. Прекратилось одиночество Яна Зитара, наступил конец всем сомнениям и догадкам, и жизнь стала содержательной, как никогда прежде.

3

Ни для кого на побережье уже не было секретом, что судьба старой усадьбы Зитаров должна решиться в ближайшее время. Трактирщик Мартын и Кланьгис давно делили шкуру неубитого медведя, но, когда старое моряцкое гнездо, наконец, посетили таксаторы и вскоре после этого в газетах появилось объявление о продаже дома с аукциона, даже Эрнест понял, что пришел конец его хозяйничанью.

— Ну, наконец дождались! — радостно сказал Кланьгис жене.

То же самое сказал трактирщик Анне. Полные радостных надежд, оба семейства ждали аукциона. На последней неделе перед торгами не проходило дня, чтобы в Зитарах не появился человек, желающий осмотреть дом. Однако все они уезжали, не сказав ни одного обнадеживающего слова. Поняв, что собственности не удержать в руках, Эрнест пытался выжать из нее все, что можно. Дом был оценен в восемь тысяч латов, такова же была и сумма долга. Если на аукционе не дадут этой суммы, Зитары останутся за банком. Если же Эрнест найдет до торгов покупателя, который заплатит больше, разница останется ему, и трактирщик Мартын с Кланьгисом зря поедут в Ригу. Обширные залежи, истощенные поля и чахлые луга, где зелень молодой травы не могла закрыть желтизны прошлогодней нескошенной отавы, мало прельщали покупателей. Тот, кто теперь купит Зитары, первый год будет без урожая. Настоящих любителей земли эта покупка не могла соблазнить. Оставалась единственная надежда на спекулянтов. Но среди тех, кто приезжал осматривать дом, их, по-видимому, не было. Тогда Эрнест скрепя сердце отправился на мельницу к Кланьгису.

— Не дай меня разорить, — сказал он. — Подбрось тысячу-другую и бери дом.

Но Кланьгис предполагал, что на аукционе он приобретет Зитары дешевле, и не обещал ничего. То же сказал и Мартын.

— Не могу. Делай как знаешь, — ответил он. — Если б ты не был мне должен, я вовсе не ездил бы на аукцион. Теперь земля дешевая — за восемь тысяч можно купить самое лучшее хозяйство.

И вот, наконец, все отправились в Ригу: Мартын и Анна — на своем грузовике, Кланьгис, Эльза и Эрнест — на автобусе. На месте торгов они, к великому изумлению и огорчению, увидели Янку.

— Смотри, и ты здесь!.. — удивился Кланьгис.

— Да, — усмехнулся Янка. — Хочу посмотреть, что вы тут сотворите.

Эльза сразу поинтересовалась, не слышно ли что-нибудь о других конкурентах.

— Никого из чужих, вероятно, не будет, — успокоил ее Янка.

— Слава богу, — вздохнула Эльза. — Пусть лучше Зитары достанутся кому-нибудь из своих, чем чужим.

Трактирщик Мартын поспешил согласиться:

— Только поэтому я и приехал. В таких случаях своим нужно держаться вместе.

До начала аукциона в их беседах проявлялось удивительное единомыслие. Так и казалось, что их привела сюда единственно лишь забота о старинной собственности семьи, а не коммерческие соображения. Ты ли, я ли — главное, чтобы усадьба осталась за своими. Они с радостью готовы были уступить друг другу Зитары и успокаивали Эрнеста: пусть не горюет, будущий владелец усадьбы вспомнит о своем предшественнике, особенно если ему удастся дешево купить Зитары.

— После аукциона пойдем все в ресторан, — сказал Мартын. Это очень успокоило Эрнеста.

Начался аукцион. Уже самое начало рассеяло спокойное настроение родственников, и лица Мартына и Кланьгиса вытянулись: их было не двое! Этот хитрец Янка сидел здесь не зря, а с бесстыдным намерением угрожать своим родственникам в честной торговой сделке. Самым ужасным было то, что никто не знал его настоящих возможностей.

Вначале он только наблюдал за упорной борьбой Кланьгиса и Мартына. Торг начался с восьми тысяч латов, и оба благородных человека были того мнения, что всякий прибавленный лат будет чистым убытком. На восьми тысячах пятистах латах они уже начали колебаться, пожимать плечами и переглядываться с женами.

— Восемь тысяч пятьсот латов — раз… Восемь тысяч пятьсот латов — два и…

Кланьгис уже считал себя почти хозяином. Но в тот момент, когда аукционист поднял молоток для третьего удара, Янка впервые вмешался в торги.

— Девять тысяч.

Эльза нервно усмехнулась. А взгляд Мартына выразил горький упрек: можно ли так шутить в серьезных делах? Дважды ударил молоток, и перед третьим ударом послышался хриплый шепот Кланьгиса:

— Девять тысяч сто.

Затем некоторое время состязались трактирщик с мельником, они прибавляли по пятьдесят, по двадцать пять латов. На девяти тысячах пятистах латах они опять растерялись. Затаив дыхание, на этот раз Мартын ждал третьего удара. И опять его предотвратил спокойный голос Янки:

— Еще пятьсот латов!

Мартын тревожно переглянулся с женой. Кланьгис зашептался с Эльзой.

— Если Янка хочет получить дом себе, пусть он заплатит за него как следует, — шепнула Эльза.

— Только так, — согласился Кланьгис и поспешно крикнул:

— Еще двести латов!

Поняв, в чем дело, и Мартын постарался не отставать.

— Прибавляю сто латов.

За десять минут сумма поднялась до двенадцати тысяч. Последним набавил трактирщик. Янка молчал, когда аукционист возвестил: «Двенадцать тысяч латов — раз!» Он не произнес ничего и тогда, когда молоток вторично стукнул по столу. Мартын вспотел от волнения и почти с мольбой смотрел на Янку. Ну, набавляй же. Почему ты молчишь? Но Янка молчал. И молоток ударил в третий раз. За двенадцать тысяч латов усадьба перешла к трактирщику. Это было, по крайней мере, вдвое больше действительной стоимости.

Мартын заявил:

— Я отказываюсь.

— Тогда вы теряете внесенный залог, — пояснил аукционист.

— Пусть пропадает… — проворчал Мартын. — Лучше потерять сотни, чем тысячи.

Милые родственники в тот день поехали домой в самом мрачном настроении. Все сердились на Янку — этот бесстыдник подложил им свинью. Но Янка остался в Риге и не слышал, какими нелестными эпитетами наделяли его отъезжающие родственники.

Двумя неделями позже назначили новые торги, и усадьба за сумму долга осталась за государственным земельным банком — ни один спекулянт не дал больше.

4

Оглядываясь на свой жизненный путь, Янка видел: он достиг многого, почти всего, о чем когда-то мечтал, и больше любого из Зитаров. И это еще не предел, ведь ему только тридцать лет. Теперь он уже кое-что значил в обществе. Он знал, как это достигнуто, и мог почти смело предвидеть, что будет дальше, неясным оставалось одно — судьба самого дорогого человека; тогда он вспомнил о данном когда-то обещании: навестить на троицу девушку. Этой девушкой была Лаура.

Прошло уже десять троиц, а он так и не выполнил своего обещания. И вдруг сегодня прошлое, словно радуга, засияло над ушедшими годами. Опять было больно, щемило сердце, появилась полная тревоги тоска о невозвратном.

А что если поехать туда?

Как только он подумал об этом, желание стало для него необходимостью. Янка удивился, почему он раньше этого не сделал.

Отправляясь в путь, Янка не имел ни малейшего представления, кому нужно это запоздалое посещение. Он даже не подумал, как могли расценить этот шаг окружающие и имеет ли он какое-либо моральное оправдание. Настал один из тех моментов в жизни человека, когда рассудок молчит и дорогу ему указывает особое чувство, — это похоже на поступки лунатика, мечтателя. Разве Янка не был таким мечтателем? Ведь жизнь отказала ему в осуществлении самой прекрасной его мечты.